Суета вокруг культовой повести
Оригинал взят у alexander_pavl в Суета вокруг культовой повести
В предверии Нового Года... Под мягкий звон часов Бурé... Приятно отдыхать в качалке. Снежинки вьются во дворе, и, как мечты, летают галки... Классики потому и классики, что они всегда правы. Вот и сейчас - ну разве не летают мечты? Летают. А самые интересные, на мой взгляд, мечты были у людей начала шестидесятых годов прошлого века.
Я об этом, много, часто писал, поминая, как правило, фантастическую повесть братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу».
«Понедельник начинается в субботу» - книга о людях, опьянённых «глотком свободы», уверенных, что «бывает всё на свете хорошо», что «на Марсе будут яблони цвести», а в каждом доме будет подключение к «линии доставки» продуктов и вещей - чтобы не тратить драгоценное время на хождение по магазинам, а всецело отдаваться творчеству. Почему я сейчас об этой повести вспомнил? Потому что вторая часть «Понедельника» описывает праздник Нового Года, который оказывается праздником осмеяния банальных, общесоветских представлений о светлом будущем.
Стругацкие в метафорической форме изобразили переход от современного им хрущёвского построения «социализма с человеческим лицом» к коммунизму, который предполагался уже через поколение - когда подрастут дети, первое незапуганное советское поколение. Когда повесть писалась, она была не такой уж фантастической, и Стругацкие с наслаждением насыщали её множеством реалистических деталей. Например, описание райцентра Соловца, с болгарским фильм, уже сошедшим с экранов больших городов, с позавчерашней «Правдой» в киоске и с пушкой 18 века, врытой на перекрёстке вверх дулом, это описание фотографически точно. Уже в середине 70-х годов, спустя пятнадцать лет после опубликования повести, на меня в таких городках накатывало ощущение дежа-вю - всё было в точности таким, как у Стругацких, вплоть до суровых старух на лавочках и переулков, заросших лопухом и крапивой.
Разумеется, символом прорыва в «Понедельнике...» становится Новый Год, праздничная граница между „вчера“ и „завтра“. Стругацкие разнообразно обыгрывают саму ситуацию перехода, однако я не буду останавливаться на деталях - все и без меня помнят перепетии ночного дежурства Александра Привалова в пустом поначалу здании НИИЧАВО.
Короче говоря, «Понедельник начинается в субботу» - повесть, точно уловившая атмосферу своего времени. В советском кино аналогом «Понедельника» может быть новелла «Наваждение» из «Операции Ы» Леонида Гайдая - такой же восторг от ощущения безграничных возможностей и стремительного полёта в будущее.
Но... Уже в момент публикации повести реальность вокруг неё начала меняться. Пришлось убирать из текста Президента Академии Наук СССР Келдыша, выбрасывать наиболее ехидные шуточки в адрес сталинистов и националистов, вообще, всячески притормаживать. Хрущева убрали, в СССР воцарился «красивый молдаванин» Леонид Брежнев, которому на «постороение коммунизма» было нас..ть с высокой горки, и Стругацким пришлось писать продолжение «Понедельника» - «Сказку о Тройке», в которой заметно побледневшие энтузиасты сталкиваются с сталинизмом, который, оказывается, никуда не уходил, а пережидал в сторонке, с характерным прищуром покуривая «Герцеговину-Флор».
Когда в середине 60-х, уже в золотые брежневские времена, на лениградском ТВ экранизировали «Понедельник», Стругацкие пришли в ярость - их любимых героев-идеалистов превратили в практичных хамов, способных приспособиться к любой ситуации. Но настоящий позор был впереди - «Сказка о Тройке» оказалась слишком радикальной для новых времён, её пришлось переписывать практически полностью. Однако даже переписанный, ухудшенный и оглупённый вариант оказался неприемлем для новых времён. Журнал со «Сказкой» изымали из библиотек по распроряжению «товарищей камноедовых».
Но и это был ещё не финал - в начале 80-х был поставлен совершенно провальный (в эстетическом плане), тупой фильм с отвратительно играющими актёрами, фильм «по мотивам» повести Стругацких, в котором вообще ни следа не осталось от социального оптимизма и интеллектуального веселья. НИИЧАВО преобразился в НУИНУ, в стоящее посреди занеженной пустыми безликое казённое здание, по коридорам которого шмыгала юркая нечисть, а наукой не пахло вовсе. При этом, НУИНУ руководила дама, являвшаяся интеллектуальным двойником профессора Выбегалло. А что? Вполне реалистическое изображение советского НИИ, трансформировавшегося из исследовательного института в контору для обтяпывания личных делишек.
В сценарии «Чародеев», написанном самими Стругацкими, предполагась насмешка над «человеком, неудолетворённым желудочно» - чудеса Института ему не нужны, он сводит их к «сервису». Стругацкие издевались над этим «заколачиванием гвоздей при помощи фотоаппарата», но кинорежиссёр Бромберг и его актёры бравурно разыграли свою историю именно с точки зрения потребителя «сервиса». Никакой иронии в фильме нет, все кривляния подчёркнуто прямолинейны - авторы фильма не сомневаются, что волшебная палочка в форме дурацкого сувенирного карандаша как раз и должна обслуживать «потребности населения» (позиция незабываемого Выбегаллы). И, в сущности, директрисса института (в исполнении истеричной Васильевой) ничем не отличается от своего заместителя-вурдалака, сыгранного Валентином Гафтом. Они оба бездушные сволочи, стремящиеся манипулировать людьми в своих интересах. Впрочем, у директриссы возможностей побольше.
Стругацкие хотели оттенить водевильное действие язвительными песнями Юлия Кима, но предусмотрительный Бромберг предпочёл заказать музыку у советских поэтов-песенников, мастеров советской эстрады. И вместо сатирических зонгов мутноглазая плосколицая дочка какого советского начальника, взятая в фильм по блату, запела голосом Оли Рождественской про снежинку, которая не растает, пока часы двенадцать бьют.
Ну и? Ну и всё. Фильм очень понравился публике. Он оказался адекватен своему времени, в точности, как была адекватная своему времени повесть, в которой сквозь новогоднюю пургу шли работать весёлые строители счастливого будущего. В общем, выяснилось, что режиссёр Бромберг и профессор Выбегалло правы, а Стругацкие неправы. Советские люди как родную приняли диковатую историю про чудо сервиса - волшебную палочку. Сарказм братьев Стругацких оказался неуместен и ненужен, как трезвый человек за новогодним столом во время просмотра «Голубого Огонька».
В предверии Нового Года... Под мягкий звон часов Бурé... Приятно отдыхать в качалке. Снежинки вьются во дворе, и, как мечты, летают галки... Классики потому и классики, что они всегда правы. Вот и сейчас - ну разве не летают мечты? Летают. А самые интересные, на мой взгляд, мечты были у людей начала шестидесятых годов прошлого века.
Я об этом, много, часто писал, поминая, как правило, фантастическую повесть братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу».
«Понедельник начинается в субботу» - книга о людях, опьянённых «глотком свободы», уверенных, что «бывает всё на свете хорошо», что «на Марсе будут яблони цвести», а в каждом доме будет подключение к «линии доставки» продуктов и вещей - чтобы не тратить драгоценное время на хождение по магазинам, а всецело отдаваться творчеству. Почему я сейчас об этой повести вспомнил? Потому что вторая часть «Понедельника» описывает праздник Нового Года, который оказывается праздником осмеяния банальных, общесоветских представлений о светлом будущем.
Стругацкие в метафорической форме изобразили переход от современного им хрущёвского построения «социализма с человеческим лицом» к коммунизму, который предполагался уже через поколение - когда подрастут дети, первое незапуганное советское поколение. Когда повесть писалась, она была не такой уж фантастической, и Стругацкие с наслаждением насыщали её множеством реалистических деталей. Например, описание райцентра Соловца, с болгарским фильм, уже сошедшим с экранов больших городов, с позавчерашней «Правдой» в киоске и с пушкой 18 века, врытой на перекрёстке вверх дулом, это описание фотографически точно. Уже в середине 70-х годов, спустя пятнадцать лет после опубликования повести, на меня в таких городках накатывало ощущение дежа-вю - всё было в точности таким, как у Стругацких, вплоть до суровых старух на лавочках и переулков, заросших лопухом и крапивой.
Разумеется, символом прорыва в «Понедельнике...» становится Новый Год, праздничная граница между „вчера“ и „завтра“. Стругацкие разнообразно обыгрывают саму ситуацию перехода, однако я не буду останавливаться на деталях - все и без меня помнят перепетии ночного дежурства Александра Привалова в пустом поначалу здании НИИЧАВО.
Короче говоря, «Понедельник начинается в субботу» - повесть, точно уловившая атмосферу своего времени. В советском кино аналогом «Понедельника» может быть новелла «Наваждение» из «Операции Ы» Леонида Гайдая - такой же восторг от ощущения безграничных возможностей и стремительного полёта в будущее.
Но... Уже в момент публикации повести реальность вокруг неё начала меняться. Пришлось убирать из текста Президента Академии Наук СССР Келдыша, выбрасывать наиболее ехидные шуточки в адрес сталинистов и националистов, вообще, всячески притормаживать. Хрущева убрали, в СССР воцарился «красивый молдаванин» Леонид Брежнев, которому на «постороение коммунизма» было нас..ть с высокой горки, и Стругацким пришлось писать продолжение «Понедельника» - «Сказку о Тройке», в которой заметно побледневшие энтузиасты сталкиваются с сталинизмом, который, оказывается, никуда не уходил, а пережидал в сторонке, с характерным прищуром покуривая «Герцеговину-Флор».
Когда в середине 60-х, уже в золотые брежневские времена, на лениградском ТВ экранизировали «Понедельник», Стругацкие пришли в ярость - их любимых героев-идеалистов превратили в практичных хамов, способных приспособиться к любой ситуации. Но настоящий позор был впереди - «Сказка о Тройке» оказалась слишком радикальной для новых времён, её пришлось переписывать практически полностью. Однако даже переписанный, ухудшенный и оглупённый вариант оказался неприемлем для новых времён. Журнал со «Сказкой» изымали из библиотек по распроряжению «товарищей камноедовых».
Но и это был ещё не финал - в начале 80-х был поставлен совершенно провальный (в эстетическом плане), тупой фильм с отвратительно играющими актёрами, фильм «по мотивам» повести Стругацких, в котором вообще ни следа не осталось от социального оптимизма и интеллектуального веселья. НИИЧАВО преобразился в НУИНУ, в стоящее посреди занеженной пустыми безликое казённое здание, по коридорам которого шмыгала юркая нечисть, а наукой не пахло вовсе. При этом, НУИНУ руководила дама, являвшаяся интеллектуальным двойником профессора Выбегалло. А что? Вполне реалистическое изображение советского НИИ, трансформировавшегося из исследовательного института в контору для обтяпывания личных делишек.
В сценарии «Чародеев», написанном самими Стругацкими, предполагась насмешка над «человеком, неудолетворённым желудочно» - чудеса Института ему не нужны, он сводит их к «сервису». Стругацкие издевались над этим «заколачиванием гвоздей при помощи фотоаппарата», но кинорежиссёр Бромберг и его актёры бравурно разыграли свою историю именно с точки зрения потребителя «сервиса». Никакой иронии в фильме нет, все кривляния подчёркнуто прямолинейны - авторы фильма не сомневаются, что волшебная палочка в форме дурацкого сувенирного карандаша как раз и должна обслуживать «потребности населения» (позиция незабываемого Выбегаллы). И, в сущности, директрисса института (в исполнении истеричной Васильевой) ничем не отличается от своего заместителя-вурдалака, сыгранного Валентином Гафтом. Они оба бездушные сволочи, стремящиеся манипулировать людьми в своих интересах. Впрочем, у директриссы возможностей побольше.
Стругацкие хотели оттенить водевильное действие язвительными песнями Юлия Кима, но предусмотрительный Бромберг предпочёл заказать музыку у советских поэтов-песенников, мастеров советской эстрады. И вместо сатирических зонгов мутноглазая плосколицая дочка какого советского начальника, взятая в фильм по блату, запела голосом Оли Рождественской про снежинку, которая не растает, пока часы двенадцать бьют.
Ну и? Ну и всё. Фильм очень понравился публике. Он оказался адекватен своему времени, в точности, как была адекватная своему времени повесть, в которой сквозь новогоднюю пургу шли работать весёлые строители счастливого будущего. В общем, выяснилось, что режиссёр Бромберг и профессор Выбегалло правы, а Стругацкие неправы. Советские люди как родную приняли диковатую историю про чудо сервиса - волшебную палочку. Сарказм братьев Стругацких оказался неуместен и ненужен, как трезвый человек за новогодним столом во время просмотра «Голубого Огонька».