Успокоила.
В конце концов докторша пригрелась, как будто успокоилась и уснула, и Петр Тимофеевич осторожно снес ее в средний кубрик. - Что делать будем? - мрачно спросил Костя, когда капитан вернулся в рубку. - Ведь делать-то что-то надо. - Надо, - согласился капитан, думая о Вере Павловне. - Может, все-таки попробуем рацию? - Это мы можем, - оживился Костя и побежал в каюту. У катера были свои часы разговора с Салехардом, от семи до восьми, и до них еще надо было ждать долго. Но капитан все же надел наушники и начал монотонно говорить одно и то же: «Я Омега, я Омега, как меня слышите? Как меня слышите? Прием». Но серый металлический ящик, который ненцы называли «прибор, откуда идет много слов», молчал и не откликался. Тем не менее Петр Тимофеевич дважды повторил, что возле банки Западной, примерно на такой-то широте, сел на мель катер связи с врачом успокоила драка Николаевой на борту, что помощи для себя капитан не просит, а вот докторшу надо обязательно снять, ибо она очень торопится к больному на песок Отрадный, да и сама так извелась, что дальше некуда. Ответа не последовало, в наушниках по-прежнему раздавались лишь таинственные шорохи эфира. Прошло несколько часов. Ветер все выгонял и выгонял воду из губы в Карское море, и Петр Тимофеевич начал не на шутку тревожиться, что если так продлится еще сутки, то катер останется на сухом месте, а за водой придется ходить с ведрами к потерянному руслу Оби.