А вот если бы...
Вот лежала я вчера вечером в постели, нежилась, так сказать... И пришла ко мне фантазия, так сказать.
Вот представьте, поздний вечер, лежу я в кроватке, готовлюсь засыпать, и тут звонок в дверь раздается. Я к двери подхожу, "кто там?" спрашиваю. А мне оттуда в ответ мужской голос: "Откройте на минуточку, это я, Саша, сосед ваш!" Я в глазок смотрю - и правда, Саша. Александр Сергеевич Пушкин. В халате, по-домашнему, и бакенбарды взлохмачены. "Я, простите уж за поздний визит, хотел спросить, не найдется ли мёду, или там варенья какого? Вот решили на ночь глядя с Наташею чаю попить, а к чаю-то и нечего поставить на стол. А так сладкого хочется, право! Если бы крыжовенного, ну так где его взять-то..."
Я бы Пушкина в прихожую завела, пошла бы в кладовку искать варенье, морошкового варенья бы уж дала, да.
А тут по лестнице снизу шаги. Такой с мрачным взглядом, с бородою, в сюртуке неновом. Точно, Федор Михалыч пожаловал! Достоевский. И так мрачно, с чувством: "Простите, оно и время позднее, но я человек новый тут, а уж так неловко вышло - вот поиздержался в рулетку, пятьдесят рублей не одолжили бы вы мне, мне завтра к издателю за гонораром, так я уж непременно верну!"
А Пушкин ему: "К издателю? Экий Вы, однако... А не изволите ли представиться?" Федор
Михалыч ему в ответ: "Что ж, вечер в хату, а я буду великий русский писатель Достоевский!" А Пушкин ему: "Чтоооо? Ах ты наглец, ну каков наглец! Это же я - великий русский писатель и солнце русской поэзии вообще-то! А ты наглец, щенок и самозванец, и завтра же стреляться!"
И тут опять снизу шаги. В холщовой простой рубахе, в портах домотканых, в лаптях, борода белая, длинная. Лев Николаич пожаловали. За солью. Очень извиняется, но "Софья Андреевна за солью послала, а спорить с бабою - ну это дело гиблое. Вот раздобудь ей соли на ночь глядя, да и все тут! И что с того, что весь день работал, размышлял о том, что половая страсть есть страшное зло, с которым необходимо бороться всеми доступными способами; устал, может, а вот понадобилась вздорной бабе соль - вынь да положь! Эх, и тяжела ты, жизнь великого русского писателя..."
И тут Пушкин опять такой: "Ах ты ж старый пень, да какой ты великий русский писатель, ты щенок и мальчишка, хоть и с бородою, да хоть бы и стремя бородами! Стреляться! Немедля! Ну ладно, завтра, после того как вон этого застрелю." (указывает на Достоевского)
И тут бы женский голос с нижнего этажа: "Левушка, Левочка! Тебе не надобно волноваться! Иди домой скорее, бог с нею, с солью, иди уже домой из этого гнезда порока!"
А Пушкин: "Стреляться!" А Достоевский: "Щааа, падла, только за топором сбегаю!"
В общем, спровадили бы мы их на этаж ниже, пусть там сами разбираются. А там бы и соседи им милицию вызвали. Соседи у нас шума и беспорядков не любят.
Вот представьте, поздний вечер, лежу я в кроватке, готовлюсь засыпать, и тут звонок в дверь раздается. Я к двери подхожу, "кто там?" спрашиваю. А мне оттуда в ответ мужской голос: "Откройте на минуточку, это я, Саша, сосед ваш!" Я в глазок смотрю - и правда, Саша. Александр Сергеевич Пушкин. В халате, по-домашнему, и бакенбарды взлохмачены. "Я, простите уж за поздний визит, хотел спросить, не найдется ли мёду, или там варенья какого? Вот решили на ночь глядя с Наташею чаю попить, а к чаю-то и нечего поставить на стол. А так сладкого хочется, право! Если бы крыжовенного, ну так где его взять-то..."
Я бы Пушкина в прихожую завела, пошла бы в кладовку искать варенье, морошкового варенья бы уж дала, да.
А тут по лестнице снизу шаги. Такой с мрачным взглядом, с бородою, в сюртуке неновом. Точно, Федор Михалыч пожаловал! Достоевский. И так мрачно, с чувством: "Простите, оно и время позднее, но я человек новый тут, а уж так неловко вышло - вот поиздержался в рулетку, пятьдесят рублей не одолжили бы вы мне, мне завтра к издателю за гонораром, так я уж непременно верну!"
А Пушкин ему: "К издателю? Экий Вы, однако... А не изволите ли представиться?" Федор
Михалыч ему в ответ: "Что ж, вечер в хату, а я буду великий русский писатель Достоевский!" А Пушкин ему: "Чтоооо? Ах ты наглец, ну каков наглец! Это же я - великий русский писатель и солнце русской поэзии вообще-то! А ты наглец, щенок и самозванец, и завтра же стреляться!"
И тут опять снизу шаги. В холщовой простой рубахе, в портах домотканых, в лаптях, борода белая, длинная. Лев Николаич пожаловали. За солью. Очень извиняется, но "Софья Андреевна за солью послала, а спорить с бабою - ну это дело гиблое. Вот раздобудь ей соли на ночь глядя, да и все тут! И что с того, что весь день работал, размышлял о том, что половая страсть есть страшное зло, с которым необходимо бороться всеми доступными способами; устал, может, а вот понадобилась вздорной бабе соль - вынь да положь! Эх, и тяжела ты, жизнь великого русского писателя..."
И тут Пушкин опять такой: "Ах ты ж старый пень, да какой ты великий русский писатель, ты щенок и мальчишка, хоть и с бородою, да хоть бы и стремя бородами! Стреляться! Немедля! Ну ладно, завтра, после того как вон этого застрелю." (указывает на Достоевского)
И тут бы женский голос с нижнего этажа: "Левушка, Левочка! Тебе не надобно волноваться! Иди домой скорее, бог с нею, с солью, иди уже домой из этого гнезда порока!"
А Пушкин: "Стреляться!" А Достоевский: "Щааа, падла, только за топором сбегаю!"
В общем, спровадили бы мы их на этаж ниже, пусть там сами разбираются. А там бы и соседи им милицию вызвали. Соседи у нас шума и беспорядков не любят.