Мне бы бабу...
Что-то вспомнилось. Уж не знаю, и к чему бы.
Давным-давно, когда я еще работала в Доме книги, был у нас постоянный покупатель. Интеллигентный дедуля лет за 80, седой, благообразный профессор истории. Ну и как со многими постоянными покупателями, с ним у нас сложились отношения немного выходящие за рамки простого обслуживания "спасибо за покупку, приходите к нам еще!" Он делал у нас заказы на спецлитературу, мы ему всю эту заумь историческую прям чуть не по издательствам искали, звонили домой, а несколько раз домой же книги и приносили - ну а что, покупатель постоянный, покупки на хорошую сумму. Несмотря на свой преклонный возраст и на то, что он здорово смахивал на рассыпающийся вопросительный знак, и на то, что ходил он, исключительно опираясь на палку (кстати, палка была прям настоящая трость, с набалдашником красивым таким), умом он был ясен, рассказывал немало интересных исторических фактов и анекдотов, а уж как галантен был с нашими девушками-продавцами! Стихи им читал, цветы и шоколадки приносил...
И вот в одну прекрасную весеннюю пятницу приходит он забирать свои книги, ну и разговорились мы с ним. Он уставший был, чувствовал себя не очень, я его и пригласила в кабинет отдохнуть и чаю попить. Вот мы с ним сидим, чай пьём, и говорит он мне:
"Юленька, вот понимаете, я человек одинокий. И деньгами не обижен, и работаю еще, печатаюсь, и квартира хорошая, и дача на заливе есть. Супруга моя десять лет назад скончалась. Дети живут отдельно, устроены хорошо, у всех и дома есть, и служба хорошая. Вот я начал в последнее время замечать, что как-то одиноко мне. У вас, Юленька, нет ли на примете женщины хорошей? Вы все-таки директор книжного магазина, в приличном обществе вращаетесь. Вы бы мне тоже подошли по интеллекту, но вы, конечно, для меня молоды слишком (ещё бы не молода, мне в ту пору лет 29 было примерно)! Вы, Юленька, поосматривайтесь вокруг. Если бы нашлась вдруг женщина развитая, неглупая, характер чтоб не скандальный был, ну и выглядела чтоб прилично, ну и лет так не более 50-55, ну чтоб к этому делу была ещё неравнодушна, я был бы очень вдохновлен!"
(он так и сказал - вдохновлен). Я даже не совсем поняла, к какому такому "этому делу" должна быть неравнодушна искомая особа, и переспросила его. А он мне так даже несколько возмущенно: "Ну Юленька, вы же хоть и молоды, но не настолько! К какому-какому "этому делу" - как вы думаете, я же все-таки мужчина ещё!"
Занавес.
Дело было в пятницу, а в субботу поехала я в деревню. Иду на колодец за водой с коромыслом (мы тогда еще на колодец ходили). А на пороге своего крыльца сидит дядя Юра. Лет 60 ему тогда было, наверное. Это сейчас он не пьет, староста деревни и вообще всяческий молодец под чутким и уверенным присмотром жены тети Марины, и курить даже бросил. А тогда тетя Марина жила в городе, а дядю Юру, которого в деревне за усы и лысину и некоторое отдаленное сходство зовут Розенбаум, она сплавила в деревню, где он и развлекался наблюдениями за живой природой, ухаживал за огородом и усиленно употреблял различные алкогольные напитки. И еще особенность речи у него такая: во-первых, он дико заикается, а во-вторых, у него все предложения заканчиваются неопределенными артиклями "нах" или "ёпть!" Ну и вот иду я, значит, дядя Юра сидит, курит - такой печальный-печальный. Я ему говорю: "Здрасьте, дядь Юра! Вы что-то грустный такой?" Сама думаю, небось с похмелья опять, вот грустный. А он в ответ мне, так протяжно и задумчиво: "Да х..ёво мне, Юленька..." Я и спросила, мол, с помелья, что ли? А он мне еще печальнее и протяжнее:
"Да нет, Юленька, не с похмелья. Х..ёво мне. Бабу бы мне, Юленька!"
Вот теперь точно занавес.
Я еще тогда подумала: надо же, интеллигентный профессор и алкаш Розенбаум, а какие одинаковые проблемы!
Давным-давно, когда я еще работала в Доме книги, был у нас постоянный покупатель. Интеллигентный дедуля лет за 80, седой, благообразный профессор истории. Ну и как со многими постоянными покупателями, с ним у нас сложились отношения немного выходящие за рамки простого обслуживания "спасибо за покупку, приходите к нам еще!" Он делал у нас заказы на спецлитературу, мы ему всю эту заумь историческую прям чуть не по издательствам искали, звонили домой, а несколько раз домой же книги и приносили - ну а что, покупатель постоянный, покупки на хорошую сумму. Несмотря на свой преклонный возраст и на то, что он здорово смахивал на рассыпающийся вопросительный знак, и на то, что ходил он, исключительно опираясь на палку (кстати, палка была прям настоящая трость, с набалдашником красивым таким), умом он был ясен, рассказывал немало интересных исторических фактов и анекдотов, а уж как галантен был с нашими девушками-продавцами! Стихи им читал, цветы и шоколадки приносил...
И вот в одну прекрасную весеннюю пятницу приходит он забирать свои книги, ну и разговорились мы с ним. Он уставший был, чувствовал себя не очень, я его и пригласила в кабинет отдохнуть и чаю попить. Вот мы с ним сидим, чай пьём, и говорит он мне:
"Юленька, вот понимаете, я человек одинокий. И деньгами не обижен, и работаю еще, печатаюсь, и квартира хорошая, и дача на заливе есть. Супруга моя десять лет назад скончалась. Дети живут отдельно, устроены хорошо, у всех и дома есть, и служба хорошая. Вот я начал в последнее время замечать, что как-то одиноко мне. У вас, Юленька, нет ли на примете женщины хорошей? Вы все-таки директор книжного магазина, в приличном обществе вращаетесь. Вы бы мне тоже подошли по интеллекту, но вы, конечно, для меня молоды слишком (ещё бы не молода, мне в ту пору лет 29 было примерно)! Вы, Юленька, поосматривайтесь вокруг. Если бы нашлась вдруг женщина развитая, неглупая, характер чтоб не скандальный был, ну и выглядела чтоб прилично, ну и лет так не более 50-55, ну чтоб к этому делу была ещё неравнодушна, я был бы очень вдохновлен!"
(он так и сказал - вдохновлен). Я даже не совсем поняла, к какому такому "этому делу" должна быть неравнодушна искомая особа, и переспросила его. А он мне так даже несколько возмущенно: "Ну Юленька, вы же хоть и молоды, но не настолько! К какому-какому "этому делу" - как вы думаете, я же все-таки мужчина ещё!"
Занавес.
Дело было в пятницу, а в субботу поехала я в деревню. Иду на колодец за водой с коромыслом (мы тогда еще на колодец ходили). А на пороге своего крыльца сидит дядя Юра. Лет 60 ему тогда было, наверное. Это сейчас он не пьет, староста деревни и вообще всяческий молодец под чутким и уверенным присмотром жены тети Марины, и курить даже бросил. А тогда тетя Марина жила в городе, а дядю Юру, которого в деревне за усы и лысину и некоторое отдаленное сходство зовут Розенбаум, она сплавила в деревню, где он и развлекался наблюдениями за живой природой, ухаживал за огородом и усиленно употреблял различные алкогольные напитки. И еще особенность речи у него такая: во-первых, он дико заикается, а во-вторых, у него все предложения заканчиваются неопределенными артиклями "нах" или "ёпть!" Ну и вот иду я, значит, дядя Юра сидит, курит - такой печальный-печальный. Я ему говорю: "Здрасьте, дядь Юра! Вы что-то грустный такой?" Сама думаю, небось с похмелья опять, вот грустный. А он в ответ мне, так протяжно и задумчиво: "Да х..ёво мне, Юленька..." Я и спросила, мол, с помелья, что ли? А он мне еще печальнее и протяжнее:
"Да нет, Юленька, не с похмелья. Х..ёво мне. Бабу бы мне, Юленька!"
Вот теперь точно занавес.
Я еще тогда подумала: надо же, интеллигентный профессор и алкаш Розенбаум, а какие одинаковые проблемы!