Система HEV. TH Inc Confidential Inner Reference. Часть 3.
Главной общественно-значимой функцией института является вычисление угла Лукина, играющего важную роль в общественной жизни и пенитенциарной практике. Угол Лукина вычисляется на основе таблиц Лукина, соотносящих памятные события родной истории, текущие погодные условия, духовное состояние ноосферы (измеряемое по секретной методике) и данные о положении планет. Точная формула, по которой рассчитывается угол Лукина, засекречена.
Лекция-иммерсив «Г.А.Шарабан-Мухлюев как эссеист». Цикл «Встречи с таинственным и прекрасным».
Это была запись фида одной из слушательниц с полным эффектом погружения. Я увидел зал, где сидели хорошо подкачанные девушки в одинаковых сиреневых платьицах и косынках - похоже, слушательницы привилегированного учебного заведения.
Сцена была пуста. Девчата в зале галдели. Иногда среди них вспыхивала короткая перебранка или даже обмен тычками. Тогда ликвидировать безобразие бросалась дежурная жандармесса.
На сцену поднялась распорядительница и сказала:
- Девочки, напоминаю - после сеанса можно будет покормить нашу гостью. Можно кидать ей в аквариум донат-конфеты прямо из зала. Чтобы у вас в руках оказались вкусняшки, надо их предварительно купить через имплант. Если не запаслись, еще есть время…
Когда распорядительница спустилась в зал, тренькнул зуммер. Из-за кулис появились два ливрейных лакея, как это принято в институтах благородных девиц, претендующих на шик. Лакеи внесли на сцену ковчег - что-то вроде паланкина с ручками.
Поставив паланкин на пол, они раздвинули его в стороны и вверх, превратив в большую как киноэкран раму. Теперь из зала казалось, будто на сцене появился огромный аквариум (но сбоку было видно, что у него только два измерения). Фальшивый аквариум стал с журчанием наполняться такой же фальшивой водой.
Конечно, это была примитивнейшая проекция, но она производила впечатление именно своей древней простотой. На сцену словно внесли скрижаль Завета.
Девчата в зале даже притихли.
Когда аквариум наполнился до конца (несколько капель довольно убедительно выплеснулось на сцену), звон зуммера повторился. Погас свет, раздался щелчок, и воду в аквариуме озарили таинственные фиолетовые лучи.
- Ах-ах! - пронеслось над залом. В аквариуме плавала Рыба.
Размеры проекционной зоны были выбраны идеально: обрамлявшая рыбу рамка оказалась именно такого формата, чтобы обрезать и страшные длинные щупальца под юбчатыми колоколами, и растущее из спины длинное удилище (его частично скрывала голова). В таком формате Рыба походила не столько на глубоководную медузу, сколько на даму в бальном платье. Ее миловидное лицо уже не напоминало о японских ужасах.
Девчата захлопали в ладоши.
Рыба улыбнулась - и сделала очаровательный подводный книксен, полный неги и невесомости.
- Здравствуйте, дорогие слушательницы, - начала она. - Сегодня у нас будут чтения, в которых для меня очень много личного.
Когда Рыба говорила, ее рот двигался самым естественным образом, и вокруг него не возникало никаких пузырей. Голос у нее был мелодичный и глубокий. Он разлетался над залом без всякого бульканья.
- Поэтому заранее прошу извинить, если меня охватят сильные эмоции, и на моих глазах выступят слезы…
Интересно, подумал я, как она это сделает под водой? Может, слезы подкрасят? Но выйдет некрасиво. Наверно, фигура речи. Впрочем, решили же вопрос с голосом. Может, и тут что-то изобретут.
- Сегодня я отвечу на вопрос, заданный во время нашей последней встречи, - продолжала Рыба. - Почему мое литературное прозвище, заменившее мне настоящее имя - Рыба? Похвастаюсь перед вами. Это подарок хорошо известного вам Германа Азизовича ШарабанМухлюева, сделанный века назад. Он посвятил мне эссе под таким названием. Немного среди нас найдется подобных счастливчиков, верно?
Над залом пролетел одобрительный гул.
- Именно после публикации этого эссе меня начали называть Рыбой. И в конце концов я приняла это имя, подаренное классиком…
Шум в зале стал громче, и Рыба дождалась, пока он стихнет.
- Трудно поверить, но я лично общалась когда-то с двумя, как мне представляется, важнейшими столпами нашей национальной культуры - Германом Шарабан-Мухлюевым и Варварой Цугундер. Вот как долго я живу на свете. Но сказать про них что-то новое, яркое и отсутствующее в их официальных биографиях я не могу. Дело в том, что наши пути с Варварой разошлись раньше, чем она встала на путь революционного насилия. А потом я, как и многие баночные долгожители, сделала себе так называемую подтяжку ума, то есть коррекцию памяти. Я убрала личные воспоминания о Германе, о Варваре и о многом другом. Когда вам столько веков, мои милые, это единственный способ сохранить рассудок. Так спокойнее. Меня не терзает Мнемозина. Поэтому я могу смотреть на любые вершины духа спокойно и отстраненно, и ничто не мешает мне непредвзято воспринимать чужое творчество… Так что расспрашивать меня про личные обстоятельства великих людей не стоит. Я знаю ровно столько же, сколько вы.
Рыба смахнула подводную слезу, и я даже не успел удивиться тому, как элегантно и естественно это получилось.
- Это эссе Герман Азизович посвятил мне. Оно относится к его светлому, как я его называю, периоду. Поймите, это не значит, что я считаю его более поздний период темным. Нет. Но та классическая простота и легкость, за которую мы ценим раннего Шарабан-Мухлюева, в его позднем творчестве почти исчезла. И потому мне особенно волнительно, что луч этого волшебного фонаря упал в свое время на меня… Часто спрашивают - почему в эссе классик говорит о карбоновой музыке? Герман Азизович всегда вдохновлялся музыкой. В ранний период она наводила его на мысли о вечном. В поздние годы она давала ему повод для социальной критики, часто едкой и горькой. Я понимаю, конечно, важность социального анализа. Но все же с ранним Шарабан-Мухлюевым от нас ушло что-то светлое и чистое. Поэтому…
Голос Рыбы задрожал, но она справилась с собой.
- Поэтому я с огромным волнением и любовью читаю вам сегодня ранний шедевр классика. Итак, Герман Азизович Шарабан-Мухлюев. Эссе «Рыба»…
В руках у Рыбы появилась бумажная распечатка. Она вполне органично смотрелась под фальшивой водой. Рыба прокашлялась - и начала чтение.
РЫБА
Когда-то давно мне нравилась одна песня - «The Riddle». Ее сочинил Nik Kershaw, а потом пел Gigi D’Agostino (пожалуй, даже лучше, чем автор). Эту мелодию передирали, перевирали и пускали в качестве дополнительного мелодического кольца в своих треках отечественные умельцы, не желавшие тратиться на аранжировки.
Песня трогала душу.
Текст «The Riddle» был интересным. Первые три строчки выглядели готовым японским стихотворением-хокку:
I got two strong arms,
Blessings from Babylon.
Time to carry on and try[6].
После них можно было бы не говорить ничего вообще. Но автор тем не менее говорил - много, загадочно и довольно путано. Про какие-то грехи и фальшивые тревоги, бесстрашную Америку и так далее. Текст казался странно неотшлифованным, словно был на самом деле шифром.
Самым ярким и запоминающимся образом был такой: возле реки растет дерево, рядом с ним в земле есть дыра, и какой-то человек из Арана ходит в ней по кругу. Его ум - маяк, сияющий сквозь покрывало ночи. По неизвестной причине в мире есть истинное и ложное, но этот старик ни с кем не будет ссориться из-за тебя.
Этот «old man of Aran» получился ну совершенно живым. А дальше опять начинался калейдоскоп многозначительных таинственных слов, иногда весьма поэтичных (seasons of gasoline and gold, а bluebird singing on the blackbird hill[7] и так далее). В следующем куплете опять появлялся этот аранец, продолжал ходить по кругу в своей дыре, и снова светил во мраке его ум.
Я догадался, кто этот старичок: Бог. Река рядом - Небесный Евфрат, возле нее растет Дерево Жизни. То, что он назвал себя аранцем, было милым. В Ирландии есть острова с таким названием. Конечно, он и Ирландец тоже - если ему угодно выделить один из своих многочисленных аспектов. Иногда он такое любит.
Это ведь и есть, в сущности, его работа - ходить по кругу и крутить, крутить себе на потеху волшебную мельницу своего ума, то есть наш мир. Все эти сезоны бензина и золота и прочие бесстрашные америки - и есть то самое, что размалывает мельница и разносит вокруг Черной Дыры, где прячется Бог.
Эта мельница - вернее, ее продукт - и есть причина, по которой мы не можем его найти. В нас летят обманки, постоянно возникающие вокруг обиталища Ирландца. Концепции, умопостроения, слепленные из слов образы заполняют пространство идей, вонзаются в нас - и сразу же заполняют собой все наше сознание.
Сами по себе они - ничто. И даже присобачены друг к другу как-то криво и подозрительно, что бросается в глаза с первого же знакомства с шарадой. Но, попадая в нас, они становятся рвами, неприступными стенами, непроходимыми чащами, высоченными горами. На самом деле это просто тепловые ловушки для ума, отстреливаемые непостижимой силой - но природа нашего сознания такова, что не следовать за ними мы не можем.
Вот так Бог и прячется от нас в своей Дыре. И песня «Riddle» - точно такая же тепловая ловушка, долетевшая до меня, захватившая мой ум - и скрывшая того самого Ирландца, о котором она вроде бы повествует.
Так в нашем мире работают все гениальные стихи, все трогающие сердце песни, все священные тексты. Они подменяют собой то, на что якобы указывают. Или, сказать точнее, они не указывают ни на что вообще - а лишь на себя.
Если ловушки для ума существуют, думал я, наверное, есть и то, что они прячут. Но тогда само это рассуждение, даже само понятие Ирландца - точно такая же ловушка, а главное скрыто совсем в другом измерении, которое никто еще не назвал «истинным», чтобы навсегда обессмыслить. Вот потому Будда ничего не рассказывал про Нирвану, а только про дорогу к ней.
Об этом примерно и была песня «The Riddle». Ее глубина изумляла. Там действительно была Загадка с большой буквы. Шарада, где прятался Бог.
Отгадать такую загадку правильно нельзя. И придумана она вовсе не для этого. Вокруг нее вечно будет кружиться вихрь клочков валентинки и прочих золотых блесток пустого смысла, за которыми мы бредем в никуда.
Именно так - отложив решение - я и решил для себя загадку. И, чтобы не портить высокого наслаждения, полученного от разгадки, перестал слушать эту песню. Вполне сознательно. Она мне не разонравилась - просто стала одним из драгоценных объектов в моей сокровищнице духа, а я не скупой рыцарь, чтобы ежедневно лазить туда с лампой.
Потом, уже через много лет, я наткнулся на статью про эту песню. И узнал вот что: Nik Kershaw вовсе не вкладывал в нее такой смысл. Он вообще никакого не вкладывал. Он не успел сочинить перед записью в студии нормальный текст - и пропел в микрофон рыбу.
Оказалось, этот загадочный шедевр - просто набор чепухи. Заполнение песенного размера бессмысленными словосочетаниями, чтобы вокалисту было что петь. Сам автор выразился еще конкретней: «Короче, The Riddle - это чушь, мусор, херня, бред поп-звезды 80-х».
По-русски это и называется рыбой. Текст, лишенный смысла и временно занимающий место другого текста. Настоящего, который будет создан потом (если хватит времени) - и совпадет только размером. Последовательность слов, нужных для того, чтобы складно их пропеть.
«Ля-ля-ля» показалось слишком примитивным, ну вот Nik Kershaw и наплел. А мы искали смысл. И, главное, ведь находили.
Я вот нашел, да еще какой.
Думаю, что и в жизни все обстоит точно так же. Мир, история, судьба, эпоха - это нагромождение событий, большей частью очень неприятных. Страшные-страшные вещи творятся в грохочущем мире с мягкими, слабыми и беззащитными людьми.
Есть ли в происходящем смысл?
А это как с песней «The Riddle». Хочешь - найдешь себе благословение Вавилона. Не хочешь - разлетишься на атомы просто так. Смысл надо собирать самому, и удерживать его росинки вместе приходится так же кропотливо и старательно, как мы удерживаем живыми свои тела. А потом распадется тело - и разлетится вся плесневевшая на нем мудрость.
Любой человеческий смысл, научила меня песня The Riddle - это обманка, скрывающая то, что нам видеть нельзя. Пока мы живы, мы замечаем вокруг «идеи», «цели», «ценности» и прочие тепловые ловушки. Но придет миг, и ложные мишени, скрывавшие от нас Реку и Дерево, угаснут. И тогда… Тогда…
Впрочем, скажу честно - я не знаю, что будет тогда. Мы вообще не можем этого знать, можем только думать, будто знаем.
Зачем же тогда я излагаю все это, если на самом деле не знаю ничего? Ох. Строгие молодые люди не зря спрашивают в стримах - а куда вы, собственно, нас ведете, гражданин писатель? Вы сами в курсе? Надо ли нам туда идти?
Но это как если бы я спросил у Nik Kershaw - куда ты привел нас, Ник? Знаешь ли ты сам?
Милые, художник никуда никого не ведет. Это просто персонаж, который ходит по кругу в воображаемой дыре возле Дерева Жизни, создавая вихрь из весело переливающихся слов. За ними его не видать. Зато многое можно увидеть в самом вихре.
Какой в этой круговерти смысл?
Да такой же, как в тебе. Такой же, как в песне The Riddle.
Любой, какой у тебя хватит сил собрать своим умом и волей.
А если ты действительно крут и умеешь не делать этого (что куда сложнее, чем каждый раз делать на автомате), ты начинаешь видеть на месте любого человеческого смысла рыбу. Просто рыбу, которая могла бы состоять из любых других элементов, значков и пиктограмм.
Фокус нашего мира в том, что настоящих слов здесь нет. Или, что то же самое, окончательным текстом на время становится любая рыба. Все что угодно.
Даже ты сам.
Дочитав, рыба еще раз смахнула слезу и замерла, наклонив голову вбок. Это придало ей элегическую задумчивость - но стал виден уд, растущий из спины и уходящий за обрез экрана.
- Я не понимала тогда главного, - сказала Рыба. - Посвятив мне это замечательное эссе, Герман Азизович имел в виду, что мое представление о себе - тоже рыба. Он хотел сказать, что мне только предстоит вырезать на скрижалях истории и культуры свое настоящее имя. Сочинить его самой. Но бывает и так, что нашим окончательным именем становится набросок. Черновик. Сначала верится, будто это просто рыба, но проходят годы, и вдруг оказывается, что эта рыба и есть ты окончательная. Прямо как с песней «The Riddle»… Автор ведь так и не написал потом другого текста. Рыба проканала, так он ее до смерти и юзал.
Рыба грустно улыбнулась.
- Вот я и добралась до конца, извините за патриархальный каламбур. Спасибо вам за внимание, девчата.
«Почему у нее этот уд, - подумал я с какой-то когнитивной мукой, - зачем? И откуда я знаю, что это именно уд?»
На сцене опять появилась распорядительница.
- Похлопаем… Теперь организованно и без выходок выходим из зала. Остаются те, кто оплатил кормление.
Реики-До - японская энергетическая техника. Название, состоящее из иероглифов «Реи» и «Ки», означает примерно «универсальная жизненная энергия». Зародилась как целительство почти три тысячи лет назад. В последние два века развивается как полумагическое боевое искусство, популярное у китайских и японских банд на Дальнем Востоке. Основана на манипуляциях с энергией Ки (Ци) с помощью особых пассов и магических начертаний…
Я не стал читать дальше - даже не заказал справку про энергию Ци (или Ки). Не потому, что знал все сам. Я просто догадывался, что там будет. Оперативной ценности это не представляло. Я сразу перешел к ключам.
ChoKuRei
Энергетический символ реики-до, используемый как своего рода катализатор. Смысл может быть передан как «Вся энергия вселенной призывается сюда». Используется обычно в комбинации с другими символами в начале и конце ритуала, боевой проекции или символической каты.
Ага. Это и был тот самый скрипичный ключ, который азиат начертил на моем пузе в начале и конце своей дикой эскапады. Вернее, на пузе бедного Сердюкова.
SeiHeKi
Символ реики-до, используемый для раскрытия иных измерений, гармонизации и эмоционального…
Понятно. Другие измерения, дальше можно не читать. Я перешел к следующему
HonShaZeShoNen
Символ реики-до, используемый для дистанционных воздействий, в том числе на прошлое и будущее. Смысл может быть примерно передан как «Ни прошлого, ни настоящего, ни будущего».
Лекция-иммерсив «Г.А.Шарабан-Мухлюев как эссеист». Цикл «Встречи с таинственным и прекрасным».
Это была запись фида одной из слушательниц с полным эффектом погружения. Я увидел зал, где сидели хорошо подкачанные девушки в одинаковых сиреневых платьицах и косынках - похоже, слушательницы привилегированного учебного заведения.
Сцена была пуста. Девчата в зале галдели. Иногда среди них вспыхивала короткая перебранка или даже обмен тычками. Тогда ликвидировать безобразие бросалась дежурная жандармесса.
На сцену поднялась распорядительница и сказала:
- Девочки, напоминаю - после сеанса можно будет покормить нашу гостью. Можно кидать ей в аквариум донат-конфеты прямо из зала. Чтобы у вас в руках оказались вкусняшки, надо их предварительно купить через имплант. Если не запаслись, еще есть время…
Когда распорядительница спустилась в зал, тренькнул зуммер. Из-за кулис появились два ливрейных лакея, как это принято в институтах благородных девиц, претендующих на шик. Лакеи внесли на сцену ковчег - что-то вроде паланкина с ручками.
Поставив паланкин на пол, они раздвинули его в стороны и вверх, превратив в большую как киноэкран раму. Теперь из зала казалось, будто на сцене появился огромный аквариум (но сбоку было видно, что у него только два измерения). Фальшивый аквариум стал с журчанием наполняться такой же фальшивой водой.
Конечно, это была примитивнейшая проекция, но она производила впечатление именно своей древней простотой. На сцену словно внесли скрижаль Завета.
Девчата в зале даже притихли.
Когда аквариум наполнился до конца (несколько капель довольно убедительно выплеснулось на сцену), звон зуммера повторился. Погас свет, раздался щелчок, и воду в аквариуме озарили таинственные фиолетовые лучи.
- Ах-ах! - пронеслось над залом. В аквариуме плавала Рыба.
Размеры проекционной зоны были выбраны идеально: обрамлявшая рыбу рамка оказалась именно такого формата, чтобы обрезать и страшные длинные щупальца под юбчатыми колоколами, и растущее из спины длинное удилище (его частично скрывала голова). В таком формате Рыба походила не столько на глубоководную медузу, сколько на даму в бальном платье. Ее миловидное лицо уже не напоминало о японских ужасах.
Девчата захлопали в ладоши.
Рыба улыбнулась - и сделала очаровательный подводный книксен, полный неги и невесомости.
- Здравствуйте, дорогие слушательницы, - начала она. - Сегодня у нас будут чтения, в которых для меня очень много личного.
Когда Рыба говорила, ее рот двигался самым естественным образом, и вокруг него не возникало никаких пузырей. Голос у нее был мелодичный и глубокий. Он разлетался над залом без всякого бульканья.
- Поэтому заранее прошу извинить, если меня охватят сильные эмоции, и на моих глазах выступят слезы…
Интересно, подумал я, как она это сделает под водой? Может, слезы подкрасят? Но выйдет некрасиво. Наверно, фигура речи. Впрочем, решили же вопрос с голосом. Может, и тут что-то изобретут.
- Сегодня я отвечу на вопрос, заданный во время нашей последней встречи, - продолжала Рыба. - Почему мое литературное прозвище, заменившее мне настоящее имя - Рыба? Похвастаюсь перед вами. Это подарок хорошо известного вам Германа Азизовича ШарабанМухлюева, сделанный века назад. Он посвятил мне эссе под таким названием. Немного среди нас найдется подобных счастливчиков, верно?
Над залом пролетел одобрительный гул.
- Именно после публикации этого эссе меня начали называть Рыбой. И в конце концов я приняла это имя, подаренное классиком…
Шум в зале стал громче, и Рыба дождалась, пока он стихнет.
- Трудно поверить, но я лично общалась когда-то с двумя, как мне представляется, важнейшими столпами нашей национальной культуры - Германом Шарабан-Мухлюевым и Варварой Цугундер. Вот как долго я живу на свете. Но сказать про них что-то новое, яркое и отсутствующее в их официальных биографиях я не могу. Дело в том, что наши пути с Варварой разошлись раньше, чем она встала на путь революционного насилия. А потом я, как и многие баночные долгожители, сделала себе так называемую подтяжку ума, то есть коррекцию памяти. Я убрала личные воспоминания о Германе, о Варваре и о многом другом. Когда вам столько веков, мои милые, это единственный способ сохранить рассудок. Так спокойнее. Меня не терзает Мнемозина. Поэтому я могу смотреть на любые вершины духа спокойно и отстраненно, и ничто не мешает мне непредвзято воспринимать чужое творчество… Так что расспрашивать меня про личные обстоятельства великих людей не стоит. Я знаю ровно столько же, сколько вы.
Рыба смахнула подводную слезу, и я даже не успел удивиться тому, как элегантно и естественно это получилось.
- Это эссе Герман Азизович посвятил мне. Оно относится к его светлому, как я его называю, периоду. Поймите, это не значит, что я считаю его более поздний период темным. Нет. Но та классическая простота и легкость, за которую мы ценим раннего Шарабан-Мухлюева, в его позднем творчестве почти исчезла. И потому мне особенно волнительно, что луч этого волшебного фонаря упал в свое время на меня… Часто спрашивают - почему в эссе классик говорит о карбоновой музыке? Герман Азизович всегда вдохновлялся музыкой. В ранний период она наводила его на мысли о вечном. В поздние годы она давала ему повод для социальной критики, часто едкой и горькой. Я понимаю, конечно, важность социального анализа. Но все же с ранним Шарабан-Мухлюевым от нас ушло что-то светлое и чистое. Поэтому…
Голос Рыбы задрожал, но она справилась с собой.
- Поэтому я с огромным волнением и любовью читаю вам сегодня ранний шедевр классика. Итак, Герман Азизович Шарабан-Мухлюев. Эссе «Рыба»…
В руках у Рыбы появилась бумажная распечатка. Она вполне органично смотрелась под фальшивой водой. Рыба прокашлялась - и начала чтение.
РЫБА
Когда-то давно мне нравилась одна песня - «The Riddle». Ее сочинил Nik Kershaw, а потом пел Gigi D’Agostino (пожалуй, даже лучше, чем автор). Эту мелодию передирали, перевирали и пускали в качестве дополнительного мелодического кольца в своих треках отечественные умельцы, не желавшие тратиться на аранжировки.
Песня трогала душу.
Текст «The Riddle» был интересным. Первые три строчки выглядели готовым японским стихотворением-хокку:
I got two strong arms,
Blessings from Babylon.
Time to carry on and try[6].
После них можно было бы не говорить ничего вообще. Но автор тем не менее говорил - много, загадочно и довольно путано. Про какие-то грехи и фальшивые тревоги, бесстрашную Америку и так далее. Текст казался странно неотшлифованным, словно был на самом деле шифром.
Самым ярким и запоминающимся образом был такой: возле реки растет дерево, рядом с ним в земле есть дыра, и какой-то человек из Арана ходит в ней по кругу. Его ум - маяк, сияющий сквозь покрывало ночи. По неизвестной причине в мире есть истинное и ложное, но этот старик ни с кем не будет ссориться из-за тебя.
Этот «old man of Aran» получился ну совершенно живым. А дальше опять начинался калейдоскоп многозначительных таинственных слов, иногда весьма поэтичных (seasons of gasoline and gold, а bluebird singing on the blackbird hill[7] и так далее). В следующем куплете опять появлялся этот аранец, продолжал ходить по кругу в своей дыре, и снова светил во мраке его ум.
Я догадался, кто этот старичок: Бог. Река рядом - Небесный Евфрат, возле нее растет Дерево Жизни. То, что он назвал себя аранцем, было милым. В Ирландии есть острова с таким названием. Конечно, он и Ирландец тоже - если ему угодно выделить один из своих многочисленных аспектов. Иногда он такое любит.
Это ведь и есть, в сущности, его работа - ходить по кругу и крутить, крутить себе на потеху волшебную мельницу своего ума, то есть наш мир. Все эти сезоны бензина и золота и прочие бесстрашные америки - и есть то самое, что размалывает мельница и разносит вокруг Черной Дыры, где прячется Бог.
Эта мельница - вернее, ее продукт - и есть причина, по которой мы не можем его найти. В нас летят обманки, постоянно возникающие вокруг обиталища Ирландца. Концепции, умопостроения, слепленные из слов образы заполняют пространство идей, вонзаются в нас - и сразу же заполняют собой все наше сознание.
Сами по себе они - ничто. И даже присобачены друг к другу как-то криво и подозрительно, что бросается в глаза с первого же знакомства с шарадой. Но, попадая в нас, они становятся рвами, неприступными стенами, непроходимыми чащами, высоченными горами. На самом деле это просто тепловые ловушки для ума, отстреливаемые непостижимой силой - но природа нашего сознания такова, что не следовать за ними мы не можем.
Вот так Бог и прячется от нас в своей Дыре. И песня «Riddle» - точно такая же тепловая ловушка, долетевшая до меня, захватившая мой ум - и скрывшая того самого Ирландца, о котором она вроде бы повествует.
Так в нашем мире работают все гениальные стихи, все трогающие сердце песни, все священные тексты. Они подменяют собой то, на что якобы указывают. Или, сказать точнее, они не указывают ни на что вообще - а лишь на себя.
Если ловушки для ума существуют, думал я, наверное, есть и то, что они прячут. Но тогда само это рассуждение, даже само понятие Ирландца - точно такая же ловушка, а главное скрыто совсем в другом измерении, которое никто еще не назвал «истинным», чтобы навсегда обессмыслить. Вот потому Будда ничего не рассказывал про Нирвану, а только про дорогу к ней.
Об этом примерно и была песня «The Riddle». Ее глубина изумляла. Там действительно была Загадка с большой буквы. Шарада, где прятался Бог.
Отгадать такую загадку правильно нельзя. И придумана она вовсе не для этого. Вокруг нее вечно будет кружиться вихрь клочков валентинки и прочих золотых блесток пустого смысла, за которыми мы бредем в никуда.
Именно так - отложив решение - я и решил для себя загадку. И, чтобы не портить высокого наслаждения, полученного от разгадки, перестал слушать эту песню. Вполне сознательно. Она мне не разонравилась - просто стала одним из драгоценных объектов в моей сокровищнице духа, а я не скупой рыцарь, чтобы ежедневно лазить туда с лампой.
Потом, уже через много лет, я наткнулся на статью про эту песню. И узнал вот что: Nik Kershaw вовсе не вкладывал в нее такой смысл. Он вообще никакого не вкладывал. Он не успел сочинить перед записью в студии нормальный текст - и пропел в микрофон рыбу.
Оказалось, этот загадочный шедевр - просто набор чепухи. Заполнение песенного размера бессмысленными словосочетаниями, чтобы вокалисту было что петь. Сам автор выразился еще конкретней: «Короче, The Riddle - это чушь, мусор, херня, бред поп-звезды 80-х».
По-русски это и называется рыбой. Текст, лишенный смысла и временно занимающий место другого текста. Настоящего, который будет создан потом (если хватит времени) - и совпадет только размером. Последовательность слов, нужных для того, чтобы складно их пропеть.
«Ля-ля-ля» показалось слишком примитивным, ну вот Nik Kershaw и наплел. А мы искали смысл. И, главное, ведь находили.
Я вот нашел, да еще какой.
Думаю, что и в жизни все обстоит точно так же. Мир, история, судьба, эпоха - это нагромождение событий, большей частью очень неприятных. Страшные-страшные вещи творятся в грохочущем мире с мягкими, слабыми и беззащитными людьми.
Есть ли в происходящем смысл?
А это как с песней «The Riddle». Хочешь - найдешь себе благословение Вавилона. Не хочешь - разлетишься на атомы просто так. Смысл надо собирать самому, и удерживать его росинки вместе приходится так же кропотливо и старательно, как мы удерживаем живыми свои тела. А потом распадется тело - и разлетится вся плесневевшая на нем мудрость.
Любой человеческий смысл, научила меня песня The Riddle - это обманка, скрывающая то, что нам видеть нельзя. Пока мы живы, мы замечаем вокруг «идеи», «цели», «ценности» и прочие тепловые ловушки. Но придет миг, и ложные мишени, скрывавшие от нас Реку и Дерево, угаснут. И тогда… Тогда…
Впрочем, скажу честно - я не знаю, что будет тогда. Мы вообще не можем этого знать, можем только думать, будто знаем.
Зачем же тогда я излагаю все это, если на самом деле не знаю ничего? Ох. Строгие молодые люди не зря спрашивают в стримах - а куда вы, собственно, нас ведете, гражданин писатель? Вы сами в курсе? Надо ли нам туда идти?
Но это как если бы я спросил у Nik Kershaw - куда ты привел нас, Ник? Знаешь ли ты сам?
Милые, художник никуда никого не ведет. Это просто персонаж, который ходит по кругу в воображаемой дыре возле Дерева Жизни, создавая вихрь из весело переливающихся слов. За ними его не видать. Зато многое можно увидеть в самом вихре.
Какой в этой круговерти смысл?
Да такой же, как в тебе. Такой же, как в песне The Riddle.
Любой, какой у тебя хватит сил собрать своим умом и волей.
А если ты действительно крут и умеешь не делать этого (что куда сложнее, чем каждый раз делать на автомате), ты начинаешь видеть на месте любого человеческого смысла рыбу. Просто рыбу, которая могла бы состоять из любых других элементов, значков и пиктограмм.
Фокус нашего мира в том, что настоящих слов здесь нет. Или, что то же самое, окончательным текстом на время становится любая рыба. Все что угодно.
Даже ты сам.
Дочитав, рыба еще раз смахнула слезу и замерла, наклонив голову вбок. Это придало ей элегическую задумчивость - но стал виден уд, растущий из спины и уходящий за обрез экрана.
- Я не понимала тогда главного, - сказала Рыба. - Посвятив мне это замечательное эссе, Герман Азизович имел в виду, что мое представление о себе - тоже рыба. Он хотел сказать, что мне только предстоит вырезать на скрижалях истории и культуры свое настоящее имя. Сочинить его самой. Но бывает и так, что нашим окончательным именем становится набросок. Черновик. Сначала верится, будто это просто рыба, но проходят годы, и вдруг оказывается, что эта рыба и есть ты окончательная. Прямо как с песней «The Riddle»… Автор ведь так и не написал потом другого текста. Рыба проканала, так он ее до смерти и юзал.
Рыба грустно улыбнулась.
- Вот я и добралась до конца, извините за патриархальный каламбур. Спасибо вам за внимание, девчата.
«Почему у нее этот уд, - подумал я с какой-то когнитивной мукой, - зачем? И откуда я знаю, что это именно уд?»
На сцене опять появилась распорядительница.
- Похлопаем… Теперь организованно и без выходок выходим из зала. Остаются те, кто оплатил кормление.
Реики-До - японская энергетическая техника. Название, состоящее из иероглифов «Реи» и «Ки», означает примерно «универсальная жизненная энергия». Зародилась как целительство почти три тысячи лет назад. В последние два века развивается как полумагическое боевое искусство, популярное у китайских и японских банд на Дальнем Востоке. Основана на манипуляциях с энергией Ки (Ци) с помощью особых пассов и магических начертаний…
Я не стал читать дальше - даже не заказал справку про энергию Ци (или Ки). Не потому, что знал все сам. Я просто догадывался, что там будет. Оперативной ценности это не представляло. Я сразу перешел к ключам.
ChoKuRei
Энергетический символ реики-до, используемый как своего рода катализатор. Смысл может быть передан как «Вся энергия вселенной призывается сюда». Используется обычно в комбинации с другими символами в начале и конце ритуала, боевой проекции или символической каты.
Ага. Это и был тот самый скрипичный ключ, который азиат начертил на моем пузе в начале и конце своей дикой эскапады. Вернее, на пузе бедного Сердюкова.
SeiHeKi
Символ реики-до, используемый для раскрытия иных измерений, гармонизации и эмоционального…
Понятно. Другие измерения, дальше можно не читать. Я перешел к следующему
HonShaZeShoNen
Символ реики-до, используемый для дистанционных воздействий, в том числе на прошлое и будущее. Смысл может быть примерно передан как «Ни прошлого, ни настоящего, ни будущего».