Memento mori
Я помню свой первый "настоящий" Великий Пост. Как я робко подошла под пепел. Настолько робко, что отец Збигнев попросил меня еще чуть приблизиться, чтобы дотянуться до моей головы. И тогда произносилась фраза "Помни, что прах ты есть, и в прах обратишься". Сейчас я чаще слышу "Покайся и веруй в Евангелие" вот уж сколько лет подряд. А первый вариант мне нравится гораздо больше, потому что напоминает нам о той судьбе, что никого не минует. Все умрем - и праведные, и грешные. Наша жизнь тут, на земле, это введение к книге, но от него будет зависеть все ее дальнейшее содержание. Это сравнение не в бровь, а в глаз. Так что лишнее напоминание не повредит.
Однажды я решила гулять пешком побольше во время Великого Поста, чтобы в очередной раз попытаться сформировать полезную привычку. Так что после мессы я отправилась пешком на Ваганьковское кладбище - и к родным, и к знакомым в том году я еще не приходила. Да и в годом ранее тоже не особо усердствовала. И как напоминание о том, что это и мой будущий дом, первый день поста весьма подходил для похода на кладбище.
Конкретно Ваганьковское для меня воспринимается практически приходским. Тут и мои родственники, и определенные дорогие мне люди, и просто мы туда ходим каждое 2 ноября на процессию. Первый раз я ходила туда осенью 2009 года. Об этом и хочется вспомнить.
После утренней мессы выдвинулись на поминальную процессию по ближайшему к храму Ваганьковскому кладбищу. Собралось нас человек сорок - три священника, монахи-францисканцы из ближайшего монастыря, до которого оттуда тоже рукой подать, монахини, бабушки и до кучи мы втроем. Если б не будний день, то, наверное, больше бы пришло, но все ведь на работе.
Пока ждали, всех обошла какая-то женщина и раздавала конфеты с просьбой молиться за ее родных. Что ж, уважили просьбу, хотя выражена она была несколько необычным способом.
Возле часовни возлежала целая стая бродячих псов. Один попытался сначала принюхаться к отцу Сергею, но потом как-то испугался и отскочил.
-Боится он, отец, - засмеялся кто-то, - пес-то небось православный.
Дейстительно, собаки что-то уж как-то быстро разбежались. Не иначе испугались.
Пытались на ходу читать Розарий между стояниями, но процессия растянулась на несколько десятков метров, поэтому заводчика не слышно было. Получалось очень вразнобой. Потом кто-то додумался петь молитвы, так дело пошло значительно лучше, хотя бы всем слышно было. Остановились в первый раз, вдруг позади раздалось пение на старославянском, и показалась какая-то толпа. Что-то подумалось, что это православные тоже на поминальный крестный ход вышли, так как впереди кто-то с крестом шел. Но отец Збигнев стал делать поспешные знаки, чтобы все отошли в сторону и освободили проход. Оказалось, что хоронят кого-то. Впереди шел священник и пара певчих. На ходу приветливо раскланялись с нашими отцами. Наверное, хорошо знают друг друга. Соседи как никак, ближайший действующий православный храм тут, на кладбище. Их пение на церковнославянском и наше "Вечный покой..." слились почти в унисон. Пропустили их и двинулись дальше.
Говорят, на процессии за год до этого была масса курьезных случаев с православным населением, но в этот раз все было мирно, так как понедельник и народу мало. Если прохожие и попадались, то, конечно, глядели с любопытством, кто-то обходил подальше, чтобы нас не расталкивать, кто-то снимал шапку и крестился. Довольно быстро вообще-то управились, я даже замерзнуть не успела. Или, может, я просто времени не заметила. В конце весьма складно пропели "Salve Regina", а стоящая рядом бабушка спросила, не поем ли мы в хоре. Нет, мы довольно часто и громко пели на мессе, поневоле научишься. Про "хор второй левой колонны" рассказывать не стали, так как это наша маленькая тайна. :)
Когда все разошлись, мы еще остались молиться. Решила пойти навестить могилы Арсения и Кристины, погибших на Норд-Осте. Во время первого стояния мы оказались прямо возле них, и я хорошо запомнила место. Я уже который год собиралась это сделать, но все не решалась. Мне надо было туда пойти. Такая тяжелая тема. В тот день как раз было 7 лет с тех пор, как скончалась еще одна жертва - Наташа Маленко, с которой мы учились в одном институте (МПГУ им. Ленина). Я ее, кажется, ни разу не видела, но очень тогда задело - было ощущение, что я ее знаю. До сих пор помню этот день, когда увидела в холле траурное объявление. У меня еще как раз был период острого осознания своего места в этом мире, и, казалось, что меня касается почти все на свете. Тем более такие вещи. И в МАИ, оказывается, тоже на одном факультете было такое же объявление, тоже была погибшая. Так странно и тяжело. Где похоронена Наташа, мне неизвестно, поэтому хотелось хотя бы помолиться на могиле ее товарищей по несчастью. По пути, кстати, попалось еще два памятника с пометкой "погиб на Норд-Осте". И здесь они соседи, теперь уже навечно.
-Пришли, - говорю я, останавливаясь возле двух белых мраморных памятников и вынимая четки, - Здесь.
-Смотри, почти мои ровесники, - говорит Тоня, глядя на даты.
-Наверное, на год или два постарше были бы сейчас. А ты их помнишь?
-Не очень, - признается она, тоже вынимая четки. Да и понятно, ей лет 12 было тогда. Куда там обращать внимание на такие вещи в этом возрасте. Хотя среди погибших и были ее ровесники, аж двое или трое точно, и мои были, и те кто между, и те, кто младше обеих. Но дети обратят на это внимание только в том случае, если сами в такой ситуации окажутся или их близкие. И это нормально. У детей короткая память и большая концентрация на себе. Может, к лучшему, что самые жестокие теракты прошли где-то далеко от нее, и не оставили таких рубцов как на мне. Когда Тоня выросла, было уже намного спокойнее. В Москве уже ничего не происходило. Да и из области она. А я попала как раз в самый цейтнот, начиная от взрывов домов, о которых до сих пор не могу спокойно говорить, и кончая Бесланом. Все било прямо по мне, и я почти физически ощущала как смерть бродит по улицам и ищет новых жертв, понимала, что запросто могу стать следующей и очень терзалась от собственного бессилия.
-Смотри, Наташ, кто-то из наших свечу поставил, - подруга показывает на постамент, где действительно оставили прозрачную лампаду.
-Почему ты думаешь, что наши? - спрашивает до сих пор молчавшая Бронислава.
-А потому что Богородица с венцом из 12 звезд и надпись на французском, и ее не было, когда мы в первый раз подошли.
Да, действительно, такие вроде в лавке при храме продаются. Не заметила, пустая ли или есть свеча-таблетка, да и нечем было зажечь. Пожалела, что не прихватила цветов, но я ж не думала, что набредем на это место.
-Начинай, Наташ, - просит Тоня, - Я отвечать буду, потому что Венчика за усопших наизусть не помню.
-Хорошо, - вздыхаю я и начинаю молитву. Плохо, когда текста нет с собой, и сомолитвенники могут ответить только антифон "... прими усопших в Царствие Твое". Но я уже привыкла одна читать, так что ничего. Пока молились, рядом с нами остановилась какая-то женщина, молча смотрела на фотографию ребят и переодически крестилась. Наверное, пыталась молиться вместе с нами. Спонтанно возникла необычайная близость, хотя мы ни слова друг другу не сказали. Потом просто молча мы пошли своей дорогой, а она своей. И без слов все понятно было.
После еще гуляли по кладбищу немного.
-Знаешь, ты права, Наташ, надо узнать, где похоронены наши родные, а то ведь даже пойти некуда, - наверное, ей вспонился мой рассказ про то, как я забивала на посещение могилы прабабушки, а теперь даже не смогу найти ее, так как элементарно за 14 лет забыла, где это, - Я вообще ни разу на кладбище не была практически. Не думала, что так хорошо здесь молиться и размышлять. Пока есть у кого узнать, надо узнать.
Да, пищи для размышлений хватает, тем более на кладбище, где куча родовых захоронений и могил знаменитостей. Кто только не встретился на пути...
Пока живы твои старшие родственники, то чувствуешь себя очень молодым, а потом уже очередь на тот свет сдвигается, и ты стоишь на краю могилы сам. И горько, когда "очередь" нарушается. Сколько могил своих ровесников встретила, детей и просто очень молодых людей, которым вроде бы жить да жить еще. Самое странное ощущение возникало, когда встречался памятник, где старшего с той же фамилией хоронили позже младшего. Неправильно это, когда родители переживают детей, а бабушки внуков. Неправильно и все тут. Не могу понять и принять. И тяжело видеть совершенно заброшенные могилы. Напоминает о том, что когда-то мы окончательно уйдем из людской памяти. Или эти люди жили так, что их не желают вспоминать даже те, кому это вменяется в обязанность. Зарыли и забыли. Повод задумать о том, как я живу и какую память о себе оставлю, ведь не знаю ни дня, ни часа...
Смерть косит всех без разбора: и детей, и взрослых, и стариков, бедных и богатых, простых и знаменитостей. Остается только два квадратных метра, обнесенные железной оградой и придавленные каменным надгробием. Больше ничего. Ничего уже не имеет значения. Остановились у могилы Высоцкого. Его, похоже, Тоня любит. Я-то равнодушна как-то. За него тоже помолились. Буквально через два надгробия могила Влада Листьева, куда нас водили во время экскурсии в начальной школе. Тогда она была совсем еще свежей. Даже памятника не было, была фотография только. А сейчас монумент воздвигли.
-А его ты помнишь, Тонь? - почти риторически спрашиваю, глядя на памятник.
-Не, я же совсем-совсем маленькая была. Помню только фотографию по телевизору и что родители в шоке были.
Да, наверное, у меня память крепче, чем у большинства людей, так как помню массу подробностей даже с самого юного возраста. Первое убийство, которое я прочувствовала. Тогда поняла, что умирают не только от старости.
-Знаешь, меня интересует, как люди неверующие переживают потерю близких, - вдруг задумчиво произносит она, вновь поворачиваясь ко мне.
-Наверное, никак. Живут прошлым. Просто существуют без всякой надежды.
Действительно, есть люди, которые живут только посещением могил. Больше ничем. Сколько наблюдала... Я, строго говоря, наверное, все же никогда не была по-настоящему неверующей, не смотря на все утверждения. Поняла, что я лишь не желала исповедовать православие, которое несло в себе кучу негатива. Тогда-то я в догматических тонкостях не копалась и даже не подозревала о них, и вообще мне показывали только внешнюю сторону и атрибутику, которая казалась мне ненужной мишурой и яркой обложкой, чтобы скрыть внутреннюю гниль. Дети остро чуют фальшь. Очень остро. Если не покажешь живую веру и воплощение Евангелия в жизнь, то не выйдет у тебя воспитать христианина. В лучшем случае будет тупой обрядовер, а в худшем агрессивный атеист, который будет восставать на это принуждение.
Так что не могу я сказать, что чувствует человек, который видит перед собой только тьму и всерьез уверен, что потерял близких навсегда, потому что не представляю.
-А еще, знаешь, мне коллега рассказывала, что когда ее отец умер, то их в церкви замучали поборами и отнеслись так равнодушно, что теперь она сама не знает, верит ли в Бога. Раньше верила, а теперь сомневается.
-Хм, - мне остается только почесать в затылке. Действительно, частая ситуация. О существовании Бога судят по священникам. И переубедить потом трудно, - Пойдем, у меня уши мерзнут. Тебе в платке хорошо, а мне без капюшона холодно, а в нем ничего не слышно.
Пора было возвращаться. По дороге к метро сжевали пожертвованные прихожанкой конфеты в светлую память ее родных. Хорошие оказались. Вернуло в мир живых. Думала об утренней проповеди. Да, надо спешить любить и делать добро. Дорога каждая минута. Потом может быть поздно. Поэтому как можно нежнее обняла девчонок на прощание.
Задание на день: Если возможно, посетить ближайшее кладбище и помолиться за усопших. Если нет, то просто прочесть Литанию за усопших.