Автостопом
Я подобрал ее на шоссе. Путешествующие автостопом - обычное явление в этих местах, за них даже «борются» - кому охота ехать под палящим солнцем мимо унылых белесых полей степи по обе стороны шоссе в одиночестве? Поэтому я даже обрадовался, увидев на обочине чью-то фигуру с вытянутой рукой и поднятым большим пальцем. Я сначала подумал было, что это парень, я даже не сразу разобрался - на ней были голубые, протертые до дыр, джинсы и полинявшая полосатая футболка с растянутым воротником. В другой руке она держала синие кеды. У ног стоял рюкзак. Ну, в общем, я не разобрал, кто это стоит. Если б знал, что девчонка, может, прежде подумал, стоит ли останавливаться. Но, так или иначе, я притормозил возле этой фигуры. Она открыла дверь моего красного “феррари-тестаросса”:
- Ты в Сан-Севьеру? - я услышал её голос и только тогда понял, что передо мной - девушка.
- Да, - буркнул я.
- Подбросишь?
- Садись, - я махнул головой.
Она закинула сначала свои кеды, потом устроила сзади рюкзак и, наконец, сама села в машину. Я тронулся с места и недовольно подумал, что надо будет высадить её на въезде в город, чтоб никто не увидел меня в её компании. Иначе хлопот не оберешься, да еще если жена узнает. Мне не нужны были лишние проблемы. Они никому не нужны. Я бросил на нее беглый взгляд. У девчонки были какие-то серые волосы длиной до скул, растрёпанные ветром и, наверное, нечесаные дня два. Глаза у нее были тоже серые, в обрамлении черных ресниц. Она шмыгнула носом и потерла указательным пальцем над верхней губой. Господи, подумалось мне, будь она парнем, у нее непременно была бы еще и щетина дней трех от роду.
- Эй, - она посмотрела на меня. - У тебя все нормально? Ты смотришь, как больной.
- По-моему, это с вами не всё в порядке, - зло сказал я. Я не привык к таким ничего не значащим резким фразам, так что я даже не знал, как ей ответить. Злость оказалась интуитивной реакцией. Девчонка запрокинула голову и хохотнула.
- Ладно, извини, не обращай внимания. Лучше дай сигаретку.
- Возьми в бардачке.
Она закурила и спросила, прикурить ли мне сигарету.
- Нет. Я не курю в дороге, - на самом же деле я просто-напросто побрезговал, очень уж подозрительной была её внешность.
Она опять хохотнула и кинула пачку на торпеду. Она злила меня. Если б кто из моих знакомых её увидел, меня б просто засмеяли или не поняли. А босс уволил бы. Я снова глянул на нее. Она повернулась и выпустила дым мне в лицо и тут же отвернулась. Чёрт возьми! Она, наверное, ненормальная. Я инстинктивно нажал на педаль тормоза. "Феррари" дернулся и остановился. Я вцепился в руль и сказал сквозь зубы:
- Выходи.
Она непонимающе глянула на меня и снова выпустила дым в лицо.
- Выметайся! - заорал я.
Она сидела не двигаясь и смотрела на меня.
- А что случилось?
Наконец, я понял, в чем дело. Каким-то странным образом она заставляла меня чувствовать, что я в чем-то виноват. С того самого момента, как она села в машину, я понял, что что-то делал не так. Со мной ничего подобного раньше не было. Никогда. Я всю жизнь был уверен в себе, в работе, своих поступках, в жене... Злость отступила, уступив место удивлению. Ни слова ни говоря, я завёл машину и поехал.
- Вас как зовут? - спросил я у нее.
- А тебе какая разница? Я же вижу, тебе это неинтересно. Ты на меня злишься, а я тебе ничего не сделала, Андре, - девчонка вздохнула.
Я подавился воздухом.
- Откуда ты знаешь моё имя?
- Ну, это не так уж сложно. Я умею читать, - она улыбнулась и кивнула головой на мой пиджак.
- А, - я тоже улыбнулся. - А то я уже грешным делом подумал, ты телепатка.
- Лишь бы не психопатка, - она взяла ещё одну сигарету. - У тебя крутая работа, как я вижу?
- Наверное, крутая, раз это теперь так называется. - Меня покоробило от её жаргона.
- Ну-ну. Бейджи на пиджаки вешают только официантам, а всяким шишкам на конференциях ещё и с фамилией. Ну, на официанта ты не катишь, значит, ты шишка. Или, может, ты Гербалайф распространяешь? На красном-то «Феррари»? - она посмотрела на меня, я по привычке задержал дыхание и заранее поморщился.
Но она отвернулась и выпустила дым в открытое окно. Мне стало не по себе, что я теряюсь перед какой-то девчонкой. Знаете, она принадлежала к тем людям, увидев которых, хочется сразу сделать им какую-то гадость. Или, как часто бывает в детстве, сверстники бьют их ни за что, вернее, потому, что считают их ниже себя или ущербными и делают из них «козла отпущения». Да, что-то вроде этого. Она возбуждала во мне все самые плохие эмоции и чувства, о существовании которых я даже не подозревал. Ощущение было, как будто тебя рассматривают под микроскопом и хотят сделать из тебя какой-то препарат. Она выводила меня из себя, но я все-таки решился принять её правила игры и манеру. Мы были вдвоем в машине, и уличить меня было некому. Кроме нее, конечно.
- Ну, хорошо, со мной все понятно - я еду с конференции и у меня табличка с именем на груди. А вы, девушка Тебе-какая-разница, вы какими судьбами оказались на шоссе? - я совсем запутался, говоря ей то «ты», то «вы».
- Слушай, ты чего ко мне прицепился? - она буквально плюнула мне в лицо эти слова.
Я стиснул зубы - это всё, на что я оказался способен. Минуту назад она мило мне улыбалась, а теперь рычит. Бешеная какая-то. Но я уже начал входить во вкус игры. Видно, она не привыкла получать отпор, и я решил попробовать её же собственное оружие.
- Дрянь ты, - буркнул я, но так, что она услышала, краем глаза наблюдая за её реакцией. Я рассчитывал на проявление эмоций с её стороны, но она всё так же молча курила, выпуская дым в открытое окно.
- Знаю, - сказала она. - Ты не первый, кто мне это говорит, не радуйся. Она выкинула окурок и повернулась. - Просто я подумала, что ты ко мне пристаёшь. А у тебя кольцо на пальце.
- Нужна ты мне. У меня действительно есть жена. Самая лучшая, - я опять покосился на неё, хотя говорил чистую правду. Выходило как-то по-детски, как в начальной школе. И с чего это я отчитывался перед ней?..
- Это ты так думаешь, - со вздохом сказала она и только сейчас повернула ко мне своё лицо полностью.
Сколько же грусти прозвучало в её словах! Я даже сглотнул комок в горле, но сразу же взял себя в руки. Я был уверен, что она опять начнёт сейчас грубить. Тебе-какая-разница молчала, всё ещё глядя на меня, я ощущал это. И тогда я сделал то, чего не должен был, что изменило всё, всю мою жизнью Я повернулся и посмотрел ей в лицо. В глаза. У меня мгновенно пересохло во рту. Голова закружилась, и в ушах зазвенело. Не знаю, что случилось, если б она не отвернулась. Она сделала это как раз вовремя, потому что мы выехали на встречную полосу, и на бешеной скорости на нас несся ревущий грузовик. Я еле успел вывернуть руль и въехать на правую сторону. Но через мгновение я уже забыл об этом происшествии. В памяти у меня были только её глаза, полные муки, страдания и чего-то терпко-горького. Выражение их было странное, первое, что мне пришло бы на ум, если б меня попросили его определить, это то, что я назвал бы её глаза больными. И ещё одно... Она была чертовски красивой, но это было что-то вроде ощущения красоты, а не она сама.
- Меня зовут Никита, - вдруг ни с того ни с сего сказала она и протянула руку. До этого она всё время сидела, скрестив руки на груди, а когда курила, то правую руку почти полностью высовывала в окно. Поэтому я замер, когда увидел эту руку, протянутую для пожатия. По её локтевому сгибу проходила похожая на шерстяную распустившуюся нитку дорожка… следов от уколов. Первое чувство, которое я испытал при виде её, - ужас.
- Боже, - невольно вырвалось у меня. Я машинально-извинительно пожал её руку своей в миг ставшей влажной и холодной ладонью.
- Что? - спросила она, видно, не уловив моего взгляда. - Тебе не нравится имя Никита? Оно, вообще-то, мужское, но у меня странные родители.
Я судорожно выдохнул и подумал, что для неё это обычное дело - игла, как для меня, наверное, нажимать клавиши компьютера. А ведь если уж на то пошло, то любой человек знает, как это страшно. По крайней мере, так нас учили. А она, вот она, живая, и я с ней разговариваю. Больше она меня уже не раздражала. Меня стало разбирать какое-то нездоровое любопытство и вдобавок ещё и страх.
- Да нет, мне очень даже нравится. Скорее, мне всё равно, - поспешил я поправиться. На самом деле мне показалось совершеннейшим бредом называть девушку таким именем. Никто из моих знакомых такого бы не сделал.
- Врун, - фыркнула Никита. - Никому не нравится моё имя. Я знаю сорт таких людей. Ты всё делаешь правильно, встаёшь всегда в одно и то же время, завтракаешь одним и тем же из года в год... Лижешь задницу боссу, и он даёт тебе повышение. И ты каждую пятницу ходишь в клуб, где общаешься с такими же рафинадами, как и ты. А каждый вечер ты возвращаешься домой, ужинаешь, смотришь ящик и ночью трахаешь жену. И не потому, что тебе или ей этого хочется, а потому, что так надо. С 11 до 12, по графику. Как и вся твоя жизнь. По графику и по правилам. У тебя есть всё. Всё, кроме свободы. Ты не имеешь права даже на собственное мнение, ты заранее знаешь, каким будет твой ответ, что бы ни спросили. Ты всегда в рамках, ты не принадлежишь самому себе. Ты даже не принадлежишь какому-то одному человеку. Тебя все имеют по кусочку.
Она ещё что-то говорила, но я уже не слушал, я был поражён, насколько точно она всё описала. Действительно, вся моя жизнь была подчинена желаниям других людей. Но ведь мы живём в обществе, и надо как-то подстраиваться под остальных, точно так же, как и кто-то другой - под меня. Так было всю жизнь, всегда, это закон. Иначе бы я не стал тем, кем стал. Никто бы не стал. Нет, а эта чёртова девчонка всё делает сама, плюёт на всякие там благопристойности. И я вдруг ощутил, что сам я далеко не важная персона, как всегда думал. Всё, чего я в жизни добился, - деньги, положение, семья и тому подобное - на самом деле ничего не значит по сравнению с этой девчонкой и всем, что она олицетворяет. Когда я осознал это, мне захотелось её ударить. Изо всей силы, наотмашь. Я чертыхнулся про себя. От происходившего пахнуло сюрреализмом. Как будто вместо меня был другой человек в другом дне.
- Ладно, забудь, - тихо сказала она и дотронулась рукой до моего плеча. - Вырвалось. Таким людям, как ты, такого нельзя говорить.
- Чёрт возьми! - заорал я и двумя ладонями ударил руль. - Чего ты хочешь от меня? Я что, недостаточно умный для твоих рассуждений, да? Отстань, заткнись и сиди молча, пока я тебя не выкинул!!! Я тебя знать не знаю, несешь здесь какую-то околесицу…
- Дурак ты, - спокойно сказала Никита. - Ты просто не поймёшь, это тебя только обидит. Уже обидело. Вы и сильны тем, что отгорожены от мира стереотипами, привычками, правилами поведения. Вам легче жить. Я не спорю, бывают и трудные дни, как у любого человека. Но вы всегда знаете, что и как надо делать. Вы уверены в себе. Как вы мне все надоели, ненавижу!!! - вдруг закричала она и сжалa свою голову. - И как я вам завидую, - совсем-совсем тихо добавила Никита.
- Хорошо. Значит, ты не такая. Ты лучше, да? Ты нас списала в убыток, да? Мы второй сорт, потому что живём общепринятым образом. Но вполне возможно, что ты сама себя лишила всех радостей быть как остальные люди. И ты упиваешься своим превосходством. Знаешь, это ты похожа на самовлюблённую дуру! Прорицательница…
- Вполне возможно, я виновата сама, - она закурила. - Но даже если так - ничего не меняется. Я бы очень хотела быть похожей на тебя, - она горько усмехнулась. - Я хотела бы стать похожей на себя, какой я была когда-то. Но я не могу. Слишком много разочарований, как ни банально это звучит, - я даже не хочу думать об этом, не то, что говорить, - она опять сорвалась на крик. - Ты хоть понимаешь, что значит жить, когда ты жить не хочешь? И умереть нельзя. Ведь нельзя же?! Мне ничего не хочется. Абсолютно. Я - тело, я - кусок мяса!!! Я себя ненавижу! Зачем я здесь? Почему я такая?! - она заплакала.
Всё это время я ехал молча. Мне было жутко и страшно. И вдруг мой взгляд упал на её смуглую коленку, которая была видна сквозь рваные джинсы. И потом, когда я увидел её слезы, когда услышал эту боль, отчаяние в её голосе, я подумал, что, может быть, есть одно средство, которое ей поможет.
Внезапно начался дождь. Как будто она вызвала его своими слезами. Она все еще плакала. Господи, как мне было больно... Это теперь я только понял, а тогда мне показалось, я просто злился. Я остановил машину посреди шоссе и повернулся к ней. Я думал, я ее ненавижу. Размахнувшись, насколько можно было в машине, я ударил ее. Почти мгновенно мою щеку обожгла ответная пощечина. Она перестала плакать, и несколько секунд мы смотрели друг на друга. Я видел, что она побледнела. А потом я со всей своей внезапно обнаружившейся злостью и грубостью схватил ее за волосы на затылке и сжал их в пучок. Я не знал, что я собираюсь делать в следующее мгновение, и, наверное, ей было больно, потому что она издала какой-то непонятный звук: то ли хрип, то ли стон. Она схватила меня за галстук и стала тянуть его вниз до тех пор, пока наши лица не оказались на расстоянии нескольких дюймов. Я увидел малюсенькую родинку у нее в ямочке над верхней губой. И секундой позже я уже чувствовал вкус этой самой родинки и ее губ. Это, конечно, избитая фраза, но тогда я действительно чувствовал всю ее соль от слез, запах сигарет, капельки пота. Я знал, что в душе ей отвратительно, но я не хотел помочь ей, вернее, если это желание и было, то бессознательное. Я хотел, чтоб ей было больно. Я хотел мести.
Я еще никогда не испытывал такого наслаждения. И я поймал себя на том, что уже нежно глажу ее волосы и вытираю следы слез на лице. Я взял обеими руками ее виски и повернул ее лицо к себе. Ее глаза были расширены и смотрели на меня не то с ужасом, не то со страхом, но, конечно же, еще с каким-то выражением, описать которое я бы не смог. Может быть, это была боль, вернее даже тоска или затравленность. Это впечатление было настолько сильно, что я тут же почувствовал что-то ответное внутри своего я и понял, что смотрю на нее такими же глазами. Нет, это невозможно!!! Но тут я понял, что уже срываю с нее джинсы и сам расстегиваю брюки. Я кое-как откинул назад спинку ее сиденья, а остальное помню, как в бреду. Помню только ее пальцы у меня в волосах, ее странно сильные объятия, помню, как она рывком стянула с себя свою линялую футболку и наклонила мою голову к своей груди.
- О Господи, Никита, - наконец выдохнул я и уткнулся лицом ей в ямку между плечом и шеей. Я готов был заплакать. Она гладила меня по волосам и молчала. По машине хлестал дождь, я постепенно стал приходить в себя, осознав, что лежу в страшно неудобной позе. Я разложил и свое сидение и улегся на него. Голова была пустой, а в душе ужас перед... Я и сам не знал, перед чем.
Никогда раньше я не знал такой страсти, никогда и ничто меня так не трогало. Я внезапно ясно осознал, что я остро нуждаюсь в этой девушке. Потому что с ней я мог быть самим собой, мне не нужно было скрывать ни своих мыслей, ни своих чувств. Это было величайшее открытие в моей жизни - что можно жить иначе. Я почувствовал, что если я захочу ее ударить, я могу это сделать, и это не будет преступлением. Но вместе с тем я осознал, что никогда больше этого не сделаю, так как слишком дорожу этой вновь обретенной свободой. Я был так поражен всем этим, что едва мог связно думать. Неужели можно не держать больше свою сущность взаперти? И неужели эта самая моя настоящая сущность - это то, что я сейчас? Да я всегда считал таких людей идиотами. Если честно, я никогда даже не подозревал, что это для меня может стать настолько важным, что я задумаюсь над ним. Я испугался. Моя жизнь пошатнулась.
- Андре, у тебя очень красивые волосы, - раздался вдруг хриплый голос Никиты, и ее рука потянулась к моей голове.
Она пропускала мои волосы сквозь пальцы, касаясь их кончиками затылка. Я физически ощущал ее нежность. Повернув голову, я взглянул на нее. Она все так же лежала, полностью раздетая, не считая трусиков, болтающихся на одной ноге. Я понял, что не нужно в себе копаться, не нужно искать причин, почему это случилось, что из этого следует и тому подобное. Надо просто чувствовать и жить. И я ощущал уже не разумом, а чем-то внутренним, может быть, интуицией, что иду правильно.
Она подвинулась ко мне, и я услышал звук ее дыхания у себя над ухом. Никита потерлась носом о мою щеку и легонько коснулась губами. Я бы не стал все это так подробно рассказывать, если б это было простым приключением с другой женщиной. Но она вызывала во мне такой всплеск чувств, бурю эмоций; я даже физически чувствовал себя совершенно по-другому, не так, как раньше, даже со своей женой, которую действительно любил.
Я смотрел на ее склоненную голову, на немытые волосы, щекотавшие мне грудь, а потом она снова подняла глаза и посмотрела на меня в упор. И в этом взгляде я опять читал мольбу о чем-то и какие-то крики. Вдруг она так крепко меня обняла, что я даже испугался и еле различил ее тихий-тихий шепот:
- Возьми меня.
***
Дождь мерно барабанил по машине уже третий час. Мы сидели, одетые, два чужих человека и курили сигарету за сигаретой молча.
- Ты вообще собираешься ехать или мы проторчим тут до скончания века? - вдруг резко спросила она.
- Какого черта... - начал я, но осекся.
Я никак не мог связать ее слова с тем, что происходило каких-нибудь полчаса назад. Я еще не встречал такой нежной, чувственной и мягкой девушки, как Никита. Я даже представить не мог, что существует на свете такое блаженство, какое подарила мне она. Можно сказать, что любовью занимались не мы, а наши души, до того это было непередаваемое ощущение. У меня кружилась голова, и порхали в животе бабочки. Одновременно хотелось и видеть ее, и чтоб этой истории никогда не было. Было радостно и стыдно за все на свете.
И теперь вот она снова рычит.
Я завел мотор, и «Феррари» тронулся.
- Как настроение? - спросил я и улыбнулся как можно ласковее.
- Паршиво, - буркнула она в свое окно. Повернувшись ко мне, она с презрительным выражением спросила:
- Какое твое собачье дело, что у меня за настроение?! Тебе надо обязательно поговорить?
Руль вильнул в моих руках. Она сумасшедшая или у нее склероз.
- Видно, родители тебя плохо воспитали, - я принял ее тон.
- Оставь в покое моих родителей!! - закричала она. - И меня тоже!!
- Никита, - я попытался дотронуться до ее руки, но она отдернула ее. Она уткнулась лицом в свои ладони, впиваясь ногтями в кожу лба так, что остались следы.
- Никита, разве ты не видишь, что нужна мне? - тихо спросил я, вложив в эти слова всю нежность, на которую был способен.
- Нет, не вижу! В этом чертовом мире никто никому не нужен!! Ты вчера родился? Ты родом не с Земли? И не говори со мной так, - я понял, что любые проявления чувств выводят ее из себя.
- Да что же это такое? Что ты за человек?! Почему нельзя реагировать нормально? Я обидел тебя? - я нагнулся и заглянул ей в глаза. - Тебе было плохо? больно? - я понял, что ору, а машина стоит на месте.
- Да!!! - она закричала так, что я увидел ее горло. - Мне плохо и больно, - она швырнула в меня мой пиджак, а потом один за другим свои кеды.
Я ничего не понимал. Я схватил ее за плечи, пока у нее не началась истерика, встряхнул и силой обнял. Я целовал ее лицо, волосы, глаза. Когда я отпустил ее, она, казалось, стала спокойнее.
- Никита, - я заставил ее посмотреть мне в глаза, - я не шучу с тобой. Это все серьезно. О Господи, это слишком серьезно.
- Андре, я знаю. Ты, конечно, принадлежишь к тем, к кому не принадлежу я, кого я не могу принять, хотя бы и хотела. И это не принцип, это что-то глубоко внутри меня. Но ты отличаешься одним большим плюсом. Ты честный, Андре. У тебя еще не все потеряно, - она попыталась меня уколоть последней фразой, выразив как бы свое превосходство. Но на деле вышло жалко и неубедительно, и еще острее проступило ее внутренне терзание.
- Я хочу быть с тобой, Никита. Я никогда не испытывал ничего подобного, ты права, ты во всем была права, что говорила о людях моего сорта. А теперь я смогу смотреть на все иначе...
Она прервала меня:
- Замолчи. Дурак. Ты позволишь учить себя, важного человека, отца семейства какой-то вонючей девчонке? Зачем ты купился? - она насмехалась, но, кажется, над собой. - Я - ничто, никто. Я не дам тебе ничего, потому что у меня ничего нет. Я больна! Я больна ненавистью к жизни, к людям. Андре! Неужели ты не видишь этого?!
- Я вижу другое. Беззащитного человека, озлобленного, потому что тебя лишили любви. Или ты сама себя ее лишила. Вот что ты делаешь сейчас? Неужели ты была неискренней паршивых три часа тому? Я не верю! Никита, я люблю тебя!!! Слышишь?! - я сглотнул комок. Я сказал это.
- Замолчи! - взвизгнула она и зажала уши. - Ты еще не понял? То, что произошло здесь, совершенно ничего не значит. Живи, как жил, забудь то, что здесь было. Посмотри на все своими прежними глазами: о чем ты тут рассуждаешь? Признаешься в любви девочке на десять лет тебя моложе в порванных джинсах и с исколотыми руками, - она вытянула их вперед. - О, черт возьми! - выкрикнула она. - Зачем я тебя встретила? Ты все не так понимаешь. Послушай, Андре, - она говорила, а из глаз текли слезы. - Для тебя это все новое, радостное, это открытие, я почти представляю, что ты чувствуешь. Это твое спасение, эйфория. А я уже никогда не смогу этому радоваться. Для тебя это от Бога, для меня черное, от дьявола. Мы по-прежнему разные. И я хочу хоть чем-то искупить свои грехи, поэтому я не останусь. Я это делаю для себя. Иди один дальше, живи так, как будто каждый день - последний, как этот. Живи за нас обоих. Ведь не мне тебя учить, что реальный мир жесток. Ты проснешься завтра, и тебе будет стыдно за то, что я лежу радом в твоей чистой постели. Ты продержишься неделю, две. А потом? Ты сможешь спокойно воспринимать то, что я буду через каждые четыре часа закрываться в ванной, а иногда и забывать там шприц? Поверь, это гораздо хуже, чем грязные носки или нестиранное нижнее белье. Мне уже плохо, еще пять минут, и у меня будут трястись руки. И потом, знаешь, такие люди, как я... Недолго живут. И вряд ли я стану исключением или хотя бы изменюсь. Я такая, как есть, и это мой недостаток. Я никогда не смогу надеть костюм от Диора и туфли на шпильке, а ты не сможешь купить ношеные джинсы. И не в этом дело, это только к слову. Ты понимаешь, о чем я... Не делай противоречия из реальности и этого ощущения. Будь свободен. Я тоже кое-чему от тебя научилась. Может быть, придет день и для меня, хотя... - она прижалась ко мне и заплакала.
Я обнял ее, я знал, что она права. Но я любил ее, и это вытесняло все. Мне было абсолютно все равно, кто она, я не знал ничего о ее жизни, даже такой мелочи, как фамилия. И мне было наплевать. Это ничего бы не изменило. Я впервые понял, что значит любить человека. Я любил ее ни за что, потому что я любил ее за то, что она есть. Я чувствовал, что-то поменялось, если не сказать надломилось, во мне навсегда. Мне было больно и горько за нее, но впервые в жизни я не знал, что делать. Я еще долго сидел в машине, глядя на ее удаляющуюся фигуру. На фоне серенькой пленки дождя ее линялая футболка казалась мне самым ярким пятном в мире. Промокшая насквозь, потрепанная, с волосами, как сосульки, с исцарапанной в кровь душою, она не была жалкой. Она никому не бросала вызов, она ничего не доказывала, но в этом-то и была ее сила, притягательность и Бог знает, что еще, что и по сей день заставляет меня думать о ней. Я не мог ее удержать, ей был начертан другой путь, но я верил, что он, в конце концов, светлый, хотя и слишком трудный. И когда-нибудь мы снова встретимся где-то, где уже не будет боли и страдания. В конце этого бесконечного шоссе должен быть свет, мы найдем его. Пусть даже добираться придется автостопом.
Харьков, 1997-1998