Гендерная истероидная психопатия во время гражданской войны-2
Продолжение. Начало
Вот, пожалуйста, и дворянки, и купчихи в рядах большевиков. И с тем же диагнозом. З.Гиппиус в своих дневниках 1918-го года заметила, что аффект гендерной истероидной психопатии использовали для эскалации гражданской войны: (с.445-446)14 октября 1918 года, воскресенье. В Гороховой (ВЧК) «чрезвычайке» орудуют женщины (Стасова, Яковлева), а потому - царствует особенная, - упрямая и тупая, - жестокость. Даже Луначарский с ней борется и тщетно: только плачет (буквально, слезами!).
Плачущий Луначарский - это круто, вот где начинается Маяковский, оказывается:
Если бы
выставить в музее
плачущего большевика,
весь день бы
в музее
торчали ротозеи.
Днем стреляю, ночью плачу.
Е.Д.Стасова (1873-1966) - дворянка, в 1918 г. член Президиума Петроградской ЧК и секретарь Петроградского комитета РКП(б). И тоже похоронена в Кремлевской стене.
В.Н.Яковлева (1884-1941) - купчиха, с мая 1918 г. - член коллегии ВЧК, заместитель начальника отдела по борьбе с контрреволюцией, начальник отдела по борьбе с преступлениями по должности. После убийства М.С.Урицкого в августе 1918 была направлена в Петроградскую ЧК, исполняла обязанности заместителя председателя ЧК, со второй половины ноября до конца 1918 возглавляла её. В январе 1919 г. отозвана на работу в Москву: работала в ЦК РКП (б), в Наркомпроде РСФСР, управляющей делами ВСНХ.
В1938 г. осуждена на 20 лет тюремного заключения. 8.09.1941 г. заочно приговорена ВКВС СССР к расстрелу (по постановлению ГКО СССР от 6 сентября, подписанному И. В. Сталиным). Расстреляна вместе с другими заключёнными центральной тюрьмы г.Орёл 11.09.1941 г. [3]. Реабилитирована в 1958 г.
Ну, неужели белые были истинно белыми и пушистыми? Вот интересный персонаж - неподтвержденная баронесса Боде.
хотел бы привести цитату из книги П.Н. Краснова о баронессе Софии де Боде:
Речь идет о баронессе Боде, убитой под Екатеринодаром. Тело ее нашли только во время второго Кубанского похода.
"Селение, занятое добровольцами, было пусто. Грустно смотрели избушки с закрытыми ставнями окон, с разбитыми стеклами. Трупы убитых солдат валялись в грязи. Странно было, что эти русские люди в русских шинелях и серых папахах были врагами. В одном месте их лежало кучею человек тридцать, видно застигнутых разом пулеметным огнем. На площади, у белой церкви, стояли, отдельно от большой толпы обыкновенных пленных солдат, двенадцать человек с красными нарукавными повязками. Это были комиссары и коммунисты. Вчерашние писари и музыканты полка, они в эти дни руководили серым солдатским стадом, углубляя революцию и разжигая страсти во имя полного уничтожения России.
Их караулили четыре мальчика-кадета и юноша-прапорщик. Они сосредоточенно, хмурыми детскими глазами глядели на пленных и крепко сжимали винтовки. Они их захватили в церкви, куда те спасались, и вытащили, обезоружив, на площадь. Прапорщик, по фамилии Лосев, в числе комиссаров узнал своего родного брата, двумя годами старше его, и теперь с недоумением смотрел на него и мог только сказать:
- Ах, братец!..
- Ну что, братец! - со страшной злобой заговорил пленный. - Рад? А? Ну расстреливай брата, наемник французских капиталистов! А? За помещичью землю деретесь! То-то у нас с тобою земли много! Не поделили... Драться пошли!
- Не разговаривать там! - грубо окрикнул кадет, подходя к Лосеву. - Я те поговорю, жидовская подхалима!.. Штыком кишки выпущу!
Лосев мрачно затих.
По улице красивым галопом, на хорошей кровной лошади скакала одетая в мужское платье молоденькая девушка. Ее бледное лицо с большими серыми, узко поставленными глазами было ненормально оживлено. Это была баронесса Борстен. Два месяца тому назад на ее глазах солдаты-дезертиры сожгли ее имение, привязали ее отца к доске и бросали на землю доску с привязанным бароном до тех пор, пока он не умер и глаза не вылетели из орбит. На ее глазах солдаты насиловали ее мать и ее двенадцатилетнюю сестру. Ей грозила та же участь. Но вдали показались германские войска, и солдаты, бросив ее, разбежались. Она поклялась отомстить. Она пробралась на Дон и поступила рядовым в Добровольческую Армию. Лихая, красивая, отличная наездница, она скоро снискала себе общее уважение. Мало кто знал ее историю. Ее считали ненормальной за ее суровую ненависть к большевикам, но добровольцы преклонялись перед ее сверххладнокровием в опасности.
Когда она видела серые шинели без погон, задранные на затылке папахи, челки неопрятных волос, по-женски выпущенные на лоб, наглые еврейские фигуры в офицерских френчах с алыми повязками на руках, странная усмешка кривила ее нежные, еще пухлые губы, и зубы хищно показывались из-за них. В серых глазах загорался огонь. Страшные воспоминания бороздили ее мозг.
Сверхчеловеческая страсть загоралась в глазах, и редкий доброволец мог тогда прямо смотреть в эти мечущие искры прекрасные глаза. Зрачок почти исчезал в сером стальном райке, и тем острее горел из него жестокий внутренний огонь. В эти минуты ее руки становились железными. Даже лошадь под нею, чувствуя напряжение ее воли, становилась покорной и, казалось, понимала, без указания мундштука, ее желания.
Баронесса Борстен в такие минуты видела что-то, чего другие видеть не могли.
Она подскакала широким галопом к группе комиссаров и круто остановила коня. Караульные ее знали.
- Это что за звери? - спросила она.
- Комиссары, - отвечал высокий худощавый кадет.
- Отчего же они не расстреляны?
- Не могу знать, - хмуро сказал кадет. - Видно, некому.
- Вы слыхали приказ Корнилова. Война идет на истребление. Или они нас, или мы их должны истребить. (В этом месте думать надо, не просто читать. Слишком много вопросов сразу возникает. Почему этого казаха по происхождению не любили сами белые? Как военный - ноль, как политик - ноль. Зато манипуляторы за его спиной проглядываются. Год как сбежал из немецкого плена при подозрительных обстоятельствах. В Ледяной поход мобилизовал военнопленных чехов, что в условиях войны считалось вооруженым мятежом и подобные военнопленные расстреливались по законам военного времени. Зато издает приказ о расстреле пленных красных, что работает только на эскалацию эксцессов.)
- Слыхали, - потупляя глаза, проговорил кадет.
Лицо баронессы озарилось восторгом. Улыбка скривила прекрасные губы. Она медленным, отчетливым движением отстегнула большой тяжелый маузер, висевший у нее на боку, прикрепила его к футляру, обратив в ружье, и бросила поводья лошади.
Комиссары смотрели на нее, и животный ужас выступил на лицах. Но никто не шевельнулся под ее мрачным взглядом. В нем эти слуги интернационала, еще вчера разрезавшие в этом самом селе живот священнику, вытянувшие оттуда кишку, прибившие ее гвоздем к телеграфному столбу и гонявшие и волочившие священника кругом столба до тех пор, пока он не вымотал всех своих кишок и не упал мертвый, - прочли свой приговор. В страшном блеске внезапно сузившегося зрачка они увидали высшую силу.
- Отойдите, господа, - тихо сказала баронесса караульным. - Не мешайте совершиться суду Бога.
На большой площади, в углу которой гомонила толпа пленных солдат-большевиков, в селе, по которому еще там и тут гремели выстрелы, ее слова прозвучали глубоко и четко.
Баронесса медленно, гибким женственным движением приложилась и, не сходя с коня, вдруг ставшего неподвижно, как статуя, выстрелила. Без стона рухнул стоявший дальше всех солдат, с идиотски напряженным лицом смотревший прямо на баронессу и не понимавший ничего.
Неторопливо следовали один выстрел за другим, пока не упали все двенадцать.
Баронесса, не спеша, сложила свой маузер, повесила его на бок, с тихим вздохом, подобным вздоху удовлетворенной страсти, подобрала поводья и, еще раз окинув потухшим, усталым взглядом убитых ею большевиков, шагом поехала по селу... "
Биография Софьи де Боде - это набор мифов. Вехи биографии Боде переписывают из воспоминаний М.А.Рычковой (о самой М.А.Рычковой было бы гораздо инереснее почитать, это жена генерал-лейтенанта В.В.Рычкова (1867-1935) начальника военного отдела Русской фашистской партии в Харбине): «София де Боде, дочь начальника дивизии , в 1913-ом году окончила Смольный Институт, в 1914-м году поехала на фронт к своему отцу и пробыла там, в команде разведчиков, восемь месяцев. Во время одной из поездок она упала с лошади, сломала ногу и была отправлена отцом в Москву, где находилась в то время ее семья.»
Сразу же напрягает, что имя отца не называется. Было два де Боде на фронте 1МВ: 1. Августин Климентьевич (1871-1915), нач.штаба 4-ой стр. бригады, умер от ран в 1915 г., полковник; и 2. Николай Андреевич (1860-1924), командующий 57-ой пехотной дивизией с 12.05.1915 г., умер в эмиграции в Югославии, генерал-лейтенант. С.В.Волков ( Волков С.В. Первые добровольцы на Юге России. - М.: НП «Посев», 2001) считает, что отчество мифической Софьи было Николаевна. Но это значит, что отец ее не погиб ни на немецком фронте, ни у белых, ни у красных, ни у зеленых, а тихо умер в эмиграции и не был начальником дивизии, когда Софа упала с лошади в команде разведчиков и сломала ногу, а может быть, и не ногу.
4-го октября 1917-го года комитет Союза устроил в Юридическом собрании многолюдный раут в честь выпущенных женщин-офицеров. Приглашено было 400 человек. В числе приглашенных было много иностранцев. Говорились, как полагается, пышные речи, провозглашались торжественные тосты... Среди приглашенных был и писатель Арцыбашев12. На другой день он поместил в одной из газет того времени очень злую статью о ненужности жертвы. В статье, между прочим, почти дословно были такие слова: “женщины-офицеры напоминали подушки, перетянутые ремнями. Они пискливыми голосами произносили свои речи и кричали “ура!” в то время, как грубые мужики-солдаты, посмеиваясь и надуваясь, трубили в трубы”. Конечно, жертва оказалась ненужной: до сих пор советская власть грязнит наш Кремль и миллионы русских несут постыдное рабство. Но нужно вспомнить, что не прошло после того и месяца, как вспыхнуло восстание большевиков и что женщины-офицеры руководили юнкерами в то время, как тысячи и тысячи “грубых мужчин” сидели по своим углам. Де-Боде руководила отрядом юнкеров у Никитских ворот и сожгла двухэтажное здание “мебелированные комнаты”, в которых засел штаб большевиков. Она была ранена, но до конца оставалась на своем посту.
Меня поразило в воспоминаниях М.А.Рычковой, (с.508):
Это было в дни разгула Керенского2 - этого кратковременного баловня судьбы и толпы. (Дело происходит в Москве.) <...> Одна из доброволиц женского батальона была сброшена неизвестным негодяем с площадки трамвая под колеса, и ей отрезало обе ноги. После операции она прожила только одну ночь. Расходы на похороны взял на себя женский союз “Помощь Родине”3.
Похороны были многолюдные и торжественные. В церковь явилось много англичанок, и среди них мне указали мисс Панхерст. (Там, где много англичанок, жди беды. А зачем англичанки так настойчиво спонсировали в России женские союзы не совсем адекватных особ? Даже в православную церковь явились дружной протестантской толпой. Та же известная британская суфражистка и левая коммунистка (!!!) Панхерст в Питере якшалась с такой же полоумной М.Бочкаревой.)
<...>
За короткое существование женского батальона три доброволицы были сброшены под колеса трамвая.
Все-таки народ подсознательно чувствовал бесовщину. Против немцев бочкаревских дур использовать было нельзя. А вот на фронтах гражданской войны в качестве палачей эта публика сойдет.
Вот еще гнусноватенький фильмец:
http://video.yandex.ru/users/alekkuksin/view/33"
В фильме на пятой минуте приводятся воспоминания некоего есаула донской артиллерии (так в фильме) Владимира Мыльникова о Боде: «На имение, где жили отец, мать и две взрослые дочери, напала банда, отца с матерью привязали к креслам, а дочерей начали насиловать на глазах у родителей. Разграбив имение, отца, мать и одну из дочерей добили, а другую бросили, считая ее мертвой. После ухода банды вернулась перепуганная прислуга, убитых похоронили, а недобитую забрала к себе на отдаленный хутор преданная ей горничная и там ее выходила. Поправившись баронесса, узнав, что на Дону еще нет большевиков переодевшись в платье крестьянки, добралась туда, когда там только началась формироваться Добровольческая армия. Явилась в штаб и рассказав обо всем заявила: «Жить я больше не могу, нечем, покончить с собой мне не позволяет моя вера, а хочу, чтоб меня убили. Прошу зачислисть меня, но не сестрой милосердия, поскольку этого самого милосердия у меня не осталось, а рядовым бойцом.»
Но как документально доказано, Августин Боде скончался от ран в 1915 г, а Николай умер в Югославии в эмиграции. Но даже если бы и был подобный случай, откуда изнасилованной было знать, что бандиты красные, а не белые, зеленые, желтые или какие другие? А в некоторых мульках даже приводится место изнасилования - Пензенская губерния. Так это как раз будущие зеленые - антоновцы. Но героиня пошла расстреливать пленных красных. На самом деле это та же Розалия Залкинд-Землячка, только со знаком минус. Такая же сумасшедшая.
Не говоря уже о том, что большие сомнения вызывает дворянство этой мифической героини:
Все фамильные бумаги рода Боде погибли во время революции 1789 года....Когда вспыхнула Французская революция и все лены Германской империи в Эльзасе были конфискованы Французской республикой, тогда бар. Боде прибыл в Россию, присягнул на русское подданство под именем барона Карла Илларионовича и получил поместье в России.
В общем, это земляки Дантеса, «на ловлю счастья и чинов...» Технология получения русского дворянства порадовала: прибыл такой Карл Илларионович, рисанулся в Эрмитаже, я, говорит, барон, но все бумаги сгорели в огне революции, - а-а, ну, давай, барон, так барон, подтверждений не надо, получай деревеньку с русскими холопами. Потомкам имело смысл в Добрармию записываться. И есть еще у эксцесса с расстрелом пленных (пусть хоть это П.Н.Краснов с чьих-то слов записал) подоплека: а чего ей пленных жалеть-то было? Она же по сути иноверка, инородка. Для нее русская кровь - водица.
Вот, пожалуйста, и дворянки, и купчихи в рядах большевиков. И с тем же диагнозом. З.Гиппиус в своих дневниках 1918-го года заметила, что аффект гендерной истероидной психопатии использовали для эскалации гражданской войны: (с.445-446)14 октября 1918 года, воскресенье. В Гороховой (ВЧК) «чрезвычайке» орудуют женщины (Стасова, Яковлева), а потому - царствует особенная, - упрямая и тупая, - жестокость. Даже Луначарский с ней борется и тщетно: только плачет (буквально, слезами!).
Плачущий Луначарский - это круто, вот где начинается Маяковский, оказывается:
Если бы
выставить в музее
плачущего большевика,
весь день бы
в музее
торчали ротозеи.
Днем стреляю, ночью плачу.
Е.Д.Стасова (1873-1966) - дворянка, в 1918 г. член Президиума Петроградской ЧК и секретарь Петроградского комитета РКП(б). И тоже похоронена в Кремлевской стене.
В.Н.Яковлева (1884-1941) - купчиха, с мая 1918 г. - член коллегии ВЧК, заместитель начальника отдела по борьбе с контрреволюцией, начальник отдела по борьбе с преступлениями по должности. После убийства М.С.Урицкого в августе 1918 была направлена в Петроградскую ЧК, исполняла обязанности заместителя председателя ЧК, со второй половины ноября до конца 1918 возглавляла её. В январе 1919 г. отозвана на работу в Москву: работала в ЦК РКП (б), в Наркомпроде РСФСР, управляющей делами ВСНХ.
В1938 г. осуждена на 20 лет тюремного заключения. 8.09.1941 г. заочно приговорена ВКВС СССР к расстрелу (по постановлению ГКО СССР от 6 сентября, подписанному И. В. Сталиным). Расстреляна вместе с другими заключёнными центральной тюрьмы г.Орёл 11.09.1941 г. [3]. Реабилитирована в 1958 г.
Ну, неужели белые были истинно белыми и пушистыми? Вот интересный персонаж - неподтвержденная баронесса Боде.
хотел бы привести цитату из книги П.Н. Краснова о баронессе Софии де Боде:
Речь идет о баронессе Боде, убитой под Екатеринодаром. Тело ее нашли только во время второго Кубанского похода.
"Селение, занятое добровольцами, было пусто. Грустно смотрели избушки с закрытыми ставнями окон, с разбитыми стеклами. Трупы убитых солдат валялись в грязи. Странно было, что эти русские люди в русских шинелях и серых папахах были врагами. В одном месте их лежало кучею человек тридцать, видно застигнутых разом пулеметным огнем. На площади, у белой церкви, стояли, отдельно от большой толпы обыкновенных пленных солдат, двенадцать человек с красными нарукавными повязками. Это были комиссары и коммунисты. Вчерашние писари и музыканты полка, они в эти дни руководили серым солдатским стадом, углубляя революцию и разжигая страсти во имя полного уничтожения России.
Их караулили четыре мальчика-кадета и юноша-прапорщик. Они сосредоточенно, хмурыми детскими глазами глядели на пленных и крепко сжимали винтовки. Они их захватили в церкви, куда те спасались, и вытащили, обезоружив, на площадь. Прапорщик, по фамилии Лосев, в числе комиссаров узнал своего родного брата, двумя годами старше его, и теперь с недоумением смотрел на него и мог только сказать:
- Ах, братец!..
- Ну что, братец! - со страшной злобой заговорил пленный. - Рад? А? Ну расстреливай брата, наемник французских капиталистов! А? За помещичью землю деретесь! То-то у нас с тобою земли много! Не поделили... Драться пошли!
- Не разговаривать там! - грубо окрикнул кадет, подходя к Лосеву. - Я те поговорю, жидовская подхалима!.. Штыком кишки выпущу!
Лосев мрачно затих.
По улице красивым галопом, на хорошей кровной лошади скакала одетая в мужское платье молоденькая девушка. Ее бледное лицо с большими серыми, узко поставленными глазами было ненормально оживлено. Это была баронесса Борстен. Два месяца тому назад на ее глазах солдаты-дезертиры сожгли ее имение, привязали ее отца к доске и бросали на землю доску с привязанным бароном до тех пор, пока он не умер и глаза не вылетели из орбит. На ее глазах солдаты насиловали ее мать и ее двенадцатилетнюю сестру. Ей грозила та же участь. Но вдали показались германские войска, и солдаты, бросив ее, разбежались. Она поклялась отомстить. Она пробралась на Дон и поступила рядовым в Добровольческую Армию. Лихая, красивая, отличная наездница, она скоро снискала себе общее уважение. Мало кто знал ее историю. Ее считали ненормальной за ее суровую ненависть к большевикам, но добровольцы преклонялись перед ее сверххладнокровием в опасности.
Когда она видела серые шинели без погон, задранные на затылке папахи, челки неопрятных волос, по-женски выпущенные на лоб, наглые еврейские фигуры в офицерских френчах с алыми повязками на руках, странная усмешка кривила ее нежные, еще пухлые губы, и зубы хищно показывались из-за них. В серых глазах загорался огонь. Страшные воспоминания бороздили ее мозг.
Сверхчеловеческая страсть загоралась в глазах, и редкий доброволец мог тогда прямо смотреть в эти мечущие искры прекрасные глаза. Зрачок почти исчезал в сером стальном райке, и тем острее горел из него жестокий внутренний огонь. В эти минуты ее руки становились железными. Даже лошадь под нею, чувствуя напряжение ее воли, становилась покорной и, казалось, понимала, без указания мундштука, ее желания.
Баронесса Борстен в такие минуты видела что-то, чего другие видеть не могли.
Она подскакала широким галопом к группе комиссаров и круто остановила коня. Караульные ее знали.
- Это что за звери? - спросила она.
- Комиссары, - отвечал высокий худощавый кадет.
- Отчего же они не расстреляны?
- Не могу знать, - хмуро сказал кадет. - Видно, некому.
- Вы слыхали приказ Корнилова. Война идет на истребление. Или они нас, или мы их должны истребить. (В этом месте думать надо, не просто читать. Слишком много вопросов сразу возникает. Почему этого казаха по происхождению не любили сами белые? Как военный - ноль, как политик - ноль. Зато манипуляторы за его спиной проглядываются. Год как сбежал из немецкого плена при подозрительных обстоятельствах. В Ледяной поход мобилизовал военнопленных чехов, что в условиях войны считалось вооруженым мятежом и подобные военнопленные расстреливались по законам военного времени. Зато издает приказ о расстреле пленных красных, что работает только на эскалацию эксцессов.)
- Слыхали, - потупляя глаза, проговорил кадет.
Лицо баронессы озарилось восторгом. Улыбка скривила прекрасные губы. Она медленным, отчетливым движением отстегнула большой тяжелый маузер, висевший у нее на боку, прикрепила его к футляру, обратив в ружье, и бросила поводья лошади.
Комиссары смотрели на нее, и животный ужас выступил на лицах. Но никто не шевельнулся под ее мрачным взглядом. В нем эти слуги интернационала, еще вчера разрезавшие в этом самом селе живот священнику, вытянувшие оттуда кишку, прибившие ее гвоздем к телеграфному столбу и гонявшие и волочившие священника кругом столба до тех пор, пока он не вымотал всех своих кишок и не упал мертвый, - прочли свой приговор. В страшном блеске внезапно сузившегося зрачка они увидали высшую силу.
- Отойдите, господа, - тихо сказала баронесса караульным. - Не мешайте совершиться суду Бога.
На большой площади, в углу которой гомонила толпа пленных солдат-большевиков, в селе, по которому еще там и тут гремели выстрелы, ее слова прозвучали глубоко и четко.
Баронесса медленно, гибким женственным движением приложилась и, не сходя с коня, вдруг ставшего неподвижно, как статуя, выстрелила. Без стона рухнул стоявший дальше всех солдат, с идиотски напряженным лицом смотревший прямо на баронессу и не понимавший ничего.
Неторопливо следовали один выстрел за другим, пока не упали все двенадцать.
Баронесса, не спеша, сложила свой маузер, повесила его на бок, с тихим вздохом, подобным вздоху удовлетворенной страсти, подобрала поводья и, еще раз окинув потухшим, усталым взглядом убитых ею большевиков, шагом поехала по селу... "
Биография Софьи де Боде - это набор мифов. Вехи биографии Боде переписывают из воспоминаний М.А.Рычковой (о самой М.А.Рычковой было бы гораздо инереснее почитать, это жена генерал-лейтенанта В.В.Рычкова (1867-1935) начальника военного отдела Русской фашистской партии в Харбине): «София де Боде, дочь начальника дивизии , в 1913-ом году окончила Смольный Институт, в 1914-м году поехала на фронт к своему отцу и пробыла там, в команде разведчиков, восемь месяцев. Во время одной из поездок она упала с лошади, сломала ногу и была отправлена отцом в Москву, где находилась в то время ее семья.»
Сразу же напрягает, что имя отца не называется. Было два де Боде на фронте 1МВ: 1. Августин Климентьевич (1871-1915), нач.штаба 4-ой стр. бригады, умер от ран в 1915 г., полковник; и 2. Николай Андреевич (1860-1924), командующий 57-ой пехотной дивизией с 12.05.1915 г., умер в эмиграции в Югославии, генерал-лейтенант. С.В.Волков ( Волков С.В. Первые добровольцы на Юге России. - М.: НП «Посев», 2001) считает, что отчество мифической Софьи было Николаевна. Но это значит, что отец ее не погиб ни на немецком фронте, ни у белых, ни у красных, ни у зеленых, а тихо умер в эмиграции и не был начальником дивизии, когда Софа упала с лошади в команде разведчиков и сломала ногу, а может быть, и не ногу.
4-го октября 1917-го года комитет Союза устроил в Юридическом собрании многолюдный раут в честь выпущенных женщин-офицеров. Приглашено было 400 человек. В числе приглашенных было много иностранцев. Говорились, как полагается, пышные речи, провозглашались торжественные тосты... Среди приглашенных был и писатель Арцыбашев12. На другой день он поместил в одной из газет того времени очень злую статью о ненужности жертвы. В статье, между прочим, почти дословно были такие слова: “женщины-офицеры напоминали подушки, перетянутые ремнями. Они пискливыми голосами произносили свои речи и кричали “ура!” в то время, как грубые мужики-солдаты, посмеиваясь и надуваясь, трубили в трубы”. Конечно, жертва оказалась ненужной: до сих пор советская власть грязнит наш Кремль и миллионы русских несут постыдное рабство. Но нужно вспомнить, что не прошло после того и месяца, как вспыхнуло восстание большевиков и что женщины-офицеры руководили юнкерами в то время, как тысячи и тысячи “грубых мужчин” сидели по своим углам. Де-Боде руководила отрядом юнкеров у Никитских ворот и сожгла двухэтажное здание “мебелированные комнаты”, в которых засел штаб большевиков. Она была ранена, но до конца оставалась на своем посту.
Меня поразило в воспоминаниях М.А.Рычковой, (с.508):
Это было в дни разгула Керенского2 - этого кратковременного баловня судьбы и толпы. (Дело происходит в Москве.) <...> Одна из доброволиц женского батальона была сброшена неизвестным негодяем с площадки трамвая под колеса, и ей отрезало обе ноги. После операции она прожила только одну ночь. Расходы на похороны взял на себя женский союз “Помощь Родине”3.
Похороны были многолюдные и торжественные. В церковь явилось много англичанок, и среди них мне указали мисс Панхерст. (Там, где много англичанок, жди беды. А зачем англичанки так настойчиво спонсировали в России женские союзы не совсем адекватных особ? Даже в православную церковь явились дружной протестантской толпой. Та же известная британская суфражистка и левая коммунистка (!!!) Панхерст в Питере якшалась с такой же полоумной М.Бочкаревой.)
<...>
За короткое существование женского батальона три доброволицы были сброшены под колеса трамвая.
Все-таки народ подсознательно чувствовал бесовщину. Против немцев бочкаревских дур использовать было нельзя. А вот на фронтах гражданской войны в качестве палачей эта публика сойдет.
Вот еще гнусноватенький фильмец:
http://video.yandex.ru/users/alekkuksin/view/33"
В фильме на пятой минуте приводятся воспоминания некоего есаула донской артиллерии (так в фильме) Владимира Мыльникова о Боде: «На имение, где жили отец, мать и две взрослые дочери, напала банда, отца с матерью привязали к креслам, а дочерей начали насиловать на глазах у родителей. Разграбив имение, отца, мать и одну из дочерей добили, а другую бросили, считая ее мертвой. После ухода банды вернулась перепуганная прислуга, убитых похоронили, а недобитую забрала к себе на отдаленный хутор преданная ей горничная и там ее выходила. Поправившись баронесса, узнав, что на Дону еще нет большевиков переодевшись в платье крестьянки, добралась туда, когда там только началась формироваться Добровольческая армия. Явилась в штаб и рассказав обо всем заявила: «Жить я больше не могу, нечем, покончить с собой мне не позволяет моя вера, а хочу, чтоб меня убили. Прошу зачислисть меня, но не сестрой милосердия, поскольку этого самого милосердия у меня не осталось, а рядовым бойцом.»
Но как документально доказано, Августин Боде скончался от ран в 1915 г, а Николай умер в Югославии в эмиграции. Но даже если бы и был подобный случай, откуда изнасилованной было знать, что бандиты красные, а не белые, зеленые, желтые или какие другие? А в некоторых мульках даже приводится место изнасилования - Пензенская губерния. Так это как раз будущие зеленые - антоновцы. Но героиня пошла расстреливать пленных красных. На самом деле это та же Розалия Залкинд-Землячка, только со знаком минус. Такая же сумасшедшая.
Не говоря уже о том, что большие сомнения вызывает дворянство этой мифической героини:
Все фамильные бумаги рода Боде погибли во время революции 1789 года....Когда вспыхнула Французская революция и все лены Германской империи в Эльзасе были конфискованы Французской республикой, тогда бар. Боде прибыл в Россию, присягнул на русское подданство под именем барона Карла Илларионовича и получил поместье в России.
В общем, это земляки Дантеса, «на ловлю счастья и чинов...» Технология получения русского дворянства порадовала: прибыл такой Карл Илларионович, рисанулся в Эрмитаже, я, говорит, барон, но все бумаги сгорели в огне революции, - а-а, ну, давай, барон, так барон, подтверждений не надо, получай деревеньку с русскими холопами. Потомкам имело смысл в Добрармию записываться. И есть еще у эксцесса с расстрелом пленных (пусть хоть это П.Н.Краснов с чьих-то слов записал) подоплека: а чего ей пленных жалеть-то было? Она же по сути иноверка, инородка. Для нее русская кровь - водица.