Шварц Владимир Давыдович. РТИ: начальник цеха, главный инженер, ГИП, работник министерства. часть 2
"...Я захожу к директору, а он мне даёт книгу. Эта книга - вот как амбарные записные книги такого большого формата. Говорит: "Посмотри". Я, значит, сажусь, смотрю - это отчёт группы английских инженеров о своей поездке в Америку - в Соединённые Штаты Америки - по изучению организации труда в Штатах. Я начал листать - и мне так интересно стало... Я говорю: "Иван Михайлович, дайте, я почитаю!" Он говорит: "Не могу" - "Почему?" - "А она - ДСП". То есть - для служебного пользования. Смотрю - действительно, сверху там написано: "Для служебного пользования". Я говорю: "Иван Михайлович! Мы с вами живём в одном доме, в соседних квартирах. Я вам клянусь, что сейчас её спрячу за пазуху, чтобы никто не увидел - и в восемь утра она будет на столе здесь". Он говорит: "Ну, смотри, бери".
В общем, взял я эту книгу, пришёл домой и начал её читать. Я её полночи читал - настолько это было интересно, настолько для меня оказались многие вещи совершенно неожиданными. То есть настолько неожиданными, что я первое время даже сомневался в чём-то... Потом я понял, что всё, что я знаю - это бред сивой кобылы, что всё это - враньё и чистая пропаганда. Вот я повторяю: вот тогда у меня в голове начался какой-то поворот от этого развитого социализма, от "долой частную собственность" и так далее.
Что же я вычитал в этой книге? Во-первых, я увидел, зная производительность труда нашу - а наша ЦСУ, отчётность центрального статистического управления - что мы в промышленности отстаём от Соединённых Штатов в три раза, а по сельскому хозяйству - в семь раз, по производительности труда, по энергоёмкости, по энергозатратам, и так далее, и так далее... Но что меня больше всего потрясло: там был целый раздел, посвящённый охране труда и технике безопасности. Меня потрясло отношение этих "проклятых капиталистов" к человеку, к рабочему; какие деньги они тратят, если произошёл несчастный случай, чтобы докопаться до истинной причины и её устранить, какие штрафы накладывает независимая инспекция труда - американская - на собственников предприятий, у которых произошли несчастные случаи, а, не дай Бог, смертельные. Начинается эта глава со следующего: они пишут, что они приехали на какое-то предприятие - я уже не помню, на какое, это неважно - и перед проходной стоит обелиск, на котором написано: "На нашем предприятии 25 лет не было ни одного несчастного случая".
Дальше: когда я дошёл до раздела об оплате труда, мне вообще стало плохо: я выяснил, что у них в себестоимости продукции в среднем по стране зарплата занимает где-то 70% в среднем. А у нас, в моём цехе - 17! Я сразу понял: Господи, да где же эксплуатация-то выше? У них или у нас? Почему мне всё время долбили в институте, и сейчас все газеты, радио - телевизоров ещё не было - как что у нас нет эксплуатации, а вот там проклятые эти самые буржуины эксплуатируют? Да ничего подобного! Я увидел, что у нас самая высокая эксплуатация, то есть неоплаченный труд!
И вот эта книга... потом я уже начал ко всему относиться, так сказать, ну... с рассуждениями, то есть перестал принимать на веру всё, что пишут наши газеты, и так далее, и так далее. Я всё начал анализировать и примерять на себя. Вот я - начальник цеха, вот у меня цех, довольно большой, 650 работников в цехе, производим промышленную продукцию категории А, очень нужную промышленности. И начал анализировать свою работу... У меня после этого возникла огромная куча вопросов, на которые я не мог найти ответа. Ну, например, мы выпускали бытовые коврики. Это - резиновый коврик с рифами размером 800х800 мм, для изготовления которого применялась следующая технология: приготовление сырой резиновой смеси, каландрование сырой резиновой смеси, нарезка каландрованной резины - то есть лист уже получается, лист сырой вот этой заготовки. Дальше - его укладка в пресс-форму, установка пресс-формы в пресс, вулканизация, после вулканизации - обрезка заусенцев... после чего продукция готова. То есть вот сколько операций.
Так вот: если мы продаём какому-то предприятию... а у нас там в Оренбурге было резиновое предприятие, такое, полукустарное, которое делало сапоги, ни больше ни меньше - сапоги, и они всегда нуждались в сырой резине. И мы, когда вот остаётся дней пять до конца месяца, я своих плановиков цеха, плановичку цеха, говорю: "Ну-ка быстро-ка прикиньте, что у нас получается с валовкой?" Тогда главное - валовка была, то есть рублёвая... объём в рублях, продукция - это был главный показатель. Ассортимент и качество - это шло уже потом, причём на: звоню на это предприятие - у меня были с ними связи - и говорю: "Резина сырая нужна?" Да она всегда им нужна была! "Сколько?" Там пять тонн... Значит, делаем резину и сырую резину им отправляем.
И вот послушайте: килограмм сырой резины 11 рублей стоил. А килограмм бытовых ковриков, то есть когда эта резина прошла ещё целый ряд операций - с затратой энергии, труда, пара, воздуха там и так далее, и так далее - 3 рубля. Это вот такая экономика была! Значит, готовая продукция - за килограмм 3 рубля, а сырая резина, из которой сделаны - это 11 рублей килограмм! Вот, чистый убыток! Но, но: вот эта продукция, которая называлась "предметы народного потребления" - она шла отдельной строчкой в плане. Если цех выполнил план по всем показателям, но строчка "предметы народного потребления" не выполнена, значит, никакой премии быть не может. Поэтому хочешь не хочешь, а эту абсолютно экономически невыгодную продукцию надо было выполнять.
Как же выходили из положения? Да очень просто! Просто завышали по всем остальным потом - по той продукции, которая шла в промышленность: не в продажу, не для народа, а для комплектующих на машиностроительные заводы там на всякие, начиная от автомобильных * и кончая самолётами, подводными лодками, танками и так далее - ну, всё мы делали туда, все резиновые детали. Причём вот такие "ножницы" - они же и развалили страну-то в конце концов, вот эта экономика! Ведь... вот возьмём такой товар, как молоко: в конце 80-х годов, когда уже экономика советская вообще была никакая, литр молока в магазине стоил 30 копеек. А государство покупало литр молока в деревне у крестьян за рубль! А где же государство брало 70 копеек? Вот спрашивается: где? Мне на этот вопрос никто ответить не мог. Я просто сам допёр. Просто всему населению, которое работало, просто недоплачивали зарплату, они получали не зарплату, а оклад. И всё планирование зарплаты шло в оклад. Вот, например, в цехе установлена средняя зарплата, там, скажем, в 150 рублей. Всё! Кто-то может получить 160, тогда обязательно кто-то должен получить 140. А иначе ты не уложился в фонд зарплаты, и опять всякие неприятности - и отсутствие премии. Вот такая вот экономика.
И чем больше я в это всё вникал, тем больше я приходил к соображениям, что вообще-то глупость какая-то, то есть дикость там - встречался совершенно с дикими... как я уже не раз говорил, сдельщиной на режимных работах и процессах. Какие там скоростные плавки! Вот эти скоростные плавки - вот потом из них делали, я не знаю там - автомобили, а они ржавели через год, потому что металл был не металл, а говно просто, это была скоростная плавка, то есть там не доложили каких-то, значит, антикоррозийных ингридиентов. Ну, это как пример я привожу.
Нужны была гонки: выполним и перевыполним, выполним и перевыполним, все лозунги подряд: пятилетку - в четыре года, пятилетку - в три года. Как потом вообще выяснилось в 90-е годы, когда уже рухнуло это всё, что ни одна пятилетка выполнена не была. А в пятьдесят пятом году - точно не могу сейчас сказать - или в пятьдесят шестом была первый раз принята не пятилетка, а семилетка. И вот эти вот планы - пятилетние и семилетние - они обычно принимались съездом КПСС. И в стенограммах, которые публиковали и продавали - а я их покупал, и в газетах их писали - был целый том расписан, сколько и чего мы должны к концу пятилетки или в данном случае семилетки, которую я просто проконтролировал, выполнить, вплоть до сколько пар обуви, сколько штук станков там, сколько тонн там молока, хлеба, мяса - ну, в общем, всё. Одежды - всё, всё там было.
Так вот: вы знаете, что у меня есть стенограмма всех съездов, в том числе и этого. И вот, кончилась эта семилетка - и в газете "Правда" были опубликованы итоги семилетки. И опять на нескольких полосах газеты все перечислены эти данные и показатели, что сколько выполнено по всем этим показателям - там их сотни, тысячи! А я достал эту стенограмму, положил рядом и рядом с этими цифрами "Итоги семилетки" начал ставить цифры, которые планировались семь лет назад. Оказалось, что за семилетку, которую на ура выполнили там за шесть лет или что-то в этом роде, выполнен был только один показатель - производство обуви. Правда, обувь такая, которую не хотели носить, плохая обувь, но тем не менее: она исчислялась парами, вот, пары обуви были выполнены. Всё остальное не выполнено - всё в минусе, всё, начиная от хлеба и зерна и кончая автомобилями, тракторами там, и так далее.
*********
.....меня назначили механиком этого цеха. Это уже было, как я сказал, повышение. Ну первое, с чем я столкнулся, чего я до сих пор не знал, а в институте этому не учили. Это - ну во-первых, графики ППР, графики капитальные, графики средних ремонтов. Ну, это - полбеды. Это всё очень просто. В отделе главного механика, как я уже говорил, была женщина, которая заведовала планово-предупредительным ремонтом, и она составляла все эти графики, потом эти графики я по своему цеху подписывал.
Подписывал начальник цеха и утверждал директор завода, как правило. Не главный инженер, а директор завода. Я думаю, что главный инженер Литвин, сознательно не хотел подписывать эти графики, потому что они, как правило, нарушались и срывались из-за тяжёлого положения с выполнением плана. А надо было остановить всю очередь раз в месяц. Но главная трудность для меня пришла в конце марта. Вот я первого марта вышел на работу, а в конце марта я столкнулся... надо закрывать наряды, то есть зарплату слесарям.
Если дежурные слесари были на окладе, смазчицы были на окладе, то бригада - а в неё входило человек пять слесарей: бригадир, сварщик - вот как закрывать, что закрывать? Ну, у меня всегда были очень хорошие отношения с моими подчинёнными, и я не стеснялся задавать вопросы никогда. И я просто Андрею Скворцову сказал: "Слушай, Андрюш - надо закрывать наряды. Давай сядем, ты меня научи, как это делать - я не знаю, как это делать, меня никто не учил".
Ну, мы с ним засели, ну взяли нормативы... Там же нужно из целых больших книг выбирать нормативы на ремонт, на то, на сё, надо всё это описывать - количество часов затраченных, и надо, чтобы это сходилось с количеством часов рабочих и месяцев... Ну, в общем, целая история. Конечно, можно было бы - так я потом и стал делать - эти наряды оформлять каждый месяц каждый день, когда ещё всё в памяти свежо. Потом я так и сделал. А до этого вот мой предшественник, механик - он был опытный, он раз в месяц, в конце месяца, садился, сидел три дня и закрывал эти наряды. Писал там всё с потолка - а я не мог писать с потолка, я должен был писать хотя бы приближённо к тому, что на самом деле делали.
Я очень быстро освоил это дело, и Андрею говорю: "Знаешь, что? Давай мы установим такой порядок: мы с тобой будем работы выписывать каждый вечер. Ну, каждый день. Вот кончился рабочий день, ты ко мне заходи сюда, и мы с тобой выпишем наряды на сегодняшний день, на бригаду, и нам тогда в конце месяца не нужно будет три дня сидеть беспролазно и что-то писать. Тут мы затратим двадцать, ну, полчаса от силы, и всё у нас будет, а в конце месяца мы очень быстро всё это пронормируем. Это уже легко, ведь у нас в каждом пункте будет написана ссылка на параграф из нормативов, из книжки с нормами - и всё".
Он согласился, говорит: "Да, верно, не знаю, как это раньше в голову не пришло, действительно, это проще". Причём,понимаете, нужно же знать эту экономику социализма идиотскую. Но тогда я считал, что это правильная и самая лучшая - это я сейчас понимаю, что идиотская...
Значит, были ограничения. Мне спускали фонд зарплаты. Я должен был вот на бригаду в этот фонд зарплаты уложиться. Перерасходовать зарплату просто было нельзя. Значит, нужно было, так сказать, глядя на потолок, выдумывать, как сделать, чтобы не уменьшить тот мизерный заработок. который ребята получают, но и не превысить этот фонд зарплаты пресловутый. А фонд зарплаты выдавался одной цифрой, одним числом, а разряды у ребят были разные - и потом вот общая сумма за месяц, которая получалась, делилась уже, соответственно, разрядом каждого слесаря. Делилась... Более высокий разряд - там больше было у того, более низкий - значит, меньше и так далее... Сразу возникала куча вопросов: ну, если человек проработал год, освоил это дело, у которого был, скажем четвёртый разряд, подаёт заявление, что он хочет сдать экзамен на пятый разряд - как быть с фондом зарплаты?
Никто мне ответить не мог: ни начальник отдела труда зарплаты, ни директор, перед которым я эти вопросы ставил. Я говорю: "Так что же, значит нельзя пропустить через комиссию человека, который достоин пятого разряда? Так пусть всю жизнь на четвёртом и сидит, что ли?" Вот, конфликт. Конфликт между мной, начальником отдела труда и зарплаты, и директором. Что делать? Я понимаю, что всё это чушь какая-то и глупость - но тем не менее таковы правила и никуда не денешься.
Кроме того, каждый год в феврале из Москвы спускался план по повышению норм выработки без уменьшения зарплаты. Планировалось это в процентах от достигнутого. Вот если в этом году мы уложились в фонд зарплаты, значит, скажем, в тысячу рублей и провели вот такой-то объём работ, то на следующий год нам планировалось повышение норм выработки, скажем там, на три процента, на пять процентов. Если просто повысить, значит, уменьшится же зарплата. И вот надо было выкручиваться, надо было химичить, что-то выдумывать. То есть заведомо в планирование была заложена необходимость обманывать, ловчить, но одновременно следственные органы, прокуратура и прочие там проверяльщики могли, обнаружив что-то, привлечь к уголовной ответственности за такие махинации.
Вот в такой обстановке работала вся страна. И как она могла не прийти к разрухе, сколько можно было держаться на этом вранье, на всём этом? Я уж не говорю о том, что каждый год спускался план на сокращение штатов - и инженерно-технических работников, и служащих. Каждый год сверху из министерства спускался план: сократить столько-то дней, столько-то зарплаты. Фонд зарплаты... Никто никого не сокращал. Ну, как-то выкручивались, сокращали вакантные места. Отчитывались, как за сокращения, а на следующий год приходил очередной план на сокращение. Причём планирование производства тоже планировалось от достигнутого. Каждый год просто прибавляли без расчётов мощностей, без всего. Вот выполнил ты 1000 тонн, на следующий год тебе планируется 1100 тонн или 1010 тонн - неважно. Себестоимость была, скажем так, была 90 копеек на рубль. На следующий год тебе 89 копеек планировали. И всё - никаких расчётов, ничего! Это побуждало к припискам, к завышению затрат в этом году, чтобы на будущий год тебе запланировали более-менее приемлемую цифру.
И к чему всё это приводило? Всё шло на сплошном обмане. сплошной обман. Приписки - а иначе жизнь была... И так работала вся страна, ЦК КПСС и совет министров выпускали ежегодно какие-то постановления по уголовной ответственности за приписки и так далее, но сами порождали эти приписки. Я потом расскажу, когда до дела дойдёт, как обкомы партии побуждали директоров заводов, предприятий нарушать законы - это вообще чёрт-те-что! Я этого не понимал, я считал, что так и надо! Кроме того, был самый страшный лозунг: "План любой ценой!" А что значит "план любой ценой"? А любой! Хоть жертвами от несчастных случаев! План - это закон, а плевать на всё остальное. План не выполнил - могут выгнать к чёртовой матери. Ну за один раз не выгонят, но если систематически не выполняется план - будь там тысяча объективных причин, не зависящих от завода - например, электроэнергии не было, не давали электроэнергию или там ещё чего-нибудь - всё равно: план любой ценой. Вот такой лозунг, везде он висел. "Пятилетку - в четыре года!"
И ещё: каждый год в мае выпускали облигации, и всех подписывали на облигации. Подписываться нужно было как минимум на оклад месячный - и вычитали его десять месяцев потом из зарплаты, а тебе давали облигацию, по которой можно было выиграть что-то, а можно было и не выиграть. Ну, в основном не выиграть. И только в пятьдесят шестом или в пятьдесят пятом году, начались какие-то подвижки, отменили вот эти вот займы, заморозили на двадцать лет отдавание этого долга государством, и через двадцать лет, где-то в 70-е - 80-е годы эти деньги отдали. Отдали один к одному, с учётом всяких там... шестьдесят первого года этой самой реформы денежной. Отдали один к одному, а деньги к тому времени обесценились, покупательная способность рубля упала по сравнению с пятьдесят шестым годом. Ну, короче говоря, был обман.
Вот так вот мы жили тогда, в те годы. Меня удивляют сегодняшние мои сверстники, которые ни хрена этого не помнят и говорят, как было хорошо тогда. Очень хорошо - жрать было нечего! Вот в Оренбурге - отвлекусь на минутку от производства - вот на этом заводе, рядом, был магазин. В нём был хлеб. Иногда перебои были с хлебом. В нём были крабы, в нём была печень трески и в нём был без ограничений - хоть залейся - желудёвый или ячменный кофе. Не из кофейных зёрен, а из желудей дубовых, из ячменя... натурального кофе не было. У нас в столовой было так: приходишь пообедать - на первое суп с крабами, ну там ещё какая-то крупа болтается, какая-то шрапнель, на второе - крабы с картошкой или там с кашей перловой. Есть пирожки с крабами, пожалуйста, можешь развеселиться.
Это сегодня крабы - дефицит, очень дорого стоят, а тогда мы с миром не торговали и крабами были завалены все магазины. Во всяком случае, в Оренбурге, не знаю, как где. Вот приходишь в магазин - там сплошь стоят крабы, печень трески и кофе вот этот - и больше ничего... И вдруг сахар завезли: немедленно выстраивается - я не преувеличиваю - тысячная очередь за этим сахаром, песком. Торговля начинается не внутри магазина, потому что разнесут магазин, а через амбразуру, в которую принимают товары, на улицу. На улице под дождём, под снегом выстраивается очередь огромная с давкой, чтобы получить килограмм сахара. Никакого мяса, ничего этого не было - можно было купить всё это на рынке. И если государственная цена была там два рубля, но ничего по этой цене не было, то на рынке этот килограмм мяса стоил тридцать рублей. Пожалуйста, покупай без всякой очереди - тридцать рублей! Вот мы вдвоём с бабулей работали, двое детей.
В пятьдесят втором году Вовка родился. Значит, ещё в пятьдесят третьем - в пятьдесят четвёртом он был грудным, потом малышом, Ирочка на шесть лет постарше. Вот там мы жили - для детишек, для Иры и для Вовки мы масло покупали на рынке, молоко нам носила женщина, которая держала корову. У неё муж рыбак был, на нашем же заводе работал - иногда она приносила нам рыбу. Ну за деньги, естественно. Там сазана, скажем, килограмма на три. А каждое воскресенье мы с бабулей ехали на рынок, чтобы на неделю закупить продуктов. Денег, зарплаты нашей, никогда от зарплаты до зарплаты не хватало, всё время у кого-то занимали, при первой же получке или авансе отдавали.
Мебели у нас было - ноль. Мне давали казённый стол, казённые стулья, казённые тумбочки, казённые кровати. Всё казённое, я за это платил амортизацию, какие-то там деньги. Когда бабуля с Ирочкой приехала, ещё Вовки-то не было. Приехала - и мы получили эту квартиру. Через какое-то время мне кто-то в бухгалтерии подсказал: "Слушай, а ты напиши заявление директору, чтобы ту мебель, которая у тебя есть" - ну, четыре стула, два стола в кухне - у нас двухкомнатная квартира была, кухня - и что там ещё: три тумбочки, четыре стула, два стола - всё, наверное, - "ты попроси директора, напиши заявление, чтобы тебе продали это всё за остаточную стоимость. Я говорю: "Можно". Пришёл к директору. написал заявление, он написал, значит: "Разрешаю". И мне за остаточную, за копейки, в общем-то, за какие-то всё это продал, и это перешло в нашу собственность.
Первую покупку серьёзную мы сделали в пятьдесят пятом году, когда я впервые, отработав пять лет, получил выслугу лет. На нашем заводе - он был вредный - была выслуга лет. Вот я получил выслугу лет, там тысячу с чем-то рублей, не помню сейчас. Вот мы купили диван, купили абажур, купили стулья - четыре, по-моему, стула у нас было - вот ещё четыре купили. И что же ещё мы купили? Наверное, всё. Мы с ребятами взяли грузовик в гараже, привезли это всё - вот это была первая покупка наша, в пятьдесят пятом году. ... Причём зарплату платили с большими задержками иногда. По неделям были задержки зарплат, но платили.
.. Второе, за что я взялся - не было наждачного точила. Токарям-фрезеровщикам резцы надо точить, а точила нет - настоящего точила. Есть какое-то там самодельное, опасное, сделанное не по нормам техники безопасности. Сразу заказал я нормальное точило... ну, не точило, а специальный станок для точки инструмента - и насел на отдел оборудования, чтобы на будущий год обязательно - кровь из носу - а получили. Значит, через год получили, установили - все довольны, все рады, никуда не надо ходить.
Дальше: не было у нас никаких грузоподъёмных механизмов! Значит, тяжёлые вот, скажем, подшипники с вальцев - диаметр шейки четыреста миллиметров - вот подшипник огромный, бронзовые или эти самые... Господи... баббитовые втулки, заливка баббитовая или бронзовая. Значит, нужно расточить. Новую втулку воткнули туда - ну, в подшипник, та выработалась - нужно расточить. Расточка производилась на сверлильном станке, у нас не было расточного станка - вообще расточного станка не было. Расточной-то станок, который внутри - не снаружи обрабатывает, а внутри. Подшипник весит четыреста пятьдесят примерно, чуть ли не пятьсот килограммов - четыреста с гаком весит подшипник. Как его поднять на стол сверлильного станка? Ну, значит, собирались четыре человека, просовывали в подшипник оглоблю и по два человека с каждой стороны: "Раз, два, взяли!" Ну, правда, были чемпионы. К этим чемпионам относились я и слесарь Чухонский. Мы с ним вдвоём на виду показывали всему цеху, как нужно поднимать подшипник.
первое, что сделали: над станками сделали монорельс. Я как-то рылся на складе оборудования и обнаружил в приготовленном к сдаче в металлолом металле пятитонный тельфер. Тельфер - это электрический грузоподъёмный механизм, который может ездить по монорельсу. Управление - с земли: то есть электрический шланг и кнопки. Одна кнопка - поднять, другая кнопка - опустить, третья кнопка - направо, четвёртая кнопка - налево едет. Я спрашиваю заведующую этим складом: "Ираида Павловна, это что за тельфер, куда?". Она говорит: "В металлолом, план надо выполнять по металлолому". А тогда был такой порядок: по металлолому даже резиновому заводу, который занимается производством резины, переработкой резины - тогда ещё РТИ не было - спускался тоже план по сдаче металлолома, хоть хорошие валки неси в металл, потому что, если план по металлолому - чёрному, цветному отдельно - не выполнил - то и премии лишали - тогда такие порядки были
я позвал ребят, приехали с тележкой, погрузили этот самый тельфер, увезли его в цех. Мы его привели в порядок, электрики нам всё сделали, подключили - и над станками заработал пятитонный тельфер. Появилась возможность поднимать на станки любые тяжёлые детали не руками, а нажатием кнопочки. Причём у нас там был огромный, полученный по репарациям из Германии токарный станок, где мы обрабатывали валки - они вообще до пяти тонн весом. Раньше туда, когда нужно было на станок поставить валок, ставили металлические швеллеры внаклон, и собиралось там несколько человек и, толкая руками этот валок вверх по этим наклонным, закатывали его на станок. Представляете?! Это же немножко зазевается человек - и этот валок покатится вниз, его не остановишь - задавит.
А тут мы вывели тельфер на улицу - там ворота были. Подвезли валок из цеха технологического - на улице он лежит. Тельфер выехал за ним, поднял его и провёз через цех, поставил на станок - сделали это. Как только мы это сделали, у нас группа токарных станков оказалась под этим монорельсом. Но были и другие станки, стояли в другом месте - фрезерный, строгальный большой станок, на котором валки строгали, рифы делали для обработки покрышек в регенерате - это дробильные такие так называемые вальцы. И другие станки - тот же сверлильный станок... Тут уже появилась мысль: а надо кран-балку, чтобы можно было не только вдоль, но и поперёк перемещать - значит, заказали кран-балку. Тут началось: год проходит - кран-балки нет... Вернее так: кран-балку заказали, и одновременно я в конструкторское бюро заказал чертежи на монтаж этой кран-балки - нужно было сделать опоры под два монорельса, в действующем цехе нужно было всё это сделать: поднять два монорельса у одной стены, у другой стены, а потом уже поднять туда кран-балку, чтобы она по этим монорельсам каталась, подключить её к электрике там - ну, всё - а по самой кран-балке поперёк будет тельфер перемещаться. Таким образом, можно любую деталь из любой точки цеха переместить нажатием кнопки в любую другую точку цеха.
Ну, и пошло-поехало. Мы заказываем кран-балку - ну, привыкли уже с размерами, всё, из каталога выбрали нужную кран-балку, всё. Заказываем - нет и нет. Я на всех собраниях, на всех планёрках, на совещаниях директору говорю: "Кран-балку, кран-балку, кран-балку". Он говорит: "Вы меня уже довели... Ты меня уже с этой кран-балкой замучил, чёрт, что ты пристал со своей кран-балкой?! Жили мы без кран-балки...". Я говорю: "Павел Дмитриевич, ну, мало ли что жили: была война, кончилась война, хватит жить по-военному!". Короче говоря, не прошло и трёх лет, как кран-балку получили. Начальник отдела оборудования, вот эта Евгения Михайловна, по-моему - забыл - Москалёва, она первая мне позвонила и сказала: "Владимир Давыдович, пришла твоя кран-балка, слава тебе Господи - отстанешь ты от меня!".
И, наконец, самое главное - в цехе не было бытовок. Не то, что руки помыть негде было - пописать негде было. За цехом, на улице была выгребная яма с деревянной будкой, и вот, зимой, в сорокаградусный мороз - а в Оренбурге зимой до сорока градусов могло доходить - человек бежал туда раздетый, токарь из тёплого цеха бежал туда, чтобы сделать своё дело.
ремонтно-механический цех по финансированию был разделён на две совершенно различные группы. И вот Лопатин Василий Васильевич, который руководил монтажниками, отвечал только за монтаж и финансировался из госбюджета через Стройбанк. Остальные все инженерно-технические работники - за счёт основной деятельности. Только я один и мой заместитель несли ответственность за всё. И мы никогда не могли получить премию: вот, весь завод получает премию, а мы - нет, инженерно-технические работники. Почему? То вот эта часть по эксплуатации всё хорошо отработала, все заказы выполнила, всё нормально - а монтажники что-то не доделали. Всех лишают премии, потому что премиальное положение было составлено так, что только при выполнении всего может быть премия. И я всё время к директору и к начальнику отдела труда не раз обращался, что нужно разделить, что каждый должен отвечать за своё
А, кроме того, одновременно с этим я не прощал ни одного... если вот кто-то пьяный - я не прощал этого. Я старался не выносить сор из избы, чтобы человека не посадили, но это был очень серьёзный разговор и лишение премии - рабочие тоже получали премии при выполнении норм там и так далее - не плана, а норм выработки, вот.
Цех никогда не занимал никаких мест на подведении итогов соревнования по заводу - и вдруг цех занял первое место. Значит, делалось это так: заседание профкома, и там каждый цех докладывает о своей работе, а у профкома уже готов... подготовлен проект решения. Ну, вот, на одном из таких я выступил и сказал, что мы претендуем на первое место, и выложил наши итоги за квартал - там за квартал это было, подводили итоги. Кто-то там чего-то начал говорить... Ни одного прогула, ни одного опоздания, никаких замечаний дисциплинарных, выполнены все показатели за три месяца, а довольно трудно... и некуда было деваться. И ремонтно-механическому цеху присудили первое место.
А дальше было такое положение: тот, кто занимал три раза подряд первое место, заносился в книгу почёта. И, вот, дошло до того, что занесли меня в книгу почёта - ну, в заводскую книгу почёта, и в трудовой книжке соответствующая запись есть.
....я пришёл в этот цех ремонтно-механический начальником - там стоял алюминиевый бак, большой бак с кипячёной водой, и к нему на цепи, такой мощной цепи, не такой, как в унитазах в старых эта штучка для спуска, а мощная такая цепь - висела кружка алюминиевая, чтобы не украли. Ну, внизу был краник. Подошёл, открыл краник, кружку подставил, сполоснул, выплеснул на пол, попил...
Ну, я, когда это увидел - я видел это и раньше, но я в цехе-то не работал - и как-то мимо проходило... А тут меня это прямо как обухом по голове. Я пошёл, выписал несколько гранёных стаканов со склада - вот, у него же, у этого Змея Горыныча. Выписал через отдел снабжения, пришёл, получил у него эти стаканы, принёс... Велел эту кружку - а она была приварена к этому баку, там петля была приварена, а петлю эту, чтобы её снять, нужно было автогеном отрезать - в общем, велел тут же эту цепь с кружкой отцепить, цепь выбросить, кружку куда хотите девайте - и поставил стакан. А мне все - вот мои заместители, мастера там - говорили: "Владимир Давыдович, так упрут его! Потом ведь не найдём - обязательно возьмут под выпивку и оставят там, где пили!". Я говорю: "Ничего, хватит нам эту кружку вашу вонючую - её нужно каждый день с мылом мыть. Это же противно! То ли дело - гранёный чистенький стакан!"
И поставил стакан. Не прошло и двух дней - нет стакана. Ни осколков, ни стакана. Туда-сюда... Нет стакана. Я говорю: "Ставьте второй". Ну, так вот за месяц, в общем, десять стаканов ушло. Они меня уговаривают: "Надо кружку обратно приделать" - "Нет", - я говорю, - "не будет этого!" Пошёл, выписал - сам ходил, никого не посылал - сам пошёл в снабжение, выписал ещё десять стаканов... Ну, в общем, в один прекрасный день я туда прихожу за очередной партией стаканов, а мне Мануйлов, начальник снабжения, говорит: "Всё, я тебе больше не дам стаканов!" - "Почему?" - "А вот, посмотри: ты за последние там два, что ли, или три месяца пятьдесят стаканов выписал! Ты чего, торгуешь ими, что ли, или жрёшь? Чего, где пятьдесят стаканов?" Что делать? Я говорю: "Ладно, выпишите последний раз, больше не приду".
Сам думаю: что же делать, что же делать, что же делать?.. И тут мы с Вовкой и с Олегом: один - начальник гаража, другой - экспедитор в транспортном цехе, мы зашли в пивную. Стояли там, пили пивко, разбавляя водочкой, всё нормально - и тут меня осенило: надо пивную кружку поставить! А где взять пивную кружку? Её же в магазинах не продают.
Так вот, я Ване Казанцеву говорю: "Вань, ты в пивной часто бываешь?" - "Ну, часто - не часто, Владимир Давыдович, но бываю, пивко люблю" - "Значит, вот так, тебе задача боевая" - "Какая?" - "Кружку пивную надо". Он говорит: "Уж не на бачок ли?" Я говорю: "На бачок" - "А зачем, Владимир Давыдович? Вот вы с этими стаканами нас... уже весь цех, так сказать, в ступор привели. Вы знаете, где ваши стаканы?". Я говорю: "Догадываюсь" - "Да ребята после работы из цеха уходят, где-нибудь там, на полянке водочку пьют, стакан с собой берут - и там оставляют. Что они, его обратно понесут? Он семь копеек стоит". Я говорю: "Вань, вот я уверен, что кружку не украдут - это святое!" - "Да бросьте Вы!". Я говорю: "Вань, ну, ты принеси кружку - а там посмотрим". Он на другой день приносит пивную кружку - настоящую такую, широкую пивную кружку. Я ставлю эту кружку на этот бачок. Эти начальнички - инженерно-технический персонал - хихикают надо мной. Но на этом всё кончилось - всё! Кружка стояла, как вкопанная! "
В общем, взял я эту книгу, пришёл домой и начал её читать. Я её полночи читал - настолько это было интересно, настолько для меня оказались многие вещи совершенно неожиданными. То есть настолько неожиданными, что я первое время даже сомневался в чём-то... Потом я понял, что всё, что я знаю - это бред сивой кобылы, что всё это - враньё и чистая пропаганда. Вот я повторяю: вот тогда у меня в голове начался какой-то поворот от этого развитого социализма, от "долой частную собственность" и так далее.
Что же я вычитал в этой книге? Во-первых, я увидел, зная производительность труда нашу - а наша ЦСУ, отчётность центрального статистического управления - что мы в промышленности отстаём от Соединённых Штатов в три раза, а по сельскому хозяйству - в семь раз, по производительности труда, по энергоёмкости, по энергозатратам, и так далее, и так далее... Но что меня больше всего потрясло: там был целый раздел, посвящённый охране труда и технике безопасности. Меня потрясло отношение этих "проклятых капиталистов" к человеку, к рабочему; какие деньги они тратят, если произошёл несчастный случай, чтобы докопаться до истинной причины и её устранить, какие штрафы накладывает независимая инспекция труда - американская - на собственников предприятий, у которых произошли несчастные случаи, а, не дай Бог, смертельные. Начинается эта глава со следующего: они пишут, что они приехали на какое-то предприятие - я уже не помню, на какое, это неважно - и перед проходной стоит обелиск, на котором написано: "На нашем предприятии 25 лет не было ни одного несчастного случая".
Дальше: когда я дошёл до раздела об оплате труда, мне вообще стало плохо: я выяснил, что у них в себестоимости продукции в среднем по стране зарплата занимает где-то 70% в среднем. А у нас, в моём цехе - 17! Я сразу понял: Господи, да где же эксплуатация-то выше? У них или у нас? Почему мне всё время долбили в институте, и сейчас все газеты, радио - телевизоров ещё не было - как что у нас нет эксплуатации, а вот там проклятые эти самые буржуины эксплуатируют? Да ничего подобного! Я увидел, что у нас самая высокая эксплуатация, то есть неоплаченный труд!
И вот эта книга... потом я уже начал ко всему относиться, так сказать, ну... с рассуждениями, то есть перестал принимать на веру всё, что пишут наши газеты, и так далее, и так далее. Я всё начал анализировать и примерять на себя. Вот я - начальник цеха, вот у меня цех, довольно большой, 650 работников в цехе, производим промышленную продукцию категории А, очень нужную промышленности. И начал анализировать свою работу... У меня после этого возникла огромная куча вопросов, на которые я не мог найти ответа. Ну, например, мы выпускали бытовые коврики. Это - резиновый коврик с рифами размером 800х800 мм, для изготовления которого применялась следующая технология: приготовление сырой резиновой смеси, каландрование сырой резиновой смеси, нарезка каландрованной резины - то есть лист уже получается, лист сырой вот этой заготовки. Дальше - его укладка в пресс-форму, установка пресс-формы в пресс, вулканизация, после вулканизации - обрезка заусенцев... после чего продукция готова. То есть вот сколько операций.
Так вот: если мы продаём какому-то предприятию... а у нас там в Оренбурге было резиновое предприятие, такое, полукустарное, которое делало сапоги, ни больше ни меньше - сапоги, и они всегда нуждались в сырой резине. И мы, когда вот остаётся дней пять до конца месяца, я своих плановиков цеха, плановичку цеха, говорю: "Ну-ка быстро-ка прикиньте, что у нас получается с валовкой?" Тогда главное - валовка была, то есть рублёвая... объём в рублях, продукция - это был главный показатель. Ассортимент и качество - это шло уже потом, причём на: звоню на это предприятие - у меня были с ними связи - и говорю: "Резина сырая нужна?" Да она всегда им нужна была! "Сколько?" Там пять тонн... Значит, делаем резину и сырую резину им отправляем.
И вот послушайте: килограмм сырой резины 11 рублей стоил. А килограмм бытовых ковриков, то есть когда эта резина прошла ещё целый ряд операций - с затратой энергии, труда, пара, воздуха там и так далее, и так далее - 3 рубля. Это вот такая экономика была! Значит, готовая продукция - за килограмм 3 рубля, а сырая резина, из которой сделаны - это 11 рублей килограмм! Вот, чистый убыток! Но, но: вот эта продукция, которая называлась "предметы народного потребления" - она шла отдельной строчкой в плане. Если цех выполнил план по всем показателям, но строчка "предметы народного потребления" не выполнена, значит, никакой премии быть не может. Поэтому хочешь не хочешь, а эту абсолютно экономически невыгодную продукцию надо было выполнять.
Как же выходили из положения? Да очень просто! Просто завышали по всем остальным потом - по той продукции, которая шла в промышленность: не в продажу, не для народа, а для комплектующих на машиностроительные заводы там на всякие, начиная от автомобильных * и кончая самолётами, подводными лодками, танками и так далее - ну, всё мы делали туда, все резиновые детали. Причём вот такие "ножницы" - они же и развалили страну-то в конце концов, вот эта экономика! Ведь... вот возьмём такой товар, как молоко: в конце 80-х годов, когда уже экономика советская вообще была никакая, литр молока в магазине стоил 30 копеек. А государство покупало литр молока в деревне у крестьян за рубль! А где же государство брало 70 копеек? Вот спрашивается: где? Мне на этот вопрос никто ответить не мог. Я просто сам допёр. Просто всему населению, которое работало, просто недоплачивали зарплату, они получали не зарплату, а оклад. И всё планирование зарплаты шло в оклад. Вот, например, в цехе установлена средняя зарплата, там, скажем, в 150 рублей. Всё! Кто-то может получить 160, тогда обязательно кто-то должен получить 140. А иначе ты не уложился в фонд зарплаты, и опять всякие неприятности - и отсутствие премии. Вот такая вот экономика.
И чем больше я в это всё вникал, тем больше я приходил к соображениям, что вообще-то глупость какая-то, то есть дикость там - встречался совершенно с дикими... как я уже не раз говорил, сдельщиной на режимных работах и процессах. Какие там скоростные плавки! Вот эти скоростные плавки - вот потом из них делали, я не знаю там - автомобили, а они ржавели через год, потому что металл был не металл, а говно просто, это была скоростная плавка, то есть там не доложили каких-то, значит, антикоррозийных ингридиентов. Ну, это как пример я привожу.
Нужны была гонки: выполним и перевыполним, выполним и перевыполним, все лозунги подряд: пятилетку - в четыре года, пятилетку - в три года. Как потом вообще выяснилось в 90-е годы, когда уже рухнуло это всё, что ни одна пятилетка выполнена не была. А в пятьдесят пятом году - точно не могу сейчас сказать - или в пятьдесят шестом была первый раз принята не пятилетка, а семилетка. И вот эти вот планы - пятилетние и семилетние - они обычно принимались съездом КПСС. И в стенограммах, которые публиковали и продавали - а я их покупал, и в газетах их писали - был целый том расписан, сколько и чего мы должны к концу пятилетки или в данном случае семилетки, которую я просто проконтролировал, выполнить, вплоть до сколько пар обуви, сколько штук станков там, сколько тонн там молока, хлеба, мяса - ну, в общем, всё. Одежды - всё, всё там было.
Так вот: вы знаете, что у меня есть стенограмма всех съездов, в том числе и этого. И вот, кончилась эта семилетка - и в газете "Правда" были опубликованы итоги семилетки. И опять на нескольких полосах газеты все перечислены эти данные и показатели, что сколько выполнено по всем этим показателям - там их сотни, тысячи! А я достал эту стенограмму, положил рядом и рядом с этими цифрами "Итоги семилетки" начал ставить цифры, которые планировались семь лет назад. Оказалось, что за семилетку, которую на ура выполнили там за шесть лет или что-то в этом роде, выполнен был только один показатель - производство обуви. Правда, обувь такая, которую не хотели носить, плохая обувь, но тем не менее: она исчислялась парами, вот, пары обуви были выполнены. Всё остальное не выполнено - всё в минусе, всё, начиная от хлеба и зерна и кончая автомобилями, тракторами там, и так далее.
*********
.....меня назначили механиком этого цеха. Это уже было, как я сказал, повышение. Ну первое, с чем я столкнулся, чего я до сих пор не знал, а в институте этому не учили. Это - ну во-первых, графики ППР, графики капитальные, графики средних ремонтов. Ну, это - полбеды. Это всё очень просто. В отделе главного механика, как я уже говорил, была женщина, которая заведовала планово-предупредительным ремонтом, и она составляла все эти графики, потом эти графики я по своему цеху подписывал.
Подписывал начальник цеха и утверждал директор завода, как правило. Не главный инженер, а директор завода. Я думаю, что главный инженер Литвин, сознательно не хотел подписывать эти графики, потому что они, как правило, нарушались и срывались из-за тяжёлого положения с выполнением плана. А надо было остановить всю очередь раз в месяц. Но главная трудность для меня пришла в конце марта. Вот я первого марта вышел на работу, а в конце марта я столкнулся... надо закрывать наряды, то есть зарплату слесарям.
Если дежурные слесари были на окладе, смазчицы были на окладе, то бригада - а в неё входило человек пять слесарей: бригадир, сварщик - вот как закрывать, что закрывать? Ну, у меня всегда были очень хорошие отношения с моими подчинёнными, и я не стеснялся задавать вопросы никогда. И я просто Андрею Скворцову сказал: "Слушай, Андрюш - надо закрывать наряды. Давай сядем, ты меня научи, как это делать - я не знаю, как это делать, меня никто не учил".
Ну, мы с ним засели, ну взяли нормативы... Там же нужно из целых больших книг выбирать нормативы на ремонт, на то, на сё, надо всё это описывать - количество часов затраченных, и надо, чтобы это сходилось с количеством часов рабочих и месяцев... Ну, в общем, целая история. Конечно, можно было бы - так я потом и стал делать - эти наряды оформлять каждый месяц каждый день, когда ещё всё в памяти свежо. Потом я так и сделал. А до этого вот мой предшественник, механик - он был опытный, он раз в месяц, в конце месяца, садился, сидел три дня и закрывал эти наряды. Писал там всё с потолка - а я не мог писать с потолка, я должен был писать хотя бы приближённо к тому, что на самом деле делали.
Я очень быстро освоил это дело, и Андрею говорю: "Знаешь, что? Давай мы установим такой порядок: мы с тобой будем работы выписывать каждый вечер. Ну, каждый день. Вот кончился рабочий день, ты ко мне заходи сюда, и мы с тобой выпишем наряды на сегодняшний день, на бригаду, и нам тогда в конце месяца не нужно будет три дня сидеть беспролазно и что-то писать. Тут мы затратим двадцать, ну, полчаса от силы, и всё у нас будет, а в конце месяца мы очень быстро всё это пронормируем. Это уже легко, ведь у нас в каждом пункте будет написана ссылка на параграф из нормативов, из книжки с нормами - и всё".
Он согласился, говорит: "Да, верно, не знаю, как это раньше в голову не пришло, действительно, это проще". Причём,понимаете, нужно же знать эту экономику социализма идиотскую. Но тогда я считал, что это правильная и самая лучшая - это я сейчас понимаю, что идиотская...
Значит, были ограничения. Мне спускали фонд зарплаты. Я должен был вот на бригаду в этот фонд зарплаты уложиться. Перерасходовать зарплату просто было нельзя. Значит, нужно было, так сказать, глядя на потолок, выдумывать, как сделать, чтобы не уменьшить тот мизерный заработок. который ребята получают, но и не превысить этот фонд зарплаты пресловутый. А фонд зарплаты выдавался одной цифрой, одним числом, а разряды у ребят были разные - и потом вот общая сумма за месяц, которая получалась, делилась уже, соответственно, разрядом каждого слесаря. Делилась... Более высокий разряд - там больше было у того, более низкий - значит, меньше и так далее... Сразу возникала куча вопросов: ну, если человек проработал год, освоил это дело, у которого был, скажем четвёртый разряд, подаёт заявление, что он хочет сдать экзамен на пятый разряд - как быть с фондом зарплаты?
Никто мне ответить не мог: ни начальник отдела труда зарплаты, ни директор, перед которым я эти вопросы ставил. Я говорю: "Так что же, значит нельзя пропустить через комиссию человека, который достоин пятого разряда? Так пусть всю жизнь на четвёртом и сидит, что ли?" Вот, конфликт. Конфликт между мной, начальником отдела труда и зарплаты, и директором. Что делать? Я понимаю, что всё это чушь какая-то и глупость - но тем не менее таковы правила и никуда не денешься.
Кроме того, каждый год в феврале из Москвы спускался план по повышению норм выработки без уменьшения зарплаты. Планировалось это в процентах от достигнутого. Вот если в этом году мы уложились в фонд зарплаты, значит, скажем, в тысячу рублей и провели вот такой-то объём работ, то на следующий год нам планировалось повышение норм выработки, скажем там, на три процента, на пять процентов. Если просто повысить, значит, уменьшится же зарплата. И вот надо было выкручиваться, надо было химичить, что-то выдумывать. То есть заведомо в планирование была заложена необходимость обманывать, ловчить, но одновременно следственные органы, прокуратура и прочие там проверяльщики могли, обнаружив что-то, привлечь к уголовной ответственности за такие махинации.
Вот в такой обстановке работала вся страна. И как она могла не прийти к разрухе, сколько можно было держаться на этом вранье, на всём этом? Я уж не говорю о том, что каждый год спускался план на сокращение штатов - и инженерно-технических работников, и служащих. Каждый год сверху из министерства спускался план: сократить столько-то дней, столько-то зарплаты. Фонд зарплаты... Никто никого не сокращал. Ну, как-то выкручивались, сокращали вакантные места. Отчитывались, как за сокращения, а на следующий год приходил очередной план на сокращение. Причём планирование производства тоже планировалось от достигнутого. Каждый год просто прибавляли без расчётов мощностей, без всего. Вот выполнил ты 1000 тонн, на следующий год тебе планируется 1100 тонн или 1010 тонн - неважно. Себестоимость была, скажем так, была 90 копеек на рубль. На следующий год тебе 89 копеек планировали. И всё - никаких расчётов, ничего! Это побуждало к припискам, к завышению затрат в этом году, чтобы на будущий год тебе запланировали более-менее приемлемую цифру.
И к чему всё это приводило? Всё шло на сплошном обмане. сплошной обман. Приписки - а иначе жизнь была... И так работала вся страна, ЦК КПСС и совет министров выпускали ежегодно какие-то постановления по уголовной ответственности за приписки и так далее, но сами порождали эти приписки. Я потом расскажу, когда до дела дойдёт, как обкомы партии побуждали директоров заводов, предприятий нарушать законы - это вообще чёрт-те-что! Я этого не понимал, я считал, что так и надо! Кроме того, был самый страшный лозунг: "План любой ценой!" А что значит "план любой ценой"? А любой! Хоть жертвами от несчастных случаев! План - это закон, а плевать на всё остальное. План не выполнил - могут выгнать к чёртовой матери. Ну за один раз не выгонят, но если систематически не выполняется план - будь там тысяча объективных причин, не зависящих от завода - например, электроэнергии не было, не давали электроэнергию или там ещё чего-нибудь - всё равно: план любой ценой. Вот такой лозунг, везде он висел. "Пятилетку - в четыре года!"
И ещё: каждый год в мае выпускали облигации, и всех подписывали на облигации. Подписываться нужно было как минимум на оклад месячный - и вычитали его десять месяцев потом из зарплаты, а тебе давали облигацию, по которой можно было выиграть что-то, а можно было и не выиграть. Ну, в основном не выиграть. И только в пятьдесят шестом или в пятьдесят пятом году, начались какие-то подвижки, отменили вот эти вот займы, заморозили на двадцать лет отдавание этого долга государством, и через двадцать лет, где-то в 70-е - 80-е годы эти деньги отдали. Отдали один к одному, с учётом всяких там... шестьдесят первого года этой самой реформы денежной. Отдали один к одному, а деньги к тому времени обесценились, покупательная способность рубля упала по сравнению с пятьдесят шестым годом. Ну, короче говоря, был обман.
Вот так вот мы жили тогда, в те годы. Меня удивляют сегодняшние мои сверстники, которые ни хрена этого не помнят и говорят, как было хорошо тогда. Очень хорошо - жрать было нечего! Вот в Оренбурге - отвлекусь на минутку от производства - вот на этом заводе, рядом, был магазин. В нём был хлеб. Иногда перебои были с хлебом. В нём были крабы, в нём была печень трески и в нём был без ограничений - хоть залейся - желудёвый или ячменный кофе. Не из кофейных зёрен, а из желудей дубовых, из ячменя... натурального кофе не было. У нас в столовой было так: приходишь пообедать - на первое суп с крабами, ну там ещё какая-то крупа болтается, какая-то шрапнель, на второе - крабы с картошкой или там с кашей перловой. Есть пирожки с крабами, пожалуйста, можешь развеселиться.
Это сегодня крабы - дефицит, очень дорого стоят, а тогда мы с миром не торговали и крабами были завалены все магазины. Во всяком случае, в Оренбурге, не знаю, как где. Вот приходишь в магазин - там сплошь стоят крабы, печень трески и кофе вот этот - и больше ничего... И вдруг сахар завезли: немедленно выстраивается - я не преувеличиваю - тысячная очередь за этим сахаром, песком. Торговля начинается не внутри магазина, потому что разнесут магазин, а через амбразуру, в которую принимают товары, на улицу. На улице под дождём, под снегом выстраивается очередь огромная с давкой, чтобы получить килограмм сахара. Никакого мяса, ничего этого не было - можно было купить всё это на рынке. И если государственная цена была там два рубля, но ничего по этой цене не было, то на рынке этот килограмм мяса стоил тридцать рублей. Пожалуйста, покупай без всякой очереди - тридцать рублей! Вот мы вдвоём с бабулей работали, двое детей.
В пятьдесят втором году Вовка родился. Значит, ещё в пятьдесят третьем - в пятьдесят четвёртом он был грудным, потом малышом, Ирочка на шесть лет постарше. Вот там мы жили - для детишек, для Иры и для Вовки мы масло покупали на рынке, молоко нам носила женщина, которая держала корову. У неё муж рыбак был, на нашем же заводе работал - иногда она приносила нам рыбу. Ну за деньги, естественно. Там сазана, скажем, килограмма на три. А каждое воскресенье мы с бабулей ехали на рынок, чтобы на неделю закупить продуктов. Денег, зарплаты нашей, никогда от зарплаты до зарплаты не хватало, всё время у кого-то занимали, при первой же получке или авансе отдавали.
Мебели у нас было - ноль. Мне давали казённый стол, казённые стулья, казённые тумбочки, казённые кровати. Всё казённое, я за это платил амортизацию, какие-то там деньги. Когда бабуля с Ирочкой приехала, ещё Вовки-то не было. Приехала - и мы получили эту квартиру. Через какое-то время мне кто-то в бухгалтерии подсказал: "Слушай, а ты напиши заявление директору, чтобы ту мебель, которая у тебя есть" - ну, четыре стула, два стола в кухне - у нас двухкомнатная квартира была, кухня - и что там ещё: три тумбочки, четыре стула, два стола - всё, наверное, - "ты попроси директора, напиши заявление, чтобы тебе продали это всё за остаточную стоимость. Я говорю: "Можно". Пришёл к директору. написал заявление, он написал, значит: "Разрешаю". И мне за остаточную, за копейки, в общем-то, за какие-то всё это продал, и это перешло в нашу собственность.
Первую покупку серьёзную мы сделали в пятьдесят пятом году, когда я впервые, отработав пять лет, получил выслугу лет. На нашем заводе - он был вредный - была выслуга лет. Вот я получил выслугу лет, там тысячу с чем-то рублей, не помню сейчас. Вот мы купили диван, купили абажур, купили стулья - четыре, по-моему, стула у нас было - вот ещё четыре купили. И что же ещё мы купили? Наверное, всё. Мы с ребятами взяли грузовик в гараже, привезли это всё - вот это была первая покупка наша, в пятьдесят пятом году. ... Причём зарплату платили с большими задержками иногда. По неделям были задержки зарплат, но платили.
.. Второе, за что я взялся - не было наждачного точила. Токарям-фрезеровщикам резцы надо точить, а точила нет - настоящего точила. Есть какое-то там самодельное, опасное, сделанное не по нормам техники безопасности. Сразу заказал я нормальное точило... ну, не точило, а специальный станок для точки инструмента - и насел на отдел оборудования, чтобы на будущий год обязательно - кровь из носу - а получили. Значит, через год получили, установили - все довольны, все рады, никуда не надо ходить.
Дальше: не было у нас никаких грузоподъёмных механизмов! Значит, тяжёлые вот, скажем, подшипники с вальцев - диаметр шейки четыреста миллиметров - вот подшипник огромный, бронзовые или эти самые... Господи... баббитовые втулки, заливка баббитовая или бронзовая. Значит, нужно расточить. Новую втулку воткнули туда - ну, в подшипник, та выработалась - нужно расточить. Расточка производилась на сверлильном станке, у нас не было расточного станка - вообще расточного станка не было. Расточной-то станок, который внутри - не снаружи обрабатывает, а внутри. Подшипник весит четыреста пятьдесят примерно, чуть ли не пятьсот килограммов - четыреста с гаком весит подшипник. Как его поднять на стол сверлильного станка? Ну, значит, собирались четыре человека, просовывали в подшипник оглоблю и по два человека с каждой стороны: "Раз, два, взяли!" Ну, правда, были чемпионы. К этим чемпионам относились я и слесарь Чухонский. Мы с ним вдвоём на виду показывали всему цеху, как нужно поднимать подшипник.
первое, что сделали: над станками сделали монорельс. Я как-то рылся на складе оборудования и обнаружил в приготовленном к сдаче в металлолом металле пятитонный тельфер. Тельфер - это электрический грузоподъёмный механизм, который может ездить по монорельсу. Управление - с земли: то есть электрический шланг и кнопки. Одна кнопка - поднять, другая кнопка - опустить, третья кнопка - направо, четвёртая кнопка - налево едет. Я спрашиваю заведующую этим складом: "Ираида Павловна, это что за тельфер, куда?". Она говорит: "В металлолом, план надо выполнять по металлолому". А тогда был такой порядок: по металлолому даже резиновому заводу, который занимается производством резины, переработкой резины - тогда ещё РТИ не было - спускался тоже план по сдаче металлолома, хоть хорошие валки неси в металл, потому что, если план по металлолому - чёрному, цветному отдельно - не выполнил - то и премии лишали - тогда такие порядки были
я позвал ребят, приехали с тележкой, погрузили этот самый тельфер, увезли его в цех. Мы его привели в порядок, электрики нам всё сделали, подключили - и над станками заработал пятитонный тельфер. Появилась возможность поднимать на станки любые тяжёлые детали не руками, а нажатием кнопочки. Причём у нас там был огромный, полученный по репарациям из Германии токарный станок, где мы обрабатывали валки - они вообще до пяти тонн весом. Раньше туда, когда нужно было на станок поставить валок, ставили металлические швеллеры внаклон, и собиралось там несколько человек и, толкая руками этот валок вверх по этим наклонным, закатывали его на станок. Представляете?! Это же немножко зазевается человек - и этот валок покатится вниз, его не остановишь - задавит.
А тут мы вывели тельфер на улицу - там ворота были. Подвезли валок из цеха технологического - на улице он лежит. Тельфер выехал за ним, поднял его и провёз через цех, поставил на станок - сделали это. Как только мы это сделали, у нас группа токарных станков оказалась под этим монорельсом. Но были и другие станки, стояли в другом месте - фрезерный, строгальный большой станок, на котором валки строгали, рифы делали для обработки покрышек в регенерате - это дробильные такие так называемые вальцы. И другие станки - тот же сверлильный станок... Тут уже появилась мысль: а надо кран-балку, чтобы можно было не только вдоль, но и поперёк перемещать - значит, заказали кран-балку. Тут началось: год проходит - кран-балки нет... Вернее так: кран-балку заказали, и одновременно я в конструкторское бюро заказал чертежи на монтаж этой кран-балки - нужно было сделать опоры под два монорельса, в действующем цехе нужно было всё это сделать: поднять два монорельса у одной стены, у другой стены, а потом уже поднять туда кран-балку, чтобы она по этим монорельсам каталась, подключить её к электрике там - ну, всё - а по самой кран-балке поперёк будет тельфер перемещаться. Таким образом, можно любую деталь из любой точки цеха переместить нажатием кнопки в любую другую точку цеха.
Ну, и пошло-поехало. Мы заказываем кран-балку - ну, привыкли уже с размерами, всё, из каталога выбрали нужную кран-балку, всё. Заказываем - нет и нет. Я на всех собраниях, на всех планёрках, на совещаниях директору говорю: "Кран-балку, кран-балку, кран-балку". Он говорит: "Вы меня уже довели... Ты меня уже с этой кран-балкой замучил, чёрт, что ты пристал со своей кран-балкой?! Жили мы без кран-балки...". Я говорю: "Павел Дмитриевич, ну, мало ли что жили: была война, кончилась война, хватит жить по-военному!". Короче говоря, не прошло и трёх лет, как кран-балку получили. Начальник отдела оборудования, вот эта Евгения Михайловна, по-моему - забыл - Москалёва, она первая мне позвонила и сказала: "Владимир Давыдович, пришла твоя кран-балка, слава тебе Господи - отстанешь ты от меня!".
И, наконец, самое главное - в цехе не было бытовок. Не то, что руки помыть негде было - пописать негде было. За цехом, на улице была выгребная яма с деревянной будкой, и вот, зимой, в сорокаградусный мороз - а в Оренбурге зимой до сорока градусов могло доходить - человек бежал туда раздетый, токарь из тёплого цеха бежал туда, чтобы сделать своё дело.
ремонтно-механический цех по финансированию был разделён на две совершенно различные группы. И вот Лопатин Василий Васильевич, который руководил монтажниками, отвечал только за монтаж и финансировался из госбюджета через Стройбанк. Остальные все инженерно-технические работники - за счёт основной деятельности. Только я один и мой заместитель несли ответственность за всё. И мы никогда не могли получить премию: вот, весь завод получает премию, а мы - нет, инженерно-технические работники. Почему? То вот эта часть по эксплуатации всё хорошо отработала, все заказы выполнила, всё нормально - а монтажники что-то не доделали. Всех лишают премии, потому что премиальное положение было составлено так, что только при выполнении всего может быть премия. И я всё время к директору и к начальнику отдела труда не раз обращался, что нужно разделить, что каждый должен отвечать за своё
А, кроме того, одновременно с этим я не прощал ни одного... если вот кто-то пьяный - я не прощал этого. Я старался не выносить сор из избы, чтобы человека не посадили, но это был очень серьёзный разговор и лишение премии - рабочие тоже получали премии при выполнении норм там и так далее - не плана, а норм выработки, вот.
Цех никогда не занимал никаких мест на подведении итогов соревнования по заводу - и вдруг цех занял первое место. Значит, делалось это так: заседание профкома, и там каждый цех докладывает о своей работе, а у профкома уже готов... подготовлен проект решения. Ну, вот, на одном из таких я выступил и сказал, что мы претендуем на первое место, и выложил наши итоги за квартал - там за квартал это было, подводили итоги. Кто-то там чего-то начал говорить... Ни одного прогула, ни одного опоздания, никаких замечаний дисциплинарных, выполнены все показатели за три месяца, а довольно трудно... и некуда было деваться. И ремонтно-механическому цеху присудили первое место.
А дальше было такое положение: тот, кто занимал три раза подряд первое место, заносился в книгу почёта. И, вот, дошло до того, что занесли меня в книгу почёта - ну, в заводскую книгу почёта, и в трудовой книжке соответствующая запись есть.
....я пришёл в этот цех ремонтно-механический начальником - там стоял алюминиевый бак, большой бак с кипячёной водой, и к нему на цепи, такой мощной цепи, не такой, как в унитазах в старых эта штучка для спуска, а мощная такая цепь - висела кружка алюминиевая, чтобы не украли. Ну, внизу был краник. Подошёл, открыл краник, кружку подставил, сполоснул, выплеснул на пол, попил...
Ну, я, когда это увидел - я видел это и раньше, но я в цехе-то не работал - и как-то мимо проходило... А тут меня это прямо как обухом по голове. Я пошёл, выписал несколько гранёных стаканов со склада - вот, у него же, у этого Змея Горыныча. Выписал через отдел снабжения, пришёл, получил у него эти стаканы, принёс... Велел эту кружку - а она была приварена к этому баку, там петля была приварена, а петлю эту, чтобы её снять, нужно было автогеном отрезать - в общем, велел тут же эту цепь с кружкой отцепить, цепь выбросить, кружку куда хотите девайте - и поставил стакан. А мне все - вот мои заместители, мастера там - говорили: "Владимир Давыдович, так упрут его! Потом ведь не найдём - обязательно возьмут под выпивку и оставят там, где пили!". Я говорю: "Ничего, хватит нам эту кружку вашу вонючую - её нужно каждый день с мылом мыть. Это же противно! То ли дело - гранёный чистенький стакан!"
И поставил стакан. Не прошло и двух дней - нет стакана. Ни осколков, ни стакана. Туда-сюда... Нет стакана. Я говорю: "Ставьте второй". Ну, так вот за месяц, в общем, десять стаканов ушло. Они меня уговаривают: "Надо кружку обратно приделать" - "Нет", - я говорю, - "не будет этого!" Пошёл, выписал - сам ходил, никого не посылал - сам пошёл в снабжение, выписал ещё десять стаканов... Ну, в общем, в один прекрасный день я туда прихожу за очередной партией стаканов, а мне Мануйлов, начальник снабжения, говорит: "Всё, я тебе больше не дам стаканов!" - "Почему?" - "А вот, посмотри: ты за последние там два, что ли, или три месяца пятьдесят стаканов выписал! Ты чего, торгуешь ими, что ли, или жрёшь? Чего, где пятьдесят стаканов?" Что делать? Я говорю: "Ладно, выпишите последний раз, больше не приду".
Сам думаю: что же делать, что же делать, что же делать?.. И тут мы с Вовкой и с Олегом: один - начальник гаража, другой - экспедитор в транспортном цехе, мы зашли в пивную. Стояли там, пили пивко, разбавляя водочкой, всё нормально - и тут меня осенило: надо пивную кружку поставить! А где взять пивную кружку? Её же в магазинах не продают.
Так вот, я Ване Казанцеву говорю: "Вань, ты в пивной часто бываешь?" - "Ну, часто - не часто, Владимир Давыдович, но бываю, пивко люблю" - "Значит, вот так, тебе задача боевая" - "Какая?" - "Кружку пивную надо". Он говорит: "Уж не на бачок ли?" Я говорю: "На бачок" - "А зачем, Владимир Давыдович? Вот вы с этими стаканами нас... уже весь цех, так сказать, в ступор привели. Вы знаете, где ваши стаканы?". Я говорю: "Догадываюсь" - "Да ребята после работы из цеха уходят, где-нибудь там, на полянке водочку пьют, стакан с собой берут - и там оставляют. Что они, его обратно понесут? Он семь копеек стоит". Я говорю: "Вань, вот я уверен, что кружку не украдут - это святое!" - "Да бросьте Вы!". Я говорю: "Вань, ну, ты принеси кружку - а там посмотрим". Он на другой день приносит пивную кружку - настоящую такую, широкую пивную кружку. Я ставлю эту кружку на этот бачок. Эти начальнички - инженерно-технический персонал - хихикают надо мной. Но на этом всё кончилось - всё! Кружка стояла, как вкопанная! "