Илизаров Гавриил Абрамович
"...Гавриил Абрамович Илизаров был рядовой доктор далеко в Сибири и ничего плохого Волкову не делал. Но уже десять лет он добивался признания своего метода лечения переломов. По сути, Волков, главный травматолог министерства и директор Центрального института, должен был бы вникнуть в открытие Илизарова и помочь ему. Но вместо этого, наоборот, он во всем ему препятствовал. Волков стремился подмять под себя всю советскую травматологию, и если кто-либо самостоятельно делал что-то без его помощи и участия, тот становился его врагом. Характер у Волкова был прямо-таки по-женски ревнивый. А у Илизарова, наоборот, характер был твердый, мужской: он продолжал делать операции по своему методу - с изобретенным им кольцевым аппаратом наружной фиксации костей, напечатал несколько интересных статей в научных журналах, сделал доклад на съезде. Илизаров доказывал, что открыл новый способ регенерации (сращения) костной ткани путем медленного и дозированного растяжения отломков. В нашей науке это было абсолютно ново и непонятно, это противоречило принятому учению так же, как идея Коперника о вращении Земли вокруг Солнца противоречила учению церкви о неподвижности Земли.
Хотя пока делали его операции только в Свердловском институте, но настойчивый энтузиаст Илизаров добился, чтобы к нему посылали врачей, которых он обучит своему методу. Вообще обучение у провинциального доктора без звания и без научной степени было делом неслыханным - для это существовали институты и кафедры. Но я помнил, как шесть лет назад Илизаров приехал к нам в Боткинскую не с целью усовершенствоваться, а с целью усовершенствовать нас в своем методе. Он был уверен в своей правоте, и было ясно, что сумел кое-чего добиться, обойдя препятствия, которые ставил ему Волков.
Перед отъездом со мной отдельно разговаривали заместитель директора Аркадий Казьмин и секретарь партийной организации Отар Гудушаури. Оба были противники Илизарова: Казьмин - довольно туповатый консерватор, противник всего нового, а грузин Гудушаури, хотя и неплохой человек, сам изобрел аппарат для лечения и поэтому не хотел, чтобы у нас применяли илизаровский. Каждый из них дал мне такую суровую инструкцию, что я даже удивился: «Илизаров - жулик: он все врет, никакого нового метода он не придумал. Пора вывести его на чистую воду. Он доказывает, что его аппарат лучше и что он может удлинять кости. Ты ему не верь, не поддавайся его влиянию, сам осматривай всех его больных, проверяй рентгеновские снимки, измеряй сантиметровой лентой и записывай. И привези нам эти данные».
Илизаров заведовал хирургическим отделением Курганского госпиталя для инвалидов Отечественной войны - в старинном двухэтажном доме с печным отоплением. После войны было так много калек, что для них создали специальную сеть больниц и назвали их по-военному - госпитали. В отделении на сорок кроватей лежало восемьдесят больных, но большинство пострадали не на войне, а смогли попасть на лечение, как мой сосед в самолете. Все, как и он, со старыми несросшимися переломами разных костей, у многих остеомиелит - гнойное воспаление кости. Теснота в палатах ужасная, между кроватями еле пройдешь, запах спертый - стены пропахли гноем и карболкой. Всех этих людей он лечил одним методом: делал им операцию и накладывал свой аппарат со спицами, просверленными через кость. После этого аппарат можно было растягивать или сжимать поворотом специальных гаек. Эти манипуляции аппаратом создавали растяжение или сдавливание кости и этим вызывали ее сращение и даже удлинение, если необходимо.
Ничего подобного я нигде не видел. За шесть лет он очень упростил аппарат, сделал его более компактным и более эффективным. Но качество изготовления аппаратов было низкое. Медицинская промышленность производить их отказывалась, поэтому все делали частным образом его благодарные больные на местном заводе для… автобусных кузовов. Но автобус и хирургический аппарат - вещи довольно разные. При мне приходили инженеры и техники, приносили выточенные болты, гайки и другие детали, обсуждали новые чертежи. Но их продукция годилась больше для автобусов, чем для хирургии.
Илизаров приходил в госпиталь до зари, а уходил уже к полуночи. Я включился с ним в этот ритм: и интересно, и я хотел показать свою заинтересованность. Каждый день я осматривал с ним десятки больных, ассистировал ему по несколько часов, выхаживал тяжелых больных. Оперировал Илизаров блестяще: он делал остеотомию (рассечение) кости за двадцать минут (у наших профессоров уходило на это два-три часа). Пока мы делали операцию, санитарка вносила в предоперационную охапку дров и затапливала печь. В таких условиях только быстрота его техники спасала больных от инфекции. Мало-помалу Илизаров стал более разговорчив со мной: - Вот ведь, мать их за ногу, обком и облисполком заваливают меня блатными больными - прими да прими. Теперь у меня три очереди: инвалиды войны со всего Союза, обкомовские и люди, которые приехали сами по себе. Едут отовсюду, а как им откажешь? Приехавшие и выписанные больные расселялись по всему городу, снимали комнаты и углы и приходили на осмотры два раза в неделю для продолжения лечения. По всему городу они ездили на автобусах и ходили с костылями - Курган был городом Илизарова.
Я делал то, что мне сказали делать мои начальники, - измерял сантиметровой лентой величину удлинения аппаратами. И сразу убедился, что своим методом Илизаров удлинял кости на десять, пятнадцать и даже больше сантиметров. Это нигде не было описано во всей мировой литературе - Илизаров первым в мире умел делать удлинение костей, при этом формировалась новая полноценная костная ткань. ...я фотографировал то, что видел. Но снимки были нечеткие из-за теней. Тогда я стал зарисовывать положение аппарата и этапы манипулирования им. Набралось около сорока схематических зарисовок. Поздно вечером в своей комнате в гостинице я приводил в порядок рисунки и записи дня и все больше понимал, что один этот человек - доктор Илизаров, без научной степени и звания, делал больше, чем весь наш институт. Его работа была новой, прогрессивной и перспективной - как раз то, чего не хватало нам.Я поражался и его достижениям, и тому, что он работал совершенно изолированно, без какой-либо поддержки.
...что могло заставить Волкова изменить свое отношение к Илизарову? Об этом мне и Вене рассказали по большому секрету секретарши ученого совета Тамара и Ирина. В день той перемены они заменяли постоянную секретаршу Волкова и соединяли его разговоры по телефону. Как это часто бывает, секретарши не любили своего начальника - за то, что он бывал высокомерен, а еще за то, что много зарабатывал (социальное расслоение так называемого «бесклассового» советского общества). Один из телефонных звонков в тот день был особый: - Министр здравоохранения Петровский хочет разговаривать с профессором Волковым. Секретарши соединили его, но не положили свою трубку, а из любопытства стали подслушивать. Министр сказал: - Мне только что звонил член Политбюро Шелепин и спрашивал про операции какого-то доктора Илизарова в Кургане. Он хотел знать, делают ли его операции в Москве. Что вы знаете об Илизарове и делают ли у вас в институте его операции?
Секретарши говорили, что голос Волкова мгновенно осел. Еще бы! Если заинтересованы член Политбюро и министр здравоохранения, он, как директор Центрального института, не имел права ответить, что операции в институте не делают - это навлекло бы такой гнев, который мог разрушить его карьеру. Он угодливо сказал министру: - Да, Борис Васильевич, конечно, конечно, я прекрасно знаю метод Илизарова, и мы делаем его операции в ЦИТО. Тамара с Ириной, посмеиваясь, с сарказмом рассказывали наперебой: - Когда Волков положил трубку, он выскочил из кабинета бледный, как полотно, взгляд беспокойный - куда девалась его всегдашняя величавость. Он куда-то помчался, ну прямо будто наделал в штаны. Мы его таким напуганным даже представить себе не могли.
Волков помчался к Каплану. Он испугался, что наврал министру, и если пришлют для проверки комиссию из министерства, то он обязан показать, что не соврал. Он должен был сделать потемкинскую деревню из аппаратов Илизарова - иначе головы ему не сносить. Поэтому он и был возбужден, придя ко мне в поликлинику. Но хитрый дипломат, он даже и тогда передо мной сделал вид, что это не его, а моя вина, что в институте не делали операций Илизарова...." источник: Владимир Голяховский Путь хирурга. Полвека в СССР
"...Тогда же, в 1970 году началось наконец строительство нового корпуса института, а точнее, комплекса корпусов - клинического, экспериментально-лабораторного, вивария, котельной, пищеблока и других подсобных служб. Опишу ряд моментов, связанных с их строительством. Комплекс был заложен в поселке Рябково, недалеко от второй горбольницы. Строительство его началось и велось, как я говорил, ударными темпами. Стройка была объявлена комсомольской, что означало участие в ней коллективов молодежи из различных организаций города, включая, естественно, и наш филиал. Мне довелось несколько раз «авралить» на этом объекте. И делал я это, признаюсь честно, с внутренним подъемом и воодушевлением, как, вероятно, и большинство моих коллег. С этими комсомольскими субботниками связан один достаточно комичный эпизод.
Как раз в ту пору у нас лечился Д. Д. Шостакович. В этой связи в Курган приехал Ростропович, привезя с собою музыкантов Свердловской филармонии. В ходе визита маэстро решил приобщить их к общестроительному пафосу. Гавриил Абрамович, узнав об этом, организовал после выступления импровизированный субботник с гастролерами и прессой в первых рядах. Шеф стал показывать гостям строящуюся коробку здания. А дело было поздней осенью, когда в северном Кургане смеркается довольно рано. Тем не менее в сумерках Илизаров шустро вел их по будущим операционным, перевязочным, лабораториям... Экскурсия во главе с Ростроповичем еле за ним поспевала. И вдруг, переходя к очередному помещению под одну из предполагаемых и «безумно интересных» для гостей служб, сам «экскурсовод» куда-то исчез. Словно провалился, так это внезапно произошло. В поисках его гости замешкались - ведь здание было еще далеко не завершено, некоторых стен, лестничных пролетов и перекрытий недоставало. Но вскоре все услышали знакомый голос за спинами. Обернувшись, увидели Илизарова, перепачканного в какой-то рыжей пыли, идущим по лестнице с нижнего этажа. На недоуменный вопрос, как он там оказался, тот ответил, что второпях не увидел отсутствия фрагмента пола на своем пути и упал на этаж ниже! По счастливому стечению обстоятельств он угодил в большую кучу керамзита, насыпанную под проемом перекрытия, и даже не ушибся. Только испачкался изрядно. И тут же, как ни в чем не бывало, предложил продолжить осмотр.
Однако шеф и до и после этого инцидента был не только активным участником субботников, но и пристально курировал стройку в целом. Насколько же радел за свое дело и откуда брал неисчерпаемую энергию этот тогда уже немолодой человек? Но именно таким он и был. Успевал везде. Хватку имел, по определению одного из минздравовских чиновников, «бульдожью». Он жил и «горел» своим детищем.
И вот здание практически готово, в нем идут последние ремонтно-монтажные работы и начато оснащение медицинским оборудованием. Еженедельно проводятся совместные с администрацией города и строителями планерки, на которых рассматривается ход работ. Гавриил Абрамович принимает в них самое активное участие. Настолько активное, что остальные участвующие стороны зачастую стонут. Он постоянно находит на стройке недоделки и огрехи, которые, по его мнению, в обязательном и срочном порядке надлежит исправить и устранить. Ему не нравятся отделочные материалы, сантехника, он настаивает на изменении колера помещений и т. д. и т. п. На одной из выездных планерок с участием предгорисполкома Махнева шеф, распалившись и «заведя» всех остальных, почти бегом перемещается по этажам и помещениям корпуса, показывая и доказывая свои претензии. Комиссия еле успевает за ним и почти не в состоянии ему противоречить. Наконец, поднявшись на последний, четвертый этаж и дождавшись остальных, он говорит о том, что еще очень много недоделок осталось на чердаке, и предлагает всем забраться туда. Сам он, естественно, уже несколько раз успел там побывать и говорит вовсе не понаслышке.
Махнев, отказываясь лезть на чердак, резонно и вполне логично возражает, что для решения вопроса достаточно отправить туда прораба стройки с начальником участка. Пусть разберутся и устранят недостатки. Тут Илизаров взрывается: - Я, значит, заслуженный врач РСФСР, доктор медицинских наук, известный в стране ученый, могу себе позволить забраться на чердак, чтобы проконтролировать ваших строителей, а вы, видите ли, не в состоянии сделать то же самое?! Махнев сначала в сердцах пытается убедить его в неправоте. Ну действительно, с какой бы стати предгорисполкома лазил по всем строящимся в городе чердакам? Затем, видя неэффективность доводов, он вдруг обращается к прорабу и говорит: - А вас я попрошу принести мне дощечку и веревку. На веревке я повешусь в проеме этого чердака, а на дощечке предварительно напишу: «В моей смерти прошу винить заслуженного врача РСФСР, доктора медицинских наук, известного в стране ученого...» От неожиданности все рассмеялись. Обстановка разрядилась, комиссия уехала, отдав необходимые ц. у. Подготовка корпуса к пуску продолжилась.
А что же Учитель? Он по-прежнему с упорством локомотива продолжает путь к организации самостоятельного научно-исследовательского института. И на это у него есть веские аргументы. Я их уже не раз называл, поэтому телеграфно: высочайшие уровень, комплексность и широта экспериментально и клинически исследуемых проблем; поток нарабатываемой и публикуемой в печати научной информации филиала, порою превышающий в количественном и качественном отношении таковой у некоторых НИИТО страны; подготовленные кадры как рядового состава, так и «топ-менеджмента» научной работы. Рамки организационной формы работы в виде филиала очевидно сдерживают научно-технический потенциал коллектива и ограничивают перспективы дальнейшего развития.
Учащаются поездки шефа в Москву и Ленинград. ЦК КПСС, Министерство здравоохранения СССР и РСФСР, Минмедпром, Минтруда, Минфин, Совмин обоих уровней, Ленинградский НИИТО, Комитет по науке и технике - вот отнюдь не полный список учреждений, которые ему приходится посещать. А там, как вы помните, далеко не все ждут его с распростертыми объятиями. В большинстве комитетов и ведомств нужно доказывать, доказывать и еще раз доказывать свою позицию. Вроде бы есть понимание высших уровней власти, вроде бы никто официально не возражает, но «под ковром»....Во многих поездках шефа участвуем я и другие сотрудники. Мы выполняем те или иные его поручения, проводим технические встречи, даем пояснительную информацию. В одной из таких поездок в нашем номере, предварительно позвонив, появился известный в стране ортопед, один из тех самых ЦИТОвских «друзей». У него оказался к шефу довольно деликатный разговор, свидетелем которого я стал. К тому времени Илизаров посвящал меня во многие свои «святая святых», доверяя в большей части профессиональных вопросов.
Чтобы не выглядеть негостеприимными, мы быстро организовали импровизированный фуршет из фруктов, колбасы для завтрака и хорошего коньяка.. Принес с собою коньяк и наш московский гость. Из первых его фраз стало ясно, что цель визита парламентерская. В то время в Комитете по Ленинским и Государственным премиям шел прием документов на соискание Государственной премии. В области науки и техники на премию была выдвинута работа группы ученых-ортопедов по новаторским методам лечения патологии костей. Костяк группы составили первые лица ЦИТО, а в качестве новшества фигурировала ультразвуковая резка и сварка костей. Одно время вокруг этой «суперпередовой» технологии было немало шума в специальной и еще больше - в периодической печати, однако что-то в ней было недоработано (или, может быть, приукрашены заявленные результаты), и на практике она, что называется, «не шла». И сегодня, кстати, не идет. Понимая некую «притянутость» клинической эффективности выдвигаемой идеи и желая придать большую весомость коллективной заявке, группа соискателей предлагала Гавриилу Абрамовичу войти в свой состав. Это, без сомнения, существенно, если не принципиально повысило бы ее шансы на получение премии.
К концу разговора, который я передаю сжато, а на самом деле длившегося несколько часов, были опустошены имевшиеся коньячные емкости. Однако в связи с высокой внутренней энергией переговоров никто не был даже едва заметно пьян. Задумавшись буквально на мгновение над сделанным предложением, Илизаров ответил, что очень признателен за выказанное доверие, однако участвовать в этом мероприятии не будет. - Насколько я понял, у вас и так достаточно оснований претендовать на премию. Предлагайте, если есть что предложить. А я буду работать в избранном направлении, - такими словами закончил он свою речь. В ответ москвич не без раздражения заметил, что Гавриил Абрамович еще не раз пожалеет об этом отказе и что другой такой случай ему вряд ли представится. - А это мы посмотрим, Константин Михайлович, - с улыбкой ответил Илизаров. - Ну, тогда продолжай пахать, Гавриил, - попрощался гость.
Уже умудренному некоторым опытом научно-политической борьбы, мне тем не менее было не понятно, почему же шеф отказался от такого очевидно привлекательного предложения. В то время еще директор филиала и не профессор даже, он сознательно, на мой взгляд, упускал реальную возможность повысить свой статус. Я спросил его об этом. Он ответил, что не желает иметь с этими людьми ничего общего в науке и верит, что достойную оценку своего труда он еще получит. И, как известно, через несколько лет такую оценку он получил, став лауреатом Ленинской, самой высокой государственной премии советских времен, о чем я позже еще скажу несколько слов. Почему он был так уверен? Потому, очевидно, что это был Илизаров, и его вера в правоту идеи и своего дела была по-хорошему фанатичной и непоколебимой.
Несмотря на многочисленные поездки и встречи, вопрос с реформированием ленинградского филиала в самостоятельный курганский институт буксовал. Если быть объективным, то следует признать некоторую избыточность притязаний шефа на сроки решения этого вопроса. Он слишком спешил, слишком скоро хотел увидеть свое детище в окончательном виде. Тем, кто изнутри знал всю подоплеку развития событий, причины этой его спешки были ясны и очевидны. К тому моменту шел уже девятнадцатый год применения аппарата, а значит, и существования метода. Гавриил Абрамович с первого дня был убежден в необходимости скорейшего и повсеместного внедрения своего детища. И вот уже девятнадцать лет надежд и ожиданий, девятнадцать лет непрекращающихся «боев», доказательств, объяснений, убеждений и опровержений. Но чиновник, клерк, перекладывающий тысячи бумаг, не может вникнуть в суть каждого из рассматриваемых дел и понять связанные с ним эмоции людей. Бюрократический механизм очень тяжел на подъем. А когда предстоит столь крупное решение, когда в нем задействовано столько инстанций, только наличие «твердой руки» из высших эшелонов власти может стать залогом скорейшей реализации поставленной задачи.
Примерно так, думается, рассуждал Гавриил Абрамович в ту пору. И взялся осуществить очень непростой, но, пожалуй, наиболее результативный стратегический ход в достижении своей цели. По различным каналам он инициировал встречу с членом Политбюро ЦК КПСС Александром Николаевичем Шелепиным. Тем, кто помнит социалистическое время, не стоит пояснять, что представляло собою Политбюро и сколь влиятельны были его члены. Для остальных скажу, что это были советские «небожители», поскольку именно Политбюро, а не декларативный Верховный Совет СССР и даже не лично Генеральный секретарь ЦК КПСС реально правило страной. В его состав входило 15 наиболее авторитетных фигур ЦК, в том числе Генсек. Каждый из них курировал тот или иной сектор или отрасль жизни страны. Критически важные внешне- и внутриполитические вопросы решались коллегиально на заседаниях. Вопросы меньшей значимости каждый из его членов решал в масштабе своей «вотчины» от имени Политбюро. Его слово в таких случаях было окончательным, подлежащим беспрекословному исполнению. Мнение члена Политбюро по тому или иному вопросу, высказанное в пределах его компетенции, не имел права двояко трактовать даже профильный министр СССР. Таков был неписаный, но непреложный порядок. Этим и решил воспользоваться шеф для ускорения решения вопроса по институту.
Подготовку столь сановной встречи он провел по всем возможным для себя каналам. Привел в действие все имеющиеся довольно обширные к тому времени связи. Главными «ходоками» в ЦК стали конечно же его именитые пациенты, близкие им или хорошо знакомые влиятельные личности. Очень большую роль в этом процессе сыграла упоминавшаяся председатель Комитета советских женщин Ирина Левченко. Эта влиятельная, очень порядочная и принципиальная женщина была лично знакома с Шелепиным, курировавшим тогда среди прочих вопросов и медицину. К тому же она была вхожа и в Совмин, и в аппарат ЦК КПСС и там провела тоже весьма ощутимую подготовку. Участвовали в этом подготовительном процессе и многие другие знакомые Гавриила Абрамовича, каждый внося свою лепту в приближение встречи. И вот, наконец, назначен день совещания у Шелепина.
Доклад для совещания к этому сроку был уже практически готов. В столицу с Гавриилом Абрамовичем полетели Василий Ледяев и я. Уже будучи в Москве мы решили, что на такое высокое собрание шефу необходимо приобрести особенно приличный и подобающий случаю костюм. С этим вопросом он обратился в спецотдел ГУМа. О походе туда скажу отдельно, так как и эта история с костюмом не лишена доли иронии.
Заседание состоялось в конференц-зале главного корпуса ВЦСПС, одного из секторов общественной жизни страны, также подшефного Шелепину. На заседании присутствовали руководители и представители самых различных инстанций, имеющих отношение к рассматриваемой проблеме. Здесь были директор Ленинградского НИИТО, замдиректора ЦИТО по клинической работе (директор, главный, кстати, из «московских друзей», прознав о совещании, «оказался» на больничном с сердечным приступом), первый замминистра медицинской промышленности СССР, министр здравоохранения РСФСР и замминистра здравоохранения СССР, замредактора журнала «Ортопедия, травматология и протезирование» (редактор, академик Корж тоже «внезапно» заболел), редактор «Медицинской газеты» и журналисты нескольких центральных газет. В президиуме сидел один Шелепин. Невысокого роста, простоватой внешности, подвижный и очень рассудительный, он ничем не напоминал вельможу и партийного бонзу. Однако по ходу заседания я хорошо убедился в силе его влиятельности.
Поприветствовав и представив большинство собравшихся, он озвучил главную цель совещания - рассмотрение вопроса о целесообразности организации на базе филиала ЛНИИТО в Кургане самостоятельного научно-исследовательского института травматологии и ортопедии. Затем предоставил слово Гавриилу Абрамовичу. Тот сделал 20-минутное сообщение. Затем Шелепин стал персонально поднимать с мест чиновников и иных участников собрания и задавать им вопросы. Судя по вопросам, а также по его репликам и комментариям, всем вскоре стало очевидно, что он прекрасно осведомлен об основных деталях рассматриваемой проблемы и главное, что решение по ней, вероятнее всего, уже есть. Но до этого он, видимо, хотел еще выяснить отношение к проблеме приглашенных чиновников и высказать по этому поводу свое мнение.
В частности, подняв заместителя министра Минмедпрома, стал выяснять, почему до сих пор аппарат Илизарова не выпускается на предприятиях профильного министерства. При этом он высказал предположение, что таким путем можно без труда обеспечить растущие потребности отечественных хирургов и к тому же серьезно пополнить валютные запасы отрасли, продавая аппарат за рубеж. Тот в ответ сослался на специфику марки стали, необходимой для аппарата, что ее-де очень трудно найти в необходимых количествах. На что Шелепин заметил, что накануне поинтересовался в Министерстве тяжелой промышленности и металлургии объемами производства требуемой марки стали и выяснил, что отечественная металлургическая промышленность производит ее сотнями тысяч тонн в год. Чиновник Минмедпрома не нашелся что ответить и, обескураженный, сел на место.
Затем Александр Николаевич обратился к замредактора нашего профессионального журнала, с неудовольствием отметив отсутствие «вельможи редактора». Спросил, почему так долго не публикуются статьи сотрудников Курганского филиала, нет ли в этом какой-то предвзятости редакции. Отвечавший сослался на очень большой редакционный портфель и ограниченные технические возможности издательства. В ответ Шелепин посоветовал редакции своевременно обращаться в ответственные за развитие специальной периодической печати ведомства, а не ограничивать своей пассивностью прогресс отечественной науки. И рекомендовал непременно передать эти слова редактору журнала лично.
Затем поинтересовался у директора ЛНИИИТО профессора Балакиной ее видением перспектив создания в Кургане института и его полезности для здравоохранения республики и страны в целом. Услышав более чем положительный прогноз, он поинтересовался, почему же тогда головной институт и его руководство так долго бездействовали в продвижении метода Илизарова в повсеместную практику работы. И подчеркнул, что после этой встречи положение дел должно коренным образом измениться.
И так он опросил и дал свои рекомендации и резюме практически всем приглашенным. Я впервые присутствовал тогда на совещании такого уровня и хорошо запомнил, какое впечатление произвела на меня властность этого человека. При внешней простоте он совершенно спокойно, не повышая голос ни на полтона, расставлял точки над «i» в действиях министров и других высокопоставленных чиновников, а те молча принимали это, смущаясь и не пытаясь возражать.
В перерыве он пригласил Гавриила Абрамовича и меня к себе в кабинет, угостил нас чаем. Поинтересовавшись, курим ли мы, предложил закурить и вынул из кармана пиджака пачку... сигарет «Новость», недорогих, советского производства. Увидев мое откровенное удивление, он улыбнулся и, открыв ящик стола, полный различных импортных сигарет, предложил также их на выбор. Сам же закурил «Новость», сославшись на давнишнюю к ним привычку. При этом никакой позы или намека на превосходство я в его поведении не заметил.
После перерыва он зачитал подготовленную, очевидно, заранее резолюцию по рассматриваемому вопросу. В ней звучали слова о том, что по решению Политбюро ЦК КПСС в Кургане будет организован научно-исследовательский институт травматологии и ортопедии первой категории, для чего должна быть проведена соответствующая подготовительная работа на уровне заинтересованных министерств и ведомств. Срок исполнения решения - шесть месяцев. Под этот проект выделены колоссальные по тем временам средства - 18 миллионов рублей. Курировать реализацию проекта поручено лично министру здравоохранения РСФСР Трофимову. При возникновении каких-либо сложных вопросов Шелепин выразил готовность принять участие в их обсуждении, для чего Гавриилу Абрамовичу предоставлялась прямая связь с его секретариатом. Такого исхода заседания не ожидал даже сам Илизаров...
Для разрядки вернусь, как обещал, чуть назад, в день накануне описанного совещания. Гавриила Абрамовича по звонку из секретариата Шелепина пригласили в спецотдел Центрального универмага для приобретения достойного высокого собрания костюма. За покупкой мы пошли все вместе.
Какими-то коридорами универмага нас провели в просторную комнату, обставленную дорогой и удобной мебелью. Никакой одежды там не было, но вышедшая к нам заведующая спецотделом, поинтересовавшись целью визита и размером одежды шефа, отдала распоряжения сотрудникам принести имеющиеся варианты. И примерка с участием Илизарова в главной роли началась. Поначалу были вынесены два костюма импортного, естественно, производства. Померив их, ГАИ остался недоволен в одном случае цветом, в другом - ростом изделия. Следующие два костюма постигла та же участь, что-то в них его опять не устроило, включая в одном случае цвет подклада. При этом по ходу примерки Вася Ледяев для оценки качества материала брал брюки из каждого комплекта и сильно сжимал в кулаке низ одной из штанин. Затем отпускал и наблюдал полученный эффект - расправился материал или остались складки. Персонал смотрел на его действия, не скрывая недоумения.
Но примерка продолжалась. Один из нескольких вновь вынесенных костюмов приглянулся Илизарову. Примерив его, он попросил сделать то же самое сначала меня, чтобы оценить костюм на мужчине «примерно одинаковой с ним комплекции». Осмотрев критически «манекенщика», он сказал, что сидит костюм неплохо, но коротковат, в связи с чем попросил примерить костюм Василия Ледяева, так как тот хоть и был полнее шефа, зато одного с ним роста. - Да, рост подходящий. А нет ли у вас еще костюмов? - спросил он у завотделом. Та, уже заметно нервничая, извинившись тем не менее (выучка все-таки сказывалась), ответила, что костюмов его размера больше нет. - Жаль... Ну тогда давайте я еще раз сам померяю его, - совершенно серьезно сказал он. Вася Ледяев тем временем уже проверил качество материала и приглянувшегося костюма... В общем, не знаю, как персонал спецотдела все это выдержал, но, перебрав около десятка костюмов, один из них мы все-таки купили...
Итак, столь позитивного исхода встречи с Шелепиным не ожидал даже Гавриил Абрамович. И он и все мы вместе вновь были приятно обрадованы давно ожидавшимся решением. Еще раз отмечу хронологическую компрессию темпов развития службы. Если на организацию проблемной лаборатории Учителю потребовалось десять лет, на филиал ЛНИИТО - четыре года, то на создание самостоятельного института (причем первой категории) - только три. Масштаб задач возрастал, а их решение ускорялось во времени. Это было проявлением еще одного феномена личности Учителя. По мере роста и развития своего детища, глобализации встающих проблем и задач он прибавлял требовательности к себе и подчиненным, становился еще жестче в действиях и поступках. Неукоснительно и беспощадно пресекая в сотрудниках недобросовестность и саботаж в отношении к служебным обязанностям, он достигал таким образом нужного темпа и качества работы коллектива. С ним было трудно, иногда запредельно, но одновременно бесконечно и захватывающе интересно. Непередаваемые ощущения...
При столь интенсивных условиях труда шеф не забывал и о вполне прозаической стороне жизни своих подчиненных. Имеются в виду условия их быта и отдыха. Одним из первых среди руководителей лечебных учреждений Кургана он добился выделения служебных автобусов для сотрудников, большинство из которых проживали в городе, довольно далеко от поселка Рябково. Также первым, еще в бытность филиала, построил ведомственное жилье - многоквартирный пятиэтажный дом в поселке поблизости от клиники. «Топ-менеджменту» службы, то есть когорте первых он «выбивал» в облисполкоме улучшенное жилье. В дальнейшем, после организации института по его инициативе будут построены еще три ведомственных дома, где смогут проживать семьи большинства работников учреждения. Кстати, не забывал он и о «средствах передвижения» своих учеников. Первые только начавшие тогда производиться «Запорожцы - ЗАЗ 968М» ряд руководителей отделов института приобрели также благодаря ходатайству шефа.
Даже в мелких вопросах он не упускал случая чем-то нас порадовать. Однажды мы с Гавриилом Абрамовичем были на приеме у Председателя Совета Министров РСФСР Соломенцева по вопросам оснащения института дополнительно требовавшимся оборудованием. Обсудив проблему в целом и положительно решив главные ее аспекты, Соломенцев, заканчивая встречу, спросил Илизарова, есть ли у того еще какие-нибудь вопросы. - Да, есть, - ответил тот неожиданно и продолжил: - Сейчас в Москве проходит чемпионат мира по хоккею, а мой коллега Анатолий Григорьевич большой его любитель и болельщик. Не могли бы вы устроить ему билеты на пару матчей нашей сборной? Я немного опешил. Действительно, в то время меня и многих моих коллег живо интересовал хоккей, и на чемпионате мира, естественно, хотелось побывать каждому. Однако я и подумать не мог, что шеф со столь высокопоставленным чиновником будет говорить о совершенно не относящихся к делу мелочах. А он успевал думать и о них. Соломенцев, между прочим, тогда распорядился, чтобы мне выдали входной билет на дипломатическую трибуну.
После знаменательного совещания в ВЦСПС события изменили свою тональную окраску. Все стало двигаться более плавно и ритмично: и завершение строительства, и запуск первой очереди нового здания для филиала, и согласования между различными инстанциями, и принятие промежуточных решений, и выход необходимых постановлений. Еще бы, ведь резолюция Шелепина с решением об организации института и оказании необходимого содействия в этом вопросе была распространена во все соответствующие службы, учреждения и инстанции, И, наконец, через три или четыре месяца после совещания, в декабре 1971 года вышло Постановление Совмина РСФСР о преобразовании филиала ЛНИИТО в Курганский научно-исследовательский институт экспериментальной и клинической ортопедии и травматологии (КНИИЭКОТ). Директором был назначен доктор медицинских наук Г. А. Илизаров.
На формирование института были выделены весьма солидные средства. При этом большое внимание уделено созданию его материальной базы, подготовке научных кадров и разработке новых оригинальных методик лечения ортопедических и травматологических больных. Планировалась интенсификация клинико-экспериментальных и теоретических исследований, для чего предполагалось развертывание электронно-микроскопических, гисто- и биохимических, морфометрических, радиоизотопных и некоторых других лабораторий. Намечено и затем осуществлено строительство морфологического корпуса для этих служб, а также двух вивариев на 150 собак. Вскоре после организации института была введена в эксплуатацию вторая очередь клинического корпуса, в результате вместимость стационара достигла почти 300 коек. Институт стал тогда одним из крупнейших в стране.
Тут бы шефу немного расслабиться самому и дать передохнуть своим замам и коллективу в целом... Куда там. Работа продолжала оставаться очень и очень напряженной. Возросли оперативные нагрузки на ведущих хирургов, увеличилось число консультируемых больных, нисколько не снижался темп исследовательской работы. Напротив, преобразования в связи с переходом учреждения на новую организационную ступень - укрепление и дооснащение экспериментального отдела, наращивание коечного фонда и профилей стационаров, усиление штатов - при сохраняющейся высокой требовательности руководства к работе обусловили существенный рост научно-теоретической продукции. Начиная с 1970 года ежегодно стали выходить сначала по одной-две кандидатские работы в год, а с 1976 года - по пять-семь и более. Институт превращался постепенно в настоящую кузницу ученых.
Наряду с диссертационными исследованиями сотрудниками выпускались многочисленные методические рекомендации по проведению вновь и вновь разрабатываемых методик. Количество последних росло как снежный ком, демонстрируя широчайшие лечебные возможности метода. Применение аппарата распространялось на все новые анатомические области и все новые виды травм и заболеваний опорно-двигательной системы. Пропорционально росло количество изобретений. В последующем шеф впервые среди медиков будет удостоен звания «Заслуженный изобретатель СССР»."
Источник: Анатолий Григорьевич Каплунов, НЕИЗВЕСТНЫЙ ИЛИЗАРОВ: ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ
Хотя пока делали его операции только в Свердловском институте, но настойчивый энтузиаст Илизаров добился, чтобы к нему посылали врачей, которых он обучит своему методу. Вообще обучение у провинциального доктора без звания и без научной степени было делом неслыханным - для это существовали институты и кафедры. Но я помнил, как шесть лет назад Илизаров приехал к нам в Боткинскую не с целью усовершенствоваться, а с целью усовершенствовать нас в своем методе. Он был уверен в своей правоте, и было ясно, что сумел кое-чего добиться, обойдя препятствия, которые ставил ему Волков.
Перед отъездом со мной отдельно разговаривали заместитель директора Аркадий Казьмин и секретарь партийной организации Отар Гудушаури. Оба были противники Илизарова: Казьмин - довольно туповатый консерватор, противник всего нового, а грузин Гудушаури, хотя и неплохой человек, сам изобрел аппарат для лечения и поэтому не хотел, чтобы у нас применяли илизаровский. Каждый из них дал мне такую суровую инструкцию, что я даже удивился: «Илизаров - жулик: он все врет, никакого нового метода он не придумал. Пора вывести его на чистую воду. Он доказывает, что его аппарат лучше и что он может удлинять кости. Ты ему не верь, не поддавайся его влиянию, сам осматривай всех его больных, проверяй рентгеновские снимки, измеряй сантиметровой лентой и записывай. И привези нам эти данные».
Илизаров заведовал хирургическим отделением Курганского госпиталя для инвалидов Отечественной войны - в старинном двухэтажном доме с печным отоплением. После войны было так много калек, что для них создали специальную сеть больниц и назвали их по-военному - госпитали. В отделении на сорок кроватей лежало восемьдесят больных, но большинство пострадали не на войне, а смогли попасть на лечение, как мой сосед в самолете. Все, как и он, со старыми несросшимися переломами разных костей, у многих остеомиелит - гнойное воспаление кости. Теснота в палатах ужасная, между кроватями еле пройдешь, запах спертый - стены пропахли гноем и карболкой. Всех этих людей он лечил одним методом: делал им операцию и накладывал свой аппарат со спицами, просверленными через кость. После этого аппарат можно было растягивать или сжимать поворотом специальных гаек. Эти манипуляции аппаратом создавали растяжение или сдавливание кости и этим вызывали ее сращение и даже удлинение, если необходимо.
Ничего подобного я нигде не видел. За шесть лет он очень упростил аппарат, сделал его более компактным и более эффективным. Но качество изготовления аппаратов было низкое. Медицинская промышленность производить их отказывалась, поэтому все делали частным образом его благодарные больные на местном заводе для… автобусных кузовов. Но автобус и хирургический аппарат - вещи довольно разные. При мне приходили инженеры и техники, приносили выточенные болты, гайки и другие детали, обсуждали новые чертежи. Но их продукция годилась больше для автобусов, чем для хирургии.
Илизаров приходил в госпиталь до зари, а уходил уже к полуночи. Я включился с ним в этот ритм: и интересно, и я хотел показать свою заинтересованность. Каждый день я осматривал с ним десятки больных, ассистировал ему по несколько часов, выхаживал тяжелых больных. Оперировал Илизаров блестяще: он делал остеотомию (рассечение) кости за двадцать минут (у наших профессоров уходило на это два-три часа). Пока мы делали операцию, санитарка вносила в предоперационную охапку дров и затапливала печь. В таких условиях только быстрота его техники спасала больных от инфекции. Мало-помалу Илизаров стал более разговорчив со мной: - Вот ведь, мать их за ногу, обком и облисполком заваливают меня блатными больными - прими да прими. Теперь у меня три очереди: инвалиды войны со всего Союза, обкомовские и люди, которые приехали сами по себе. Едут отовсюду, а как им откажешь? Приехавшие и выписанные больные расселялись по всему городу, снимали комнаты и углы и приходили на осмотры два раза в неделю для продолжения лечения. По всему городу они ездили на автобусах и ходили с костылями - Курган был городом Илизарова.
Я делал то, что мне сказали делать мои начальники, - измерял сантиметровой лентой величину удлинения аппаратами. И сразу убедился, что своим методом Илизаров удлинял кости на десять, пятнадцать и даже больше сантиметров. Это нигде не было описано во всей мировой литературе - Илизаров первым в мире умел делать удлинение костей, при этом формировалась новая полноценная костная ткань. ...я фотографировал то, что видел. Но снимки были нечеткие из-за теней. Тогда я стал зарисовывать положение аппарата и этапы манипулирования им. Набралось около сорока схематических зарисовок. Поздно вечером в своей комнате в гостинице я приводил в порядок рисунки и записи дня и все больше понимал, что один этот человек - доктор Илизаров, без научной степени и звания, делал больше, чем весь наш институт. Его работа была новой, прогрессивной и перспективной - как раз то, чего не хватало нам.Я поражался и его достижениям, и тому, что он работал совершенно изолированно, без какой-либо поддержки.
...что могло заставить Волкова изменить свое отношение к Илизарову? Об этом мне и Вене рассказали по большому секрету секретарши ученого совета Тамара и Ирина. В день той перемены они заменяли постоянную секретаршу Волкова и соединяли его разговоры по телефону. Как это часто бывает, секретарши не любили своего начальника - за то, что он бывал высокомерен, а еще за то, что много зарабатывал (социальное расслоение так называемого «бесклассового» советского общества). Один из телефонных звонков в тот день был особый: - Министр здравоохранения Петровский хочет разговаривать с профессором Волковым. Секретарши соединили его, но не положили свою трубку, а из любопытства стали подслушивать. Министр сказал: - Мне только что звонил член Политбюро Шелепин и спрашивал про операции какого-то доктора Илизарова в Кургане. Он хотел знать, делают ли его операции в Москве. Что вы знаете об Илизарове и делают ли у вас в институте его операции?
Секретарши говорили, что голос Волкова мгновенно осел. Еще бы! Если заинтересованы член Политбюро и министр здравоохранения, он, как директор Центрального института, не имел права ответить, что операции в институте не делают - это навлекло бы такой гнев, который мог разрушить его карьеру. Он угодливо сказал министру: - Да, Борис Васильевич, конечно, конечно, я прекрасно знаю метод Илизарова, и мы делаем его операции в ЦИТО. Тамара с Ириной, посмеиваясь, с сарказмом рассказывали наперебой: - Когда Волков положил трубку, он выскочил из кабинета бледный, как полотно, взгляд беспокойный - куда девалась его всегдашняя величавость. Он куда-то помчался, ну прямо будто наделал в штаны. Мы его таким напуганным даже представить себе не могли.
Волков помчался к Каплану. Он испугался, что наврал министру, и если пришлют для проверки комиссию из министерства, то он обязан показать, что не соврал. Он должен был сделать потемкинскую деревню из аппаратов Илизарова - иначе головы ему не сносить. Поэтому он и был возбужден, придя ко мне в поликлинику. Но хитрый дипломат, он даже и тогда передо мной сделал вид, что это не его, а моя вина, что в институте не делали операций Илизарова...." источник: Владимир Голяховский Путь хирурга. Полвека в СССР
"...Тогда же, в 1970 году началось наконец строительство нового корпуса института, а точнее, комплекса корпусов - клинического, экспериментально-лабораторного, вивария, котельной, пищеблока и других подсобных служб. Опишу ряд моментов, связанных с их строительством. Комплекс был заложен в поселке Рябково, недалеко от второй горбольницы. Строительство его началось и велось, как я говорил, ударными темпами. Стройка была объявлена комсомольской, что означало участие в ней коллективов молодежи из различных организаций города, включая, естественно, и наш филиал. Мне довелось несколько раз «авралить» на этом объекте. И делал я это, признаюсь честно, с внутренним подъемом и воодушевлением, как, вероятно, и большинство моих коллег. С этими комсомольскими субботниками связан один достаточно комичный эпизод.
Как раз в ту пору у нас лечился Д. Д. Шостакович. В этой связи в Курган приехал Ростропович, привезя с собою музыкантов Свердловской филармонии. В ходе визита маэстро решил приобщить их к общестроительному пафосу. Гавриил Абрамович, узнав об этом, организовал после выступления импровизированный субботник с гастролерами и прессой в первых рядах. Шеф стал показывать гостям строящуюся коробку здания. А дело было поздней осенью, когда в северном Кургане смеркается довольно рано. Тем не менее в сумерках Илизаров шустро вел их по будущим операционным, перевязочным, лабораториям... Экскурсия во главе с Ростроповичем еле за ним поспевала. И вдруг, переходя к очередному помещению под одну из предполагаемых и «безумно интересных» для гостей служб, сам «экскурсовод» куда-то исчез. Словно провалился, так это внезапно произошло. В поисках его гости замешкались - ведь здание было еще далеко не завершено, некоторых стен, лестничных пролетов и перекрытий недоставало. Но вскоре все услышали знакомый голос за спинами. Обернувшись, увидели Илизарова, перепачканного в какой-то рыжей пыли, идущим по лестнице с нижнего этажа. На недоуменный вопрос, как он там оказался, тот ответил, что второпях не увидел отсутствия фрагмента пола на своем пути и упал на этаж ниже! По счастливому стечению обстоятельств он угодил в большую кучу керамзита, насыпанную под проемом перекрытия, и даже не ушибся. Только испачкался изрядно. И тут же, как ни в чем не бывало, предложил продолжить осмотр.
Однако шеф и до и после этого инцидента был не только активным участником субботников, но и пристально курировал стройку в целом. Насколько же радел за свое дело и откуда брал неисчерпаемую энергию этот тогда уже немолодой человек? Но именно таким он и был. Успевал везде. Хватку имел, по определению одного из минздравовских чиновников, «бульдожью». Он жил и «горел» своим детищем.
И вот здание практически готово, в нем идут последние ремонтно-монтажные работы и начато оснащение медицинским оборудованием. Еженедельно проводятся совместные с администрацией города и строителями планерки, на которых рассматривается ход работ. Гавриил Абрамович принимает в них самое активное участие. Настолько активное, что остальные участвующие стороны зачастую стонут. Он постоянно находит на стройке недоделки и огрехи, которые, по его мнению, в обязательном и срочном порядке надлежит исправить и устранить. Ему не нравятся отделочные материалы, сантехника, он настаивает на изменении колера помещений и т. д. и т. п. На одной из выездных планерок с участием предгорисполкома Махнева шеф, распалившись и «заведя» всех остальных, почти бегом перемещается по этажам и помещениям корпуса, показывая и доказывая свои претензии. Комиссия еле успевает за ним и почти не в состоянии ему противоречить. Наконец, поднявшись на последний, четвертый этаж и дождавшись остальных, он говорит о том, что еще очень много недоделок осталось на чердаке, и предлагает всем забраться туда. Сам он, естественно, уже несколько раз успел там побывать и говорит вовсе не понаслышке.
Махнев, отказываясь лезть на чердак, резонно и вполне логично возражает, что для решения вопроса достаточно отправить туда прораба стройки с начальником участка. Пусть разберутся и устранят недостатки. Тут Илизаров взрывается: - Я, значит, заслуженный врач РСФСР, доктор медицинских наук, известный в стране ученый, могу себе позволить забраться на чердак, чтобы проконтролировать ваших строителей, а вы, видите ли, не в состоянии сделать то же самое?! Махнев сначала в сердцах пытается убедить его в неправоте. Ну действительно, с какой бы стати предгорисполкома лазил по всем строящимся в городе чердакам? Затем, видя неэффективность доводов, он вдруг обращается к прорабу и говорит: - А вас я попрошу принести мне дощечку и веревку. На веревке я повешусь в проеме этого чердака, а на дощечке предварительно напишу: «В моей смерти прошу винить заслуженного врача РСФСР, доктора медицинских наук, известного в стране ученого...» От неожиданности все рассмеялись. Обстановка разрядилась, комиссия уехала, отдав необходимые ц. у. Подготовка корпуса к пуску продолжилась.
А что же Учитель? Он по-прежнему с упорством локомотива продолжает путь к организации самостоятельного научно-исследовательского института. И на это у него есть веские аргументы. Я их уже не раз называл, поэтому телеграфно: высочайшие уровень, комплексность и широта экспериментально и клинически исследуемых проблем; поток нарабатываемой и публикуемой в печати научной информации филиала, порою превышающий в количественном и качественном отношении таковой у некоторых НИИТО страны; подготовленные кадры как рядового состава, так и «топ-менеджмента» научной работы. Рамки организационной формы работы в виде филиала очевидно сдерживают научно-технический потенциал коллектива и ограничивают перспективы дальнейшего развития.
Учащаются поездки шефа в Москву и Ленинград. ЦК КПСС, Министерство здравоохранения СССР и РСФСР, Минмедпром, Минтруда, Минфин, Совмин обоих уровней, Ленинградский НИИТО, Комитет по науке и технике - вот отнюдь не полный список учреждений, которые ему приходится посещать. А там, как вы помните, далеко не все ждут его с распростертыми объятиями. В большинстве комитетов и ведомств нужно доказывать, доказывать и еще раз доказывать свою позицию. Вроде бы есть понимание высших уровней власти, вроде бы никто официально не возражает, но «под ковром»....Во многих поездках шефа участвуем я и другие сотрудники. Мы выполняем те или иные его поручения, проводим технические встречи, даем пояснительную информацию. В одной из таких поездок в нашем номере, предварительно позвонив, появился известный в стране ортопед, один из тех самых ЦИТОвских «друзей». У него оказался к шефу довольно деликатный разговор, свидетелем которого я стал. К тому времени Илизаров посвящал меня во многие свои «святая святых», доверяя в большей части профессиональных вопросов.
Чтобы не выглядеть негостеприимными, мы быстро организовали импровизированный фуршет из фруктов, колбасы для завтрака и хорошего коньяка.. Принес с собою коньяк и наш московский гость. Из первых его фраз стало ясно, что цель визита парламентерская. В то время в Комитете по Ленинским и Государственным премиям шел прием документов на соискание Государственной премии. В области науки и техники на премию была выдвинута работа группы ученых-ортопедов по новаторским методам лечения патологии костей. Костяк группы составили первые лица ЦИТО, а в качестве новшества фигурировала ультразвуковая резка и сварка костей. Одно время вокруг этой «суперпередовой» технологии было немало шума в специальной и еще больше - в периодической печати, однако что-то в ней было недоработано (или, может быть, приукрашены заявленные результаты), и на практике она, что называется, «не шла». И сегодня, кстати, не идет. Понимая некую «притянутость» клинической эффективности выдвигаемой идеи и желая придать большую весомость коллективной заявке, группа соискателей предлагала Гавриилу Абрамовичу войти в свой состав. Это, без сомнения, существенно, если не принципиально повысило бы ее шансы на получение премии.
К концу разговора, который я передаю сжато, а на самом деле длившегося несколько часов, были опустошены имевшиеся коньячные емкости. Однако в связи с высокой внутренней энергией переговоров никто не был даже едва заметно пьян. Задумавшись буквально на мгновение над сделанным предложением, Илизаров ответил, что очень признателен за выказанное доверие, однако участвовать в этом мероприятии не будет. - Насколько я понял, у вас и так достаточно оснований претендовать на премию. Предлагайте, если есть что предложить. А я буду работать в избранном направлении, - такими словами закончил он свою речь. В ответ москвич не без раздражения заметил, что Гавриил Абрамович еще не раз пожалеет об этом отказе и что другой такой случай ему вряд ли представится. - А это мы посмотрим, Константин Михайлович, - с улыбкой ответил Илизаров. - Ну, тогда продолжай пахать, Гавриил, - попрощался гость.
Уже умудренному некоторым опытом научно-политической борьбы, мне тем не менее было не понятно, почему же шеф отказался от такого очевидно привлекательного предложения. В то время еще директор филиала и не профессор даже, он сознательно, на мой взгляд, упускал реальную возможность повысить свой статус. Я спросил его об этом. Он ответил, что не желает иметь с этими людьми ничего общего в науке и верит, что достойную оценку своего труда он еще получит. И, как известно, через несколько лет такую оценку он получил, став лауреатом Ленинской, самой высокой государственной премии советских времен, о чем я позже еще скажу несколько слов. Почему он был так уверен? Потому, очевидно, что это был Илизаров, и его вера в правоту идеи и своего дела была по-хорошему фанатичной и непоколебимой.
Несмотря на многочисленные поездки и встречи, вопрос с реформированием ленинградского филиала в самостоятельный курганский институт буксовал. Если быть объективным, то следует признать некоторую избыточность притязаний шефа на сроки решения этого вопроса. Он слишком спешил, слишком скоро хотел увидеть свое детище в окончательном виде. Тем, кто изнутри знал всю подоплеку развития событий, причины этой его спешки были ясны и очевидны. К тому моменту шел уже девятнадцатый год применения аппарата, а значит, и существования метода. Гавриил Абрамович с первого дня был убежден в необходимости скорейшего и повсеместного внедрения своего детища. И вот уже девятнадцать лет надежд и ожиданий, девятнадцать лет непрекращающихся «боев», доказательств, объяснений, убеждений и опровержений. Но чиновник, клерк, перекладывающий тысячи бумаг, не может вникнуть в суть каждого из рассматриваемых дел и понять связанные с ним эмоции людей. Бюрократический механизм очень тяжел на подъем. А когда предстоит столь крупное решение, когда в нем задействовано столько инстанций, только наличие «твердой руки» из высших эшелонов власти может стать залогом скорейшей реализации поставленной задачи.
Примерно так, думается, рассуждал Гавриил Абрамович в ту пору. И взялся осуществить очень непростой, но, пожалуй, наиболее результативный стратегический ход в достижении своей цели. По различным каналам он инициировал встречу с членом Политбюро ЦК КПСС Александром Николаевичем Шелепиным. Тем, кто помнит социалистическое время, не стоит пояснять, что представляло собою Политбюро и сколь влиятельны были его члены. Для остальных скажу, что это были советские «небожители», поскольку именно Политбюро, а не декларативный Верховный Совет СССР и даже не лично Генеральный секретарь ЦК КПСС реально правило страной. В его состав входило 15 наиболее авторитетных фигур ЦК, в том числе Генсек. Каждый из них курировал тот или иной сектор или отрасль жизни страны. Критически важные внешне- и внутриполитические вопросы решались коллегиально на заседаниях. Вопросы меньшей значимости каждый из его членов решал в масштабе своей «вотчины» от имени Политбюро. Его слово в таких случаях было окончательным, подлежащим беспрекословному исполнению. Мнение члена Политбюро по тому или иному вопросу, высказанное в пределах его компетенции, не имел права двояко трактовать даже профильный министр СССР. Таков был неписаный, но непреложный порядок. Этим и решил воспользоваться шеф для ускорения решения вопроса по институту.
Подготовку столь сановной встречи он провел по всем возможным для себя каналам. Привел в действие все имеющиеся довольно обширные к тому времени связи. Главными «ходоками» в ЦК стали конечно же его именитые пациенты, близкие им или хорошо знакомые влиятельные личности. Очень большую роль в этом процессе сыграла упоминавшаяся председатель Комитета советских женщин Ирина Левченко. Эта влиятельная, очень порядочная и принципиальная женщина была лично знакома с Шелепиным, курировавшим тогда среди прочих вопросов и медицину. К тому же она была вхожа и в Совмин, и в аппарат ЦК КПСС и там провела тоже весьма ощутимую подготовку. Участвовали в этом подготовительном процессе и многие другие знакомые Гавриила Абрамовича, каждый внося свою лепту в приближение встречи. И вот, наконец, назначен день совещания у Шелепина.
Доклад для совещания к этому сроку был уже практически готов. В столицу с Гавриилом Абрамовичем полетели Василий Ледяев и я. Уже будучи в Москве мы решили, что на такое высокое собрание шефу необходимо приобрести особенно приличный и подобающий случаю костюм. С этим вопросом он обратился в спецотдел ГУМа. О походе туда скажу отдельно, так как и эта история с костюмом не лишена доли иронии.
Заседание состоялось в конференц-зале главного корпуса ВЦСПС, одного из секторов общественной жизни страны, также подшефного Шелепину. На заседании присутствовали руководители и представители самых различных инстанций, имеющих отношение к рассматриваемой проблеме. Здесь были директор Ленинградского НИИТО, замдиректора ЦИТО по клинической работе (директор, главный, кстати, из «московских друзей», прознав о совещании, «оказался» на больничном с сердечным приступом), первый замминистра медицинской промышленности СССР, министр здравоохранения РСФСР и замминистра здравоохранения СССР, замредактора журнала «Ортопедия, травматология и протезирование» (редактор, академик Корж тоже «внезапно» заболел), редактор «Медицинской газеты» и журналисты нескольких центральных газет. В президиуме сидел один Шелепин. Невысокого роста, простоватой внешности, подвижный и очень рассудительный, он ничем не напоминал вельможу и партийного бонзу. Однако по ходу заседания я хорошо убедился в силе его влиятельности.
Поприветствовав и представив большинство собравшихся, он озвучил главную цель совещания - рассмотрение вопроса о целесообразности организации на базе филиала ЛНИИТО в Кургане самостоятельного научно-исследовательского института травматологии и ортопедии. Затем предоставил слово Гавриилу Абрамовичу. Тот сделал 20-минутное сообщение. Затем Шелепин стал персонально поднимать с мест чиновников и иных участников собрания и задавать им вопросы. Судя по вопросам, а также по его репликам и комментариям, всем вскоре стало очевидно, что он прекрасно осведомлен об основных деталях рассматриваемой проблемы и главное, что решение по ней, вероятнее всего, уже есть. Но до этого он, видимо, хотел еще выяснить отношение к проблеме приглашенных чиновников и высказать по этому поводу свое мнение.
В частности, подняв заместителя министра Минмедпрома, стал выяснять, почему до сих пор аппарат Илизарова не выпускается на предприятиях профильного министерства. При этом он высказал предположение, что таким путем можно без труда обеспечить растущие потребности отечественных хирургов и к тому же серьезно пополнить валютные запасы отрасли, продавая аппарат за рубеж. Тот в ответ сослался на специфику марки стали, необходимой для аппарата, что ее-де очень трудно найти в необходимых количествах. На что Шелепин заметил, что накануне поинтересовался в Министерстве тяжелой промышленности и металлургии объемами производства требуемой марки стали и выяснил, что отечественная металлургическая промышленность производит ее сотнями тысяч тонн в год. Чиновник Минмедпрома не нашелся что ответить и, обескураженный, сел на место.
Затем Александр Николаевич обратился к замредактора нашего профессионального журнала, с неудовольствием отметив отсутствие «вельможи редактора». Спросил, почему так долго не публикуются статьи сотрудников Курганского филиала, нет ли в этом какой-то предвзятости редакции. Отвечавший сослался на очень большой редакционный портфель и ограниченные технические возможности издательства. В ответ Шелепин посоветовал редакции своевременно обращаться в ответственные за развитие специальной периодической печати ведомства, а не ограничивать своей пассивностью прогресс отечественной науки. И рекомендовал непременно передать эти слова редактору журнала лично.
Затем поинтересовался у директора ЛНИИИТО профессора Балакиной ее видением перспектив создания в Кургане института и его полезности для здравоохранения республики и страны в целом. Услышав более чем положительный прогноз, он поинтересовался, почему же тогда головной институт и его руководство так долго бездействовали в продвижении метода Илизарова в повсеместную практику работы. И подчеркнул, что после этой встречи положение дел должно коренным образом измениться.
И так он опросил и дал свои рекомендации и резюме практически всем приглашенным. Я впервые присутствовал тогда на совещании такого уровня и хорошо запомнил, какое впечатление произвела на меня властность этого человека. При внешней простоте он совершенно спокойно, не повышая голос ни на полтона, расставлял точки над «i» в действиях министров и других высокопоставленных чиновников, а те молча принимали это, смущаясь и не пытаясь возражать.
В перерыве он пригласил Гавриила Абрамовича и меня к себе в кабинет, угостил нас чаем. Поинтересовавшись, курим ли мы, предложил закурить и вынул из кармана пиджака пачку... сигарет «Новость», недорогих, советского производства. Увидев мое откровенное удивление, он улыбнулся и, открыв ящик стола, полный различных импортных сигарет, предложил также их на выбор. Сам же закурил «Новость», сославшись на давнишнюю к ним привычку. При этом никакой позы или намека на превосходство я в его поведении не заметил.
После перерыва он зачитал подготовленную, очевидно, заранее резолюцию по рассматриваемому вопросу. В ней звучали слова о том, что по решению Политбюро ЦК КПСС в Кургане будет организован научно-исследовательский институт травматологии и ортопедии первой категории, для чего должна быть проведена соответствующая подготовительная работа на уровне заинтересованных министерств и ведомств. Срок исполнения решения - шесть месяцев. Под этот проект выделены колоссальные по тем временам средства - 18 миллионов рублей. Курировать реализацию проекта поручено лично министру здравоохранения РСФСР Трофимову. При возникновении каких-либо сложных вопросов Шелепин выразил готовность принять участие в их обсуждении, для чего Гавриилу Абрамовичу предоставлялась прямая связь с его секретариатом. Такого исхода заседания не ожидал даже сам Илизаров...
Для разрядки вернусь, как обещал, чуть назад, в день накануне описанного совещания. Гавриила Абрамовича по звонку из секретариата Шелепина пригласили в спецотдел Центрального универмага для приобретения достойного высокого собрания костюма. За покупкой мы пошли все вместе.
Какими-то коридорами универмага нас провели в просторную комнату, обставленную дорогой и удобной мебелью. Никакой одежды там не было, но вышедшая к нам заведующая спецотделом, поинтересовавшись целью визита и размером одежды шефа, отдала распоряжения сотрудникам принести имеющиеся варианты. И примерка с участием Илизарова в главной роли началась. Поначалу были вынесены два костюма импортного, естественно, производства. Померив их, ГАИ остался недоволен в одном случае цветом, в другом - ростом изделия. Следующие два костюма постигла та же участь, что-то в них его опять не устроило, включая в одном случае цвет подклада. При этом по ходу примерки Вася Ледяев для оценки качества материала брал брюки из каждого комплекта и сильно сжимал в кулаке низ одной из штанин. Затем отпускал и наблюдал полученный эффект - расправился материал или остались складки. Персонал смотрел на его действия, не скрывая недоумения.
Но примерка продолжалась. Один из нескольких вновь вынесенных костюмов приглянулся Илизарову. Примерив его, он попросил сделать то же самое сначала меня, чтобы оценить костюм на мужчине «примерно одинаковой с ним комплекции». Осмотрев критически «манекенщика», он сказал, что сидит костюм неплохо, но коротковат, в связи с чем попросил примерить костюм Василия Ледяева, так как тот хоть и был полнее шефа, зато одного с ним роста. - Да, рост подходящий. А нет ли у вас еще костюмов? - спросил он у завотделом. Та, уже заметно нервничая, извинившись тем не менее (выучка все-таки сказывалась), ответила, что костюмов его размера больше нет. - Жаль... Ну тогда давайте я еще раз сам померяю его, - совершенно серьезно сказал он. Вася Ледяев тем временем уже проверил качество материала и приглянувшегося костюма... В общем, не знаю, как персонал спецотдела все это выдержал, но, перебрав около десятка костюмов, один из них мы все-таки купили...
Итак, столь позитивного исхода встречи с Шелепиным не ожидал даже Гавриил Абрамович. И он и все мы вместе вновь были приятно обрадованы давно ожидавшимся решением. Еще раз отмечу хронологическую компрессию темпов развития службы. Если на организацию проблемной лаборатории Учителю потребовалось десять лет, на филиал ЛНИИТО - четыре года, то на создание самостоятельного института (причем первой категории) - только три. Масштаб задач возрастал, а их решение ускорялось во времени. Это было проявлением еще одного феномена личности Учителя. По мере роста и развития своего детища, глобализации встающих проблем и задач он прибавлял требовательности к себе и подчиненным, становился еще жестче в действиях и поступках. Неукоснительно и беспощадно пресекая в сотрудниках недобросовестность и саботаж в отношении к служебным обязанностям, он достигал таким образом нужного темпа и качества работы коллектива. С ним было трудно, иногда запредельно, но одновременно бесконечно и захватывающе интересно. Непередаваемые ощущения...
При столь интенсивных условиях труда шеф не забывал и о вполне прозаической стороне жизни своих подчиненных. Имеются в виду условия их быта и отдыха. Одним из первых среди руководителей лечебных учреждений Кургана он добился выделения служебных автобусов для сотрудников, большинство из которых проживали в городе, довольно далеко от поселка Рябково. Также первым, еще в бытность филиала, построил ведомственное жилье - многоквартирный пятиэтажный дом в поселке поблизости от клиники. «Топ-менеджменту» службы, то есть когорте первых он «выбивал» в облисполкоме улучшенное жилье. В дальнейшем, после организации института по его инициативе будут построены еще три ведомственных дома, где смогут проживать семьи большинства работников учреждения. Кстати, не забывал он и о «средствах передвижения» своих учеников. Первые только начавшие тогда производиться «Запорожцы - ЗАЗ 968М» ряд руководителей отделов института приобрели также благодаря ходатайству шефа.
Даже в мелких вопросах он не упускал случая чем-то нас порадовать. Однажды мы с Гавриилом Абрамовичем были на приеме у Председателя Совета Министров РСФСР Соломенцева по вопросам оснащения института дополнительно требовавшимся оборудованием. Обсудив проблему в целом и положительно решив главные ее аспекты, Соломенцев, заканчивая встречу, спросил Илизарова, есть ли у того еще какие-нибудь вопросы. - Да, есть, - ответил тот неожиданно и продолжил: - Сейчас в Москве проходит чемпионат мира по хоккею, а мой коллега Анатолий Григорьевич большой его любитель и болельщик. Не могли бы вы устроить ему билеты на пару матчей нашей сборной? Я немного опешил. Действительно, в то время меня и многих моих коллег живо интересовал хоккей, и на чемпионате мира, естественно, хотелось побывать каждому. Однако я и подумать не мог, что шеф со столь высокопоставленным чиновником будет говорить о совершенно не относящихся к делу мелочах. А он успевал думать и о них. Соломенцев, между прочим, тогда распорядился, чтобы мне выдали входной билет на дипломатическую трибуну.
После знаменательного совещания в ВЦСПС события изменили свою тональную окраску. Все стало двигаться более плавно и ритмично: и завершение строительства, и запуск первой очереди нового здания для филиала, и согласования между различными инстанциями, и принятие промежуточных решений, и выход необходимых постановлений. Еще бы, ведь резолюция Шелепина с решением об организации института и оказании необходимого содействия в этом вопросе была распространена во все соответствующие службы, учреждения и инстанции, И, наконец, через три или четыре месяца после совещания, в декабре 1971 года вышло Постановление Совмина РСФСР о преобразовании филиала ЛНИИТО в Курганский научно-исследовательский институт экспериментальной и клинической ортопедии и травматологии (КНИИЭКОТ). Директором был назначен доктор медицинских наук Г. А. Илизаров.
На формирование института были выделены весьма солидные средства. При этом большое внимание уделено созданию его материальной базы, подготовке научных кадров и разработке новых оригинальных методик лечения ортопедических и травматологических больных. Планировалась интенсификация клинико-экспериментальных и теоретических исследований, для чего предполагалось развертывание электронно-микроскопических, гисто- и биохимических, морфометрических, радиоизотопных и некоторых других лабораторий. Намечено и затем осуществлено строительство морфологического корпуса для этих служб, а также двух вивариев на 150 собак. Вскоре после организации института была введена в эксплуатацию вторая очередь клинического корпуса, в результате вместимость стационара достигла почти 300 коек. Институт стал тогда одним из крупнейших в стране.
Тут бы шефу немного расслабиться самому и дать передохнуть своим замам и коллективу в целом... Куда там. Работа продолжала оставаться очень и очень напряженной. Возросли оперативные нагрузки на ведущих хирургов, увеличилось число консультируемых больных, нисколько не снижался темп исследовательской работы. Напротив, преобразования в связи с переходом учреждения на новую организационную ступень - укрепление и дооснащение экспериментального отдела, наращивание коечного фонда и профилей стационаров, усиление штатов - при сохраняющейся высокой требовательности руководства к работе обусловили существенный рост научно-теоретической продукции. Начиная с 1970 года ежегодно стали выходить сначала по одной-две кандидатские работы в год, а с 1976 года - по пять-семь и более. Институт превращался постепенно в настоящую кузницу ученых.
Наряду с диссертационными исследованиями сотрудниками выпускались многочисленные методические рекомендации по проведению вновь и вновь разрабатываемых методик. Количество последних росло как снежный ком, демонстрируя широчайшие лечебные возможности метода. Применение аппарата распространялось на все новые анатомические области и все новые виды травм и заболеваний опорно-двигательной системы. Пропорционально росло количество изобретений. В последующем шеф впервые среди медиков будет удостоен звания «Заслуженный изобретатель СССР»."
Источник: Анатолий Григорьевич Каплунов, НЕИЗВЕСТНЫЙ ИЛИЗАРОВ: ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ