Михаил Гольдштейн. Воспоминания директора машиностроительного завода 1.
Мне повезло. Я был принят в только что организованный научно-исследовательский институт, занимающийся ремонтными проблемами в чёрной металлургии. В те годы металлургическая отрасль развивалась невиданными темпами, обогнав по производству стали ведущие страны мира. Но на своё содержание и ремонты она тратила слишком большие средства, которые с каждым годом увеличивались. На эти деньги можно было бы ежегодно строить по два самых больших в стране металлургических гиганта, таких, как Магнитогорский комбинат и завод „Криворожсталь“ вместе взятые. С подобным расточительством нужно было что-то делать, следовало найти решения, как остановить рост ремонтных расходов и понизить колоссальные затраты, буквально съедающие развивающуюся отрасль. Именно для решения этой государственной проблемы и был создан наш институт.
И мы мотались по всей стране, месяцами пропадая на металлургических и коксохимических заводах, горно-обогатительных комбинатах, аглофабриках, заводах по производству огнеупоров, горнорудных управлениях. Мы исследовали поставленный перед нами вопрос, считавшийся прежде далеко не главным, вникали во все детали технологии, организации и экономики ремонтного производства. В конце концов, мы пришли к выводу, что никакие технические ухищрения не приведут к искомым результатам, пока не поменяется мотивация труда ремонтников, численность которых составляла более половины всех трудящихся металлургической отрасли. Затратная экономика брежневских времён входила в прямое противоречие с объективными законами экономики производства.
Мне пришлось встречаться с первыми лицами крупнейших металлургических предприятий страны, зачастую просвещая их, уговаривая, обращая внимание на те стороны производства, которые считались как бы второстепенными. И там, где они прислушивались к нам, где внедряли предлагаемые нами новые производственные показатели, системы учёта и стимулирования, там неожиданно для них резко менялась картина. Непрерывно и ежегодно увеличивающиеся ремонтные затраты стабилизировались, а то и начинали снижаться, создавая экономию в десятки миллионов рублей.
Результатами своих исследований и внедрений мы делились в статьях, опубликованных в специальных изданиях, а то и в обычных газетах. Но однажды мы поместили большую полемическую статью в главной газете страны „Правда“, предложив на примере чёрной металлургии задуматься и другим отраслям промышленности по поводу необходимости сдерживания роста затрат, бесконтрольно растрачиваемых на ремонт и содержание основных средств. Это сулило миллиардную экономию денежных средств по всей стране.
Но родное союзное Министерство чёрной металлургии СССР думало и рассуждало совсем иначе, оно попросту закрыло нашу лабораторию, чтобы прекратить всякую полемику вокруг проблем экономики. Ведь наши выводы шли вразрез с общей политикой партии и правительства, сводимой к лозунгу: „Даёшь результат любой ценой!“. Погоня за тоннами выплавленной стали, стремление во что бы то ни стало обогнать по этому показателю Америку застилало им глаза и затыкало уши. Они отметали любые доводы о том, что в этой неразумной погоне отрасль становится неэффективной, начинает сама себя пожирать.
Оставив всё, я вернулся в Туркмению, в Ашхабад на свой старый и родной завод, но уже в качестве Главного инженера. Здесь меня не только узнали, но и, практически, сразу признали. Именно этот последующий десятилетний период моей работы на машиностроительном заводе я считаю самым интересным и самым удавшимся в жизни. Этот завод, единственный в Союзе выпускавший определённую гамму технологического оборудования для общественного питания, был хоть и не велик, но замечателен во всём. Это было самое умелое, самое технически оснащённое металлообрабатывающее производство в Туркмении. И этим в значительной степени оно было обязано мне, своему техническому руководителю.
Анализируя двадцатилетний период своей работы в качестве технического и хозяйственного руководителя производства, я с ужасом думаю о том, сколько сил и энергии было потрачено на противостояние хитрости, обману, непорядочности, и, надо сказать, не всегда успешно. Иногда и самому приходилось прибегать к нечестности, на что зачастую толкала сама система хозяйственных отношений.
Казалось бы, ну что криминального в том, что спущенный предприятию сверху плановый показатель в каком-либо месяце или квартале не достигнут. Ведь за всё ответит экономика - снизится прибыль, возможны штрафы, компенсации потребителям и так далее. Поэтому предприятие само, без всякого давления со стороны заинтересовано выправить неблагополучную ситуацию и достичь наилучших результатов.
Однако, инструмент экономических интересов в советской хозяйственной системе работал плохо и неэффективно. Зато административные методы давления снизу доверху включались мгновенно. Любой директор работал под страхом немедленного увольнения с работы по инициативе даже самой незначительной местной инстанции, например, райкома партии, даже если основное его руководство находилось в Москве. Поэтому приписки, а, по сути, грубый обман, процветали и считались нормой во всех структурах народного хозяйства на всех уровнях, от районного до общегосударственного. Они, конечно же, не приветствовались, но к ним постоянно прибегали с ведома партийных руководителей, стыдливо прикрывавших на это глаза. Но если какой-то директор был не в состоянии в дальнейшем исправить провал, то, будьте уверены, с ним расправлялись по полной программе.
Но ещё большим злом, с которым приходилось сталкиваться каждому руководителю предприятия, было банальное воровство. Любой рабочий считал незазорным вынести с территории завода всё, что плохо лежит. Не помогали ни замки, ни охрана. В одном из цехов, окнами выходящем на обычную улицу, я обнаружил подрезанные решётки и металлические сетки, отодвинув которые можно было беспрепятственно передавать человеку с улицы всё, что угодно. Я приказал заложить все окна кирпичной кладкой, оставив не закрытыми зарешёченные фрамуги. Я заставил все материалы, многие из которых раньше хранились вне помещений, внести внутрь складов. Я поменял кладовщиков и даже некоторых начальников цехов, несогласных вводить у себя более строгий учёт материалов.
В литейном участке, расположенном на отдельной территории в другой части города, я столкнулся со странной традицией хранения материалов. Прямо во дворе цеха лежат горы нескладированного алюминия в слитках: как завезли машинами при разгрузке вагона - так и оставили.
- Зачем заносить в склад, тратить время и силы? - заявил мне начальник цеха. - Этот мы израсходуем, и вскоре поступит новый вагон. А если обнаружится недостача сырья, подкорректируем нормы расхода, и всё будет в ажуре.
Он не хотел понимать, что создал благоприятную обстановку для разбазаривания и хищения ценного сырья - алюминия. Пришлось в срочном порядке избавляться от такого начальника. Как оказалось позже, здесь действительно систематически выносили с территории не только алюминиевые чушки, но и готовые изделия. Пойманная на этом женщина - контролёр ОТК, много лет проработавшая здесь - в наивном недоумении сказала:
- А что тут такого? Ребята мне отлили лишний казанчик или сковородочку, я и иду домой с ними. Там, смотришь, продам, и у меня появится лишняя копейка. Я ведь не ворую.
Но хуже всего, когда воруют люди, чья прямая обязанность - охранять имущество от хищений. Завод, когда я пришёл туда, обслуживался вневедомственной охраной милиции. Каждый день милицейский капитан приходил, проверял своих сотрудников, запоры в помещениях, инструктировал дежурную смену, расписывался в журнале и уходил. Внешне всё было соблюдено в соответствии с установленными правилами, но до меня стала доходить информация, что в цехах систематически недосчитываются тех или иных материалов. А потом начали пропадать из кабинетов заводоуправления и других помещений кондиционеры. И никаких следов.
Одним из первых моих шагов на заводе было приведение в порядок рабочих помещений заводоуправления. Все кабинеты заново побелили и покрасили, настелили новый линолеум, в туалетах установили новую сантехнику, а стены облицевали кафелем, полностью обновили освещение, модернизировали телефонные линии внутренней, городской и громкоговорящей связи. И везде, где работают люди, установили кондиционеры, ведь без них в сорокоградусную жару невозможно даже просто высидеть на рабочем месте. Это был предмет моей особой гордости, так как достал я их с большим трудом, списавшись с Бакинским заводом кондиционеров.
Милицейский капитан как мог, успокаивал меня, обещая найти преступников, и регулярно погашал стоимость похищенного в кассу завода. Но дело-то в том, что остаточная стоимость украденных кондиционеров была невысока, и за эти деньги приобрести новые было невозможно, да и негде. Бакинский завод - это уже другое государство, валюты на покупку импортной техники у меня не было. Но что-то надо было немедленно предпринимать.
Я затребовал данные по всем известным случаям пропаж и выяснил, что из цехов систематически пропадает то несколько листов фанеры или ДСП, то стальной уголок, то трубы, а теперь и кондиционеры. Меня интересовали главным образом зафиксированные даты происшествий, которые я сравнил с журналом регистрации работы вневедомственной охраны. Как оказалось, хищения обнаруживались не всегда, и не сразу же. Но даже если и обнаруживались, мастера и начальники, не поднимая шум, списывали недостачу актами порчи или корректируя нормы расхода. Заниматься расследованием, считали они, себе дороже.
Тем не менее, статистических данных оказалось достаточно, чтобы прийти к определённому выводу, из которого следовало, что каждый раз во время происшествий на главной проходной завода дежурил пожилой охранник-инвалид. Он носил на лацкане своего пиджака Орден Красной Звезды, а в транспортном цехе работал его сын водителем грузовой автомашины.Мы опросили жильцов соседних домов и выяснили, что автомашину, которую водил сын охранника, часто видели выезжающей по вечерам с территории завода и въезжающей поздно ночью. Выстраивалась совершенно чёткая и ясная картина: охранник с сыном под прикрытием своего начальника - капитана вневедомственной охраны милиции - помаленьку воруют с завода материалы и имущество, а в последнее время, обнаглев, перешли на кондиционеры. Даже не новые бытовые кондиционеры стоили на рынке очень дорого, ведь населению купить их было негде.
Я не стал передавать дело на старика и капитана милиции в следственные органы, которые всё равно бы их покрыли, а нас обвинили в халатности. Я поступил проще - официально отказался от услуг вневедомственной охраны, организовав свою собственную. Старика и его сына уволил, предъявив им неоспоримые доказательства вины. Отдавать фронтовика под суд я счёл для себя невозможным.
Однако самым большим потрясением является предательство людей, которым ты безраздельно доверяешь, людей, с которыми ты дружишь, часто общаешься вне сфер производства и никогда не ожидаешь удара в спину. Столкнувшись с беспорядками учёта готовой продукции и хранения материалов в литейном цехе и убедившись, что изменить ситуацию можно, только поменяв руководство цехом, я стал подыскивать на эту должность нового начальника. Мой выбор пал на человека, с которым я был много лет знаком. Когда-то он работал начальником цеха на моём прежнем заводе, потом ушёл в другую организацию. Став главным инженером завода, я разыскал его и перетащил к себе начальником одного из ремонтных подразделений. Теперь же, когда мне потребовался начальник литейного цеха, я опять -таки вспомнил о нём.
Хорошо зная его волевой характер, любовь к самостоятельности и доверяя его большому опыту общения с подчинёнными, я был уверен, что ему без труда удастся создать жёсткий учёт и абсолютный порядок в цехе. После нескольких встреч и бесед он согласился на переход. Я поставил перед ним задачу ликвидировать все условия, позволявшие процветанию мелких краж материалов и готовой продукции. Через короткое время он действительно поднял дисциплину и навёл учёт всему, что имелось в цехе. Для окружающих он был примером самостоятельности и оперативного решения многочисленных вопросов, которые приходится ежедневно решать любому начальнику цеха. Я, естественно, был доволен своим выбором и на какое-то время успокоился.
Трагедия произошла, как это и бывает, совершенно неожиданно. Мне сообщили, что органами милиции задержан начальник и мастер литейного цеха, пойманные с поличным на воровстве готовой продукции. Они вывозили партиями литую алюминиевую посуду на автотранспорте частных перекупщиков, тут же получая с них расчёт. Дело было поставлено вполне основательно и на широкую ногу. Выдали его свои же рабочие, которым он «перекрыл кислород».
Проверка и переучёт продукции и материалов, выполненные милицейскими контролёрами, неожиданно для всех показали, что недостачи ни по каким позициям нет, следовательно, нет и воровства. Есть лишь незаконное «левое» производство из каких-то «левых» материалов. По словам задержанных, материалы предоставлялись заказчиками-перекупщиками. Следователи за определённую мзду готовы были не раздувать дело, если завод не будет настаивать. Я сделал всё, чтобы вытащить обоих из-под стражи, предоставив следствию письма- заверения, что завод, а, следовательно, государство не понесли убытков. Через пару недель оба были на свободе.
Я же решил сам убедиться в правоте выводов комиссии по переучету, прежде всего, материалов. В сказки о «левом» давальческом сырье я не верил. Посуда делалась явно из ворованных материалов, но почему же не обнаружилась недостача? Я уже упоминал, что мы в качестве сырья использовали алюминиевый лом, сдаваемый населением и организациями. В массе лома в процессе приёмки очень часто обнаруживался металл, внешне похожий на алюминий, но не имевший к нему никакого отношения. Этот металл отбрасывался в сторону, складировался отдельно и нами не учитывался. Однажды консервный завод под видом алюминиевого лома привёз две машины отходов консервной жести, спрессованных в брикеты. Ошибка была обнаружена, а брикеты соскладированы в общей куче непригодного лома.
Наша бухгалтер, участвовавшая в милицейской ревизии, указав на эти брикеты, неожиданно заявила мне, что они частично оприходованы цехом в качестве алюминиевого лома, пригодного для литейных целей. И тогда весь механизм воровства предстал передо мной как на ладони. Мой протеже-начальник каждую партию украденной посуды «прикрывал» сырьём из кучи непригодного лома, приходуя его соответствующими документами. Разобраться где алюминий, а где оцинкованная сталь милицейская проверка не смогла, они не специалисты, технологи же к ревизии не привлекались.
Освободившись от милиции, мой приятель-начальник явился, как ни в чём не бывало, на работу, но место его уже было занято. Я вовсе не жалел о том, что не загнал его в тюрьму, хотя и следовало. Но работать, видеться, общаться с ним даже исключительно официально по работе я уже не мог. Я предложил ему немедленно уволиться и навсегда забыть о наших приятельских отношениях.
Но и сама жизнь тоже иногда предоставляет поучительные уроки, жестоко наказывая оступившихся. Любой директор любого предприятия мог бы рассказать десятки историй о хитроумных и не очень случаях выноса с производственных территорий инструмента, отдельных деталей, узлов, материалов, а то и готовых изделий. Но мне всегда помнится один такой случай, нелепый и трагический, приключившийся с заливщиком того же самого литейного участка. Он придумал прятать ворованные изделия - сковороды, казаны, кумганы - в высоковольтной ячейке трансформаторной подстанции, втайне подобрав ключи от дверей. Вывозил наворованное он в люльке своего мотоцикла. Однажды при попытке вывоза заготовленной партии товара он впопыхах споткнулся внутри подстанции и, покачнувшись, нечаянно коснулся высоковольтных шин. Произошло короткое замыкание, напоминающее взрыв, и человек заживо сгорел. Он прожил ещё сутки и умер. Это был жестокий и наглядный урок всем „несунам“ на все будущие времена.
И мы мотались по всей стране, месяцами пропадая на металлургических и коксохимических заводах, горно-обогатительных комбинатах, аглофабриках, заводах по производству огнеупоров, горнорудных управлениях. Мы исследовали поставленный перед нами вопрос, считавшийся прежде далеко не главным, вникали во все детали технологии, организации и экономики ремонтного производства. В конце концов, мы пришли к выводу, что никакие технические ухищрения не приведут к искомым результатам, пока не поменяется мотивация труда ремонтников, численность которых составляла более половины всех трудящихся металлургической отрасли. Затратная экономика брежневских времён входила в прямое противоречие с объективными законами экономики производства.
Мне пришлось встречаться с первыми лицами крупнейших металлургических предприятий страны, зачастую просвещая их, уговаривая, обращая внимание на те стороны производства, которые считались как бы второстепенными. И там, где они прислушивались к нам, где внедряли предлагаемые нами новые производственные показатели, системы учёта и стимулирования, там неожиданно для них резко менялась картина. Непрерывно и ежегодно увеличивающиеся ремонтные затраты стабилизировались, а то и начинали снижаться, создавая экономию в десятки миллионов рублей.
Результатами своих исследований и внедрений мы делились в статьях, опубликованных в специальных изданиях, а то и в обычных газетах. Но однажды мы поместили большую полемическую статью в главной газете страны „Правда“, предложив на примере чёрной металлургии задуматься и другим отраслям промышленности по поводу необходимости сдерживания роста затрат, бесконтрольно растрачиваемых на ремонт и содержание основных средств. Это сулило миллиардную экономию денежных средств по всей стране.
Но родное союзное Министерство чёрной металлургии СССР думало и рассуждало совсем иначе, оно попросту закрыло нашу лабораторию, чтобы прекратить всякую полемику вокруг проблем экономики. Ведь наши выводы шли вразрез с общей политикой партии и правительства, сводимой к лозунгу: „Даёшь результат любой ценой!“. Погоня за тоннами выплавленной стали, стремление во что бы то ни стало обогнать по этому показателю Америку застилало им глаза и затыкало уши. Они отметали любые доводы о том, что в этой неразумной погоне отрасль становится неэффективной, начинает сама себя пожирать.
Оставив всё, я вернулся в Туркмению, в Ашхабад на свой старый и родной завод, но уже в качестве Главного инженера. Здесь меня не только узнали, но и, практически, сразу признали. Именно этот последующий десятилетний период моей работы на машиностроительном заводе я считаю самым интересным и самым удавшимся в жизни. Этот завод, единственный в Союзе выпускавший определённую гамму технологического оборудования для общественного питания, был хоть и не велик, но замечателен во всём. Это было самое умелое, самое технически оснащённое металлообрабатывающее производство в Туркмении. И этим в значительной степени оно было обязано мне, своему техническому руководителю.
Анализируя двадцатилетний период своей работы в качестве технического и хозяйственного руководителя производства, я с ужасом думаю о том, сколько сил и энергии было потрачено на противостояние хитрости, обману, непорядочности, и, надо сказать, не всегда успешно. Иногда и самому приходилось прибегать к нечестности, на что зачастую толкала сама система хозяйственных отношений.
Казалось бы, ну что криминального в том, что спущенный предприятию сверху плановый показатель в каком-либо месяце или квартале не достигнут. Ведь за всё ответит экономика - снизится прибыль, возможны штрафы, компенсации потребителям и так далее. Поэтому предприятие само, без всякого давления со стороны заинтересовано выправить неблагополучную ситуацию и достичь наилучших результатов.
Однако, инструмент экономических интересов в советской хозяйственной системе работал плохо и неэффективно. Зато административные методы давления снизу доверху включались мгновенно. Любой директор работал под страхом немедленного увольнения с работы по инициативе даже самой незначительной местной инстанции, например, райкома партии, даже если основное его руководство находилось в Москве. Поэтому приписки, а, по сути, грубый обман, процветали и считались нормой во всех структурах народного хозяйства на всех уровнях, от районного до общегосударственного. Они, конечно же, не приветствовались, но к ним постоянно прибегали с ведома партийных руководителей, стыдливо прикрывавших на это глаза. Но если какой-то директор был не в состоянии в дальнейшем исправить провал, то, будьте уверены, с ним расправлялись по полной программе.
Но ещё большим злом, с которым приходилось сталкиваться каждому руководителю предприятия, было банальное воровство. Любой рабочий считал незазорным вынести с территории завода всё, что плохо лежит. Не помогали ни замки, ни охрана. В одном из цехов, окнами выходящем на обычную улицу, я обнаружил подрезанные решётки и металлические сетки, отодвинув которые можно было беспрепятственно передавать человеку с улицы всё, что угодно. Я приказал заложить все окна кирпичной кладкой, оставив не закрытыми зарешёченные фрамуги. Я заставил все материалы, многие из которых раньше хранились вне помещений, внести внутрь складов. Я поменял кладовщиков и даже некоторых начальников цехов, несогласных вводить у себя более строгий учёт материалов.
В литейном участке, расположенном на отдельной территории в другой части города, я столкнулся со странной традицией хранения материалов. Прямо во дворе цеха лежат горы нескладированного алюминия в слитках: как завезли машинами при разгрузке вагона - так и оставили.
- Зачем заносить в склад, тратить время и силы? - заявил мне начальник цеха. - Этот мы израсходуем, и вскоре поступит новый вагон. А если обнаружится недостача сырья, подкорректируем нормы расхода, и всё будет в ажуре.
Он не хотел понимать, что создал благоприятную обстановку для разбазаривания и хищения ценного сырья - алюминия. Пришлось в срочном порядке избавляться от такого начальника. Как оказалось позже, здесь действительно систематически выносили с территории не только алюминиевые чушки, но и готовые изделия. Пойманная на этом женщина - контролёр ОТК, много лет проработавшая здесь - в наивном недоумении сказала:
- А что тут такого? Ребята мне отлили лишний казанчик или сковородочку, я и иду домой с ними. Там, смотришь, продам, и у меня появится лишняя копейка. Я ведь не ворую.
Но хуже всего, когда воруют люди, чья прямая обязанность - охранять имущество от хищений. Завод, когда я пришёл туда, обслуживался вневедомственной охраной милиции. Каждый день милицейский капитан приходил, проверял своих сотрудников, запоры в помещениях, инструктировал дежурную смену, расписывался в журнале и уходил. Внешне всё было соблюдено в соответствии с установленными правилами, но до меня стала доходить информация, что в цехах систематически недосчитываются тех или иных материалов. А потом начали пропадать из кабинетов заводоуправления и других помещений кондиционеры. И никаких следов.
Одним из первых моих шагов на заводе было приведение в порядок рабочих помещений заводоуправления. Все кабинеты заново побелили и покрасили, настелили новый линолеум, в туалетах установили новую сантехнику, а стены облицевали кафелем, полностью обновили освещение, модернизировали телефонные линии внутренней, городской и громкоговорящей связи. И везде, где работают люди, установили кондиционеры, ведь без них в сорокоградусную жару невозможно даже просто высидеть на рабочем месте. Это был предмет моей особой гордости, так как достал я их с большим трудом, списавшись с Бакинским заводом кондиционеров.
Милицейский капитан как мог, успокаивал меня, обещая найти преступников, и регулярно погашал стоимость похищенного в кассу завода. Но дело-то в том, что остаточная стоимость украденных кондиционеров была невысока, и за эти деньги приобрести новые было невозможно, да и негде. Бакинский завод - это уже другое государство, валюты на покупку импортной техники у меня не было. Но что-то надо было немедленно предпринимать.
Я затребовал данные по всем известным случаям пропаж и выяснил, что из цехов систематически пропадает то несколько листов фанеры или ДСП, то стальной уголок, то трубы, а теперь и кондиционеры. Меня интересовали главным образом зафиксированные даты происшествий, которые я сравнил с журналом регистрации работы вневедомственной охраны. Как оказалось, хищения обнаруживались не всегда, и не сразу же. Но даже если и обнаруживались, мастера и начальники, не поднимая шум, списывали недостачу актами порчи или корректируя нормы расхода. Заниматься расследованием, считали они, себе дороже.
Тем не менее, статистических данных оказалось достаточно, чтобы прийти к определённому выводу, из которого следовало, что каждый раз во время происшествий на главной проходной завода дежурил пожилой охранник-инвалид. Он носил на лацкане своего пиджака Орден Красной Звезды, а в транспортном цехе работал его сын водителем грузовой автомашины.Мы опросили жильцов соседних домов и выяснили, что автомашину, которую водил сын охранника, часто видели выезжающей по вечерам с территории завода и въезжающей поздно ночью. Выстраивалась совершенно чёткая и ясная картина: охранник с сыном под прикрытием своего начальника - капитана вневедомственной охраны милиции - помаленьку воруют с завода материалы и имущество, а в последнее время, обнаглев, перешли на кондиционеры. Даже не новые бытовые кондиционеры стоили на рынке очень дорого, ведь населению купить их было негде.
Я не стал передавать дело на старика и капитана милиции в следственные органы, которые всё равно бы их покрыли, а нас обвинили в халатности. Я поступил проще - официально отказался от услуг вневедомственной охраны, организовав свою собственную. Старика и его сына уволил, предъявив им неоспоримые доказательства вины. Отдавать фронтовика под суд я счёл для себя невозможным.
Однако самым большим потрясением является предательство людей, которым ты безраздельно доверяешь, людей, с которыми ты дружишь, часто общаешься вне сфер производства и никогда не ожидаешь удара в спину. Столкнувшись с беспорядками учёта готовой продукции и хранения материалов в литейном цехе и убедившись, что изменить ситуацию можно, только поменяв руководство цехом, я стал подыскивать на эту должность нового начальника. Мой выбор пал на человека, с которым я был много лет знаком. Когда-то он работал начальником цеха на моём прежнем заводе, потом ушёл в другую организацию. Став главным инженером завода, я разыскал его и перетащил к себе начальником одного из ремонтных подразделений. Теперь же, когда мне потребовался начальник литейного цеха, я опять -таки вспомнил о нём.
Хорошо зная его волевой характер, любовь к самостоятельности и доверяя его большому опыту общения с подчинёнными, я был уверен, что ему без труда удастся создать жёсткий учёт и абсолютный порядок в цехе. После нескольких встреч и бесед он согласился на переход. Я поставил перед ним задачу ликвидировать все условия, позволявшие процветанию мелких краж материалов и готовой продукции. Через короткое время он действительно поднял дисциплину и навёл учёт всему, что имелось в цехе. Для окружающих он был примером самостоятельности и оперативного решения многочисленных вопросов, которые приходится ежедневно решать любому начальнику цеха. Я, естественно, был доволен своим выбором и на какое-то время успокоился.
Трагедия произошла, как это и бывает, совершенно неожиданно. Мне сообщили, что органами милиции задержан начальник и мастер литейного цеха, пойманные с поличным на воровстве готовой продукции. Они вывозили партиями литую алюминиевую посуду на автотранспорте частных перекупщиков, тут же получая с них расчёт. Дело было поставлено вполне основательно и на широкую ногу. Выдали его свои же рабочие, которым он «перекрыл кислород».
Проверка и переучёт продукции и материалов, выполненные милицейскими контролёрами, неожиданно для всех показали, что недостачи ни по каким позициям нет, следовательно, нет и воровства. Есть лишь незаконное «левое» производство из каких-то «левых» материалов. По словам задержанных, материалы предоставлялись заказчиками-перекупщиками. Следователи за определённую мзду готовы были не раздувать дело, если завод не будет настаивать. Я сделал всё, чтобы вытащить обоих из-под стражи, предоставив следствию письма- заверения, что завод, а, следовательно, государство не понесли убытков. Через пару недель оба были на свободе.
Я же решил сам убедиться в правоте выводов комиссии по переучету, прежде всего, материалов. В сказки о «левом» давальческом сырье я не верил. Посуда делалась явно из ворованных материалов, но почему же не обнаружилась недостача? Я уже упоминал, что мы в качестве сырья использовали алюминиевый лом, сдаваемый населением и организациями. В массе лома в процессе приёмки очень часто обнаруживался металл, внешне похожий на алюминий, но не имевший к нему никакого отношения. Этот металл отбрасывался в сторону, складировался отдельно и нами не учитывался. Однажды консервный завод под видом алюминиевого лома привёз две машины отходов консервной жести, спрессованных в брикеты. Ошибка была обнаружена, а брикеты соскладированы в общей куче непригодного лома.
Наша бухгалтер, участвовавшая в милицейской ревизии, указав на эти брикеты, неожиданно заявила мне, что они частично оприходованы цехом в качестве алюминиевого лома, пригодного для литейных целей. И тогда весь механизм воровства предстал передо мной как на ладони. Мой протеже-начальник каждую партию украденной посуды «прикрывал» сырьём из кучи непригодного лома, приходуя его соответствующими документами. Разобраться где алюминий, а где оцинкованная сталь милицейская проверка не смогла, они не специалисты, технологи же к ревизии не привлекались.
Освободившись от милиции, мой приятель-начальник явился, как ни в чём не бывало, на работу, но место его уже было занято. Я вовсе не жалел о том, что не загнал его в тюрьму, хотя и следовало. Но работать, видеться, общаться с ним даже исключительно официально по работе я уже не мог. Я предложил ему немедленно уволиться и навсегда забыть о наших приятельских отношениях.
Но и сама жизнь тоже иногда предоставляет поучительные уроки, жестоко наказывая оступившихся. Любой директор любого предприятия мог бы рассказать десятки историй о хитроумных и не очень случаях выноса с производственных территорий инструмента, отдельных деталей, узлов, материалов, а то и готовых изделий. Но мне всегда помнится один такой случай, нелепый и трагический, приключившийся с заливщиком того же самого литейного участка. Он придумал прятать ворованные изделия - сковороды, казаны, кумганы - в высоковольтной ячейке трансформаторной подстанции, втайне подобрав ключи от дверей. Вывозил наворованное он в люльке своего мотоцикла. Однажды при попытке вывоза заготовленной партии товара он впопыхах споткнулся внутри подстанции и, покачнувшись, нечаянно коснулся высоковольтных шин. Произошло короткое замыкание, напоминающее взрыв, и человек заживо сгорел. Он прожил ещё сутки и умер. Это был жестокий и наглядный урок всем „несунам“ на все будущие времена.