Еще в двадцатые годы, когда шла борьба между Сталиным и Троцким, мнения рядовых членов партии имели решающее значение. Партийные руководители - Каменев, Зиновьев, Радек и др.- каждый вечер бывали в больших парторганизациях, выступали с речами на собраниях, добивались принятия соответствующих резолюций Часами длились дебаты, происходили бурные голосования и т. п.
Все изменилось в тридцатые годы. Это началось с убийства Кирова, истинные обстоятельства которого до сих пор не выяснены. Были приняты меры к тому, чтобы лишить членов партии их политического влияния. 1) Члены партии, которые до этого имели право носить оружие, были разоружены; 2) Партийный билет перестал быть документом, дающим право на вход в здание ЦК; рядовые члены партии должны были теперь часами ждать у бюро пропусков, пока кто-нибудь из аппарата сможет поговорить с ними. Аппарат строго и окончательно отгородился от рядовых членов партии; 3) Члены партии стали беззащитными перед произволом тайной полиции. Сотрудники ГПУ могли производить аресты без соблюдения каких-либо законов, с нарушением судопроизводства могли сослать их в порядке административного решения (пресловутого ОСО при ГПУ) на 10-15 лет или пожизненно в концентрационный лагерь на Крайний Север или даже расстрелять...
Членов партии принуждали к тому, чтобы они становились осведомителями ГПУ. Сотни тысяч членов партии - и среди них некоторые люди, известные нам со времени революции,- стали профессиональными доносчиками на своих товарищей по партии*. От прежних единства и солидарности коммунистов друг с другом осталась только пустая пропаганда “коммунистической морали”.
* Против меня самого ГПУ собрало толстый том ложных доносов! (По сообщению одного из моих учеников Русакова, который работал в министерстве юстиции).
Цвет партии, мыслящие, революционно настроенные товарищи были арестованы и уничтожены. С печалью в сердце, ничего не понимая, наблюдал я, будучи директором Института Красной профессуры как одного за другим арестовывали моих лучших учеников, и десять-пятнадцать лет о них не было ничего слышно; иногда я узнавал только об их смерти*...
Было бы совершенно неверно сваливать все это только на ГПУ. Каким бы оно ни было всемогущим по отношению к рядовым членам партии, оно было подчинено руководству партии, т. е. секретариату ЦК, т.е. Сталину**. За уничтожение революционного руководства партии, всех сотрудничавших лично с Лениным: Троцкого, Зиновьева, Бухарина, Радека, Осинского, Сокольникова и т. д., он персонально ответствен.
Существовал список лиц, подлежащих аресту с разрешения секретариата, т. е. Сталина. За уничтожение руководящих кадров русской, польской, венгерской и т. д. коммунистических партий он несет личную ответственность!
Так на место “рабочего государства” двадцатых годов пришло в шестидесятые годы государство бюрократии с Хрущевым в качестве диктатора во главе. Якобы социалистическое общество, в котором согласно официальной идеологии “народ и партия едины”, где “нет никаких социальных противоречий” - фактически расколото на классы и слои с резко дифференцированными доходами, в котором низшие слои враждебно противостоят правящей бюрократии и ведут с ней - доступными средствами - классовую борьбу: колхозное крестьянство саботирует работы на общественной земле и прежде всего обрабатывает свои небольшие земельные участки (приусадебное хозяйство).
* Письмо, которое я написал Сталину, желая обратить его внимание на уничтожение кадров Коминтерна, осталось без ответа и не имело какого-либо успеха. Оно было найдено в 1962 г. при просмотре личного архива Сталина (личное сообщение Пономарева, в то время секретаря ЦК). Характерно, что такое письмо было настолько редким явлением, что Пономарев тотчас же показал его Хрущеву!
Крестьяне воруют в колхозе все, что могут, для своего частного хозяйства: корма, дрова, удобрения. Они сознательно оставляют часть урожая колхозного зерна, картофеля, свеклы, кукурузы, не убранных в надежде позже использовать их для своего скота. Система такова, что у трудящихся нет никакой - ни материальной, ни моральной - заинтересованности в росте производства в общественном хозяйстве (этот вопрос требует особого рассмотрения).
Промышленный пролетариат ведет свою классовую борьбу методами, обычными при капитализме: угрозами забастовки и самими забастовками, замедленными темпами, демонстрациями против роста цен, за повышение зарплаты. В ряде случаев применяются войска и происходят кровавые столкновения (события в Ростове). Говорят, что в 1962 и 1963 гг. произошло пятнадцать случаев такого рода кровавых столкновений между трудящимися и вооруженными силами. Правда ли это, я не знаю, но мне это не кажется невероятным...
Какую роль в подобных классовых столкновениях играют парторганизации, я не знаю. Я бывал только в парторганизациях научных сотрудников, которые находятся в привилегированном положении; рабочих в таких учреждениях мало, и они не могут сказать своего слова. Но и партийные организации заводов, в которых решающую роль играют представители дирекции и другие “привилегированные” коммунисты, как и освобожденный секретарь парторганизации, не играют руководящей роли в классовой борьбе, как это бывало до революции. Напротив: их главная роль заключается в защите господства бюрократии.
Что касается правящей бюрократической элиты, являющейся верхушкой партии, либо сросшейся, переплетающейся с нею, то она относится с решительной враждебностью к любому самостоятельному действию рабочих и готова - если ей покажется это необходимым - пустить в ход вооруженное насилие, чтобы защитить свое господство и свои привилегии.
В составе высшего руководства в послеленинский период произошли интересные изменения. Непосредственно после революции при жизни Ленина руководящую роль играли товарищи, вернувшиеся из эмиграции: Ленин, Троцкий, Зиновьев, Бухарин, Литвинов, Радек и др.; остававшиеся в стране на нелегальном положении деятели: Сталин, Рыков и т. п. занимали второстепенное положение. После смерти Ленина бывшие эмигранты были не только вытеснены с ведущих постов, но большей частью уничтожены.
Борьба между бывшими эмигрантами и остававшимися в стране деятелями не является особенностью Советского Союза. В Венгрии поначалу ведущий “эмигрантский слой” был почти полностью вытеснен “туземцами”. В Чехословакии были казнены Ганцкий, Геминдер (“Фридрих”) с его группой. Только в Болгарии (Димитров) и в ГДР (Ульбрихт) руководители-эмигранты уцелели (по разным причинам). В Китае эмигрировавших революционеров не было, так что этот вопрос не возникал и не мешал сохранению в течение тридцати лет стабильности в руководстве.
Вместе с бывшими эмигрантами устраняли евреев, только этот процесс зашел гораздо глубже. В ленинском окружении было большое число евреев: Троцкий, Зиновьев, Свердлов, Сокольников, Каменев, Литвинов, Радек. Свердлов умер еще при жизни Ленина. Литвинов был на волосок от ареста; все остальные были уничтожены. Устранение евреев со всех руководящих постов продолжается в сущности и сейчас. В ЦК в 1964 г. (если я не ошибаюсь) имеется один-единственный еврей - Дымшиц; в аппарате ЦК и министерстве иностранных дел нет ни одного. Нет ни одного еврея директора научного института Академии; нет евреев в президиуме (Академии наук). В Московском университете молчаливо присутствует “numerus causus”: туда принимается не более 3 % еврейских студентов. Официально все это отрицается*.
Создание государства Израиль как особой еврейской родины оказало, конечно, усиленное воздействие на традиционный русский антисемитизм.
Скрытый антисемитизм в Советском Союзе в 1964 г. был неожиданно обнаружен мировой общественностью. На Украине вышел в свет “научный” труд “Иудаизм без прикрас” в 200 страниц. Мне эта книжонка не попалась на глаза. Однако обширные цитаты и воспроизведение иллюстраций в зарубежных журналах ясно показывают, что главным источником для нее служил “Штюрмер”, издававшийся в Германии в гитлеровское время. Она появилась с разрешения одного из секретарей ЦК Компартии Украины.
Появление этого “труда” вызвало протесты западных коммунистических партий, членами которых состояли многие еврейские интеллигенты. Ее пришлось изъять из обращения (однако ее быстро переиздали в США). “Идеологическая комиссия” ЦК во главе с Ильичевым опубликовала очень мягкое осуждение брошюры.
*Наибольшей силы молчаливое преследование евреев достигло в последние годы жизни Сталина (арест цвета медицинской науки под предлогом сознательно проводимого саботажа, удаление почти всех врачей-евреев из кремлевской больницы и т. д.). Непосредственно накануне смерти Сталина Щербаков, тогдашний член “идеологической комиссии” ЦК, направил Сталину памятную записку, в которой ссылками на Маркса “доказывал”, что евреи никогда не могли быть честными сторонниками социализма, и предложил всех евреев сослать в Сибирь! Моя дочь рассказала мне, что в Сибири уже стояли наготове бараки для размещения евреев! Я не поверил - очень велико значение ученых-евреев в атомной физике...
Кажется, этот случай не был на Украине исключением. Тов. Кронрод, вернувшись весной 1964 г. с Украины, рассказывал мне, что ему показали несколько страниц из опубликованного там романа. Действие романа происходит в 1918 г. на Украине. В нем фигурирует комиссар Лейзерман, который приказал расстрелять многих украинцев и русских. По этому поводу автор “философствует” на нескольких страницах: почему расстреливают русских и украинцев? На Украине повсюду существуют Лейзерманы: в Киеве, в Харькове и т. д. Среди них есть богатые и бедные. Но все они преследуют одну и ту же цель: принести как можно больше вреда русскому и украинскому народам!
У меня нет никаких оснований сомневаться в верности этой информации*.
Но подобно тому как партия вынуждена была расплачиваться за привилегированное положение своих членов утратой своего политического влияния лица, принадлежащие к высшей бюрократии, ее партийная верхушка- за свой жизненный уровень, соответствующий уровню жизни американских миллионеров, должны были заплатить полной потерей своей политической самостоятельности! Они могут унижать своих подчиненных, каждого, кто в чем-либо зависит от них, но горе им, если кто-нибудь из них осмелится сказать что-нибудь, что не вполне согласуется с мнением Хрущева. То, что говорит Хрущев, является сегодня законом, как при жизни Сталина было законом то, что говорил он. Никаких возражений, никаких споров, только аплодисменты и овации!**
* В 1956 г. во время венгерской контрреволюции Хрущев сказал в узком кругу: “Ошибка состояла в том, что в правительстве Ракоши сидело слишком много евреев”.
** Еще один печальный пример из другой области. В конце 1959 или начале 1960 г. великий физик Курчатов вручил Хрущеву документ, подписанный лучшими советскими учеными - естествоиспытателями, академиками, физиками, химиками, биологами и т. д. (мне выпала честь также подписать этот документ). В документе было показано, какой вред наносит монополия Лысенко биологической науке, и указывалось на необходимость реабилитации научной генетики. Когда Курчатов при первой возможности спросил Хрущева, что он ответит на это, тот заявил: “ Биология не математика, в биологии я и сам понимаю”. Невежество плюс мания величия!
Кстати: подобное положение - если оно длится достаточно долго - порождает манию величия, как это и было со Сталиным, Гитлером и Муссолини....
Итак, на месте “рабочего государства” возникло государство, управляемое бюрократией, сначала во главе со Сталиным, а теперь - с всемогущим Хрущевым*. С этим связано вопиющее противоречие между непрерывно и назойливо провозглашаемой официальной идеологией и фактической идеологией правящей бюрократии.
Фактическую идеологию правящей бюрократии можно свести приблизительно к следующему:
1. Сохранение мира даже за счет других социалистических стран. Вторая часть этой установки находится в противоречии с официальной идеологией пролетарского интернационализма. Это подтверждается выводом советских ракет с Кубы вследствие угрозы войны со стороны США**.
2. Военное и экономическое могущество Советского Союза должно быть сохранено и развито даже ценой снижения жизненного уровня рабочих и крестьян. Первое созвучно официальной идеологии, второе - в вопиющем противоречии с государственной доктриной, гласящей, что главной заботой руководства является повышение благосостояния народа.
3. Руководящая роль бюрократии должна быть сохранена и укреплена.
Ход рассуждений высшей бюрократии примерно таков: мы - избранная часть общества, лучшая его часть, самая умная. Мы ответственны за советское государство. Крестьяне и рабочие ленивы, инертны, невежественны. Мы призваны побудить их работать, оплачивая их труд; а если необходимо - особенно это относится к крестьянам - средствами принуждения. Мы должны все спланировать. Все предписать, все: что и когда возделывать крестьянам, когда им снимать урожай, сколько поставить государству, сколько скота у них должно быть или сколько им не полагается иметь и т. д. Мы должны планировать промышленное производство - на год, семь или двадцать лет вперед; установленный нами план является законом. Мы призваны планировать развитие науки и предписывать ученым, как они должны вести свои исследования, с тем чтобы они не заблудились в своих теоретических исследованиях и не упустили из виду практические цели. Мы обязны предписывать писателям и художникам, как и что им должно творить, чтобы принести пользу народу и служить социализму. Мы, политики, понимаем все лучше других людей; мы ответственны за все сферы (человеческой деятельности. Мы определяем, каков должен быть доход колхозников, какова заработная плата рабочих, каково жалованье отдельных категорий работников умственного труда.
4. Так как наша работа имеет решающее значение для советского государства, так как наша ответственность неизмерима, то мы должны быть освобождены от каких-либо материальных забот, наши доходы должны быть достаточно велики для этого!
Наиболее высокопоставленные представители бюрократии берут от государства все, что они хотят. К тому же высшей бюрократии все чаще удается передавать занимаемые ими высокие посты по наследству своим детям. Таким образом, дети еще при жизни родителей достигают высокого положения. Мне известно огромное количество подобных случаев. Рука руку моет, и обе остаются грязными...
Президент США получает твердо установленное жалованье, английская королева имеет строго определенный цивильный лист. Большего они не могут взять у государства. Только у нас - подобно тому, как принято в Саудовской Аравии или в Кувейте - руководитель государства по своему усмотрению может употреблять легально государственные доходы на свои личные цели. Этот неограниченный доход тот или иной руководитель получает только до тех пор, пока занимает “соответствующий” пост, он имеет форму государственного обеспечения и не может, естественно, превратить его в капитал, приносящий частную прибыль. Поэтому некоторые “руководящие” товарищи реализуют свои “сбережения” в форме накопления ценностей*. Примеру высших руководителей следует полулегально и вся бюрократия; в низших слоях это вырождается в простое воровство и коррупцию, которые захватывают также и рабочих**. Все это находится в вопиющем противоречии с официально провозглашаемой коммунистической моралью!
5. В бюрократическом аппарате хороши любые средства для того, чтобы подняться с чтобы подняться вверх по служебной лестнице: лицемерие, подхалимаж по отношению к вышестоящим, интриги против своих конкурентов***.
Все это нельзя считать особенностью только советской бюрократии; более ста лет назад подобные явления блестяще описал Бальзак...
Сегодня противоречие между официальной и действительной идеологией правящих кругов углубляет припасть между ними и трудящимися, последние высмеивают и ругают их высокопарные речи. Газет обычно не читают, по радио слушают только музыку, спортивные сообщения и прогноз погоды. Да и сама бюрократия, естественно, так же мало верит в ею же провозглашаемую идеологию (за исключением того, что говорится о стремлении к миру и укреплении власти государства). Отсюда повсеместный, цинизм, проникающий в самые глубинные слои учащейся молодежи из “лучшего” общества . Карьера любой ценой и всеми способами все остальное - пустая болтовня...
* Козлов, который до начала 1963 г. являлся почти официальным наследником Хрущева, был вынужден удалиться с политической арены, так как был связан с ленинградскими спекулянтами валютой и пытался защитить их.
** В 1963 г. в советских газетах сообщалось, что один шофер остановился с грузом белого хлеба у булочной и предложил свой груз по дешевой цене заведующему; тот купил украденный у государства хлеб.
*** Характерный эпизод из моей жизни. По работе мне приходилось иметь дело с некоторыми людьми из числа нынешних власть имущих, более всего с Пономаревым. В период правления Маленкова я застал его однажды в ЦК в новом кабинете, находившемся в помещении Маленкова. На мой вопрос, зачем он сменил свое рабочее место, он коротко ответил: “Ближе к начальству”.
Похожая картина наблюдалась в социалистических странах Восточной Европы, по большей части - по примеру, а иногда и по прямому указанию Советского Союза*.
Но различия в доходах в этих странах были гораздо меньше, чем в Советском Союзе, и пропасть между бюрократией и трудящимися была несколько менее глубокой. Были и исключения. Варшавяне с гордостью показывают посетителям из Советского Союза простой жилой дом, в котором живет сегодня “их” Гомулка, рассказывают, что его жена сама ходит за покупками и стоит, как все прочие домохозяйки, в очереди...
Существует решающая по своему значению для развития социалистического мира проблема: является ли распадение социалистического общества на слои с огромными различиями в уровне доходов (подобно тому, как при капитализме) неизбежным, исторически объективно обусловленным процессом, или это только особенность советского социализма, которая (в несколько ослабленном виде) находит проявление в восточноевропейских странах. В первом случае социализм утрачивает смысл. Рабочие и крестьяне Советского Союза в 1964 г., через 46 лет после социалистической революции, находятся в намного более тяжелом материальном положении, чем трудящиеся в ведущих капиталистических странах, их избавление от гнета капитализма частично компенсируется произволом бюрократии и ограничением свободы. Рабочие, а особенно колхозники, с трудом могут сменить место своей работы. Если ныне господствующая система не будет радикально изменена, то нет никакой надежды, что в исторически обозримое время трудящиеся в Советском Союзе смогут жить лучше, или хотя бы так же, как американские, английские или западногерманские рабочие (в 1964 г. средняя заработная плата рабочих обрабатывающих отраслей промышленности в США превысила 100 долл. в неделю; в Советском Союзе месячная зарплата составляет примерно 100 рублей. Покупательная способность доллара в 1964 г.- если принимать во внимание все виды расходов рабочего - приблизительно на 20% выше, чем рубля). Но если трудящиеся живут хуже, если различие в доходах после 46 лет социалистической революции фактически не меньше, чем при капитализме, если присущие социализму тенденции к равенству презираются и высмеиваются, то что же станется с социализмом в Советском Союзе (и в европейских странах)? Куда он идет? К коммунизму? Или к увековечению нынешнего господства бюрократии и неравному, несправедливому распределению доходов?
Это одна из основных проблем социализма и всей истории человечества!
Но проблема эта еще глубже. Возникает вопрос: может ли общество, в котором личная выгода каждого индивида служит главным или даже единственным мотивом к труду - как и при капитализме - вообще считаться социалистическим, или оно должно выродиться в какую-либо форму капитализма? Согласно Программе КПСС при коммунизме должно производиться такое изобилие товаров, что отпадет мотив личной выгоды. Когда это будет, мы не знаем. Зато, как уже было сказано, трудно себе представить, чтобы правящая бюрократия отказалась от персональной обслуги.
Грех Сталина, который никогда нельзя искупить, состоит в превращении “рабочего государства с бюрократическим извращением” в государство бюрократии,- это произошло, как мы уже писали, вследствие отмены “партмаксимума”, распадения советского общества на классы и слои с огромными различиями в доходах. Идеи равенства, самоограничения, самоотверженности подверглись осмеянию; произошло обуржуазивание образа жизни слоев с более высокими доходами, прежде всего бюрократии. Марксовы слова о том, что общественное бытие людей определяет их идеологию, относятся без сомнения также и к нынешней бюрократии, сколько бы она ни твердила о своей “приверженности пролетарскому интернационализму”.
И если есть один человек, который виноват в этом принципиальном изменении, то этот человек - Сталин!
Этому явлению нельзя дать обратный ход мирными средствами. Даже если Хрущев (или какой-нибудь другой вождь) захочет вернуться к ленинской простоте, скромности, к “партмаксимуму”, бюрократия сметет его*. Только немыслимое при нынешних конкретных условиях массовое антибюрократическое движение могло бы принудить к. возвращению к ленинскому социализму...Почему китайцы умалчивают об этой решающей исторической вине Сталина? Они не знают о происшедших у нас переменах? Вряд ли. Или они считают, что это был независимо от Сталина происходящий, объективный исторический процесс, который сходным образом будет происходить во всех социалистических странах?
Я этого не знаю! Было бы весьма печально, если бы было именно так! Нынешние руководящие лица, которые занимали высокие посты при жизни Сталина, находятся сейчас в трудном положении.
*Хрущев значительно снизил оклады бюрократии - министров, генералов, членов президиума Академии и т. п.; отменил “конверты” для министров и др., т. е. добавляемые сверх оклада тайные суммы (говорят, дополнительные оклады были восстановлены в других формах). Однако многочисленные привилегии остались нетронутыми. Ограничения не коснулись высшей партийной бюрократии. В сущности ничего не изменилось.
На анонимный вопрос на закрытом заседании XX партсъезда, заданный Хрущеву после “разоблачения” Сталина, почему он сам не поднял голос против злодеяний Сталина (Хрущев был секретарем Московского обкома и членом президиума КПСС), он ответил: “Тогда я не находился бы здесь”. Если проанализировать этот ответ, то он значит: “Я - трус, который ставит свою личную безопасность выше, чем интересы партии, страны, чем жизнь своих друзей”.
Другую линию избрал нынешний советник по всем идеологическим вопросам Ильичев. (Он был во времена Сталина редактором “Правды” и, кажется, членом ЦК). Он сказал: “Мы верили Сталину”.
Это все равно что сказать: “Я был дураком!” Ибо только дураки могли верить, что в Советском Союзе много миллионов шпионов и террористов, которые готовили покушение на жизнь Сталина...*
Некоторое время существовала версия, будто Сталин был тем, кем он был, но партия вопреки Сталину проводила правильную политику, преодолевала его ошибки. Однако это была настолько примитивная ложь, что от нее очень скоро отказались. Как я уже говорил выше, ни одно из решений центральных инстанций не имело силы, пока его не подписывал Сталин. В провинции можно было тайком обойти какие-нибудь решения, но никогда нельзя было открыто нарушать их.
Возник также вопрос о том, было ли необходимо и целесообразно это разоблачение; можно было, мол, устранить причиненные людям несправедливости, не поднимая много шума по этому поводу.
Во время моего первого разговора с Лениным в Москве 20 августа 1920 г. я спросил его, правильно ли я поступил, что в своей книге о пролетарской диктатуре в Венгрии в 1919 г.- “Экономико-политические проблемы пролетарской диктатуры” (Ленин уже прочел эту книгу) - откровенно рассмотрел все ее ошибки и трудности? Некоторые руководящие венгерские товарищи полагали, что это отпугнет рабочих от борьбы за диктатуру. Ленин дважды повторил: “Абсолютно правильно! Абсолютно правильно! Никакие трудности нельзя скрывать от пролетариата”.
* Для методов тайной полиции характерен следующий случай, который произошел - я точно уже не помню - в 1943 или 1944 г. Я был приглашен в качестве свидетеля на заседание военного суда. Находившийся под арестом венгерский товарищ Рудаш обвинялся в том, что он был участником возглавляемой мною (!) террористической группы. Он был арестован, я был на свободе и давал показания о его невиновности (вместе с Гере и Ракоши)! Комментарии излишни. Рудаш, впрочем, был оправдан.
Однако очевидно, что Хрущев разоблачал Сталина не на этом основании; ведь и по сей день почти все трудности скрываются от трудящихся, от народа. Действительная причина “разоблачения”* состояла в том, чтобы продемонстрировать на съезде разницу между своим режимом и режимом Сталина; впрочем само собой разумеется, что прекращение массовых арестов, полностью бесконтрольного террора тайной полиции являются большим сдвигом к лучшему по сравнению с режимом Сталина.
События в СССР вызвали большое замешательство в рядах западных коммунистов, особенно в таких странах, как Италия и Венгрия, где вследствие длившегося десятилетиями господства фашизма выросло новое поколение революционеров, которое почти не было знакомо с марксизмом-ленинизмом и начало изучать его по произведениям Сталина, особенно по “Основам ленинизма”. Этому поколению Сталин представлялся первым марксистом-ленинцем, победителем фашизма, освободителем**. “Разоблачение” Сталина этим поколением было воспринято как конец света, как гибель богов.
* Разоблачение для советских граждан не было в сущности разоблачением: каждый и без того знал все. Для меня единственным новым моментом была активная роль Молотова во всех жестокостях! Я имел с ним много дел, особенно в 1942-1945 гг., когда разрабатывал для правительства вопрос о репарациях. Он был всегда сух, корректен, вежлив, словом, всегда - министр. Он мог рассмешить или разозлить своей “корректностью”. В 1945 г., когда я вернулся из первой моей после освобождения поездки в Венгрию, я позвонил ему и спросил, не интересует ли его моя поездка. Он пригласил меня к себе. Я изложил ему свои соображения о классовых и партийных отношениях и т. д. Он задал несколько вопросов и закончил беседу словами: “Спасибо за информацию о Венгрии”. Как если бы я был послом капиталистической страны...
** На первом массовом собрании рабочих Будапешта, на котором я присутствовал, коммунисты хором скандировали: “Сталин, Тито, Ракоши!”
Я хотел бы здесь сказать о Сталине от самого себя. Мне часто приходилось встречаться с ним: он регулярно обращался ко мне за фактами и оценками положения, когда занимался вопросами мировой экономики, обычно перед тем, как ему предстояло выступить с докладами на партийных съездах и конференциях*.
Он был всегда вежлив со мной. Если он приходил на заседание ИККИ раньше, чем я, и я здоровался с ним, он всегда поднимался, чтобы подать мне руку. Если я ему звонил, чтобы попросить об аудиенции, то между нами почти всегда происходил такой разговор:
Он: Когда Вы хотите прийти ко мне? Я: Когда у Вас будет для меня свободное время. Он: Ну хорошо, приходите тогда-то и тогда-то. Никогда мне не приходилось в назначенное время ожидать в приемной**.
Что за человек был Сталин?
Наше общение было слишком ограниченным, чтобы я мог компетентно ответить на этот вопрос. Он был очень замкнут, и характер у него был сложный. Один пример.
В 1923 г. мировая пресса была полна негодования по поводу того, что Советский Союз снабжает оружием немецкий вермахт. Советский Союз официально в энергичных выражениях опроверг это. Но когда я спросил об этом Сталина, он откровенно сказал: “Конечно, мы выполнили их заказы”. И наоборот: когда в 1927 г. я спросил его, почему информационное бюро министерства иностранных дел в Берлине было закрыто, ведь лучше наблюдать за противником в его собственном лагере, чем из Москвы, он мне ответил, не моргнув глазом: “Решили без меня, без меня решили”. Это, конечно, была ложь: без него ничего не решалось. Это был азиатский способ отказа отвечать на вопрос.
Но что я знаю наверное - что он хорошо знал “Капитал” Маркса и труды классиков, что он очень много читал и вообще был весьма образованным человеком. Позднее при режиме Хрущева распространялась ложь, будто Сталин поручал писать свои труды другим; достаточно взглянуть на стиль его докладов и некоторых его писем, чтобы понять, что они написаны одним и тем же человеком.
*Капиталистическая пресса, особенно американская, приписывала мне роль “экономического советника” при Сталине; это было справедливо только отчасти.
** Эта пунктуальность была у него общей чертой с Лениным, в противоположность барской манере Зиновьева, который вызывал к себе в Коминтерн по 10-20 человек и заставлял их ожидать часами. Однажды это возмутило меня, и я ушел. На следующий день секретарь Зиновьева сказал мне, что Зиновьев “удивился”, почему это я ушел.
Когда он заимствовал какие-нибудь сведения у других, он открыто говорил об этом. На XVI партсъезде он сказал, что уточнение официальных данных о распределении доходов в некоторых капиталистических странах было произведено мною. Перед XVII партсъездом (1934) я составил для него подробный обзор экономического положения капиталистических стран, при этом я - в противоречии с мнением тогдашнего руководства Коминтерна - отстаивал точку зрения о том, что большой экономический кризис заканчивается и предстоит длительная депрессия. Сталин распорядился, чтобы моя работа была напечатана, ее раздали всем участникам съезда перед его докладом. Неверно, что Сталин не терпел никаких возражений. Он спокойно выслушивал иные мнения - таков мой опыт. О том же говорил Литвинов. В послевоенные годы я почти не встречался со Сталиным лично. Сталин был без сомнения восточным деспотом, у которого тем сильнее развивались мания величия и мания преследования, чем старше он становился. Это естественно для человека, если никто никогда ему ни в чем не возражает, если аплодируют каждому его слову. Мы это ясно видим на примере Хрущева.