КОЗАКОВ ГРИГОРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. В Астрахани на рыбкомбинате 5
Персонал консервного завода и треста состоял почти исключительно из местных жителей - дагестанцев. Инспектор завода - русский по национальности умолял меня перевести его в другое место, пусть даже на далекий север. Он как-то составил акт на одного из мастеров завода - дагестанца, допустившего грубые нарушения технологического режима, и передал этот акт в вышестоящую организацию для привлечения виновного к ответственности. После этого инспектор чуть ли не месяц не решался выйти из дома, так как ему сказали, что мастер в отместку решил его убить. Вот какие тогда там были нравы.
Начальник Центрального управления плодоовощной инспекции переводился на работу на Дальний Восток сроком на 3 года и предложил мне занять на это время его квартиру из двух маленьких комнат и кухни, находившуюся в центре, на улице Горького, и имевшую отдельный вход прямо с улицы. Для этого ему нужно было уплатить единовременно две с половиной тысячи рублей.
Я такой суммой не располагал, но Уханов получил разрешение Микояна на выдачу мне этих денег. Как раз в это время Филяев уезжал в командировку. Уханову и мне он сказал, что едет на неделю в Астрахань. Однако после его отъезда выяснилось, что уехал он не в Астрахань, а в Сибирь, и не на неделю, а на целый месяц. Он поймал Уханова, когда тот выходил из своего кабинета, спеша на заседание к Микояну, подсунул ему командировочное удостоверение, и Уханов, поверив Филяеву, подписал командировку, не читая. Придя к начальнику финансового отдела Наркомата (приятелю Филяева) за получением выделенных мне денег я узнал, что эти деньги он выдал с разрешения второго заместителя Микояна, Беленького, лично Филяеву, и последний внес их в строительную организацию для получения квартиры во вновь строящемся доме.
Когда я рассказал об этом Уханову, то он был очень возмущен поступками Филяева, назвал его прохвостом и рекомендовал мне уйти из Центрального управления инспекции, справедливо полагая, что ничего хорошего из совместной с ним работы для меня не получится. Тогда же выяснилось, что Уханов назначен Народным комиссаром легкой промышленности, и с его уходом инспекция перейдет в подчинение Беленького, который почему-то благоволил к Филяеву. Уханов написал мне очень хорошую деловую характеристику, оформил через Микояна мое освобождение от работы в инспекции даже до возвращения Филяева и перевод в систему Главрыбы. На мое несчастье, эта характеристика была приобщена к моему личному делу, поэтому после ареста и расстрела Уханова и вплоть до его посмертной реабилитации некоторые деятели относились ко мне с недоверием, как к ставленнику вредителя и врага рабочего класса.
Явившись к начальнику Главрыбы Андрианову, я обратился к нему с просьбой направить меня на работу в Ленинград, на что он охотно согласился. В конце ноября я распростился с Москвой и вернулся в Ленинград, имея назначение на должность заместителя начальника консервного отдела Ленинградского рыбопромышленного треста.
В ведении Ленинградского рыбопромышленного треста, сокращенно «Ленгосрыбтрест», переименованного впоследствии в трест «Ленрыба», находились рыбообрабатывающие предприятия и консервные заводы города Ленинграда, Ленинградской, Новгородской и Псковской областей.
Возглавлял трест Большаков, которого в скором времени сменил Повелихин. Оба - чисто партийные работники, никакого отношения к рыбной промышленности не имевшие. Фактически производственной работой руководил заместитель управляющего трестом Николай Христофорович Христофоров. Несмотря на отсутствие у него специального образования, Христофоров неплохо разбирался в вопросах, связанных с добычей и обработкой рыбы. Будучи человеком прямым, честным и доброжелательным, он пользовался общей любовью и уважением. К сожалению, чрезмерное пристрастие к спиртным напиткам, доходившее иногда до болезненного состояния, мешало его работе, и чуть было не погубило его окончательно.
Консервному отделу треста были подчинены: Ленинградский завод «Пищевик», его филиал или маленький «Пищевик» и три консервных завода на берегу Финского залива - в Усть-Луге, Курголове и Логах.
В те годы консервный завод «Пищевик» и его филиал, готовили консервы в широком ассортименте. Помимо рыбных консервов и презервов (шпроты в масле, салака и килька пряного посола, роль-мопс, анчоусы) эти заводы выпускали языки в масле и куриные консервы, пользовавшиеся широким спросом как внутри нашей страны, так и за границей.
Маленький «Пищевик» специализировался на выпуске консервов наивысшего качества для экспорта. Там действовали особые пониженные нормы выработки. Однако и консервы, предназначавшиеся для внутреннего рынка, отличались хорошим качеством. Например, шпроты из копченой салаки в масле тех времен как по своим вкусовым достоинствам, так и по внешнему виду, несравнимы с современными консервами того же наименования, хотя улучшением технологии копчения рыбы много занимались и занимаются теперь научно-исследовательские институты.
Такое странное, на первый взгляд, явление я объясняю тем, что в довоенные годы еще работали старые мастера-коптильщики, которые, как говорится, болели душой за свое дело, а, кроме того, тогда действовала особая система оплаты рабочих-коптильщиков. При ней за выпуск высших сортов копченой рыбы мастера получали премию, в то время как за понижение качества продукции производились удержания из зарплаты.
Куриные консервы выпускались двух видов: куриное филе и куриное рагу. Филе шло почти полностью на экспорт, а рагу поступало на внутренний рынок. Первая изготовленная заводом партия куриного филе была забракована инспекцией Наркомвнешторга по причине обнаружения в курином мясе сероводорода. Это же явление повторилось и в последующих партиях куриных консервов. Тогда была создана специальная комиссия, в которую помимо работников завода и треста были приглашены профессора Ильин и Галвялло, возглавлявший кафедру биологии в Военно-медицинской академии (В период деятельности Ежова Галвялло был арестован и исчез, как и многие другие).
Живые курицы были зарезаны, ощипаны и подготовлены к варке в присутствии этой комиссии. Когда же температура воды, в которой варилось куриной мясо, достигла 70оС, из него начала выделять сера. Таким образом, было установлено: присутствие в консервах сероводорода при всех прочих положительных показателях не может служить основанием для их браковки и является следствием расщепления белков при термической обработке куриного мяса. Профессор Галвялло написал на эту тему специальную статью, в которой в отличие от сероводорода (H2S), получающегося в результате гнилостного разложения, обозначил продукт термического распада белков буквами - HS.
Береговые консервные заводы в Усть-Луге, Курголове и Логах занимались производством консервов и презервов только из салаки.
Директора консервного завода «Пищевик» сменялись ежегодно, а иногда даже по несколько раз в году и совершенно мне не запомнились. Все это были люди случайные, направлявшиеся на работу городским комитетом партии, и никакого отношения к консервному производству не имевшие. Исключение составил Михаил Дмитриевич Куликов, возглавлявший сначала филиал «Пищевика», а затем занимавший должность директора основного завода многие годы. В прошлом рабочий консервного завода, Куликов обладал природным умом и редким тактом. Требовательный к себе и к подчиненным, всегда выдержанный, никогда не повышавший голоса, он пользовался всеобщим уважением и любовью.
В качестве преподавателя факультета особого назначения при Ленинградском холодильном институте мне довелось проводить с Куликовым индивидуальные занятия по технологии консервирования и микробиологии. Должен сказать, что заниматься с ним было легко и приятно. Он очень быстро схватывал самую суть предмета, относился к занятиям с большим интересом, а задаваемые им вопросы всегда были уместны и осмысленны.
Технические руководители завода "Пищевик" сменялись почти так же часто, как и директора. Пожалуй, единственным достойным занимать эту должность был Натан Львович Левит, много поработавший над улучшением качества и расширением ассортимента консервной продукции. Человек энергичный, волевой, с большим практическим стажем, с жилкой изобретателя и рационализатора, Натан Львович быстро вывел завод из состояния рутины и застоя. Всегда доброжелательный, отзывчивый к нуждам сослуживцев, отнюдь не мелочный и не скупой, он оставил по себе хорошую память. К общему сожалению, вскоре после окончания войны, Натан Львович крупно повздорил с управляющим трестом «Ленрыба» Нехорошевым, личностью резко отрицательной, и вынужден был покинуть пост главного инженера завода «Пищевик».
Как-то после его ухода Микоян потребовал образцы шпрот в масле производства завода «Пищевик». Попробовав эти консервы, Микоян нашел, что качество их значительно ниже довоенного, и тут же осведомился, где теперь тот «черный» главный инженер, который демонстрировал до войны такие хорошие шпроты? Когда ему сказали, что Левит уволен из системы «Ленрыба», Микоян со свойственной ему резкостью изрек: «Дураки, что уволили». И это было совершенно справедливо.
Береговые консервные заводы всегда были «пасынками» в системе Ленгосрыбтреста, хотя имели существенное преимущество перед заводом «Пищевик», так как располагали сырьем лучшего качества. Добывать средства у руководителей треста на техническое усовершенствование береговых заводов было нелегкой задачей. Руководили этими заводами большей частью случайные партийные товарищи, и выручали только старые мастера-консервщики. Будучи всегда сторонником приближения производства к местам добычи рыбы, я уделял большое внимание береговым заводам, неоднократно выезжал в Усть-Лугу, Курголово и Логи для оказания им технической помощи и немало поломал копий, защищая их интересы перед своим начальством.
Должен признаться, что работа в Ленгосрыбтресте меня мало удовлетворяла. Большую часть времени приходилось тратить на весьма нудное бумагомарание, на разного рода скучные совещания и прочие неинтересные дела. С большей охотой я занимался педагогической деятельностью, прерванной за время моего пребывания в Москве. Возобновились чтение лекций в Рыбопромышленном техникуме и преподавание на факультете особого назначения при Холодильном институте, где моими слушателями были директора местных рыбопромышленных организаций.
Летом 1935 года в Ленинграде были организованы курсы по повышению квалификации руководящих работников рыбной промышленности, слушателями которых были не только директора местных предприятий, но и командированные из других районов Советского Союза. Дело было поставлено, как говорится, на широкую ногу. Заведующим учебной частью был назначен профессор Девель, занимавший в то время должность начальника санитарной службы Ленгосрыбтреста. К чтению лекций были привлечены такие видные деятели науки, как профессора Ильин, Берг, Арнольд, Иванов. Мне было поручено прочесть курс консервного дела.
Профессор Девель, человек очень ловкий, пользовавшийся большим авторитетом не только в Ленинграде, но и в Москве, добился неслыханного в то время гонорара за чтение лекций в размере 30 рублей за час и притом независимо от ученой степени и звания лектора. Все лекции стенографировались, после чего редактировались преподавателями, размножались на ротаторе и вручались каждому слушателю. Поэтому к лекциям приходилось готовиться особенно тщательно. Курсы помещались в Шувалове, в доме отдыха работников пищевой промышленности. Все слушатели помещались там же и пользовались полным пансионом. Преподаватели ездили в Шувалово автобусом, который оплачивался особо. Каждый преподаватель имел право получить бесплатный завтрак, обед или ужин в зависимости от времени дня, когда он проводил занятия. Профессор Девель жил в Шувалове в доме отдыха вместе со своей женой, пользуясь бесплатным помещением и столом.
В сентябре 1935 года управляющий трестом Повелихин совершенно неожиданно предложил мне занять должность главного инженера консервного завода «Пищевик». Меня это совершенно не устраивало, так как обстановка на этом заводе была весьма неприятная. Кроме того, этот завод никогда не пользовался моей симпатией. Как я уже имел случай говорить, все производство размещалось в пятиэтажном жилом доме без соблюдения поточности технологического процесса со всеми вытекающими отсюда неблагоприятными для работы последствиями.
Ввиду моего категорического отказа занять эту должность добровольно, Повелихин решил поставить меня в безвыходное положение и тем самым заставить, волей-неволей, покориться. Для этого он упразднил должность, которую я занимал в тресте. Тогда, по совету А.А. Белова, я выехал в Москву, в Главрыбу, чтобы оттуда оказать воздействие на Повелихина.
В Главрыбе я совершенно неожиданно встретился с Петром Михайловичем Михайловым, незадолго до того назначенным главным инженером Астраханского рыбного комбината имени Микояна. Михайлов стал уговаривать меня ехать на работу в Астрахань, где в соответствии с заданием правительства предстояли большие работы по увеличению производства и расширению ассортимента готовой продукции. Работа в Ленгосрыбтресте мне мало улыбалась, особенно после конфликта с Повелихиным, и я стал колебаться. Михайлов, даже не получив моего согласия, втайне от меня, обратился к начальнику Главрыбы Андрианову и при следующей со мной встрече вручил мне приказ о назначении меня главным технологом и заместителем главного инженера Астраханского комбината.
Как раз в это время секретарь Главрыбы вручила мне адресованное на мое имя официальное письмо Повелихина, предлагавшего мне вернуться в Ленгосрыбтрест на прежнюю должность. Михайлов вырвал из моих рук это письмо и тут же разорвал его на мелкие клочки. Пришлось покориться судьбе, тем более, что в глубине души я был скорее рад такому обороту дела. Предстояла большая и, несомненно, интересная работа.
Бедный Повелихин в 1936 году был арестован, обвинен в шпионаже и приговорен к 25 годам заключения. Встретился я с ним только в 1955 году после его реабилитации за отсутствием состава преступления. Его трудно было узнать, так изменили его годы заключения. Страшно было слышать рассказ о том, что ему пришлось пережить и перенести. После освобождения он одно время работал на консервном заводе «Пищевик» в маленьких должностях, а затем вышел на пенсию.
Рыбокомбинат имени А.И. Микояна занимал, да занимает и теперь, обширную территорию за чертой города на берегу реки Болды. В состав комбината входили: два больших холодильника (один сухой, а другой мокрой морозки), филейный завод, консервный завод, коптильный завод, утилизационный завод. Каждое из перечисленных предприятий находилось на самостоятельном балансе и возглавлялось директором, подчиненным управляющему комбинатом. На территории комбината находилось Астраханское отделение Всесоюзного научно-исследовательского института рыбного хозяйства и океанографии (ВНИРО). Управляющий комбинатом был Павел Николаевич Королев, человек примечательный, о котором следует сказать более подробно.
До революции Королев был простым рабочим-маляром. Вступив в партию большевиков, кажется, в первые же дни после Октябрьского переворота, Королев, благодаря природному уму и большим организаторским способностям, быстро выдвинулся из среды партийных работников. Какое-то время он работал в качестве ближайшего помощника известного большевика Томского и вместе с ним ратовал за отделение профсоюзов от государства, что кончилось крушением Томского, а впоследствии явилось одной из причин гибели самого Королева. Затем несколько лет, вплоть до 1935 года, Королев был заместителем председателя Ленинградского горисполкома, шефствовал над местными строительными промышленными предприятиями.
Во время моей работы в С.З. управлении государственной консервной инспекции мне довелось неоднократно встречаться с Королевым, присутствовать на заседаниях под его председательством, и меня всегда удивляла его способность, невзирая на низкое образование, быстро схватывать самую суть разнообразных специальных вопросов и принимать быстрые и разумные решения. Несмотря на требовательность, а подчас даже и резкость в обращении с подчиненными, Королев пользовался в Ленинграде большим авторитетом и общим уважением.
В 1935 году вскоре после убийства Сергея Мироновича Кирова вся верхушка ленинградской партийной организации была репрессирована, а Королев был отправлен в Астрахань в почетную ссылку. Конечно, это было большим ударом для Королева, любившего Ленинград и жившего его интересами. Тем не менее, он и в Астрахани на совершенно новой для него работе проявил себя неутомимым, и можно без преувеличения сказать, блестящим администратором и организатором. Ни до Королева, ни после его гибели комбинат не достигал такого высокого уровня в своей производственной деятельности.
Местные работники говорили мне, что до Королева вся территория комбината была загрязнена, захламлена и вообще находилась в антисанитарном состоянии. Королев в короткий срок заасфальтировал территорию комбината и требовал содержания ее в идеальном порядке. Горе было тому директору, на предприятии которого или на близлежащем к нему участке, Королев обнаруживал малейший непорядок. Помню, как в моем присутствии, он пристыдил директора отделения ВНИРО Подсевалова, увидев какой-то хлам на участке, примыкавшем к зданию института. «Вы, как руководитель научного учреждения, - сказал ему Королев, - должны показывать другим предприятиям образец чистоты и порядка, а вместо этого разводите грязь и разбрасываете всякий хлам».
Королев приезжал на комбинат в 7 часов утра и ежедневно обходил всю его территорию и все его предприятия. Поэтому он был всегда в курсе того, что на них творилось. В 10 часов утра к нему являлись с докладом директора заводов. При докладе обычно присутствовали главный инженер, главный технолог, а в случае надобности приглашались и другие сотрудники комбината. Когда кто-либо из директоров пытался опровергнуть делаемые Королевым замечания, он говорил: «Что ты мне очки втираешь. Ты еще спал, когда я был на твоем заводе и лучше тебя знаю, что там творится». И в большинстве случаев он был совершенно прав. Я всегда поражался, как он, не имея специального образования, как-то чисто интуитивно мог разбираться в технических вопросах и принимать правильные решения.
В первый же день моего приезда в Астрахань Королев вызвал меня и, извинившись за то, что с места в карьер вынужден меня беспокоить, просил зайти в цех консервного завода и посмотреть, как там расфасовывают в банки кильку. При этом он признался, что никогда не видел, как расфасовывается килька, но совершенно уверен в том, что от сотворения мира ее не укладывали так, как это делается на консервном заводе. Оказалось, что и тут он не ошибся. «Я консервщик с 1905 года», - часто говорил Королев, конечно, в шутку.
Помимо административных способностей Королев обладал даром речи. Его выступления на разного рода заседаниях, собраниях и проч. отличались деловитостью, остротой, а порой и тонким юмором. Говорил он легко и гладко. И даже делая длинный доклад, никогда не читал его по бумажке, но вместе с тем всегда чувствовалось, что материал к докладу им хорошо продуман и подготовлен. В бытность Королева управляющим комбинатом, его предприятия работали на полную мощность. При возникновении перебоев в снабжении предприятий сырьем, Королев вызывал управляющего Волго-Каспийским трестом и вместе с ним выезжал на промысел. К вечеру к причалам комбината подходили прорези и рыбницы, полные живой и свеже уснувшей рыбы.
Когда запасы жести на консервном заводе подходили к концу, а руководство Главрыбы не реагировало на требования комбината, Королев летел самолетом в Москву, обращался непосредственно к Микояну, и жесть немедленно поступала на наш завод. Летом, в так называемую жаркую путину, прекращался лов крупного частика, и консервный завод, имея только рыбу осетровых пород, вынужден был переходить на односменную работу. Чтобы с наступлением осенней путины завод мог сразу переключиться на работу в три смены, Королев добился через Микояна разрешения сохранить всех рабочих консервного завода, использовав их в летний период на других работах. И это мероприятие полностью себя оправдало.
В яваре 1937 года Микоян, делая доклад на всесоюзном съезде работников консервной промышленности, упомянул о том, что Астраханский рыбокомбинат «вытянул» все предприятия системы Главрыбы, дав около 50 миллионов сверхприбылей. Этот успех следует отнести в значительной мере на счет Павла Николаевича Королева.
Будучи исключительно требовательным к своим подчиненным, беспощадным к лентяям, прогульщикам, болтунам и очковтирателям, Королев наряду с этим заботился о материальном благополучии рабочих и служащих комбината. Им были построены каменные, вполне благоустроенные жилые дома, фабрика-кухня, детский сад, ясли. Он, пожалуй, был единственным из известных мне начальников, к которому не нужно было обращаться с просьбой об оказании материальной помощи. Уходя в очередной отпуск, помимо обычных отпускных денег, мы получали у главного бухгалтера Демидова конверт, содержавший месячный оклад заработной платы «на лечение».
В конце декабря 1936 года я уезжал в Москву на всесоюзный съезд работников консервной промышленности. Королев, посмотрев на мое довольно поношеное зимнее пальто, сказал: «Знаете, товарищ начальник, в таком пальто, пожалуй, не совсем удобно показываться в столице. Зайдите-ка к Демидову, у него есть кое-что для вас». Получив конверт с изрядной по тем временам суммой, я отправился в местный комиссионный магазин и приобрел там прекрасное, совершенно новое, зимнее пальто, служившее мне верой и правдой до самой войны. Воспользовавшись приездом в Астрахань Микояна, Королев без всяких с моей стороны просьб или намеков добился утверждения мне персонального оклада.
Стремясь укомплектовать комбинат дельными работниками, Королев не боялся принимать лиц, высланных из Ленинграда в административном порядке. Как известно, после убийства Кирова органы ГПУ занялись массовой высылкой из Ленинграда целых семей, совершенно не причастных к этому событию.
Как это делалось, я узнал совершенно случайно. В доме, в котором я проживал вместе с моими родителями, был дворник, весьма к нам благоволивший. Вероятно, этому во многом способствовало доброжелательное отношение к нему моих родителей. Открывая ворота дома при позднем нашем возвращении, дворник всегда получал хорошие чаевые. Также щедро оплачивались и другие его услуги. Когда тяжело заболела его жена, моя мать приняла в ней горячее участие, навещала больную, приносила лекарства и проч.
В разгар компании по высылке из Ленинграда этот дворник пришел к нам и попросил моего отца выслушать его без свидетелей. Со слезами на глазах дворник сообщил отцу под большим секретом, что он был вызван в известное учреждение, где ему предложили дать список на заранее установленное количество лиц, подлежащих высылке из нашего дома. Хотя мой отец по своему дореволюционному чину и положению подходил под эту номенклатуру, дворник, по его словам, не мог поместить нашу семью в проскрипционный список, и к удивлению многих наших знакомых, мои родители остались в Ленинграде.
В Астрахани было много высланных из Ленинграда. Некоторые из них были мне знакомы раньше, с некоторыми я познакомился на месте. Все высланные находились на учете в местном ОГПУ и должны были являться туда раз в неделю для отметки.
Бывали также курьезы. Вместе с хозяевами должны были становиться на учет и их собаки. Одному владельцу собаки потребовалась на нее справка, кажется, для предоставления в ветеринарную лечебницу. Так вот, какой-то, видимо, малограмотный товарищ вместо того, чтобы написать в справке «собака административно высланного», написал «собака административно высланная». Эту справку я видел сам.
Когда вышла новая «сталинская», как тогда говорили, конституция, некоторые наивные люди решили, что все обнародованные в ней права относятся и к административно высланным, и стали говорить об этом при посещении ОГПУ. Тамошние деятели только удивлялись их наивности и восклицали: «Ах, опять вы с вашей конституцией!».
У Королева на комбинате работало несколько таких административно высланных: секретарь комбината - молодая женщина, очень культурная, прекрасная стенографистка и машинистка; инженер по водопроводу и канализации, мой старый знакомый, занимавший в Ленинграде должность главного инженера треста водопровода и канализации; начальник флота комбината - морской офицер, товарищ по морскому корпусу известного писателя Леонида Соболева; юрисконсульт - бывший прокурор петербургского окружного суда, работавший после революции в адвокатуре; начальник отдела снабжения консервного завода - бывший главный инженер ленинградской парфюмерной фабрики - сын известного в Ленинграде зубного врача, высланного в Саратов. Все это были люди порядочные в полном смысле этого слова, добросовестные и полезные работники, ни в чем, конечно, неповинные. Тем не менее, при аресте Королева ему, в числе прочего, было поставлено в вину покровительство враждебным советской власти элементам.
С главным инженером комбината Михайловым у меня сложились добрые отношения еще во время работы в Государственной консервной инспекции. Он мне всецело доверял, и наши отношения никогда ничем не омрачались.
Центральное место в системе комбината занимал консервный завод, и с ним мне больше всего приходилось соприкасаться в работе. Ко времени моего приезда в Астрахань этот завод выпускал консервы одного типа, то есть в томатном соусе из крупного частика (судак, сазан, лещ, сом, щука) и из красной рыбы (осетр, белуга, севрюга). Между тем правительством было дано задание комбинату расширить ассортимент консервной продукции с использованием других видов рыбного сырья, в первую очередь сельди, и с применением новых способов обработки рыбы.
Для этой цели на консервном заводе был организован специальный опытный цех. Первыми разработанными им и внедренными в производство были консервы из хрящей и обрезков мяса осетровых рыб в томатном соусе и рыбные котлеты в том же соусе. При производстве первого из двух названных видов консервов удалось использовать отходы, получавшиеся при разделке красной рыбы (головы, хрящи и срезки мяса). Этот консерв пользовался широким спросом. Особенно удачным оказалось его применение при изготовлении супов с рисом и другими крупами. На приготовление котлет шли обрезки сырой рыбы, а также поломанные куски и крошки жареной рыбы.
Далее было освоено производство, правда в небольших количествах, консервов в масле из подкопченной холодным способом красной рыбы и консервов в собственном соку из каспийской миноги. Главной же задачей, стоявшей перед консервным заводом, было освоение производства и организация массового выпуска консервов в масле из каспийской сельди горячего копчения. Местные работники не были знакомы с производством консервов такого типа. Поэтому пришлось подыскивать людей для замещения должностей начальника опытного цеха и мастера по горячему копчению рыбы вне Астрахани.
Опытному цеху был установлен план по выпуску освоенных производством новых видов консервов. План это был чисто условным, так как продукция опытного цеха составляла совершенно ничтожную часть общей выработки консервного завода. Тем не менее Густав взял основной упор на выполнение и перевыполнение установленного плана и почти перестал заниматься разработкой рецептур и технологии новых видов консервов, то есть тем, что, по сути дела, являлось основной задачей опытного цеха. Как ни старался я переубедить его в этом вопросе, он продолжал стоять на своем. В конце концов, руководство комбината осталось недовольно его деятельностью, и ему пришлось уйти с этой работы и возвратиться в Ленинград.
На должность мастера по горячему копчению рыбы был приглашен из Ленинграда по рекомендации моего большого друга Ивана Ивановича Гладкова отличный специалист-практик Иван Петрович Пташкин, ставший в скором времени одним из ведущих работников опытного цеха. Мы очень подружились, несмотря на разницу в годах и образовании. Curriculum vitae И.П. Пташкина, как мне думается, представляет известный интерес, а может быть даже и поучительным, особенно для нашего молодого поколения.
Иван Петрович родился в бедной многодетной крестьянской семье. Еще мальчиком он был отправлен на заработки в Петербург, где вначале состоял «на побегушках» у какого-то мелкого лавочника. Потом он перешел на ту же роль к владельцу кустарной рыбокоптильни. Не ограничиваясь выполнением обязанностей прислужника, Пташкин стал интересоваться процессом копчения рыбы и в скором времени настолько им овладел, что стал помощником и правой рукой своего хозяина. Наконец, хозяин взял его в дело, а после смерти владельца коптильни Пташкин купил это заведение у его наследников и стал расширять производство. Помимо рыбы он начал коптить свиные окорока, и наконец, организовал на своем предприятии нечто вроде кулинарного цеха, в котором готовились разные мясные и рыбные блюда, как-то: ростбифы, бифштексы, заливные и проч. Готовую продукцию Пташкин поставлял в гастрономические магазины Петербурга. Большой любитель копченой салаки и корюшки академик Иван Петрович Павлов нередко заходил в заведение Пташкина, чтобы полакомиться его изделиями, отличавшимися высоким качеством.
После октябрьской революции предприятие Пташкина было конфисковано, его владелец арестован как зловредный буржуй и вместе с подобными ему врагами социалистического общества отправлен в бывшую Архангельскую губернию на какие-то оборонные работы. Большую часть пути арестанты шли пешком под конвоем. Среди арестованных был священник. Его родиной было какое-то село, через которое проходила партия арестантов. Этот священник стал упрашивать начальника конвоя разрешить ему остаться до утра в этом селении, обещая нагнать партию на лошади.
Начальник конвоя согласился удовлетворить эту просьбу, но при том только условии, что кто-нибудь из арестованных поручится за священника головой, и назначил предельный срок с точностью до одной минуты для его возращения. Никто не отозвался на это предложение. Пташкину стало жаль старика-священника, и он согласился стать его поручителем. Когда утром следующего дня стрелка часов, рассказывал мне Пташкин, стала приближаться к назначенному часу, священник не появился. Наконец наступил установленный предельный срок. Начальник конвоя обратился к Пташкину со словами: «Ну, что же, брат, придется пустить тебя налево» и стал отводить его в сторону от остальной партии. Минута была страшная. Но к великой радости Пташкина, в этот момент вдали окруженная облаком пыли появилась скачущая во всю мощь лошадь, запряженная в телегу, а в ней злополучный священник, машущий руками и взывающий о пощаде.
В период НЭПа Пташкин снова организовал собственное коптильное предприятие. Когда же это благоприятное для частной коммерческой деятельности время миновало, он был снова арестован и отправлен в ссылку на Белое море. Там он работал в качестве мастера-коптильщика на рыбных предприятиях ГПУ. По отбытии срока ссылки Пташкин возвратился в Ленинград и находился не у дел. Помимо исключительного трудолюбия, добросовестности и большого опыта в коптильном деле, Пташкин обладал редким для такого малообразованного человека тактом и умением держать себя в любом обществе. Наблюдая за ним, я еще более убеждался с том, что образование и воспитание понятия совершенно разные. Много раз приходилось мне сталкиваться с людьми, получившими высокое образование, но по своему воспитанию находившимся на несравненно более низком уровне, чем малообразованный русский самородок Иван Петрович Пташкин.
Коптильный завод Рыбокомбината был рассчитан на производство рыбы холодного копчения и не приспособлен для копчения горячим способом. Поэтому по распоряжению свыше Рыбокомбинату был передан коптильный цех Краснорыбного комбината Волго-Каспийского горрыбтреста, находившийся невдалеке от нашего предприятия. В этом цехе под руководством Пташкина было организовано копчение сельди для последующего изготовления из нее нового вида консерва в масле. Как я уже говорил, начальник опытного цеха Густав мало уделял внимания разработке новых видов консервов. Поэтому Пташкину помимо копчения рыбы пришлось работать также и в качестве мастера опытного цеха. За эту работу он взялся со свойственной ему энергией, не считаясь со временем. В то время в Москве по инициативе А.И. Микояна открывались специальные магазины для торговли продуктами диетического питания, и нашему комбинату было дано задание разработать рецептуры и представить образцы новых консервов для сказанного назначения.
Пташкиным при моем участии были изготовлены образцы нескольких видов таких консервов, как-то: осетрина в собственном соку и с добавлением лимона, котлеты из судака и других рыб в белом соусе, котлеты с овощами, консервы из сазана по типу тунца в масле, и другие. В том же опытном цехе было положено начало производству пастеризованной зернистой икры осетровых рыб в мелких стеклянных банках. Образцы новых видов консервов были доставлены в Москву и одобрены Микояном. Не наша вина в том, что многие из них не были освоены производством. Руководство консервных заводом, стремясь к перевыполнению плана, не было заинтересовано в производстве новых видов консервов и особенно тех, в основе которых лежали трудоемкие и непривычные процессы.
Начальники цехов консервного заводи и мастера в большинстве были специалисты-практики, но знали свое дело. Производственные процессы на консервном заводе в те времена были слабо механизированы. Разделка рыбы, ее панировка, расфасовка в банки производилась исключительно вручную. Механизированы были только процессы мойки и обжарки рыбы, заливки банок томатным соусом и закатки банок. Для выливки(?) рыбы из промысловых судов и подачи ее в рыборазделочный цех был установлен ковшовой элеватор. Внутризаводской транспорт осуществлялся при посредстве ленточных транспортеров. Для стерилизации консервов были установлены горизонтальные автоклавы, в которые банки с консервами вкатывались на тележках ручным способом. В конце 1936 года по инициативе Михайлова горизонтальные автоклавы были заменены вертикальными. Загрузка и выгрузка консервов была механизирована при посредстве тельферов, движущихся по монорельсу, смонтированному на потолке автоклавного цеха. Жестяно-баночный цех был оборудован машинами итальянской фирмы «Бенчини».
Начальник этого цеха - инженер, недавно окончивший механический факультет Одесского консервного института, плохо справлялся с работой. Механизированная линия работала с постоянными перебоями, а автоматические тестеры, предназначенные для контроля герметичности банок, вовсе бездействовали. Поэтому Королев уволил неудачного специалиста по жестяно-баночному производству и пригласил на его место из Ленинграда инженера-механика с большим производственным стажем по фамилии Сидоренко. Хотя Сидоренко до этого не имел дела с производством консервной тары, но как опытный механик быстро разобрался с новыми для него механизмами, и жестяно-баночная линия стала работать четко и бесперебойно. Заработали и автоматические тестеры. При своих положительных деловых качествах Сидоренко, как истый хохол, не лишен был и лени, свойственной этой нации. Проработав около года начальником жестяно-баночного цеха, он пожелал перейти на более легкую работу в управление комбината. Хотя загружен он был далеко не полно, но всегда делал вид, что занят по горло. Королева, не любившего ленивых людей, он боялся, как огня, и старался не попадаться ему на глаза.
Начальник Центрального управления плодоовощной инспекции переводился на работу на Дальний Восток сроком на 3 года и предложил мне занять на это время его квартиру из двух маленьких комнат и кухни, находившуюся в центре, на улице Горького, и имевшую отдельный вход прямо с улицы. Для этого ему нужно было уплатить единовременно две с половиной тысячи рублей.
Я такой суммой не располагал, но Уханов получил разрешение Микояна на выдачу мне этих денег. Как раз в это время Филяев уезжал в командировку. Уханову и мне он сказал, что едет на неделю в Астрахань. Однако после его отъезда выяснилось, что уехал он не в Астрахань, а в Сибирь, и не на неделю, а на целый месяц. Он поймал Уханова, когда тот выходил из своего кабинета, спеша на заседание к Микояну, подсунул ему командировочное удостоверение, и Уханов, поверив Филяеву, подписал командировку, не читая. Придя к начальнику финансового отдела Наркомата (приятелю Филяева) за получением выделенных мне денег я узнал, что эти деньги он выдал с разрешения второго заместителя Микояна, Беленького, лично Филяеву, и последний внес их в строительную организацию для получения квартиры во вновь строящемся доме.
Когда я рассказал об этом Уханову, то он был очень возмущен поступками Филяева, назвал его прохвостом и рекомендовал мне уйти из Центрального управления инспекции, справедливо полагая, что ничего хорошего из совместной с ним работы для меня не получится. Тогда же выяснилось, что Уханов назначен Народным комиссаром легкой промышленности, и с его уходом инспекция перейдет в подчинение Беленького, который почему-то благоволил к Филяеву. Уханов написал мне очень хорошую деловую характеристику, оформил через Микояна мое освобождение от работы в инспекции даже до возвращения Филяева и перевод в систему Главрыбы. На мое несчастье, эта характеристика была приобщена к моему личному делу, поэтому после ареста и расстрела Уханова и вплоть до его посмертной реабилитации некоторые деятели относились ко мне с недоверием, как к ставленнику вредителя и врага рабочего класса.
Явившись к начальнику Главрыбы Андрианову, я обратился к нему с просьбой направить меня на работу в Ленинград, на что он охотно согласился. В конце ноября я распростился с Москвой и вернулся в Ленинград, имея назначение на должность заместителя начальника консервного отдела Ленинградского рыбопромышленного треста.
В ведении Ленинградского рыбопромышленного треста, сокращенно «Ленгосрыбтрест», переименованного впоследствии в трест «Ленрыба», находились рыбообрабатывающие предприятия и консервные заводы города Ленинграда, Ленинградской, Новгородской и Псковской областей.
Возглавлял трест Большаков, которого в скором времени сменил Повелихин. Оба - чисто партийные работники, никакого отношения к рыбной промышленности не имевшие. Фактически производственной работой руководил заместитель управляющего трестом Николай Христофорович Христофоров. Несмотря на отсутствие у него специального образования, Христофоров неплохо разбирался в вопросах, связанных с добычей и обработкой рыбы. Будучи человеком прямым, честным и доброжелательным, он пользовался общей любовью и уважением. К сожалению, чрезмерное пристрастие к спиртным напиткам, доходившее иногда до болезненного состояния, мешало его работе, и чуть было не погубило его окончательно.
Консервному отделу треста были подчинены: Ленинградский завод «Пищевик», его филиал или маленький «Пищевик» и три консервных завода на берегу Финского залива - в Усть-Луге, Курголове и Логах.
В те годы консервный завод «Пищевик» и его филиал, готовили консервы в широком ассортименте. Помимо рыбных консервов и презервов (шпроты в масле, салака и килька пряного посола, роль-мопс, анчоусы) эти заводы выпускали языки в масле и куриные консервы, пользовавшиеся широким спросом как внутри нашей страны, так и за границей.
Маленький «Пищевик» специализировался на выпуске консервов наивысшего качества для экспорта. Там действовали особые пониженные нормы выработки. Однако и консервы, предназначавшиеся для внутреннего рынка, отличались хорошим качеством. Например, шпроты из копченой салаки в масле тех времен как по своим вкусовым достоинствам, так и по внешнему виду, несравнимы с современными консервами того же наименования, хотя улучшением технологии копчения рыбы много занимались и занимаются теперь научно-исследовательские институты.
Такое странное, на первый взгляд, явление я объясняю тем, что в довоенные годы еще работали старые мастера-коптильщики, которые, как говорится, болели душой за свое дело, а, кроме того, тогда действовала особая система оплаты рабочих-коптильщиков. При ней за выпуск высших сортов копченой рыбы мастера получали премию, в то время как за понижение качества продукции производились удержания из зарплаты.
Куриные консервы выпускались двух видов: куриное филе и куриное рагу. Филе шло почти полностью на экспорт, а рагу поступало на внутренний рынок. Первая изготовленная заводом партия куриного филе была забракована инспекцией Наркомвнешторга по причине обнаружения в курином мясе сероводорода. Это же явление повторилось и в последующих партиях куриных консервов. Тогда была создана специальная комиссия, в которую помимо работников завода и треста были приглашены профессора Ильин и Галвялло, возглавлявший кафедру биологии в Военно-медицинской академии (В период деятельности Ежова Галвялло был арестован и исчез, как и многие другие).
Живые курицы были зарезаны, ощипаны и подготовлены к варке в присутствии этой комиссии. Когда же температура воды, в которой варилось куриной мясо, достигла 70оС, из него начала выделять сера. Таким образом, было установлено: присутствие в консервах сероводорода при всех прочих положительных показателях не может служить основанием для их браковки и является следствием расщепления белков при термической обработке куриного мяса. Профессор Галвялло написал на эту тему специальную статью, в которой в отличие от сероводорода (H2S), получающегося в результате гнилостного разложения, обозначил продукт термического распада белков буквами - HS.
Береговые консервные заводы в Усть-Луге, Курголове и Логах занимались производством консервов и презервов только из салаки.
Директора консервного завода «Пищевик» сменялись ежегодно, а иногда даже по несколько раз в году и совершенно мне не запомнились. Все это были люди случайные, направлявшиеся на работу городским комитетом партии, и никакого отношения к консервному производству не имевшие. Исключение составил Михаил Дмитриевич Куликов, возглавлявший сначала филиал «Пищевика», а затем занимавший должность директора основного завода многие годы. В прошлом рабочий консервного завода, Куликов обладал природным умом и редким тактом. Требовательный к себе и к подчиненным, всегда выдержанный, никогда не повышавший голоса, он пользовался всеобщим уважением и любовью.
В качестве преподавателя факультета особого назначения при Ленинградском холодильном институте мне довелось проводить с Куликовым индивидуальные занятия по технологии консервирования и микробиологии. Должен сказать, что заниматься с ним было легко и приятно. Он очень быстро схватывал самую суть предмета, относился к занятиям с большим интересом, а задаваемые им вопросы всегда были уместны и осмысленны.
Технические руководители завода "Пищевик" сменялись почти так же часто, как и директора. Пожалуй, единственным достойным занимать эту должность был Натан Львович Левит, много поработавший над улучшением качества и расширением ассортимента консервной продукции. Человек энергичный, волевой, с большим практическим стажем, с жилкой изобретателя и рационализатора, Натан Львович быстро вывел завод из состояния рутины и застоя. Всегда доброжелательный, отзывчивый к нуждам сослуживцев, отнюдь не мелочный и не скупой, он оставил по себе хорошую память. К общему сожалению, вскоре после окончания войны, Натан Львович крупно повздорил с управляющим трестом «Ленрыба» Нехорошевым, личностью резко отрицательной, и вынужден был покинуть пост главного инженера завода «Пищевик».
Как-то после его ухода Микоян потребовал образцы шпрот в масле производства завода «Пищевик». Попробовав эти консервы, Микоян нашел, что качество их значительно ниже довоенного, и тут же осведомился, где теперь тот «черный» главный инженер, который демонстрировал до войны такие хорошие шпроты? Когда ему сказали, что Левит уволен из системы «Ленрыба», Микоян со свойственной ему резкостью изрек: «Дураки, что уволили». И это было совершенно справедливо.
Береговые консервные заводы всегда были «пасынками» в системе Ленгосрыбтреста, хотя имели существенное преимущество перед заводом «Пищевик», так как располагали сырьем лучшего качества. Добывать средства у руководителей треста на техническое усовершенствование береговых заводов было нелегкой задачей. Руководили этими заводами большей частью случайные партийные товарищи, и выручали только старые мастера-консервщики. Будучи всегда сторонником приближения производства к местам добычи рыбы, я уделял большое внимание береговым заводам, неоднократно выезжал в Усть-Лугу, Курголово и Логи для оказания им технической помощи и немало поломал копий, защищая их интересы перед своим начальством.
Должен признаться, что работа в Ленгосрыбтресте меня мало удовлетворяла. Большую часть времени приходилось тратить на весьма нудное бумагомарание, на разного рода скучные совещания и прочие неинтересные дела. С большей охотой я занимался педагогической деятельностью, прерванной за время моего пребывания в Москве. Возобновились чтение лекций в Рыбопромышленном техникуме и преподавание на факультете особого назначения при Холодильном институте, где моими слушателями были директора местных рыбопромышленных организаций.
Летом 1935 года в Ленинграде были организованы курсы по повышению квалификации руководящих работников рыбной промышленности, слушателями которых были не только директора местных предприятий, но и командированные из других районов Советского Союза. Дело было поставлено, как говорится, на широкую ногу. Заведующим учебной частью был назначен профессор Девель, занимавший в то время должность начальника санитарной службы Ленгосрыбтреста. К чтению лекций были привлечены такие видные деятели науки, как профессора Ильин, Берг, Арнольд, Иванов. Мне было поручено прочесть курс консервного дела.
Профессор Девель, человек очень ловкий, пользовавшийся большим авторитетом не только в Ленинграде, но и в Москве, добился неслыханного в то время гонорара за чтение лекций в размере 30 рублей за час и притом независимо от ученой степени и звания лектора. Все лекции стенографировались, после чего редактировались преподавателями, размножались на ротаторе и вручались каждому слушателю. Поэтому к лекциям приходилось готовиться особенно тщательно. Курсы помещались в Шувалове, в доме отдыха работников пищевой промышленности. Все слушатели помещались там же и пользовались полным пансионом. Преподаватели ездили в Шувалово автобусом, который оплачивался особо. Каждый преподаватель имел право получить бесплатный завтрак, обед или ужин в зависимости от времени дня, когда он проводил занятия. Профессор Девель жил в Шувалове в доме отдыха вместе со своей женой, пользуясь бесплатным помещением и столом.
В сентябре 1935 года управляющий трестом Повелихин совершенно неожиданно предложил мне занять должность главного инженера консервного завода «Пищевик». Меня это совершенно не устраивало, так как обстановка на этом заводе была весьма неприятная. Кроме того, этот завод никогда не пользовался моей симпатией. Как я уже имел случай говорить, все производство размещалось в пятиэтажном жилом доме без соблюдения поточности технологического процесса со всеми вытекающими отсюда неблагоприятными для работы последствиями.
Ввиду моего категорического отказа занять эту должность добровольно, Повелихин решил поставить меня в безвыходное положение и тем самым заставить, волей-неволей, покориться. Для этого он упразднил должность, которую я занимал в тресте. Тогда, по совету А.А. Белова, я выехал в Москву, в Главрыбу, чтобы оттуда оказать воздействие на Повелихина.
В Главрыбе я совершенно неожиданно встретился с Петром Михайловичем Михайловым, незадолго до того назначенным главным инженером Астраханского рыбного комбината имени Микояна. Михайлов стал уговаривать меня ехать на работу в Астрахань, где в соответствии с заданием правительства предстояли большие работы по увеличению производства и расширению ассортимента готовой продукции. Работа в Ленгосрыбтресте мне мало улыбалась, особенно после конфликта с Повелихиным, и я стал колебаться. Михайлов, даже не получив моего согласия, втайне от меня, обратился к начальнику Главрыбы Андрианову и при следующей со мной встрече вручил мне приказ о назначении меня главным технологом и заместителем главного инженера Астраханского комбината.
Как раз в это время секретарь Главрыбы вручила мне адресованное на мое имя официальное письмо Повелихина, предлагавшего мне вернуться в Ленгосрыбтрест на прежнюю должность. Михайлов вырвал из моих рук это письмо и тут же разорвал его на мелкие клочки. Пришлось покориться судьбе, тем более, что в глубине души я был скорее рад такому обороту дела. Предстояла большая и, несомненно, интересная работа.
Бедный Повелихин в 1936 году был арестован, обвинен в шпионаже и приговорен к 25 годам заключения. Встретился я с ним только в 1955 году после его реабилитации за отсутствием состава преступления. Его трудно было узнать, так изменили его годы заключения. Страшно было слышать рассказ о том, что ему пришлось пережить и перенести. После освобождения он одно время работал на консервном заводе «Пищевик» в маленьких должностях, а затем вышел на пенсию.
Рыбокомбинат имени А.И. Микояна занимал, да занимает и теперь, обширную территорию за чертой города на берегу реки Болды. В состав комбината входили: два больших холодильника (один сухой, а другой мокрой морозки), филейный завод, консервный завод, коптильный завод, утилизационный завод. Каждое из перечисленных предприятий находилось на самостоятельном балансе и возглавлялось директором, подчиненным управляющему комбинатом. На территории комбината находилось Астраханское отделение Всесоюзного научно-исследовательского института рыбного хозяйства и океанографии (ВНИРО). Управляющий комбинатом был Павел Николаевич Королев, человек примечательный, о котором следует сказать более подробно.
До революции Королев был простым рабочим-маляром. Вступив в партию большевиков, кажется, в первые же дни после Октябрьского переворота, Королев, благодаря природному уму и большим организаторским способностям, быстро выдвинулся из среды партийных работников. Какое-то время он работал в качестве ближайшего помощника известного большевика Томского и вместе с ним ратовал за отделение профсоюзов от государства, что кончилось крушением Томского, а впоследствии явилось одной из причин гибели самого Королева. Затем несколько лет, вплоть до 1935 года, Королев был заместителем председателя Ленинградского горисполкома, шефствовал над местными строительными промышленными предприятиями.
Во время моей работы в С.З. управлении государственной консервной инспекции мне довелось неоднократно встречаться с Королевым, присутствовать на заседаниях под его председательством, и меня всегда удивляла его способность, невзирая на низкое образование, быстро схватывать самую суть разнообразных специальных вопросов и принимать быстрые и разумные решения. Несмотря на требовательность, а подчас даже и резкость в обращении с подчиненными, Королев пользовался в Ленинграде большим авторитетом и общим уважением.
В 1935 году вскоре после убийства Сергея Мироновича Кирова вся верхушка ленинградской партийной организации была репрессирована, а Королев был отправлен в Астрахань в почетную ссылку. Конечно, это было большим ударом для Королева, любившего Ленинград и жившего его интересами. Тем не менее, он и в Астрахани на совершенно новой для него работе проявил себя неутомимым, и можно без преувеличения сказать, блестящим администратором и организатором. Ни до Королева, ни после его гибели комбинат не достигал такого высокого уровня в своей производственной деятельности.
Местные работники говорили мне, что до Королева вся территория комбината была загрязнена, захламлена и вообще находилась в антисанитарном состоянии. Королев в короткий срок заасфальтировал территорию комбината и требовал содержания ее в идеальном порядке. Горе было тому директору, на предприятии которого или на близлежащем к нему участке, Королев обнаруживал малейший непорядок. Помню, как в моем присутствии, он пристыдил директора отделения ВНИРО Подсевалова, увидев какой-то хлам на участке, примыкавшем к зданию института. «Вы, как руководитель научного учреждения, - сказал ему Королев, - должны показывать другим предприятиям образец чистоты и порядка, а вместо этого разводите грязь и разбрасываете всякий хлам».
Королев приезжал на комбинат в 7 часов утра и ежедневно обходил всю его территорию и все его предприятия. Поэтому он был всегда в курсе того, что на них творилось. В 10 часов утра к нему являлись с докладом директора заводов. При докладе обычно присутствовали главный инженер, главный технолог, а в случае надобности приглашались и другие сотрудники комбината. Когда кто-либо из директоров пытался опровергнуть делаемые Королевым замечания, он говорил: «Что ты мне очки втираешь. Ты еще спал, когда я был на твоем заводе и лучше тебя знаю, что там творится». И в большинстве случаев он был совершенно прав. Я всегда поражался, как он, не имея специального образования, как-то чисто интуитивно мог разбираться в технических вопросах и принимать правильные решения.
В первый же день моего приезда в Астрахань Королев вызвал меня и, извинившись за то, что с места в карьер вынужден меня беспокоить, просил зайти в цех консервного завода и посмотреть, как там расфасовывают в банки кильку. При этом он признался, что никогда не видел, как расфасовывается килька, но совершенно уверен в том, что от сотворения мира ее не укладывали так, как это делается на консервном заводе. Оказалось, что и тут он не ошибся. «Я консервщик с 1905 года», - часто говорил Королев, конечно, в шутку.
Помимо административных способностей Королев обладал даром речи. Его выступления на разного рода заседаниях, собраниях и проч. отличались деловитостью, остротой, а порой и тонким юмором. Говорил он легко и гладко. И даже делая длинный доклад, никогда не читал его по бумажке, но вместе с тем всегда чувствовалось, что материал к докладу им хорошо продуман и подготовлен. В бытность Королева управляющим комбинатом, его предприятия работали на полную мощность. При возникновении перебоев в снабжении предприятий сырьем, Королев вызывал управляющего Волго-Каспийским трестом и вместе с ним выезжал на промысел. К вечеру к причалам комбината подходили прорези и рыбницы, полные живой и свеже уснувшей рыбы.
Когда запасы жести на консервном заводе подходили к концу, а руководство Главрыбы не реагировало на требования комбината, Королев летел самолетом в Москву, обращался непосредственно к Микояну, и жесть немедленно поступала на наш завод. Летом, в так называемую жаркую путину, прекращался лов крупного частика, и консервный завод, имея только рыбу осетровых пород, вынужден был переходить на односменную работу. Чтобы с наступлением осенней путины завод мог сразу переключиться на работу в три смены, Королев добился через Микояна разрешения сохранить всех рабочих консервного завода, использовав их в летний период на других работах. И это мероприятие полностью себя оправдало.
В яваре 1937 года Микоян, делая доклад на всесоюзном съезде работников консервной промышленности, упомянул о том, что Астраханский рыбокомбинат «вытянул» все предприятия системы Главрыбы, дав около 50 миллионов сверхприбылей. Этот успех следует отнести в значительной мере на счет Павла Николаевича Королева.
Будучи исключительно требовательным к своим подчиненным, беспощадным к лентяям, прогульщикам, болтунам и очковтирателям, Королев наряду с этим заботился о материальном благополучии рабочих и служащих комбината. Им были построены каменные, вполне благоустроенные жилые дома, фабрика-кухня, детский сад, ясли. Он, пожалуй, был единственным из известных мне начальников, к которому не нужно было обращаться с просьбой об оказании материальной помощи. Уходя в очередной отпуск, помимо обычных отпускных денег, мы получали у главного бухгалтера Демидова конверт, содержавший месячный оклад заработной платы «на лечение».
В конце декабря 1936 года я уезжал в Москву на всесоюзный съезд работников консервной промышленности. Королев, посмотрев на мое довольно поношеное зимнее пальто, сказал: «Знаете, товарищ начальник, в таком пальто, пожалуй, не совсем удобно показываться в столице. Зайдите-ка к Демидову, у него есть кое-что для вас». Получив конверт с изрядной по тем временам суммой, я отправился в местный комиссионный магазин и приобрел там прекрасное, совершенно новое, зимнее пальто, служившее мне верой и правдой до самой войны. Воспользовавшись приездом в Астрахань Микояна, Королев без всяких с моей стороны просьб или намеков добился утверждения мне персонального оклада.
Стремясь укомплектовать комбинат дельными работниками, Королев не боялся принимать лиц, высланных из Ленинграда в административном порядке. Как известно, после убийства Кирова органы ГПУ занялись массовой высылкой из Ленинграда целых семей, совершенно не причастных к этому событию.
Как это делалось, я узнал совершенно случайно. В доме, в котором я проживал вместе с моими родителями, был дворник, весьма к нам благоволивший. Вероятно, этому во многом способствовало доброжелательное отношение к нему моих родителей. Открывая ворота дома при позднем нашем возвращении, дворник всегда получал хорошие чаевые. Также щедро оплачивались и другие его услуги. Когда тяжело заболела его жена, моя мать приняла в ней горячее участие, навещала больную, приносила лекарства и проч.
В разгар компании по высылке из Ленинграда этот дворник пришел к нам и попросил моего отца выслушать его без свидетелей. Со слезами на глазах дворник сообщил отцу под большим секретом, что он был вызван в известное учреждение, где ему предложили дать список на заранее установленное количество лиц, подлежащих высылке из нашего дома. Хотя мой отец по своему дореволюционному чину и положению подходил под эту номенклатуру, дворник, по его словам, не мог поместить нашу семью в проскрипционный список, и к удивлению многих наших знакомых, мои родители остались в Ленинграде.
В Астрахани было много высланных из Ленинграда. Некоторые из них были мне знакомы раньше, с некоторыми я познакомился на месте. Все высланные находились на учете в местном ОГПУ и должны были являться туда раз в неделю для отметки.
Бывали также курьезы. Вместе с хозяевами должны были становиться на учет и их собаки. Одному владельцу собаки потребовалась на нее справка, кажется, для предоставления в ветеринарную лечебницу. Так вот, какой-то, видимо, малограмотный товарищ вместо того, чтобы написать в справке «собака административно высланного», написал «собака административно высланная». Эту справку я видел сам.
Когда вышла новая «сталинская», как тогда говорили, конституция, некоторые наивные люди решили, что все обнародованные в ней права относятся и к административно высланным, и стали говорить об этом при посещении ОГПУ. Тамошние деятели только удивлялись их наивности и восклицали: «Ах, опять вы с вашей конституцией!».
У Королева на комбинате работало несколько таких административно высланных: секретарь комбината - молодая женщина, очень культурная, прекрасная стенографистка и машинистка; инженер по водопроводу и канализации, мой старый знакомый, занимавший в Ленинграде должность главного инженера треста водопровода и канализации; начальник флота комбината - морской офицер, товарищ по морскому корпусу известного писателя Леонида Соболева; юрисконсульт - бывший прокурор петербургского окружного суда, работавший после революции в адвокатуре; начальник отдела снабжения консервного завода - бывший главный инженер ленинградской парфюмерной фабрики - сын известного в Ленинграде зубного врача, высланного в Саратов. Все это были люди порядочные в полном смысле этого слова, добросовестные и полезные работники, ни в чем, конечно, неповинные. Тем не менее, при аресте Королева ему, в числе прочего, было поставлено в вину покровительство враждебным советской власти элементам.
С главным инженером комбината Михайловым у меня сложились добрые отношения еще во время работы в Государственной консервной инспекции. Он мне всецело доверял, и наши отношения никогда ничем не омрачались.
Центральное место в системе комбината занимал консервный завод, и с ним мне больше всего приходилось соприкасаться в работе. Ко времени моего приезда в Астрахань этот завод выпускал консервы одного типа, то есть в томатном соусе из крупного частика (судак, сазан, лещ, сом, щука) и из красной рыбы (осетр, белуга, севрюга). Между тем правительством было дано задание комбинату расширить ассортимент консервной продукции с использованием других видов рыбного сырья, в первую очередь сельди, и с применением новых способов обработки рыбы.
Для этой цели на консервном заводе был организован специальный опытный цех. Первыми разработанными им и внедренными в производство были консервы из хрящей и обрезков мяса осетровых рыб в томатном соусе и рыбные котлеты в том же соусе. При производстве первого из двух названных видов консервов удалось использовать отходы, получавшиеся при разделке красной рыбы (головы, хрящи и срезки мяса). Этот консерв пользовался широким спросом. Особенно удачным оказалось его применение при изготовлении супов с рисом и другими крупами. На приготовление котлет шли обрезки сырой рыбы, а также поломанные куски и крошки жареной рыбы.
Далее было освоено производство, правда в небольших количествах, консервов в масле из подкопченной холодным способом красной рыбы и консервов в собственном соку из каспийской миноги. Главной же задачей, стоявшей перед консервным заводом, было освоение производства и организация массового выпуска консервов в масле из каспийской сельди горячего копчения. Местные работники не были знакомы с производством консервов такого типа. Поэтому пришлось подыскивать людей для замещения должностей начальника опытного цеха и мастера по горячему копчению рыбы вне Астрахани.
Опытному цеху был установлен план по выпуску освоенных производством новых видов консервов. План это был чисто условным, так как продукция опытного цеха составляла совершенно ничтожную часть общей выработки консервного завода. Тем не менее Густав взял основной упор на выполнение и перевыполнение установленного плана и почти перестал заниматься разработкой рецептур и технологии новых видов консервов, то есть тем, что, по сути дела, являлось основной задачей опытного цеха. Как ни старался я переубедить его в этом вопросе, он продолжал стоять на своем. В конце концов, руководство комбината осталось недовольно его деятельностью, и ему пришлось уйти с этой работы и возвратиться в Ленинград.
На должность мастера по горячему копчению рыбы был приглашен из Ленинграда по рекомендации моего большого друга Ивана Ивановича Гладкова отличный специалист-практик Иван Петрович Пташкин, ставший в скором времени одним из ведущих работников опытного цеха. Мы очень подружились, несмотря на разницу в годах и образовании. Curriculum vitae И.П. Пташкина, как мне думается, представляет известный интерес, а может быть даже и поучительным, особенно для нашего молодого поколения.
Иван Петрович родился в бедной многодетной крестьянской семье. Еще мальчиком он был отправлен на заработки в Петербург, где вначале состоял «на побегушках» у какого-то мелкого лавочника. Потом он перешел на ту же роль к владельцу кустарной рыбокоптильни. Не ограничиваясь выполнением обязанностей прислужника, Пташкин стал интересоваться процессом копчения рыбы и в скором времени настолько им овладел, что стал помощником и правой рукой своего хозяина. Наконец, хозяин взял его в дело, а после смерти владельца коптильни Пташкин купил это заведение у его наследников и стал расширять производство. Помимо рыбы он начал коптить свиные окорока, и наконец, организовал на своем предприятии нечто вроде кулинарного цеха, в котором готовились разные мясные и рыбные блюда, как-то: ростбифы, бифштексы, заливные и проч. Готовую продукцию Пташкин поставлял в гастрономические магазины Петербурга. Большой любитель копченой салаки и корюшки академик Иван Петрович Павлов нередко заходил в заведение Пташкина, чтобы полакомиться его изделиями, отличавшимися высоким качеством.
После октябрьской революции предприятие Пташкина было конфисковано, его владелец арестован как зловредный буржуй и вместе с подобными ему врагами социалистического общества отправлен в бывшую Архангельскую губернию на какие-то оборонные работы. Большую часть пути арестанты шли пешком под конвоем. Среди арестованных был священник. Его родиной было какое-то село, через которое проходила партия арестантов. Этот священник стал упрашивать начальника конвоя разрешить ему остаться до утра в этом селении, обещая нагнать партию на лошади.
Начальник конвоя согласился удовлетворить эту просьбу, но при том только условии, что кто-нибудь из арестованных поручится за священника головой, и назначил предельный срок с точностью до одной минуты для его возращения. Никто не отозвался на это предложение. Пташкину стало жаль старика-священника, и он согласился стать его поручителем. Когда утром следующего дня стрелка часов, рассказывал мне Пташкин, стала приближаться к назначенному часу, священник не появился. Наконец наступил установленный предельный срок. Начальник конвоя обратился к Пташкину со словами: «Ну, что же, брат, придется пустить тебя налево» и стал отводить его в сторону от остальной партии. Минута была страшная. Но к великой радости Пташкина, в этот момент вдали окруженная облаком пыли появилась скачущая во всю мощь лошадь, запряженная в телегу, а в ней злополучный священник, машущий руками и взывающий о пощаде.
В период НЭПа Пташкин снова организовал собственное коптильное предприятие. Когда же это благоприятное для частной коммерческой деятельности время миновало, он был снова арестован и отправлен в ссылку на Белое море. Там он работал в качестве мастера-коптильщика на рыбных предприятиях ГПУ. По отбытии срока ссылки Пташкин возвратился в Ленинград и находился не у дел. Помимо исключительного трудолюбия, добросовестности и большого опыта в коптильном деле, Пташкин обладал редким для такого малообразованного человека тактом и умением держать себя в любом обществе. Наблюдая за ним, я еще более убеждался с том, что образование и воспитание понятия совершенно разные. Много раз приходилось мне сталкиваться с людьми, получившими высокое образование, но по своему воспитанию находившимся на несравненно более низком уровне, чем малообразованный русский самородок Иван Петрович Пташкин.
Коптильный завод Рыбокомбината был рассчитан на производство рыбы холодного копчения и не приспособлен для копчения горячим способом. Поэтому по распоряжению свыше Рыбокомбинату был передан коптильный цех Краснорыбного комбината Волго-Каспийского горрыбтреста, находившийся невдалеке от нашего предприятия. В этом цехе под руководством Пташкина было организовано копчение сельди для последующего изготовления из нее нового вида консерва в масле. Как я уже говорил, начальник опытного цеха Густав мало уделял внимания разработке новых видов консервов. Поэтому Пташкину помимо копчения рыбы пришлось работать также и в качестве мастера опытного цеха. За эту работу он взялся со свойственной ему энергией, не считаясь со временем. В то время в Москве по инициативе А.И. Микояна открывались специальные магазины для торговли продуктами диетического питания, и нашему комбинату было дано задание разработать рецептуры и представить образцы новых консервов для сказанного назначения.
Пташкиным при моем участии были изготовлены образцы нескольких видов таких консервов, как-то: осетрина в собственном соку и с добавлением лимона, котлеты из судака и других рыб в белом соусе, котлеты с овощами, консервы из сазана по типу тунца в масле, и другие. В том же опытном цехе было положено начало производству пастеризованной зернистой икры осетровых рыб в мелких стеклянных банках. Образцы новых видов консервов были доставлены в Москву и одобрены Микояном. Не наша вина в том, что многие из них не были освоены производством. Руководство консервных заводом, стремясь к перевыполнению плана, не было заинтересовано в производстве новых видов консервов и особенно тех, в основе которых лежали трудоемкие и непривычные процессы.
Начальники цехов консервного заводи и мастера в большинстве были специалисты-практики, но знали свое дело. Производственные процессы на консервном заводе в те времена были слабо механизированы. Разделка рыбы, ее панировка, расфасовка в банки производилась исключительно вручную. Механизированы были только процессы мойки и обжарки рыбы, заливки банок томатным соусом и закатки банок. Для выливки(?) рыбы из промысловых судов и подачи ее в рыборазделочный цех был установлен ковшовой элеватор. Внутризаводской транспорт осуществлялся при посредстве ленточных транспортеров. Для стерилизации консервов были установлены горизонтальные автоклавы, в которые банки с консервами вкатывались на тележках ручным способом. В конце 1936 года по инициативе Михайлова горизонтальные автоклавы были заменены вертикальными. Загрузка и выгрузка консервов была механизирована при посредстве тельферов, движущихся по монорельсу, смонтированному на потолке автоклавного цеха. Жестяно-баночный цех был оборудован машинами итальянской фирмы «Бенчини».
Начальник этого цеха - инженер, недавно окончивший механический факультет Одесского консервного института, плохо справлялся с работой. Механизированная линия работала с постоянными перебоями, а автоматические тестеры, предназначенные для контроля герметичности банок, вовсе бездействовали. Поэтому Королев уволил неудачного специалиста по жестяно-баночному производству и пригласил на его место из Ленинграда инженера-механика с большим производственным стажем по фамилии Сидоренко. Хотя Сидоренко до этого не имел дела с производством консервной тары, но как опытный механик быстро разобрался с новыми для него механизмами, и жестяно-баночная линия стала работать четко и бесперебойно. Заработали и автоматические тестеры. При своих положительных деловых качествах Сидоренко, как истый хохол, не лишен был и лени, свойственной этой нации. Проработав около года начальником жестяно-баночного цеха, он пожелал перейти на более легкую работу в управление комбината. Хотя загружен он был далеко не полно, но всегда делал вид, что занят по горло. Королева, не любившего ленивых людей, он боялся, как огня, и старался не попадаться ему на глаза.