Алякринская Александра Ивановна. Доцент факультета Журналистики ТашГУ
...В августе 1967 года я вернулась из Москвы, где в «Ленинке» добирала материал для нового лекционного курса, и из телефонного разговора с коллегой узнала, что у нас новый декан. Эта новость была и ожидаемой и, как всегда бывает в таких случаях, неожиданной.
Ожидаемой потому, что существовавшее в ТашГУ с 1950-х годов небольшое отделение журналистики с единственной общей кафедрой, в 1967 году было преобразовано в полноценный факультет, с тремя формами обучения, четырьмя кафедрами и специализацией газетчиков и телевизионщиков и, естественно, требовало соответствующего «перевооружения». А неожиданной потому, что декан филологического факультета, в составе которого находилось наше отделение, пользовался большим уважением в коллективе, поэтому его замена, да еще на пришедшего со стороны «кадра», у многих вызывала и большое сожаление, и настороженность.
https://svodka-plus.ru/news/article/14216
О новом назначенце мы знали только то, что он Туган Эрназарович Эрназаров, 1922 года рождения, профессор, автор фундаментальных работ по истории узбекской журналистики, заведовал кафедрой журналистики в Ташкентской высшей партийной школе (наверняка будет устанавливать «дисциплинарные порядки!»).
Поэтому с опаской и настороженностью я переступила порог его кабинета и, протянув руку, по-партийному четко отрапортовала: «Алякринская Александра Ивановна»… и, вероятно с перепугу, выпалила: «прошу любить и жаловать!» В ответ можно было ожидать любой соответствующей в таких случаях реакции руководителя по отношению к подчинённому, но он вдруг, удерживая мою руку в своей, так же чётко, подражая мне, отрапортовал: «Туган… Барановский… и, назвав вместо своего имени имя известного на заре века журналиста- реформатора, смеющимися глазами следил за моей реакцией.
От неожиданной шутки вся моя официальность была сведена к нулю, трудно было удержаться от смеха, рассмеялся и он. Так, держась за руки, мы продолжали смеяться, при этом, уже понимая, что барьеры настороженности и недоверия между нами разрушены, что было началом новых доверительных взаимоотношений коллег, у которых впереди общее дело и общие цели. И стало понятно, что с новым начальником нам не грозят ни «палочная» дисциплина, ни разборки «на ковре».
Не знаю, как у Тугана Эрназаровича устанавливались контакты с другими преподавателями, но очень скоро настороженность сменилась творческим настроем всего коллектива. Спокойно и грамотно, за короткий срок были скорректированы и утверждены учебные нагрузки, без проблем, дружно включились в работу по приведению территории факультета в порядок, после чего с хорошим настроением начался учебный год.
О территории факультета надо сказать особо. К осени 1967 года Ташкент напоминал гигантскую строительную площадку, время после разрухи было тяжелое. Разместили факультет на бывшем пустыре за городом, на первом этаже только что наскоро возведенного после землетрясения трехэтажного корпуса будущего «вузгородка» - огромные, в полстены, окна, еще не опробованное отопление, скрипящие двери… В плачевном состоянии находился подвал, где планировалось разместить учебную типографию. У руководителя, привыкшего к условиям партшколы, накануне учебного года почти провальная ситуация…
Не знаю, какие мысли одолевали его в те дни, может, в памяти оживали воспоминания о фронтовых дорогах, на которых преграды надо было брать штурмом, а может, километры проводов, которые в стужу и зной тянул очутившийся в 1942 году на фронте после школьной скамьи мальчишка - военный связист - трудно сказать. Но, хотя никаких команд не звучало, преподаватели, лаборанты и неизвестно откуда возникшие студенты, словно по всеобщей мобилизации, с вениками, ведрами и тряпками, мыли, красили, клеили, подкручивали все то, без чего факультет не мог для всех стать вторым домом. Комиссия ректората, обходившая перед учебным годом факультеты, не удержалась от вопроса: «У вас работали строители?». Так новый факультет, с новым деканом, в университетском рейтинге начинал выходить в лидеры. Декан был избран членом парткома - заметный по тем временам статус руководителя.
Жалобы и разборки в творческих коллективах бывают: кто-то недоволен нагрузкой, кто-то расписанием, кто-то пришел с жалобой на заведующего кафедрой, а кому-то вообще не нравится работающий рядом коллега. Но, удивительное дело, за долгие годы работы под руководством Тугана Эрназаровича я не помню ни одной не только склоки, но и скандальной разборки. Они, конечно, возникали… Но излюбленным его приемом гасить возникший очаг было поставить на стол чайник с крепко заваренным чаем, запереться один-на-один с жалобщиком в своем кабинете, пока тот, ко всеобщему изумлению, не выходил из его кабинета спокойным и даже умиротворенным.
Секрет его успешных «воспитательных» мероприятий, вероятно, проистекал из самой сути его личности - он был абсолютно бесконфликтным человеком, при этом очень доброжелательным и неравнодушным к тем, кем он руководил, и кто от него зависел. Однако написанные жалобы и кляузы никогда не возвращал, складывал их в специальную папку, которую называл «архивом бумагомарания». Трудно сказать, по этой ли причине, или по какой другой, но письменные жалобы стали уходить в прошлое.
Нельзя сказать, что конфликтные ситуации решались только беседами за чаем. Нет, он шаг за шагом , «без шума и пыли», разруливал спорные ситуации, создавая условия для их неповторения, а, главное (чему мы поначалу удивлялись), приближал к себе недовольных и загружал их работой.
Сам он носился по инстанциям, открывал двери кабинетов, какие только можно было открыть, и вместе с рабочими выгружал и устанавливал новое оборудование для учебной типографии, аппаратуру и микрофоны для телекабинета и фотолаборатории, хорошо понимая, что без материальной базы подготовить журналистов невозможно. С учебной типографией он так «перестарался», что на нее вскоре «положил глаз» ректорат, который начал там размещать свои заказы, что, конечно, ответственность студентов на практических занятиях только повышало. Но и здесь, используя ситуацию в интересах факультета, Тугану Эрназаровичу удалось «выбить» штатную единицу директора типографии.
Участвуя в распределении кафедральных учебных нагрузок, он, учитывая неопытность молодых кадров, отходил от министерских нормативов, что приводило к неравномерному распределению лекционных и практических часов между преподавателями. Увидев у себя в нагрузке накануне учебного года добавленные сверх всякой нормы лекционные часы по новому спецкурсу, я взбунтовалась и, влетев в его кабинет, начала высказывать свое возмущение, но на самой «высокой ноте» моего красноречия он, как всегда спокойно, произнес свое «хорошо» и протянул мне руку. Вторую часть речи мне пришлось досказывать «домашней аудитории», однако спецкурс из моей нагрузки убрали, хотя ни за кем не закрепили - это был еще один его хитрый прием: отложить проблему до лучших времен.
Такое время вскоре наступило - у него возникла идея назначить меня заместителем декана по вечернему отделению. В ответ на его предложение я недовольно сказала: «Вы где живете (хорошо зная, что он живет недалеко от факультета)! И у Вас есть машина. А я живу в 30 километрах от факультета. И как я буду каждую ночь добираться домой?» Он, смущенный и расстроенный, только и мог сказать: «Я думал, Вы мне поможете…». «Ладно, - сказала я примирительно,- можете вернуть в мою нагрузку тот спецкурс…» Он сразу изменился в лице, разулыбался, крепко пожал мне руку. Больше к этому разговору мы никогда не возвращались.
Сам Туган Эрназарович, кроме курса истории узбекской журналистики, которую знал досконально, так как много лет по крохам собирал ее в архивах и восстанавливал в своих монографиях, закрепил за собой курс «введения в журналистику». Таким образом, он первым из нас входил в аудиторию к первокурсникам, что определяло настрой будущих журналистов на годы вперед.
Кроме небольших записей по теме, у него не было подробных конспектов лекций, но вчерашнему солдату, в конце войны ставшему военкором, а затем и редактором фронтовой газеты, не раз смотревшему смерти в глаза, было что сказать новобранцам .
И он говорил о многомерности жизни и умении постичь суть и природу событий, раскрывая на этом фоне глубину и многогранность журналистской профессии и ответственности журналиста перед обществом.
Впереди у первокурсников было много хороших и интересных лекций и занятий, но эти беседы декана были для них своего рода первыми шагами на пути к «четвертой власти», потому и воспринимались как главные шаги на трудной журналистской тропе. И даже на старших курсах, до самого прощания с факультетом, отношение к Тугану Эрназаровичу как к одному из тех, кто учил их делать первые шаги, сохранялось.
Наверное, это как первый шаг для ребенка, который остается в его памяти на всю жизнь. Однажды мой дипломник, вспоминая занятия Тугана Эрназаровича, сказал:
«На его лекциях мы раскрепощались, и то, что он говорил, мы не записывали, а вбирали в голову , его лекции были больше похожи на наше журналистское воспитание, чем на образование».
Жизнь студента полна неожиданностей, а работа декана, как следствие - тем более Забегавшись по факультетским делам, декан мог забыть или перепутать, какая у него «пара» занятий, и лаборанты в пожарном порядке бегали по кафедрам в поисках замены, а потом колдовали над изменениями в расписании. Но студенты с пониманием относились к этим перестановкам. Наверное, по этой причине у него никогда не было «хвостистов», которые бы осаждали его кабинет.
Конечно, как декан, он должен был бороться за процент успеваемости в университетском масштабе. Но у него были свои методы борьбы. Так, однажды, увидев в ведомости у заочников четыре «неуда» по моему экзамену, он спросил меня, какая причина этих «неудов» . Получив ответ, что эти студенты «ничего не знали», он спокойно и обстоятельно стал рассказывать мне, что один студент приехал на сессию после похорон отца, другой - служит на Кушке, и у них проходили учения, у третьей болен ребенок… «Постарайтесь дополнительно позаниматься с ними, чтобы мы могли перевести их на следующий курс…» Из каких источников он черпал эти сведения о студентах, оставалось загадкой. Скорее всего, видя его доступность и доброжелательность, сами студенты или их старосты доносили эту информацию, но факт остается фактом: хотя мы никогда не были равнодушными к нашим студентам и многое о них знали, Туган Эрназарович часто знал о них то, что не знали мы.
Его добротой пользовались, а иногда и злоупотребляли нерадивые студенты, а особенно студентки. Пустив слезу в его кабинете, они получали его защиту, и преподавателям зачастую приходилось искать способы решения таких проблем.
…Не помню, в каком году осень выдалась ранней и не по-ташкентски холодной, студентов второй месяц держали на хлопке. На факультете оставались только женщины и ветераны. Туган Эрназарович, регулярно выезжавший к студентам, в очередной раз вернулся с хлопка не просто расстроенным, а, можно сказать, «убитым»: факультет занимал первое место среди худших сборщиков, старшие курсы стали неуправляемыми, по мнению университетского штаба, занимались саботажем: средний показатель на подборе - 7 килограмм при норме 60.
К факультету и отдельным студентам партком был намерен применить жёсткие меры… Таких мер все деканы боялись - хлопок был как фронт, борьба за урожай велась «до последней коробочки»…. Выслушав грустное сообщение декана, я поняла, что мне надо ехать…
Надо сказать, что факультет, как правило, не отправлял на хлопок женщин, но, обозревая два с лишним десятилетия своей работы на факультете, я не могу вспомнить ни одной осени, когда бы мне не пришлось стоять в хлопковой грядке вместе со студентами. И, по какой-то закономерности, именно в последние недели хлопковой кампании.
Набрав мыла, зубной пасты и подчистив полки кондитерского отдела гастронома, я двинулась в дорогу. Давно немытые, замерзшие и усталые старшекурсники встретили меня мрачно и настороженно, но мыло, пасту и конфеты разобрали сразу. В ожидании собрания молча собирались в центре барака. Но я предложила устроить танцы под магнитофон (танцы , как и другие увеселительные мероприятия, штабом были запрещены как нарушающие трудовую дисциплину, но студенты все равно прихватывали с с собой гитары и магнитофоны), после танцев перешли к песням под гитару, а под занавес устроили несколько аттракционов - бегали в мешках, кормили друг друга сгущенкой при завязанных глазах - веселились «по полной», забыв об усталости и холоде…
В конце вечера сказала: «Завтра не проспите - в восемь подъем, в девять всем быть на поле. Поднимать никого не буду».
За день собрали в среднем по 15 кг. Предложила систему: кто соберет 40 кг - уходит с в барак отдыхать, а кто 60 - уедет на один день в Ташкент. Отнеслись к предложению недоверчиво - центральный штаб регулярно проводил проверки на полях, отдыхающему днем в бараке без справки врача, а тем более уехавшему в Ташкент, грозило суровое наказание. Но, когда система заработала, выработка скакнула до 48 кг.
Однако о моих «проделках» узнали в штабе и оценили их как самоуправство, которое должно быть суровым образом наказано. Студенты приуныли, сборы резко упали - организатором саботажа теперь была объявлена я.
Получив обо мне из штаба такую информацию, Туган Эрназарович тут же приехал. Выслушал меня, потом долго говорил со студентами, после чего укатил в штаб, который располагался в соседнем совхозе. Что за разговор там состоялся - не знаю, но наутро я была объявлена чуть ли не героем, а мой «опыт» рекомендовали распространить на другие факультеты. Приехавший на хлопок секретарь Ташкентского горкома партии назвал мою систему «заботой о людях».
В итоге из отстающего подразделения мы вырвались в передовые, да еще с ореолом рационализаторства. Туган Эрназарович ходил по грядкам, подбадривая ребят, довольный и почти счастливый - штабная гроза (а штаб тогда имел практически неограниченные полномочия), миновала…. Мне вручили Грамоту Минвуза СССР и присвоили звание «Ветерана труда» с вручением почетного знака.
А ведь центром всего этого события был один человек - наш декан, бесстрашно отстоявший честь факультета и защитивший своего коллегу. Но такова была позиция солдата - не бросать своих «на поле боя».
Весной 1968 года, уже будучи членом парткома университета, возглавляя многие комиссии в ТашГУ и Минвузе, декан обратился ко мне за необычной помощью: «Мой сын в этом году оканчивает школу и будет поступать на журфак. Не хочется, чтобы в приемной комиссии сказали, что мой сын неуч и прикрывается моим именем, чтобы потом обо мне и моем сыне распространялись плохие слухи. Не могли бы Вы проверить его знания и где можно подтянуть его…» Я согласилась. Ведь наши дети - продолжение нас, что в них заложишь, то и получишь по жизни.
Пришёл мальчишка, шустрый и любознательный, сразу видно - хочет учиться. Стала проверять его и одновременно подсказывать. После трёх часов занятий спрашиваю: «хватит?» - отвечает: «давайте еще немножко…» Несмотря на большие расстояния, приходил почти каждый день. А на приемном экзамене отвечал так громко и уверенно, что его ответом заслушались даже члены комиссии за соседними столиками. Потом говорили: «Какой грамотный сын декана журфака!» Авторитет декана был на высоте.
Мальчишка стал студентом факультета журналистики Ленинградского университета, а поработав три года в молодёжной газете, - аспирантом факультета журналистики Московского университета. С тех пор много воды утекло…
И уже много лет профессор Кудрат Туганович Эрназаров, больше десяти лет возглавлявший факультет журналистики, которым когда-то руководил его отец, продолжает трудиться на одной из ведущих кафедр факультета журналистики Национального университета им. М. Улугбека, одновременно разрабатывая и публикуя свои работы по современным концепциям развития журналистики.
Дети декана филфака не стали "тоже деканами", они стали просто достойными памяти своего отца
В 1974 году ситуация повторилась - на факультет поступал младший сын декана Азиз. И опять ко мне пришел такой же шустрый и любознательный мальчишка, которого, кроме классической литературы, интересовали детективы, техника и автомобили, и который, так же достойно поступив и отлично отучившись на факультете журналистики ТашГУ, связал свою жизнь с органами ГАИ и МВД. Организованная им на УзТВ программа «02» много лет была одной из самых востребованных и результативных.
Перейдя на службу в МВД и возглавив пресс-центр, он, профессионально укрепив региональные подразделения, превратил пресс-центр в один из самых оперативных источников событийной информации. Став редактором газеты «На посту» - органа МВД - он и тут сумел профессионально обновить газету и резко увеличить ее тираж. Собрался было на пенсию, но вмешался сам министр - с такими работниками не сразу расстаются. А отправившись все-таки на заслуженный отдых, через два года вновь был призван на службу в органы.
Сегодня тот шустрый мальчишка, любитель детективов и техники, Азиз Туганович Эрназаров - полковник МВД, опытный коллега и наставник молодых журналистов в пресс-центре ГУВД. Его книги, статьи - большой вклад не только в копилку опыта органов внутренних дел республики, но и в журналистику в целом - в профессию, которая была смыслом жизни его отца.
Удивляясь спокойствию и выдержке Тугана Эрназаровича, его способности отвечать на грубость и скандалы добрым словом и добрыми делами, я мысленно перелистываю страницы его жизни, объединяя их со страницами жизни людей поколения, которое взрослело под бомбежками, и думаю: «Почему война не ожесточила людей, для которых каждое мгновение жизни могло стать последним, не сделала их равнодушными к судьбам окружающих их людей? Почему в их душах война не оставила отпечатка грязи и жестокости?»
Ответы на эти вопросы я искала и в своей семье: мой муж, Андрей Парфентьевич Алякринский, в восемнадцать лет, как и Туган Эргазарович, надевший солдатскую шинель, радистом полевой радиостанции, сидя в окопе, над которым свистели пули, корректировавший огонь по врагу , в мирной жизни оставался таким же бесконфликтным и доброжелательным человеком, и студенты филфака, где он проработал всю свою жизнь, так же доверительно тянулись к нему.
С Туганом Эрназаровичем они были коллегами, часто при встречах вспоминали, как один из них День Победы встречал в Вене, отстучав свою последнюю сводку, а другой - отпечатав последний номер своей фронтовой газеты в Праге. Такие воспоминания возвращали их в ушедшую молодость..
В нашем доме, который всегда был домом «открытых дверей», часто собирались наши университетские коллеги, тоже участники этой страшной войны: снайпер, разведчик, артиллерист, пехотинец… Их тянуло к друг другу, у них было то общее, что их объединяло, - годы, прожитые на войне. Но, удивительное дело, в их памяти чаще оживали бодрые и даже забавные эпизоды войны - таких воспоминаний было больше, чем тяжелых. И это нельзя было не понять - война подарила им жизнь, и они, уцелевшие во имя продолжения этой жизни, были благодарны судьбе за ее щедрый подарок.
И эту щедрость, и доброту они переносили на окружающих людей. Они торопились жить, старались наверстать упущенную юность, вложить себя в работу, в своих детей, в студентов, понимая, что на их поколении лежит особая ответственность за будущее. И, наверное, поэтому в университете не было более внимательных к людям, бодрых и отзывчивых людей, чем вчерашние солдаты войны.
Таким был и Туган Эрназарович - солдат войны... Неутомимый трудяга, он, возвратившись после войны в Ташкент и отучившись на истфаке пединститута, пришел в журналистику, и свой опыт фронтовой печати перенес на республиканские газеты, возглавив молодежную «Ёш ленинчи», а затем работая ответсекретарем под руководством мудрого Шарафа Рашидовича Рашидова в «Совет Узбекистони». И только с площадки богатейшего журналистского опыта он пришел в науку.
Каждый год для ветеранов в Доме культуры университета накрывались столы, на столе появлялись фронтовые котелки с картошкой в мундирах, традиционные «сто грамм», и шли бесконечные рассказы о войне. Они, как дети, радовались, что собрались вместе и что их «ещё много», но каждый раз со скорбью говорили о тех, кого уже нет с ними."
Ожидаемой потому, что существовавшее в ТашГУ с 1950-х годов небольшое отделение журналистики с единственной общей кафедрой, в 1967 году было преобразовано в полноценный факультет, с тремя формами обучения, четырьмя кафедрами и специализацией газетчиков и телевизионщиков и, естественно, требовало соответствующего «перевооружения». А неожиданной потому, что декан филологического факультета, в составе которого находилось наше отделение, пользовался большим уважением в коллективе, поэтому его замена, да еще на пришедшего со стороны «кадра», у многих вызывала и большое сожаление, и настороженность.
https://svodka-plus.ru/news/article/14216
О новом назначенце мы знали только то, что он Туган Эрназарович Эрназаров, 1922 года рождения, профессор, автор фундаментальных работ по истории узбекской журналистики, заведовал кафедрой журналистики в Ташкентской высшей партийной школе (наверняка будет устанавливать «дисциплинарные порядки!»).
Поэтому с опаской и настороженностью я переступила порог его кабинета и, протянув руку, по-партийному четко отрапортовала: «Алякринская Александра Ивановна»… и, вероятно с перепугу, выпалила: «прошу любить и жаловать!» В ответ можно было ожидать любой соответствующей в таких случаях реакции руководителя по отношению к подчинённому, но он вдруг, удерживая мою руку в своей, так же чётко, подражая мне, отрапортовал: «Туган… Барановский… и, назвав вместо своего имени имя известного на заре века журналиста- реформатора, смеющимися глазами следил за моей реакцией.
От неожиданной шутки вся моя официальность была сведена к нулю, трудно было удержаться от смеха, рассмеялся и он. Так, держась за руки, мы продолжали смеяться, при этом, уже понимая, что барьеры настороженности и недоверия между нами разрушены, что было началом новых доверительных взаимоотношений коллег, у которых впереди общее дело и общие цели. И стало понятно, что с новым начальником нам не грозят ни «палочная» дисциплина, ни разборки «на ковре».
Не знаю, как у Тугана Эрназаровича устанавливались контакты с другими преподавателями, но очень скоро настороженность сменилась творческим настроем всего коллектива. Спокойно и грамотно, за короткий срок были скорректированы и утверждены учебные нагрузки, без проблем, дружно включились в работу по приведению территории факультета в порядок, после чего с хорошим настроением начался учебный год.
О территории факультета надо сказать особо. К осени 1967 года Ташкент напоминал гигантскую строительную площадку, время после разрухи было тяжелое. Разместили факультет на бывшем пустыре за городом, на первом этаже только что наскоро возведенного после землетрясения трехэтажного корпуса будущего «вузгородка» - огромные, в полстены, окна, еще не опробованное отопление, скрипящие двери… В плачевном состоянии находился подвал, где планировалось разместить учебную типографию. У руководителя, привыкшего к условиям партшколы, накануне учебного года почти провальная ситуация…
Не знаю, какие мысли одолевали его в те дни, может, в памяти оживали воспоминания о фронтовых дорогах, на которых преграды надо было брать штурмом, а может, километры проводов, которые в стужу и зной тянул очутившийся в 1942 году на фронте после школьной скамьи мальчишка - военный связист - трудно сказать. Но, хотя никаких команд не звучало, преподаватели, лаборанты и неизвестно откуда возникшие студенты, словно по всеобщей мобилизации, с вениками, ведрами и тряпками, мыли, красили, клеили, подкручивали все то, без чего факультет не мог для всех стать вторым домом. Комиссия ректората, обходившая перед учебным годом факультеты, не удержалась от вопроса: «У вас работали строители?». Так новый факультет, с новым деканом, в университетском рейтинге начинал выходить в лидеры. Декан был избран членом парткома - заметный по тем временам статус руководителя.
Жалобы и разборки в творческих коллективах бывают: кто-то недоволен нагрузкой, кто-то расписанием, кто-то пришел с жалобой на заведующего кафедрой, а кому-то вообще не нравится работающий рядом коллега. Но, удивительное дело, за долгие годы работы под руководством Тугана Эрназаровича я не помню ни одной не только склоки, но и скандальной разборки. Они, конечно, возникали… Но излюбленным его приемом гасить возникший очаг было поставить на стол чайник с крепко заваренным чаем, запереться один-на-один с жалобщиком в своем кабинете, пока тот, ко всеобщему изумлению, не выходил из его кабинета спокойным и даже умиротворенным.
Секрет его успешных «воспитательных» мероприятий, вероятно, проистекал из самой сути его личности - он был абсолютно бесконфликтным человеком, при этом очень доброжелательным и неравнодушным к тем, кем он руководил, и кто от него зависел. Однако написанные жалобы и кляузы никогда не возвращал, складывал их в специальную папку, которую называл «архивом бумагомарания». Трудно сказать, по этой ли причине, или по какой другой, но письменные жалобы стали уходить в прошлое.
Нельзя сказать, что конфликтные ситуации решались только беседами за чаем. Нет, он шаг за шагом , «без шума и пыли», разруливал спорные ситуации, создавая условия для их неповторения, а, главное (чему мы поначалу удивлялись), приближал к себе недовольных и загружал их работой.
Сам он носился по инстанциям, открывал двери кабинетов, какие только можно было открыть, и вместе с рабочими выгружал и устанавливал новое оборудование для учебной типографии, аппаратуру и микрофоны для телекабинета и фотолаборатории, хорошо понимая, что без материальной базы подготовить журналистов невозможно. С учебной типографией он так «перестарался», что на нее вскоре «положил глаз» ректорат, который начал там размещать свои заказы, что, конечно, ответственность студентов на практических занятиях только повышало. Но и здесь, используя ситуацию в интересах факультета, Тугану Эрназаровичу удалось «выбить» штатную единицу директора типографии.
Участвуя в распределении кафедральных учебных нагрузок, он, учитывая неопытность молодых кадров, отходил от министерских нормативов, что приводило к неравномерному распределению лекционных и практических часов между преподавателями. Увидев у себя в нагрузке накануне учебного года добавленные сверх всякой нормы лекционные часы по новому спецкурсу, я взбунтовалась и, влетев в его кабинет, начала высказывать свое возмущение, но на самой «высокой ноте» моего красноречия он, как всегда спокойно, произнес свое «хорошо» и протянул мне руку. Вторую часть речи мне пришлось досказывать «домашней аудитории», однако спецкурс из моей нагрузки убрали, хотя ни за кем не закрепили - это был еще один его хитрый прием: отложить проблему до лучших времен.
Такое время вскоре наступило - у него возникла идея назначить меня заместителем декана по вечернему отделению. В ответ на его предложение я недовольно сказала: «Вы где живете (хорошо зная, что он живет недалеко от факультета)! И у Вас есть машина. А я живу в 30 километрах от факультета. И как я буду каждую ночь добираться домой?» Он, смущенный и расстроенный, только и мог сказать: «Я думал, Вы мне поможете…». «Ладно, - сказала я примирительно,- можете вернуть в мою нагрузку тот спецкурс…» Он сразу изменился в лице, разулыбался, крепко пожал мне руку. Больше к этому разговору мы никогда не возвращались.
Сам Туган Эрназарович, кроме курса истории узбекской журналистики, которую знал досконально, так как много лет по крохам собирал ее в архивах и восстанавливал в своих монографиях, закрепил за собой курс «введения в журналистику». Таким образом, он первым из нас входил в аудиторию к первокурсникам, что определяло настрой будущих журналистов на годы вперед.
Кроме небольших записей по теме, у него не было подробных конспектов лекций, но вчерашнему солдату, в конце войны ставшему военкором, а затем и редактором фронтовой газеты, не раз смотревшему смерти в глаза, было что сказать новобранцам .
И он говорил о многомерности жизни и умении постичь суть и природу событий, раскрывая на этом фоне глубину и многогранность журналистской профессии и ответственности журналиста перед обществом.
Впереди у первокурсников было много хороших и интересных лекций и занятий, но эти беседы декана были для них своего рода первыми шагами на пути к «четвертой власти», потому и воспринимались как главные шаги на трудной журналистской тропе. И даже на старших курсах, до самого прощания с факультетом, отношение к Тугану Эрназаровичу как к одному из тех, кто учил их делать первые шаги, сохранялось.
Наверное, это как первый шаг для ребенка, который остается в его памяти на всю жизнь. Однажды мой дипломник, вспоминая занятия Тугана Эрназаровича, сказал:
«На его лекциях мы раскрепощались, и то, что он говорил, мы не записывали, а вбирали в голову , его лекции были больше похожи на наше журналистское воспитание, чем на образование».
Жизнь студента полна неожиданностей, а работа декана, как следствие - тем более Забегавшись по факультетским делам, декан мог забыть или перепутать, какая у него «пара» занятий, и лаборанты в пожарном порядке бегали по кафедрам в поисках замены, а потом колдовали над изменениями в расписании. Но студенты с пониманием относились к этим перестановкам. Наверное, по этой причине у него никогда не было «хвостистов», которые бы осаждали его кабинет.
Конечно, как декан, он должен был бороться за процент успеваемости в университетском масштабе. Но у него были свои методы борьбы. Так, однажды, увидев в ведомости у заочников четыре «неуда» по моему экзамену, он спросил меня, какая причина этих «неудов» . Получив ответ, что эти студенты «ничего не знали», он спокойно и обстоятельно стал рассказывать мне, что один студент приехал на сессию после похорон отца, другой - служит на Кушке, и у них проходили учения, у третьей болен ребенок… «Постарайтесь дополнительно позаниматься с ними, чтобы мы могли перевести их на следующий курс…» Из каких источников он черпал эти сведения о студентах, оставалось загадкой. Скорее всего, видя его доступность и доброжелательность, сами студенты или их старосты доносили эту информацию, но факт остается фактом: хотя мы никогда не были равнодушными к нашим студентам и многое о них знали, Туган Эрназарович часто знал о них то, что не знали мы.
Его добротой пользовались, а иногда и злоупотребляли нерадивые студенты, а особенно студентки. Пустив слезу в его кабинете, они получали его защиту, и преподавателям зачастую приходилось искать способы решения таких проблем.
…Не помню, в каком году осень выдалась ранней и не по-ташкентски холодной, студентов второй месяц держали на хлопке. На факультете оставались только женщины и ветераны. Туган Эрназарович, регулярно выезжавший к студентам, в очередной раз вернулся с хлопка не просто расстроенным, а, можно сказать, «убитым»: факультет занимал первое место среди худших сборщиков, старшие курсы стали неуправляемыми, по мнению университетского штаба, занимались саботажем: средний показатель на подборе - 7 килограмм при норме 60.
К факультету и отдельным студентам партком был намерен применить жёсткие меры… Таких мер все деканы боялись - хлопок был как фронт, борьба за урожай велась «до последней коробочки»…. Выслушав грустное сообщение декана, я поняла, что мне надо ехать…
Надо сказать, что факультет, как правило, не отправлял на хлопок женщин, но, обозревая два с лишним десятилетия своей работы на факультете, я не могу вспомнить ни одной осени, когда бы мне не пришлось стоять в хлопковой грядке вместе со студентами. И, по какой-то закономерности, именно в последние недели хлопковой кампании.
Набрав мыла, зубной пасты и подчистив полки кондитерского отдела гастронома, я двинулась в дорогу. Давно немытые, замерзшие и усталые старшекурсники встретили меня мрачно и настороженно, но мыло, пасту и конфеты разобрали сразу. В ожидании собрания молча собирались в центре барака. Но я предложила устроить танцы под магнитофон (танцы , как и другие увеселительные мероприятия, штабом были запрещены как нарушающие трудовую дисциплину, но студенты все равно прихватывали с с собой гитары и магнитофоны), после танцев перешли к песням под гитару, а под занавес устроили несколько аттракционов - бегали в мешках, кормили друг друга сгущенкой при завязанных глазах - веселились «по полной», забыв об усталости и холоде…
В конце вечера сказала: «Завтра не проспите - в восемь подъем, в девять всем быть на поле. Поднимать никого не буду».
За день собрали в среднем по 15 кг. Предложила систему: кто соберет 40 кг - уходит с в барак отдыхать, а кто 60 - уедет на один день в Ташкент. Отнеслись к предложению недоверчиво - центральный штаб регулярно проводил проверки на полях, отдыхающему днем в бараке без справки врача, а тем более уехавшему в Ташкент, грозило суровое наказание. Но, когда система заработала, выработка скакнула до 48 кг.
Однако о моих «проделках» узнали в штабе и оценили их как самоуправство, которое должно быть суровым образом наказано. Студенты приуныли, сборы резко упали - организатором саботажа теперь была объявлена я.
Получив обо мне из штаба такую информацию, Туган Эрназарович тут же приехал. Выслушал меня, потом долго говорил со студентами, после чего укатил в штаб, который располагался в соседнем совхозе. Что за разговор там состоялся - не знаю, но наутро я была объявлена чуть ли не героем, а мой «опыт» рекомендовали распространить на другие факультеты. Приехавший на хлопок секретарь Ташкентского горкома партии назвал мою систему «заботой о людях».
В итоге из отстающего подразделения мы вырвались в передовые, да еще с ореолом рационализаторства. Туган Эрназарович ходил по грядкам, подбадривая ребят, довольный и почти счастливый - штабная гроза (а штаб тогда имел практически неограниченные полномочия), миновала…. Мне вручили Грамоту Минвуза СССР и присвоили звание «Ветерана труда» с вручением почетного знака.
А ведь центром всего этого события был один человек - наш декан, бесстрашно отстоявший честь факультета и защитивший своего коллегу. Но такова была позиция солдата - не бросать своих «на поле боя».
Весной 1968 года, уже будучи членом парткома университета, возглавляя многие комиссии в ТашГУ и Минвузе, декан обратился ко мне за необычной помощью: «Мой сын в этом году оканчивает школу и будет поступать на журфак. Не хочется, чтобы в приемной комиссии сказали, что мой сын неуч и прикрывается моим именем, чтобы потом обо мне и моем сыне распространялись плохие слухи. Не могли бы Вы проверить его знания и где можно подтянуть его…» Я согласилась. Ведь наши дети - продолжение нас, что в них заложишь, то и получишь по жизни.
Пришёл мальчишка, шустрый и любознательный, сразу видно - хочет учиться. Стала проверять его и одновременно подсказывать. После трёх часов занятий спрашиваю: «хватит?» - отвечает: «давайте еще немножко…» Несмотря на большие расстояния, приходил почти каждый день. А на приемном экзамене отвечал так громко и уверенно, что его ответом заслушались даже члены комиссии за соседними столиками. Потом говорили: «Какой грамотный сын декана журфака!» Авторитет декана был на высоте.
Мальчишка стал студентом факультета журналистики Ленинградского университета, а поработав три года в молодёжной газете, - аспирантом факультета журналистики Московского университета. С тех пор много воды утекло…
И уже много лет профессор Кудрат Туганович Эрназаров, больше десяти лет возглавлявший факультет журналистики, которым когда-то руководил его отец, продолжает трудиться на одной из ведущих кафедр факультета журналистики Национального университета им. М. Улугбека, одновременно разрабатывая и публикуя свои работы по современным концепциям развития журналистики.
Дети декана филфака не стали "тоже деканами", они стали просто достойными памяти своего отца
В 1974 году ситуация повторилась - на факультет поступал младший сын декана Азиз. И опять ко мне пришел такой же шустрый и любознательный мальчишка, которого, кроме классической литературы, интересовали детективы, техника и автомобили, и который, так же достойно поступив и отлично отучившись на факультете журналистики ТашГУ, связал свою жизнь с органами ГАИ и МВД. Организованная им на УзТВ программа «02» много лет была одной из самых востребованных и результативных.
Перейдя на службу в МВД и возглавив пресс-центр, он, профессионально укрепив региональные подразделения, превратил пресс-центр в один из самых оперативных источников событийной информации. Став редактором газеты «На посту» - органа МВД - он и тут сумел профессионально обновить газету и резко увеличить ее тираж. Собрался было на пенсию, но вмешался сам министр - с такими работниками не сразу расстаются. А отправившись все-таки на заслуженный отдых, через два года вновь был призван на службу в органы.
Сегодня тот шустрый мальчишка, любитель детективов и техники, Азиз Туганович Эрназаров - полковник МВД, опытный коллега и наставник молодых журналистов в пресс-центре ГУВД. Его книги, статьи - большой вклад не только в копилку опыта органов внутренних дел республики, но и в журналистику в целом - в профессию, которая была смыслом жизни его отца.
Удивляясь спокойствию и выдержке Тугана Эрназаровича, его способности отвечать на грубость и скандалы добрым словом и добрыми делами, я мысленно перелистываю страницы его жизни, объединяя их со страницами жизни людей поколения, которое взрослело под бомбежками, и думаю: «Почему война не ожесточила людей, для которых каждое мгновение жизни могло стать последним, не сделала их равнодушными к судьбам окружающих их людей? Почему в их душах война не оставила отпечатка грязи и жестокости?»
Ответы на эти вопросы я искала и в своей семье: мой муж, Андрей Парфентьевич Алякринский, в восемнадцать лет, как и Туган Эргазарович, надевший солдатскую шинель, радистом полевой радиостанции, сидя в окопе, над которым свистели пули, корректировавший огонь по врагу , в мирной жизни оставался таким же бесконфликтным и доброжелательным человеком, и студенты филфака, где он проработал всю свою жизнь, так же доверительно тянулись к нему.
С Туганом Эрназаровичем они были коллегами, часто при встречах вспоминали, как один из них День Победы встречал в Вене, отстучав свою последнюю сводку, а другой - отпечатав последний номер своей фронтовой газеты в Праге. Такие воспоминания возвращали их в ушедшую молодость..
В нашем доме, который всегда был домом «открытых дверей», часто собирались наши университетские коллеги, тоже участники этой страшной войны: снайпер, разведчик, артиллерист, пехотинец… Их тянуло к друг другу, у них было то общее, что их объединяло, - годы, прожитые на войне. Но, удивительное дело, в их памяти чаще оживали бодрые и даже забавные эпизоды войны - таких воспоминаний было больше, чем тяжелых. И это нельзя было не понять - война подарила им жизнь, и они, уцелевшие во имя продолжения этой жизни, были благодарны судьбе за ее щедрый подарок.
И эту щедрость, и доброту они переносили на окружающих людей. Они торопились жить, старались наверстать упущенную юность, вложить себя в работу, в своих детей, в студентов, понимая, что на их поколении лежит особая ответственность за будущее. И, наверное, поэтому в университете не было более внимательных к людям, бодрых и отзывчивых людей, чем вчерашние солдаты войны.
Таким был и Туган Эрназарович - солдат войны... Неутомимый трудяга, он, возвратившись после войны в Ташкент и отучившись на истфаке пединститута, пришел в журналистику, и свой опыт фронтовой печати перенес на республиканские газеты, возглавив молодежную «Ёш ленинчи», а затем работая ответсекретарем под руководством мудрого Шарафа Рашидовича Рашидова в «Совет Узбекистони». И только с площадки богатейшего журналистского опыта он пришел в науку.
Каждый год для ветеранов в Доме культуры университета накрывались столы, на столе появлялись фронтовые котелки с картошкой в мундирах, традиционные «сто грамм», и шли бесконечные рассказы о войне. Они, как дети, радовались, что собрались вместе и что их «ещё много», но каждый раз со скорбью говорили о тех, кого уже нет с ними."