Казуров Владимир Петрович. Радиоинженер
...Жили мы очень скромно. У нас была комната в коммуналке - на восемь комнаток всего одна уборная, как пел Высоцкий. Разношёрстная там жила публика. Печное отопление. В 15-16 метровой комнате мы жили впятером: я, бабушка, брат, отец и мать. Сарай с дровами был недалеко. Была прачечная, деревянные ёмкости стояли, где домочадцы стирали своё белье. На кухне было две газовых плиты и десять кухонных столиков - какие у кого были. Готовили, естественно, по очереди, в туалет тоже очередь. Мы, дети, этого не знали, у нас горшки были.
https://rodinananeve.ru/prostoj-sovetskij-chelovek/
Ванны не было. Отец водил нас в баню мыться. Очень много было инвалидов после войны. Отец всегда давал какие-то деньги мне и брату, чтобы мы отдали их инвалидам, которые сидели у входа в баню. Народ был не агрессивный. Как-то все уживались. Хотя и особой дружбы не было, хотя были и отщепенцы, алкоголики, ну, как всегда, в семье не без урода. Воспитывала нас в основном бабушка. Отец с матерью всё время работали. Мать работала где-то паспортисткой, а отец военнослужащий.
...был лейтенантом и дослужился до майора. По службе продвигался он хорошо и быстро. Но 1960-м году у него обнаружили туберкулез в открытой форме. Каверна образовалась очень большая, и его комиссовали из армии в чине майора в 1961 году. Так как у него выслуги лет не было, он получил достаточно скромную пенсию. Очень скромную - сто рублей. До деноминации - тысяча рублей.
Когда его комиссовали, мне шёл 12-й год. Тогда государство заботилось о людях. Отца лечили в санаториях. Трудновато приходилось жить на одну зарплату матери и пенсию отца. А мать работала паспортисткой за 70-80 рублей в месяц, не больше. Нам дали жильё.
Затем отцу дали другую квартиру, и с Комиссара Смирнова мы переехали проспект Смирнова.. была хрущёвка, двухкомнатная. Смежные комнаты. На пятерых дали нам двадцать четыре метра. Бабушка Матрёна Степановна 1898 года рождения жила с нами. Но она не была у нас прописана, поэтому на неё жильё не выделялось. Метры дали на четверых. Смежные комнаты, в общем - как одна комната, прихожая совсем маленькая, крохотная полтора квадратных метра. Вдвоём и не раздеться было. А по объёму воздуха эта комната даже меньше была, чем предыдущая. На улице Смирнова высокие потолки были - по три с половиной метра. А в хрущёвке едва два с половиной. Ну что дали - то дали… А в конце 1961 года, наша семья приобрела телевизор «Нева»!
А в 1960-1961-м нас с братом отправили на целый учебный год в санаторно-лесную школу в город Пушкин. Я там учился в четвёртом классе, брат в третьем. Там было пятиразовое питание, забота полная, закаливание, тысяча прогулок, витамины, рыбий жир каждый день, фрукты. А главное, что всё было бесплатно. Преподаватели тоже были хорошие. В общем, режим был хороший. Оздоровительная школа. И парки в Пушкине, конечно, прелесть. Александровский, Екатерининский мы всё время там гуляли и зимой, и летом...впечатления остались хорошие о лесной школе, о заботе. Один раз в месяц был родительский день. Приезжали родители, привозили, у кого чего было - сухари, сгущенку, а иногда даже вяленые бананы. Там я закончил четвёртый класс круглым отличником.
Затем я учился в школе №109 до восьмого класса. В восьмом классе как-то так получалось, что я олимпиады какие-то выигрывал и по физике, и по математике. Преподавательница, мой классный руководитель Розенталь, строгая, но справедливая, математичка, приходила к моей матери, Нине Егоровне, и говорила: «Вы знаете, парень неплохо учится, занимается. Сейчас как раз при университете ЛГУ есть подготовительные курсы на прикладную математику, я бы туда Вам советовала его отдать на них». Но мать ответила, что, к сожалению, финансовое положение у нас в семье очень тяжёлое, и поэтому никакого высшего образования у меня не будет. Надо меня пристроить в ПТУ или в ремесленное училище, чтобы, как можно быстрее я впрягался в помощь семье. А она, когда работала паспортисткой, меня оформляла истопником, хотя сама там топила, я после занятий в ней паспортный стол, он находился за Светлановской площадью, тоже подъезжал. Дрова носил, печки топил. Там печное отопление было.
Любил читать. Отец как-то тоже включился в моё образование и воспитание. Сказал: «Иди не в ремесленное и не в ПТУ, а в техникум - в Ленинградский Радиополитехникум на иностранное отделение». Я сдал экзамены: литературу на четыре, а остальные все на пять. В общем, поступил на иностранное отделение в 1965 году.
Преподавание велось на немецком языке, преподавательский состав - в основном немецкие специалисты, которые здесь писали кандидатские и докторские диссертации: приезжали в Союз и подрабатывали у нас в техникуме. Вели сопромат, технологию металлов, телевидение и радиолокацию.
Я ходил на подготовительные курсы. Отец выделил какие-то средства, сорок рублей, по-моему, стоили подготовительные курсы в этом радиополитехникуме, они готовили к вступительным экзаменам, углублённо изучая немецкий язык. Я на эти подготовительные курсы ходил. И сдал я немецкий на пять.
Д.Ж. А в школе тоже немецкий язык был? В.П.К. Да, тоже немецкий. Он мне легко давался. Не знаю… это зависит все от преподавателя. Она была немкой, устраивала всякие спектакли на немецком языке, мы должны были роли учить… интересно было. Сочинения писали. Как-то так получилось, что в техникуме вначале была разношерстная публика. Отсев был очень большой. За первый учебный год была отчислена добрая половина, в основном из-за плохого знания языка. Да и при поступлении в основном немецкий заваливали. Нужно было прочитать газетный текст. Такая газета была Neues Deutschland, она издавалась здесь в России, но на немецком языке. Из этой газеты надо было прочитать кусочек статьи, пересказать её на немецком языке.
Потом выбиралась какая-нибудь тема для обсуждения, затем вопросы по грамматике, в общем, экзамен был весьма серьёзный. Через полгода резко поредели наши ряды в радиополитехникуме, потому что не все могли отвечать физику на немецком, мало было знать её и понимать, нужно было и отвечать на вопросы преподавателя. и Надо было писать контрольные работы и по математике, и по физике на немецком. Немецкий был каждый день в лингафонных классах, оснащённых магнитофонами «Яуза», был кинопроектор с фильмами на языке. Очень интересно, но, конечно, не все с этим справлялись. У нас даже черчение было на немецком языке. Штампы по-немецки оформляли… Наш старый преподаватель по черчению по фамилии Шнейдер тоже прекрасно владел немецким языком.
Д.Ж. Расскажите что-нибудь об этой части жизни - подростковой. Стиляги разгуливают с коками по улицам, по Невскому проспекту. Вы тоже, наверное, гуляли по Невскому. Какая атмосфера вас окружала в том Ленинграде 60-х годов, о котором, так много сейчас говорят, вспоминают, снимают фильмы?
В.П.К. Меня это вообще-то не коснулось никак. У нас в группе учились ребята, у которых родители были ведущими инженерами, архитекторами, руководителями, занимали значимые посты, единственное, что они себе могли позволить, - это переносной магнитофон «Весна» на батарейках. И «Битлз» вовсю играл у нас на вечеринках. Ходить куда-то мы не ходили, потому что нагрузка была сумасшедшая. Наш техникумовский диплом даже приравнивался к институтскому, потому что там и высшая математика давалась, и сопромат. Писали курсовые работы тоже на немецком, и диплом я на немецком писал и защищал.
А дипломную практику проходил в ГДР, в городе, сейчас называется Хемниц. Там такая высшая инженерная школа есть Mittweida, она уже давным-давно отпраздновала своё столетие. Там я тоже учился и проходил практику, работал на немецких заводах RFT, «Эльфема», где делали и телевизоры, и всякую ерунду. Тоже впечатлений много было в 1968 году, как раз когда наши войска были введены в Чехословакию.
Д.Ж. Не только наши, но и войска ГДР тоже, об этом мало говорят. В.П.К. Мы выходили в город погулять, посещали и Веймар, и Лейпциг. Наши войска двигались обратно уже, это был сентябрь-октябрь. Им давали деньги на какую-нибудь мелочь гэдээровскую. Мы им помогали купить всякие переводные картинки, а они нам рассказывали: «По нам ещё вчера стреляли». Для нас, конечно, это было шоком. Ещё вчера по ним стреляли, а сегодня они отправляются домой. Нам было 17-18 лет. Нас немцы приглашали в пивбары, мы сидели и пиво распивали, свободно себя чувствовали. Деньги мы зарабатывали на практике, и ещё на границе поменяли, поэтому там чувствовали мы себя очень неплохо.
Д.Ж. Наверняка был от КГБ куратор, который с вами гулял? В.П.К. Для этого ангажировали учительницу по математике, она была там с нами и за всеми присматривала: кто, где, чего и с кем гуляет. Мы её вычислили быстро и при ней особо ничего не говорили.
Д.Ж. Честно говоря, вас как разведчиков готовили. А для чего такая потребность в специалистах по радио со таким глубоким знанием немецкого языка?
В.П.К. А специалистов требовалось много, и особенно технических. Подрабатывали переводами патентов или научно-технических статей. По окончанию техникума и сдачи госэкзаменов получали диплом техника, и переводчика-референта по научно-технической литературе. Я вот сейчас перевожу и редактирую книгу Курта Магнуса «Ракетные рабы. Немецкие исследователи за красной колючей проволокой» («Raketensklaven. Deutsche Forscher hinter rotem Stacheldraht»). Ведь Брауна американцы забрали из Германии после войны. А наши забрали Курта Магнуса, Гельмута Греттрупа, да и вообще, более семисот немецких специалистов. Они здесь работали под руководством Сергея Королёва, восстанавливали всю ракетную документацию. Делали пробные запуски. И это в книге всё прекрасно описано. Книга мощная! Четыреста страниц. Пишет человек, который был в этой группе. Занимался он гироскопами, отслеживанием полётов ракет, искал ошибки. Очень документально и интересно.
Д.Ж. Ваш отец, наверное, служил в главном разведывательном управлении, коли посоветовал Вам получать такое образование…В.П.К. В общем-то, он не любил об этом говорить, то ли им не разрешали, то ли он не хотел. Что мне удалось ещё узнать, так это, что он готовил обмен. Если помните такого Пауэрса, который на самолёте-разведчике У-2 почти до Урала долетел, где его потом сбили нашими ракетами, потому что истребители не доставали. И этого Пауэрса потом обменяли на Абеля.
Д.Ж. По этой истории снят фильм «Мёртвый сезон», где в главной роли Донатас Банионис. В.П.К. Да. Отец участвовал в подготовке этого обмена, но его, к сожалению, комиссовали из-за туберкулёза. К разведке он имел отношение. Это точно. Больше того, после техникума, по иронии судьбы, когда меня призвали в армию, и я попал в ту воинскую часть, которая засекла Фрэнсиса Паулюса.
Д.Ж. Вы служили в радиоразведке? В частях особого назначения? В.П.К. Да, в ОСНАЗе. Д.Ж. А сколько вы служили? Тогда уже два года служили или ещё три? Вас призвали в 1968 году? В.П.К. В 1969 году. Я вот пришёл и служил два года, но там оставались те, кого призвали на три. В старой форме, ботинок не было, только сапоги, мундиры парадно-выходные. В общем, в старой форме я служил, но два года. И старики там буйствовали, потому что считалось, что им не повезло: им три, а нам два.
Д.Ж. И вот вы демобилизовались, возвращаетесь в Ленинград, благо служили недалеко. И дальше что? В.П.К. А дальше хотелось мечту детства осуществить - получить высшее образование. Д.Ж. А в детстве мечтали получить высшее образование?
В.П.К. Была такая мечта. Но, к сожалению, нужно зарабатывать было. Кстати, когда я учился в техникуме, у меня были довольно примитивные каникулы. Я работал на «Светлане» грузчиком. У меня ещё паспорта не было, по свидетельству о рождении принимали на работу. Правда, грузчиком не могли оформить из-за возраста. Договорились, что буду работать грузчиком, а оформили меня подсобником. У нас дача на 47 километре, между Васкелово и Грузино, и вот я каждый день к семи часам утра ездил на «Светлану», вставал в 4-30 утра, и ехал разгружать вагоны с деревяшками, досками, фанерой в тарный цех, чтобы там их потом пилили и из них потом делали ящики для отгрузки транзисторов, и другой продукции. И все летние каникулы я работал.
А мысль про институт была, потому что высшее образование хотелось получить. Когда пришёл из армии, меня брат устроил на завод КИНАП (киноаппаратуры), он входил в ЛОМО, регулировщиком радиоаппаратуры. Я радиотехникой всё время занимался, делал какие-то усилители, всякую электронную аппаратуру, постоянно самообразовывался по журналам Радио и технической литературе… С четвёртого класса приёмники в мыльницах собирал, в общем, короче говоря, тяга к электронике у меня была. А там я выясняю следующее: рабочий зарабатывает двести рублей, а инженер девяносто. Самое большое сто десять. Жаба душила. Я думал: сейчас я получу высшее образование и тут же потеряю в зарплате.
Поэтому всё откладывал, откладывал. Но работа была очень интересной. Мы потом занимались видеозаписью, делали комплекты видеомагнитофонов профессиональных для телецентров страны (в 1962 году на КИНАПе был произведён первый в СССР видеомагнитофон - прим. ред.), потом Новосибирский завод стал выпускать вместо нашего «Электрона 2М» видеомагнитофоны «Кадр» - тоже профессиональные. Мы занимались и звукозаписью, делали репортажные магнитофоны для журналистов, для записи звука в кино. Наш магнитофон один в один слизан со швейцарского магнитофона фирмы «Награ» (Nagra). Я этим занимался. Выпускали и малогабаритные видеомагнитофоны, сначала чёрно-белые, а потом и цветные.
Д.Ж. Владимир Петрович, существует мнение, что советская промышленность, которая выпускала, в том числе и видеомагнитофоны, по их выражению, отстала от аналогичной западной промышленности навсегда. Это действительно было так? Или всё-таки мы могли конкурировать, выпускать свою продукцию?
В.П.К. Я могу сказать следующее. Работали наши профессиональные видеомагнитофоны на американской ленте фирмы Ampex а малогабаритные на ГДРовской ORWO. Они были гораздо лучше, чем лента шосткинского объединения «Свема». Магнитофон, который мы выпускали, был закуплен в США, и сделан был в США, но нам на прямую не продавали. Мы через какой-нибудь Зимбабве могли купить такой магнитофон и тихонечко перевезти его сюда. В конструкторском бюро его поставить, и наши инженеры его полностью разбирали, чтобы полностью его повторить на нашей элементной базе. Чего не было - подкупали за границей. Я тоже в этом поучаствовал, делал аппаратуру для Олимпиады-80.
Может, так и было на самом деле, как говорили в перестроечные годы. Для военной техники не жалели ни драгоценных металлов, ничего. Туда кидалось всё. А всякие дурацкие конденсаторы, которые высыхали от времени, кинескопы, которые, в общем-то, кое-как делались и потом трубки перегорали в цветных телевизорах, изготавливались на дешёвой элементной базе. Делать из говна конфетку не получалось, поэтому отставание, конечно, было. Могу сказать одно. Когда надо было сделать что-нибудь хорошо и быстро в единичном экземпляре, то получалось вполне конкурентоспособно.
Перед Олимпиадой-80 в стране затеяли изготовление передвижной цветной телевизионной репортажной станции на базе «Уазика». «Гранат» называлось изделие… Там делался такой КУНГ, финны нам делали - фирма «Аёкки», которая в прошлом делала кареты. Старинная финская фирма - у них была возможность купить бензогенератор, «Ямаху» какую-нибудь, и выбрать материалы такие и дизайн создать такой, чтобы не было стыдно на Олимпиаде-80 показывать нашу репортажную машину. Видеомагнитофон там был немецкий BCN, а камерные головки для репортажей были наши. ЛОМО делало. Тогда не было ПЗС-элементов («прибор с зарядовой связью»), которые сейчас используются в видео. А плюмбиконы, трубки передающие, светорасщепляющие призмы - это всё было в состоянии сделать ЛОМО и очень неплохо.
Мы же самые большие в мире делали телескопы - шестиметровые в диаметре. С такой точностью, что мама не горюй! До сих пор работают оптические телескопы. А бытовая аппаратура у нас была на низком уровне, конечно. Нельзя было сравнивать с японским магнитофоном. Не соблюдались технологии ни в компонентах, ни в пассиках. Всё это быстро высыхало, магнитофоны быстро отказывали. Конечно, бывало заходишь в Апраксин двор и смотришь: стоит радиоприемник «Сателит-2000» фирмы “Grundig” и стоит он ни много, ни мало - почти три тысячи рублей. По тем деньгам это много.
Телевизоры тоже дорогие были. Не скажу, что дешёвые. Первая «Радуга» стоила 650 рублей - «Радуга 5». Я подрабатывал своим способом. В «Юном технике» покупал некондиционные платы, ремонтировал и собирал сам эти «Радуги». Все мои родственники, родители смотрели эти телевизоры из «Юного техника». Там можно было за 175 рублей купить все компоненты и платы. Собрать и отладить дома.
Д.Ж. То есть вы были увлечены своей работой, если даже дома собирали телевизоры. В.П.К. Да, конечно, хотелось смотреть цветной телевизор. Не сравнить, когда смотришь чемпионат мира по хоккею в цвете или в чёрно-белом изображении. Разница была сумасшедшая. Первый телевизор я купил фирмы «Рекорд» - цветной на сороковой трубе сорок сантиметров по диагонали, за 170 рублей, на ножках. Тумбочка была здоровая, килограмм сорок он весил. Но как-то удалось его запустить. Я самообразованием много занимался. Так повезло, что я ещё в передвижной цветной телевизионной станции «Гранат» работал с московским институтом телевидения и радиовещания - ребята были там, конечно, суперклассные инженеры, талантливые, очень много знали.
Допустим, у нас не было малошумящих полевых транзисторов, и мы их покупали у «Филипса». Не знаю, через какие страны или организации, но покупали. У нас не было таких. Поэтому в единичном экземпляре было всё хорошо. И поэтому и в космос летали. А то, что касалось ширпотреба, здесь впереди, конечно, были японцы. Надо отдать им должное. Они лидерами были на рынке. Потом уже корейцы. Корейцы свой самый первый телевизор черно-белый сделали в 1972 году. А теперь они лидеры. Они сейчас японцев задвинули. Сейчас LG, Самсунги, в основном лидируют.
В общем на КИНАПе, куда меня устроил мой двоюродный брат, я рос, проявляя интерес к радиоэлектронике. Подавал всякие рацпредложения.
В.П.К. Я иногда брал отгулы для того, чтобы спаять какую-то схему дома. Я был донором, сдавал кровь и за это давали отгулы. По «кровяным» справкам я брал отгулы, чтобы реализовать какую-то идею, которая мне в голову пришла. И дома я сидел с паяльником все эти выходные. Все свои заначки тратил на радио детали и измерительную аппаратуру, даже хороший осциллограф удалось приобрести на толкучке. Вот для меня это был отдых. Работая на ЛОМО, зимой, я иногда покупал путёвки, в основном в пансионат «Дубки», это недалеко от Зеленогорска. Стоила путёвка на 12 дней около 13 рублей для работников ЛОМО.
Д.Ж. Это на северном берегу Финского залива? В.П.К. Вообще он не на заливе. Там озёра есть. От Зеленогорска ещё километров тридцать вглубь. Как-то в Дубках мы отдыхали летом на семейной базе отдыха всей семьёй. Было здорово, можно было взять лодку на прокат, собирать в лесу грибы, ягоды, поиграть в теннис, взять книгу в библиотеке. Ещё ЛОМО построило шикарнейший пансионат «Нева» в Сочи. Кто-то не смог поехать, и мне выпало такое счастье - с женой поехать в Сочи. Можно было взять одного ребёнка. Старшую взяли, а младшая навзрыд. В Сочи по теперешним понятиям был у нас люксовский, по теперешним понятиям пятизвёздочный номер с огромной лоджией. В столовой пятиразовое питание. Между столиками ручьи, в них рыбки какие-то плавали. На пляж можно было ходить каждый день. Мороженное кушать.
Тогда ещё ЛОМО под командованием Николай Панфиловича Панфилова находилось. Он даже там не то чтобы запрещал выпивать, наоборот, перед входом был организован бар. Можно было зайти, купить вина или коньяку, кто чего хотел, для детей можно было заказать мороженное. Пьяных я там никогда не видел Такие вольности. Панфилов молодец: хоть он и герой Советского Союза был, но этим никогда не кичился. Он и больницу большую с поликлиникой построил для трудящихся и зарплаты у него были самые высокие в городе. Если «искусственная почка» появлялась, то она была в клинике ЛОМО. Мне в общем винить всевышнего не стоит. Попадались на жизненном пути очень хорошие люди, которые много чего делали для меня. И я это тоже ценил и ценю.
Д.Ж. 70-е: Led Zeppelin, Deep Purple - всё мимо вас? В.П.К. Ни фига. Звукозаписью я занимался. Deep Purple все диски у меня были. Я и сейчас считаю их после Beatles, лучшими. В. С. Высоцкий не в счёт. Д.Ж. Я смотрю на ваше фото. Вы в джинсовой куртке, видимо, любите джинсы. Джинсы для молодёжи семидесятых - это же культовая вещь. Хотелось одеваться помоднее? Может, покупали модные вещи у фарцовщиков. Или денег не хватало?
В.П.К. Денег хватало. У меня среди друзей были перекупщики. Они у финнов, которые приезжали на выходные сюда попьянствовать, скупали вещи: рубашки и джинсы, кассеты для магнитофонов. С небольшой наценкой продавали мне. Ношенные никогда не покупал. Покупал только новые. А ещё у брата жена Наталья, работала в Гостином дворе продавцом, там иногда выбрасывали индийские джинсы и польские. Конечно, хотелось хорошо и модно одеваться.
Д.Ж. Индийские джинсы фирмы «Авис»? В.П.К. Да я не помню, уже какие. Дело не в фирме было, а в материале. Д.Ж. «Мустанг» ещё были. Главное, чтобы терлись.
В.П.К. Индиго чтобы были. Это считалось хорошо. И польские были джинсы. А наши отечественные джинсы были просто как рабочие брюки.
Д.Ж. А как Вы оказались в Мавритании? В.П.К. Однажды Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе, когда он был министром иностранных дел, совершая поездку по разным странам и континентам, задался вопросом, почему в советских посольствах работают в основном москвичи? Почему из других городов никого нет среди работников посольств? И он клич бросил: хватит блатных таскать! Давайте-ка набирайте нужных специалистов из других городов страны.
А получилось так, что начальника цеха, в то время, замещал мой бригадир. Вот он и говорит мне: «Давай-ка, Вова, поезжай в загранкомандировку. Будем рекомендовать тебя». Не только меня одного отправляли - человека три, четыре, какой-то отбор шёл, не понятно по каким статьям. Мы работали на ЛОМО, а это в общем-то было предприятие, относящееся к Министерству обороны. И у каждого, как минимум, была третья форма допуска. У некоторых и вторая.
Подали документы в МИД. А МИД распределял кого куда. Куда пошлют? В Германию, конечно, не пошлют, даже гардеробщиком там работает сын генерала какого-нибудь. В Америке тоже. Могли послать туда, куда отправляют дипломатов в ссылку. В пустыню Сахара, в Мавританию. Страна такая. Жаркий климат - это не Европа. Кругом пустыня, температура зашкаливает, на солнце +50, в тени +35. Тяжёлые климатические условия низкое содержание кислорода в воздухе из-за отсутствия деревьев. Пребывание в таких условиях медики не рекомендуют более двух лет. Американцы, пробыв в таких условиях от трёх и более лет, не могут выступать в суде даже свидетелями. В отделе кадров МИДа, обещали засчитывать в трудовой стаж год за два, но это так и осталось обещанием. Вот туда меня и отправили.
Д.Ж. Это было в 1988 году? В.П.К. В начале сентября 1988 года, я уже уехал, а оформляли два года. Сдал анализы, а они действительны полгода, иди ещё раз сдавай. Ещё раз сдал, ходил по кругу…Д.Ж. Уехали в Мавританию в 1988-м, а вернулись в 1992 году? В.П.К. Да, я уезжал из Советского Союза, а приехал в Российскую Федерацию.
Д.Ж. Расскажите о Мавритании. Помимо жары что-то запомнилось? В.П.К. Конечно, запомнилось. Когда приехал, работал дежурным комендантом. Что такое дежурный комендант в посольстве? Это человек, который открывает ворота для въезда автомобилей: открываешь двери, на кнопку нажимаешь, чтобы входили-выходили дипломаты из посольства. Работаешь 12 часов, потом 24 часа отдыхаешь и снова 12. Назначили зарплату 372 инвалютных рубля, это четыреста с чем-то долларов в месяц. В посольстве служили дипломатами молодые ребята, все закончили Московский государственный институт международных отношений (МГИМО). У них, конечно, другая жизнь, была чем у меня. Они каждый день утром, кроме выходных, собирались на летучки у посла.
В Мавритании государственным языком является арабский и французский, потому что это бывшая французская колония. Д.Ж. Исламская республика Мавритания.
В.П.К. Да. Там французы долго были, построили много чего: и дороги, и магазины, Супермарше - типа наших универсамов. Сейчас там китайцы взяли инициативу в руки, стоят и стадионы, и порт.
Страна совершенно безалкогольная. Там алкоголь нигде не продаётся, ни вина, ни пива, ничего в продаже не было. У дипломатов были коллеги в других посольствах, которые могли им продать, по нормальным ценам, алкоголь или даже просто подарить.
Дежурному коменданту надо было дежурить и бдеть всю ночь. У нас там, на посту, стоял магнитофон с приёмником (простецкая балалайка), фирмы «Хитачи». Я кое-что прослушивал на коротких волнах. Всемирную службу московского радио, например, слушал. Я иногда знал раньше дипломатов, что Горбачёв сказал. Антиалкогольный период был тогда в разгаре, он даже на трибуне держал стакан молока, а по его указанию. в стране уничтожали виноградники.
Офицер безопасности был у нас. КГБ-шный товарищ. Не везло мне на этих людей. Несколько раз он пытался меня отправить из посольства домой, мотивируя, что я не соответствую профессии дежурного коменданта. 7 ноября я открыл ворота группе, которая собралась на океан купаться. Я их отпустил. Так как старшим был в этой группе профорг, а он знал о приказе об ограничении выхода за территорию посольства 7 ноября. Я спросил: «У тебя всё в порядке с допуском?» «Да, в порядке». Отпустил их. А оказывается он то ли не знал, то ли меня подставил. Прибежал офицер безопасности и говорит: «Отправляем его домой, на фиг он здесь нужен. Здесь вообще должны пограничники сидеть».
Но с группой купальщиков ничего не случилось. Они вернулись в полном составе и пришли на празднование 7 ноября и вдруг ко мне этот офицер подлетает: «Собирай чемоданы, завтра поедешь домой».
Ночью на дежурстве, нужно было не спать и смотреть в мониторы, камеры стояли на важных объектах, и каждые 30 минут нужно было отбивать время на спецустройстве, это и было доказательством что бдишь и не спишь. Слушая радио, я записывал кратко основные новости в стране, (это не входило в обязанности дежурного коменданта), а утром у меня забирал «мой радиоперехват» офицер безопасности. На летучках у посла он удивлял дипломатов знанием последних новостей, об этом мне поведал пресс атташе Бурцев Андрей. Мы с ним подружились.
А посол, Леонид Михайлович Комогоров был против моей высылки из посольства, потому что к этому времени где-то в подвале, в бомбоубежище, нашёлся отличный приёмник Р-250-й (его знают все коротноволновики-радиолюбители как «кит», он даже до 70-х стоял на вооружении в СССР). Позже нашлась и телетайпная стойка «Тополь-М». Удалось восстановить и отладить буквопечатающий аппарат, пригодились знания, полученные во время службы в армии. За короткий срок удалось осуществить приём ТАСС на французском языке на телетайп. На телетайпной бумаге отпечатывались сообщения. И дипломаты этому обрадовались, потому что пресс-релизы не надо было переводить, почта в посольство приходила очень поздно с недельным опозданием, а радио слушать надо было слушать со знанием почасового прохождения КВ, чтобы минимизировать фединги (происходили затухания сигнала), и надо было ночью слушать, днём некогда. Дипломаты оживились, теперь они узнавали сразу текущие новости. Все едут купаться, а я должен был сидеть за телетайпом и принимать новости. Ползать по частотам, оптимизируя приём.
Д.Ж. А кто в те годы был послом в Мавритании? В.П.К. Когда я уезжал, был Владимир Сергеевич Шишов, он меня отпускал домой. А до Шишова послом был Леонид Михайлович Комогоров. Комогоров - незаурядная личность. Очень умный, толковый человек. Мне дипломаты потом говорили, что он тому офицеру КГБ, который хотел меня выслать, сказал: «Если я тебя выгоню, ничего не изменится, а если он уйдёт, здесь много чего не окажется, как говорится».
Я предложил: давайте спутниковую антенну наладим, будем новости не ночью слушать по радио, а принимать на спутниковую антенну. Посол написал письмо в МИД. МИД рассмотрел, ответ долго ждали и, наконец, пришло одобрение. В те времена эта тема была для страны новой и неизведанной, спутниковых антенн в стране было очень мало. Факсы только начали внедряться, о мобильных телефонах можно было прочитать в научно-популярных журналах! Но наконец-то (примерно, через 15-16 месяцев) пришла эта станция спутникового телевидения «Москва глобальная» - заводской номер «4». Это литая парабола, четырёхметровая в диаметре, из алюминия изготовленная в Венгрии, с автоматикой.
Комплектовался весь комплекс в аппаратной, размещенной в строительном вагончике, там была стойка с электроникой, автоматика отслеживала сигнал с нашего советского спутника (с других спутников принять сигнал не могла) и выдавая его на исполнительные механизмы, оптимизируя приём по максимому. Она работала не только на приём, она и могла передавать информацию. Но это посол решил не использовать. Как я уже сказал, к нам пришла антенна с заводским номером «четыре». Значит, всего четыре штуки было изготовлено к тому времени. Долго прислать не могли. Её просто так не отправишь самолётом, только на корабле.
Пока решался вопрос с отечественной антенной, посол отправил меня вместе с дипломатом в Лас-Пальмас за спутниковой антенной (так как МИД задерживал ответ на запрос). Лас-Пальмас расположен на Канарских островах, на самом большом острове Гран-Канария. Там много было представительств разных фирм. И французские были, и испанские, и американские. Можно было приобрести спутниковую антенну. Я поехал как технический консультант, а дипломат (первый секретарь посольства) как переводчик и соглядатай, наверное, чтобы я куда-нибудь не сбежал. Он почти договорился с американцами, но КГБ-шник запретил с ними иметь дело. Они, говорит, напихают в неё всего, и за нами будут следить.
Купили у французов, думая, что это антенна французская фирмы Berax, а когда я наклейку отодрал, оказалось, что сделана она на Тайване. Антенна была лёгкая, собиралась из сетчатых сегментов. Парусность никакая, лёгкая, 3,80 в диаметре. В мою задачу входило её установить и поймать сигнал со спутника - «Москву глобальную». Хорошо, что молодец-америкос в Лас-Пальмасе выдал нам зону покрытия от «Москвы глобальной», эти сведения были в его справочнике. Сигнал был слабым, рекомендованный диаметр параболической антенны - не менее четырёх метров (про офсетные тогда не знали). Потому что спутник «Москва глобальная» висит на высоте 40 тысяч километров над экватором, это не GPS, который передает место положение для роутеров всяких. Те низко летают 30-40 километров, а это 40 тысяч - он вращается вместе с Землей, т.е. постоянно висит. Он и висит на геостационаре и «светит» на всё полушарие. Поэтому и сигнал слабый!
В общем, я и первую спутниковую антенну установил фирмы «Беракс» (принимал многие спутники). Мне в помощь посол выделил всю техгруппу. Когда поймали сигнал, шёл фильм «Дети капитана Гранта», был праздник во всём посольстве, телевизор мы установили в клубе куда подтянулся весь народ, забросив игру в волейбол и все другие игры.
Потом, через несколько месяцев, МИД вторую антенну «Москва глобальная» под номером четыре. Я видел её в первый раз, но, когда мы с послом говорили, я предложил: «Попробуем сами установить. Если не удастся, будем вызывать специалистов из Москвы». А это было ох как дорого! Удалось установить самостоятельно.
Вообще в Мавритании было очень интересно. Там в нашем культурном центре стоят наши проекторы, которые сделало ЛОМО. Вот один сломался. Говорят: «Приезжай и чини». А я: «Но ребята, я специализировался по видео и звукозаписи, по камерным головкам, я же не специалист по проекционной аппаратуре». Это их не волновало. Раз ЛОМО, значит, должен знать. Благодаря тому, что я не забросил радиотехнику и все время повышал свой уровень, удавалось чинить. Вот допустим: в актовом зале, где проводили собрания в посольстве, когда человек что-то говорил с трибуны, микрофоны, создавали положительную обратную связь с усилителем и фонили так, что сидящим в зале было невозможно слушать. Там и эхо было, и то, да сё. Это тоже мне, с грехом пополам, удалось исправить.
Ходить всем в клуб, чтобы смотреть наши ТВ программы, было влом, тогда я предложил развести ТВ сигнал по квартирам в посольстве. Скалькулировал стоимость, вроде не дорого обходилось, посол одобрил. Осуществили! Теперь принимали две программы российского ТВ. Berax - одну программу, Москва глобальная - другую, в стволе которой шла и радио передача всемирной службы московского радио. Радио тоже развели по квартирам, теперь в 30 квартирах посольства можно было не только смотреть две программы ТВ, но и слушать радио без помех. Тогда, по тем временам, это было фантастикой!
Посол разрешил мне и отпуск домой на месяц, и даже отправил меня снова на Канары в командировку, но это я воспринимал как поощрение. Уехав в отпуск с женой, обратно я вернулся один, как раз в день путча, о котором я узнал в аэропорту. Дома я пообещал, что приеду, передам дела и сразу же обратно, потому что мать стояла в очередях с талонами, а отец был безнадёжно болен. Но не тут-то было.
В общем, я рвался домой. Посол, Владимир Сергеевич Шишов, не хотел меня отпускать. Он сказал: «Найди равнозначную замену». Я спросил: «Как же я найду?» «У тебя же ведь есть приятели или знакомые». Я говорю: «Есть приятель». Дал несколько адресов моих приятелей, но приехал совсем другой человек из Москвы - какого-то там знакомый знакомого. С семьей - с ребёнком и с женой. Он был далёк от этой всей техники, которую я пытался внедрять. А когда посол спросил: «Он может тебя заменить?», я ответил: «Конечно, может». Я ему соврал и уехал. После этого из МИДа ко мне приходили телеграммы. В первой спрашивали, не хочу ли поработать в посольстве в Эстонии. Я ответил: «Нет, не хочу». Во второй предлагали работу в Новой Зеландии. Но я уже в это время работал на «Гизеке&Девриент ЛОМО ЗАО».
В.П.К. Из Мавритании я вернулся и первым делом я решил прийти на ЛОМО. Откуда я уехал, туда и вернулся. Ведь ЛОМО меня направило как специалиста, в трудовой книжке была куча всяких пометок о том, что специалист я высочайшего класса. Правда, посол отправил благодарности в мой адрес, чтобы в МИДе внесли в мою трудовую книжку. Какой высочайший класс? Я простой нормальный специалист, который не бросил радиотехнику, а занимался ею, как мог.
Когда пришёл на ЛОМО, мой начальник цеха говорит: «Сейчас завязывается интересный контакт с немцами. А так как я знаю, что ты владеешь немецким языком, приходи и мы с ними через тебя будем общаться, а то мы ничего не понимаем». И я с ними разговаривал по телефону, выяснял, когда они приезжают, с какой целью. Словом, я работал переводчиком около года. Неофициально. Зато встретился с большими людьми из «Гизеке&Девриент», они многому меня научили, использовали меня как переводчика для того, чтобы нанять персонал на «Гизеке&Девриент» - ЛОМО. Я переводил резюме почти всех кандидатов, которые мечтали работать на совместно предприятии. Интересный был момент в жизни. А потом, и я, устроился официально.
Я работал на фирме «Гизеке &Девриент» одиннадцать или двенадцать лет. Немцы построили совместное предприятие по обработке банкнот. Меня отправляли в командировки, так как я знаю немецкий язык. Немцы мне платили очень даже неплохо, там я завёл друзей. В Германии я провёл в общей сложности около пяти лет. В основном в Мюнхене, где находится штаб-квартира «Гизеке&Девриент», и на Бодензее в городе Констанц, на границе со Швейцарией, работая в немецкой фирме AEG. И там у меня полно знакомых, друзей.
https://rodinananeve.ru/prostoj-sovetskij-chelovek/
Ванны не было. Отец водил нас в баню мыться. Очень много было инвалидов после войны. Отец всегда давал какие-то деньги мне и брату, чтобы мы отдали их инвалидам, которые сидели у входа в баню. Народ был не агрессивный. Как-то все уживались. Хотя и особой дружбы не было, хотя были и отщепенцы, алкоголики, ну, как всегда, в семье не без урода. Воспитывала нас в основном бабушка. Отец с матерью всё время работали. Мать работала где-то паспортисткой, а отец военнослужащий.
...был лейтенантом и дослужился до майора. По службе продвигался он хорошо и быстро. Но 1960-м году у него обнаружили туберкулез в открытой форме. Каверна образовалась очень большая, и его комиссовали из армии в чине майора в 1961 году. Так как у него выслуги лет не было, он получил достаточно скромную пенсию. Очень скромную - сто рублей. До деноминации - тысяча рублей.
Когда его комиссовали, мне шёл 12-й год. Тогда государство заботилось о людях. Отца лечили в санаториях. Трудновато приходилось жить на одну зарплату матери и пенсию отца. А мать работала паспортисткой за 70-80 рублей в месяц, не больше. Нам дали жильё.
Затем отцу дали другую квартиру, и с Комиссара Смирнова мы переехали проспект Смирнова.. была хрущёвка, двухкомнатная. Смежные комнаты. На пятерых дали нам двадцать четыре метра. Бабушка Матрёна Степановна 1898 года рождения жила с нами. Но она не была у нас прописана, поэтому на неё жильё не выделялось. Метры дали на четверых. Смежные комнаты, в общем - как одна комната, прихожая совсем маленькая, крохотная полтора квадратных метра. Вдвоём и не раздеться было. А по объёму воздуха эта комната даже меньше была, чем предыдущая. На улице Смирнова высокие потолки были - по три с половиной метра. А в хрущёвке едва два с половиной. Ну что дали - то дали… А в конце 1961 года, наша семья приобрела телевизор «Нева»!
А в 1960-1961-м нас с братом отправили на целый учебный год в санаторно-лесную школу в город Пушкин. Я там учился в четвёртом классе, брат в третьем. Там было пятиразовое питание, забота полная, закаливание, тысяча прогулок, витамины, рыбий жир каждый день, фрукты. А главное, что всё было бесплатно. Преподаватели тоже были хорошие. В общем, режим был хороший. Оздоровительная школа. И парки в Пушкине, конечно, прелесть. Александровский, Екатерининский мы всё время там гуляли и зимой, и летом...впечатления остались хорошие о лесной школе, о заботе. Один раз в месяц был родительский день. Приезжали родители, привозили, у кого чего было - сухари, сгущенку, а иногда даже вяленые бананы. Там я закончил четвёртый класс круглым отличником.
Затем я учился в школе №109 до восьмого класса. В восьмом классе как-то так получалось, что я олимпиады какие-то выигрывал и по физике, и по математике. Преподавательница, мой классный руководитель Розенталь, строгая, но справедливая, математичка, приходила к моей матери, Нине Егоровне, и говорила: «Вы знаете, парень неплохо учится, занимается. Сейчас как раз при университете ЛГУ есть подготовительные курсы на прикладную математику, я бы туда Вам советовала его отдать на них». Но мать ответила, что, к сожалению, финансовое положение у нас в семье очень тяжёлое, и поэтому никакого высшего образования у меня не будет. Надо меня пристроить в ПТУ или в ремесленное училище, чтобы, как можно быстрее я впрягался в помощь семье. А она, когда работала паспортисткой, меня оформляла истопником, хотя сама там топила, я после занятий в ней паспортный стол, он находился за Светлановской площадью, тоже подъезжал. Дрова носил, печки топил. Там печное отопление было.
Любил читать. Отец как-то тоже включился в моё образование и воспитание. Сказал: «Иди не в ремесленное и не в ПТУ, а в техникум - в Ленинградский Радиополитехникум на иностранное отделение». Я сдал экзамены: литературу на четыре, а остальные все на пять. В общем, поступил на иностранное отделение в 1965 году.
Преподавание велось на немецком языке, преподавательский состав - в основном немецкие специалисты, которые здесь писали кандидатские и докторские диссертации: приезжали в Союз и подрабатывали у нас в техникуме. Вели сопромат, технологию металлов, телевидение и радиолокацию.
Я ходил на подготовительные курсы. Отец выделил какие-то средства, сорок рублей, по-моему, стоили подготовительные курсы в этом радиополитехникуме, они готовили к вступительным экзаменам, углублённо изучая немецкий язык. Я на эти подготовительные курсы ходил. И сдал я немецкий на пять.
Д.Ж. А в школе тоже немецкий язык был? В.П.К. Да, тоже немецкий. Он мне легко давался. Не знаю… это зависит все от преподавателя. Она была немкой, устраивала всякие спектакли на немецком языке, мы должны были роли учить… интересно было. Сочинения писали. Как-то так получилось, что в техникуме вначале была разношерстная публика. Отсев был очень большой. За первый учебный год была отчислена добрая половина, в основном из-за плохого знания языка. Да и при поступлении в основном немецкий заваливали. Нужно было прочитать газетный текст. Такая газета была Neues Deutschland, она издавалась здесь в России, но на немецком языке. Из этой газеты надо было прочитать кусочек статьи, пересказать её на немецком языке.
Потом выбиралась какая-нибудь тема для обсуждения, затем вопросы по грамматике, в общем, экзамен был весьма серьёзный. Через полгода резко поредели наши ряды в радиополитехникуме, потому что не все могли отвечать физику на немецком, мало было знать её и понимать, нужно было и отвечать на вопросы преподавателя. и Надо было писать контрольные работы и по математике, и по физике на немецком. Немецкий был каждый день в лингафонных классах, оснащённых магнитофонами «Яуза», был кинопроектор с фильмами на языке. Очень интересно, но, конечно, не все с этим справлялись. У нас даже черчение было на немецком языке. Штампы по-немецки оформляли… Наш старый преподаватель по черчению по фамилии Шнейдер тоже прекрасно владел немецким языком.
Д.Ж. Расскажите что-нибудь об этой части жизни - подростковой. Стиляги разгуливают с коками по улицам, по Невскому проспекту. Вы тоже, наверное, гуляли по Невскому. Какая атмосфера вас окружала в том Ленинграде 60-х годов, о котором, так много сейчас говорят, вспоминают, снимают фильмы?
В.П.К. Меня это вообще-то не коснулось никак. У нас в группе учились ребята, у которых родители были ведущими инженерами, архитекторами, руководителями, занимали значимые посты, единственное, что они себе могли позволить, - это переносной магнитофон «Весна» на батарейках. И «Битлз» вовсю играл у нас на вечеринках. Ходить куда-то мы не ходили, потому что нагрузка была сумасшедшая. Наш техникумовский диплом даже приравнивался к институтскому, потому что там и высшая математика давалась, и сопромат. Писали курсовые работы тоже на немецком, и диплом я на немецком писал и защищал.
А дипломную практику проходил в ГДР, в городе, сейчас называется Хемниц. Там такая высшая инженерная школа есть Mittweida, она уже давным-давно отпраздновала своё столетие. Там я тоже учился и проходил практику, работал на немецких заводах RFT, «Эльфема», где делали и телевизоры, и всякую ерунду. Тоже впечатлений много было в 1968 году, как раз когда наши войска были введены в Чехословакию.
Д.Ж. Не только наши, но и войска ГДР тоже, об этом мало говорят. В.П.К. Мы выходили в город погулять, посещали и Веймар, и Лейпциг. Наши войска двигались обратно уже, это был сентябрь-октябрь. Им давали деньги на какую-нибудь мелочь гэдээровскую. Мы им помогали купить всякие переводные картинки, а они нам рассказывали: «По нам ещё вчера стреляли». Для нас, конечно, это было шоком. Ещё вчера по ним стреляли, а сегодня они отправляются домой. Нам было 17-18 лет. Нас немцы приглашали в пивбары, мы сидели и пиво распивали, свободно себя чувствовали. Деньги мы зарабатывали на практике, и ещё на границе поменяли, поэтому там чувствовали мы себя очень неплохо.
Д.Ж. Наверняка был от КГБ куратор, который с вами гулял? В.П.К. Для этого ангажировали учительницу по математике, она была там с нами и за всеми присматривала: кто, где, чего и с кем гуляет. Мы её вычислили быстро и при ней особо ничего не говорили.
Д.Ж. Честно говоря, вас как разведчиков готовили. А для чего такая потребность в специалистах по радио со таким глубоким знанием немецкого языка?
В.П.К. А специалистов требовалось много, и особенно технических. Подрабатывали переводами патентов или научно-технических статей. По окончанию техникума и сдачи госэкзаменов получали диплом техника, и переводчика-референта по научно-технической литературе. Я вот сейчас перевожу и редактирую книгу Курта Магнуса «Ракетные рабы. Немецкие исследователи за красной колючей проволокой» («Raketensklaven. Deutsche Forscher hinter rotem Stacheldraht»). Ведь Брауна американцы забрали из Германии после войны. А наши забрали Курта Магнуса, Гельмута Греттрупа, да и вообще, более семисот немецких специалистов. Они здесь работали под руководством Сергея Королёва, восстанавливали всю ракетную документацию. Делали пробные запуски. И это в книге всё прекрасно описано. Книга мощная! Четыреста страниц. Пишет человек, который был в этой группе. Занимался он гироскопами, отслеживанием полётов ракет, искал ошибки. Очень документально и интересно.
Д.Ж. Ваш отец, наверное, служил в главном разведывательном управлении, коли посоветовал Вам получать такое образование…В.П.К. В общем-то, он не любил об этом говорить, то ли им не разрешали, то ли он не хотел. Что мне удалось ещё узнать, так это, что он готовил обмен. Если помните такого Пауэрса, который на самолёте-разведчике У-2 почти до Урала долетел, где его потом сбили нашими ракетами, потому что истребители не доставали. И этого Пауэрса потом обменяли на Абеля.
Д.Ж. По этой истории снят фильм «Мёртвый сезон», где в главной роли Донатас Банионис. В.П.К. Да. Отец участвовал в подготовке этого обмена, но его, к сожалению, комиссовали из-за туберкулёза. К разведке он имел отношение. Это точно. Больше того, после техникума, по иронии судьбы, когда меня призвали в армию, и я попал в ту воинскую часть, которая засекла Фрэнсиса Паулюса.
Д.Ж. Вы служили в радиоразведке? В частях особого назначения? В.П.К. Да, в ОСНАЗе. Д.Ж. А сколько вы служили? Тогда уже два года служили или ещё три? Вас призвали в 1968 году? В.П.К. В 1969 году. Я вот пришёл и служил два года, но там оставались те, кого призвали на три. В старой форме, ботинок не было, только сапоги, мундиры парадно-выходные. В общем, в старой форме я служил, но два года. И старики там буйствовали, потому что считалось, что им не повезло: им три, а нам два.
Д.Ж. И вот вы демобилизовались, возвращаетесь в Ленинград, благо служили недалеко. И дальше что? В.П.К. А дальше хотелось мечту детства осуществить - получить высшее образование. Д.Ж. А в детстве мечтали получить высшее образование?
В.П.К. Была такая мечта. Но, к сожалению, нужно зарабатывать было. Кстати, когда я учился в техникуме, у меня были довольно примитивные каникулы. Я работал на «Светлане» грузчиком. У меня ещё паспорта не было, по свидетельству о рождении принимали на работу. Правда, грузчиком не могли оформить из-за возраста. Договорились, что буду работать грузчиком, а оформили меня подсобником. У нас дача на 47 километре, между Васкелово и Грузино, и вот я каждый день к семи часам утра ездил на «Светлану», вставал в 4-30 утра, и ехал разгружать вагоны с деревяшками, досками, фанерой в тарный цех, чтобы там их потом пилили и из них потом делали ящики для отгрузки транзисторов, и другой продукции. И все летние каникулы я работал.
А мысль про институт была, потому что высшее образование хотелось получить. Когда пришёл из армии, меня брат устроил на завод КИНАП (киноаппаратуры), он входил в ЛОМО, регулировщиком радиоаппаратуры. Я радиотехникой всё время занимался, делал какие-то усилители, всякую электронную аппаратуру, постоянно самообразовывался по журналам Радио и технической литературе… С четвёртого класса приёмники в мыльницах собирал, в общем, короче говоря, тяга к электронике у меня была. А там я выясняю следующее: рабочий зарабатывает двести рублей, а инженер девяносто. Самое большое сто десять. Жаба душила. Я думал: сейчас я получу высшее образование и тут же потеряю в зарплате.
Поэтому всё откладывал, откладывал. Но работа была очень интересной. Мы потом занимались видеозаписью, делали комплекты видеомагнитофонов профессиональных для телецентров страны (в 1962 году на КИНАПе был произведён первый в СССР видеомагнитофон - прим. ред.), потом Новосибирский завод стал выпускать вместо нашего «Электрона 2М» видеомагнитофоны «Кадр» - тоже профессиональные. Мы занимались и звукозаписью, делали репортажные магнитофоны для журналистов, для записи звука в кино. Наш магнитофон один в один слизан со швейцарского магнитофона фирмы «Награ» (Nagra). Я этим занимался. Выпускали и малогабаритные видеомагнитофоны, сначала чёрно-белые, а потом и цветные.
Д.Ж. Владимир Петрович, существует мнение, что советская промышленность, которая выпускала, в том числе и видеомагнитофоны, по их выражению, отстала от аналогичной западной промышленности навсегда. Это действительно было так? Или всё-таки мы могли конкурировать, выпускать свою продукцию?
В.П.К. Я могу сказать следующее. Работали наши профессиональные видеомагнитофоны на американской ленте фирмы Ampex а малогабаритные на ГДРовской ORWO. Они были гораздо лучше, чем лента шосткинского объединения «Свема». Магнитофон, который мы выпускали, был закуплен в США, и сделан был в США, но нам на прямую не продавали. Мы через какой-нибудь Зимбабве могли купить такой магнитофон и тихонечко перевезти его сюда. В конструкторском бюро его поставить, и наши инженеры его полностью разбирали, чтобы полностью его повторить на нашей элементной базе. Чего не было - подкупали за границей. Я тоже в этом поучаствовал, делал аппаратуру для Олимпиады-80.
Может, так и было на самом деле, как говорили в перестроечные годы. Для военной техники не жалели ни драгоценных металлов, ничего. Туда кидалось всё. А всякие дурацкие конденсаторы, которые высыхали от времени, кинескопы, которые, в общем-то, кое-как делались и потом трубки перегорали в цветных телевизорах, изготавливались на дешёвой элементной базе. Делать из говна конфетку не получалось, поэтому отставание, конечно, было. Могу сказать одно. Когда надо было сделать что-нибудь хорошо и быстро в единичном экземпляре, то получалось вполне конкурентоспособно.
Перед Олимпиадой-80 в стране затеяли изготовление передвижной цветной телевизионной репортажной станции на базе «Уазика». «Гранат» называлось изделие… Там делался такой КУНГ, финны нам делали - фирма «Аёкки», которая в прошлом делала кареты. Старинная финская фирма - у них была возможность купить бензогенератор, «Ямаху» какую-нибудь, и выбрать материалы такие и дизайн создать такой, чтобы не было стыдно на Олимпиаде-80 показывать нашу репортажную машину. Видеомагнитофон там был немецкий BCN, а камерные головки для репортажей были наши. ЛОМО делало. Тогда не было ПЗС-элементов («прибор с зарядовой связью»), которые сейчас используются в видео. А плюмбиконы, трубки передающие, светорасщепляющие призмы - это всё было в состоянии сделать ЛОМО и очень неплохо.
Мы же самые большие в мире делали телескопы - шестиметровые в диаметре. С такой точностью, что мама не горюй! До сих пор работают оптические телескопы. А бытовая аппаратура у нас была на низком уровне, конечно. Нельзя было сравнивать с японским магнитофоном. Не соблюдались технологии ни в компонентах, ни в пассиках. Всё это быстро высыхало, магнитофоны быстро отказывали. Конечно, бывало заходишь в Апраксин двор и смотришь: стоит радиоприемник «Сателит-2000» фирмы “Grundig” и стоит он ни много, ни мало - почти три тысячи рублей. По тем деньгам это много.
Телевизоры тоже дорогие были. Не скажу, что дешёвые. Первая «Радуга» стоила 650 рублей - «Радуга 5». Я подрабатывал своим способом. В «Юном технике» покупал некондиционные платы, ремонтировал и собирал сам эти «Радуги». Все мои родственники, родители смотрели эти телевизоры из «Юного техника». Там можно было за 175 рублей купить все компоненты и платы. Собрать и отладить дома.
Д.Ж. То есть вы были увлечены своей работой, если даже дома собирали телевизоры. В.П.К. Да, конечно, хотелось смотреть цветной телевизор. Не сравнить, когда смотришь чемпионат мира по хоккею в цвете или в чёрно-белом изображении. Разница была сумасшедшая. Первый телевизор я купил фирмы «Рекорд» - цветной на сороковой трубе сорок сантиметров по диагонали, за 170 рублей, на ножках. Тумбочка была здоровая, килограмм сорок он весил. Но как-то удалось его запустить. Я самообразованием много занимался. Так повезло, что я ещё в передвижной цветной телевизионной станции «Гранат» работал с московским институтом телевидения и радиовещания - ребята были там, конечно, суперклассные инженеры, талантливые, очень много знали.
Допустим, у нас не было малошумящих полевых транзисторов, и мы их покупали у «Филипса». Не знаю, через какие страны или организации, но покупали. У нас не было таких. Поэтому в единичном экземпляре было всё хорошо. И поэтому и в космос летали. А то, что касалось ширпотреба, здесь впереди, конечно, были японцы. Надо отдать им должное. Они лидерами были на рынке. Потом уже корейцы. Корейцы свой самый первый телевизор черно-белый сделали в 1972 году. А теперь они лидеры. Они сейчас японцев задвинули. Сейчас LG, Самсунги, в основном лидируют.
В общем на КИНАПе, куда меня устроил мой двоюродный брат, я рос, проявляя интерес к радиоэлектронике. Подавал всякие рацпредложения.
В.П.К. Я иногда брал отгулы для того, чтобы спаять какую-то схему дома. Я был донором, сдавал кровь и за это давали отгулы. По «кровяным» справкам я брал отгулы, чтобы реализовать какую-то идею, которая мне в голову пришла. И дома я сидел с паяльником все эти выходные. Все свои заначки тратил на радио детали и измерительную аппаратуру, даже хороший осциллограф удалось приобрести на толкучке. Вот для меня это был отдых. Работая на ЛОМО, зимой, я иногда покупал путёвки, в основном в пансионат «Дубки», это недалеко от Зеленогорска. Стоила путёвка на 12 дней около 13 рублей для работников ЛОМО.
Д.Ж. Это на северном берегу Финского залива? В.П.К. Вообще он не на заливе. Там озёра есть. От Зеленогорска ещё километров тридцать вглубь. Как-то в Дубках мы отдыхали летом на семейной базе отдыха всей семьёй. Было здорово, можно было взять лодку на прокат, собирать в лесу грибы, ягоды, поиграть в теннис, взять книгу в библиотеке. Ещё ЛОМО построило шикарнейший пансионат «Нева» в Сочи. Кто-то не смог поехать, и мне выпало такое счастье - с женой поехать в Сочи. Можно было взять одного ребёнка. Старшую взяли, а младшая навзрыд. В Сочи по теперешним понятиям был у нас люксовский, по теперешним понятиям пятизвёздочный номер с огромной лоджией. В столовой пятиразовое питание. Между столиками ручьи, в них рыбки какие-то плавали. На пляж можно было ходить каждый день. Мороженное кушать.
Тогда ещё ЛОМО под командованием Николай Панфиловича Панфилова находилось. Он даже там не то чтобы запрещал выпивать, наоборот, перед входом был организован бар. Можно было зайти, купить вина или коньяку, кто чего хотел, для детей можно было заказать мороженное. Пьяных я там никогда не видел Такие вольности. Панфилов молодец: хоть он и герой Советского Союза был, но этим никогда не кичился. Он и больницу большую с поликлиникой построил для трудящихся и зарплаты у него были самые высокие в городе. Если «искусственная почка» появлялась, то она была в клинике ЛОМО. Мне в общем винить всевышнего не стоит. Попадались на жизненном пути очень хорошие люди, которые много чего делали для меня. И я это тоже ценил и ценю.
Д.Ж. 70-е: Led Zeppelin, Deep Purple - всё мимо вас? В.П.К. Ни фига. Звукозаписью я занимался. Deep Purple все диски у меня были. Я и сейчас считаю их после Beatles, лучшими. В. С. Высоцкий не в счёт. Д.Ж. Я смотрю на ваше фото. Вы в джинсовой куртке, видимо, любите джинсы. Джинсы для молодёжи семидесятых - это же культовая вещь. Хотелось одеваться помоднее? Может, покупали модные вещи у фарцовщиков. Или денег не хватало?
В.П.К. Денег хватало. У меня среди друзей были перекупщики. Они у финнов, которые приезжали на выходные сюда попьянствовать, скупали вещи: рубашки и джинсы, кассеты для магнитофонов. С небольшой наценкой продавали мне. Ношенные никогда не покупал. Покупал только новые. А ещё у брата жена Наталья, работала в Гостином дворе продавцом, там иногда выбрасывали индийские джинсы и польские. Конечно, хотелось хорошо и модно одеваться.
Д.Ж. Индийские джинсы фирмы «Авис»? В.П.К. Да я не помню, уже какие. Дело не в фирме было, а в материале. Д.Ж. «Мустанг» ещё были. Главное, чтобы терлись.
В.П.К. Индиго чтобы были. Это считалось хорошо. И польские были джинсы. А наши отечественные джинсы были просто как рабочие брюки.
Д.Ж. А как Вы оказались в Мавритании? В.П.К. Однажды Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе, когда он был министром иностранных дел, совершая поездку по разным странам и континентам, задался вопросом, почему в советских посольствах работают в основном москвичи? Почему из других городов никого нет среди работников посольств? И он клич бросил: хватит блатных таскать! Давайте-ка набирайте нужных специалистов из других городов страны.
А получилось так, что начальника цеха, в то время, замещал мой бригадир. Вот он и говорит мне: «Давай-ка, Вова, поезжай в загранкомандировку. Будем рекомендовать тебя». Не только меня одного отправляли - человека три, четыре, какой-то отбор шёл, не понятно по каким статьям. Мы работали на ЛОМО, а это в общем-то было предприятие, относящееся к Министерству обороны. И у каждого, как минимум, была третья форма допуска. У некоторых и вторая.
Подали документы в МИД. А МИД распределял кого куда. Куда пошлют? В Германию, конечно, не пошлют, даже гардеробщиком там работает сын генерала какого-нибудь. В Америке тоже. Могли послать туда, куда отправляют дипломатов в ссылку. В пустыню Сахара, в Мавританию. Страна такая. Жаркий климат - это не Европа. Кругом пустыня, температура зашкаливает, на солнце +50, в тени +35. Тяжёлые климатические условия низкое содержание кислорода в воздухе из-за отсутствия деревьев. Пребывание в таких условиях медики не рекомендуют более двух лет. Американцы, пробыв в таких условиях от трёх и более лет, не могут выступать в суде даже свидетелями. В отделе кадров МИДа, обещали засчитывать в трудовой стаж год за два, но это так и осталось обещанием. Вот туда меня и отправили.
Д.Ж. Это было в 1988 году? В.П.К. В начале сентября 1988 года, я уже уехал, а оформляли два года. Сдал анализы, а они действительны полгода, иди ещё раз сдавай. Ещё раз сдал, ходил по кругу…Д.Ж. Уехали в Мавританию в 1988-м, а вернулись в 1992 году? В.П.К. Да, я уезжал из Советского Союза, а приехал в Российскую Федерацию.
Д.Ж. Расскажите о Мавритании. Помимо жары что-то запомнилось? В.П.К. Конечно, запомнилось. Когда приехал, работал дежурным комендантом. Что такое дежурный комендант в посольстве? Это человек, который открывает ворота для въезда автомобилей: открываешь двери, на кнопку нажимаешь, чтобы входили-выходили дипломаты из посольства. Работаешь 12 часов, потом 24 часа отдыхаешь и снова 12. Назначили зарплату 372 инвалютных рубля, это четыреста с чем-то долларов в месяц. В посольстве служили дипломатами молодые ребята, все закончили Московский государственный институт международных отношений (МГИМО). У них, конечно, другая жизнь, была чем у меня. Они каждый день утром, кроме выходных, собирались на летучки у посла.
В Мавритании государственным языком является арабский и французский, потому что это бывшая французская колония. Д.Ж. Исламская республика Мавритания.
В.П.К. Да. Там французы долго были, построили много чего: и дороги, и магазины, Супермарше - типа наших универсамов. Сейчас там китайцы взяли инициативу в руки, стоят и стадионы, и порт.
Страна совершенно безалкогольная. Там алкоголь нигде не продаётся, ни вина, ни пива, ничего в продаже не было. У дипломатов были коллеги в других посольствах, которые могли им продать, по нормальным ценам, алкоголь или даже просто подарить.
Дежурному коменданту надо было дежурить и бдеть всю ночь. У нас там, на посту, стоял магнитофон с приёмником (простецкая балалайка), фирмы «Хитачи». Я кое-что прослушивал на коротких волнах. Всемирную службу московского радио, например, слушал. Я иногда знал раньше дипломатов, что Горбачёв сказал. Антиалкогольный период был тогда в разгаре, он даже на трибуне держал стакан молока, а по его указанию. в стране уничтожали виноградники.
Офицер безопасности был у нас. КГБ-шный товарищ. Не везло мне на этих людей. Несколько раз он пытался меня отправить из посольства домой, мотивируя, что я не соответствую профессии дежурного коменданта. 7 ноября я открыл ворота группе, которая собралась на океан купаться. Я их отпустил. Так как старшим был в этой группе профорг, а он знал о приказе об ограничении выхода за территорию посольства 7 ноября. Я спросил: «У тебя всё в порядке с допуском?» «Да, в порядке». Отпустил их. А оказывается он то ли не знал, то ли меня подставил. Прибежал офицер безопасности и говорит: «Отправляем его домой, на фиг он здесь нужен. Здесь вообще должны пограничники сидеть».
Но с группой купальщиков ничего не случилось. Они вернулись в полном составе и пришли на празднование 7 ноября и вдруг ко мне этот офицер подлетает: «Собирай чемоданы, завтра поедешь домой».
Ночью на дежурстве, нужно было не спать и смотреть в мониторы, камеры стояли на важных объектах, и каждые 30 минут нужно было отбивать время на спецустройстве, это и было доказательством что бдишь и не спишь. Слушая радио, я записывал кратко основные новости в стране, (это не входило в обязанности дежурного коменданта), а утром у меня забирал «мой радиоперехват» офицер безопасности. На летучках у посла он удивлял дипломатов знанием последних новостей, об этом мне поведал пресс атташе Бурцев Андрей. Мы с ним подружились.
А посол, Леонид Михайлович Комогоров был против моей высылки из посольства, потому что к этому времени где-то в подвале, в бомбоубежище, нашёлся отличный приёмник Р-250-й (его знают все коротноволновики-радиолюбители как «кит», он даже до 70-х стоял на вооружении в СССР). Позже нашлась и телетайпная стойка «Тополь-М». Удалось восстановить и отладить буквопечатающий аппарат, пригодились знания, полученные во время службы в армии. За короткий срок удалось осуществить приём ТАСС на французском языке на телетайп. На телетайпной бумаге отпечатывались сообщения. И дипломаты этому обрадовались, потому что пресс-релизы не надо было переводить, почта в посольство приходила очень поздно с недельным опозданием, а радио слушать надо было слушать со знанием почасового прохождения КВ, чтобы минимизировать фединги (происходили затухания сигнала), и надо было ночью слушать, днём некогда. Дипломаты оживились, теперь они узнавали сразу текущие новости. Все едут купаться, а я должен был сидеть за телетайпом и принимать новости. Ползать по частотам, оптимизируя приём.
Д.Ж. А кто в те годы был послом в Мавритании? В.П.К. Когда я уезжал, был Владимир Сергеевич Шишов, он меня отпускал домой. А до Шишова послом был Леонид Михайлович Комогоров. Комогоров - незаурядная личность. Очень умный, толковый человек. Мне дипломаты потом говорили, что он тому офицеру КГБ, который хотел меня выслать, сказал: «Если я тебя выгоню, ничего не изменится, а если он уйдёт, здесь много чего не окажется, как говорится».
Я предложил: давайте спутниковую антенну наладим, будем новости не ночью слушать по радио, а принимать на спутниковую антенну. Посол написал письмо в МИД. МИД рассмотрел, ответ долго ждали и, наконец, пришло одобрение. В те времена эта тема была для страны новой и неизведанной, спутниковых антенн в стране было очень мало. Факсы только начали внедряться, о мобильных телефонах можно было прочитать в научно-популярных журналах! Но наконец-то (примерно, через 15-16 месяцев) пришла эта станция спутникового телевидения «Москва глобальная» - заводской номер «4». Это литая парабола, четырёхметровая в диаметре, из алюминия изготовленная в Венгрии, с автоматикой.
Комплектовался весь комплекс в аппаратной, размещенной в строительном вагончике, там была стойка с электроникой, автоматика отслеживала сигнал с нашего советского спутника (с других спутников принять сигнал не могла) и выдавая его на исполнительные механизмы, оптимизируя приём по максимому. Она работала не только на приём, она и могла передавать информацию. Но это посол решил не использовать. Как я уже сказал, к нам пришла антенна с заводским номером «четыре». Значит, всего четыре штуки было изготовлено к тому времени. Долго прислать не могли. Её просто так не отправишь самолётом, только на корабле.
Пока решался вопрос с отечественной антенной, посол отправил меня вместе с дипломатом в Лас-Пальмас за спутниковой антенной (так как МИД задерживал ответ на запрос). Лас-Пальмас расположен на Канарских островах, на самом большом острове Гран-Канария. Там много было представительств разных фирм. И французские были, и испанские, и американские. Можно было приобрести спутниковую антенну. Я поехал как технический консультант, а дипломат (первый секретарь посольства) как переводчик и соглядатай, наверное, чтобы я куда-нибудь не сбежал. Он почти договорился с американцами, но КГБ-шник запретил с ними иметь дело. Они, говорит, напихают в неё всего, и за нами будут следить.
Купили у французов, думая, что это антенна французская фирмы Berax, а когда я наклейку отодрал, оказалось, что сделана она на Тайване. Антенна была лёгкая, собиралась из сетчатых сегментов. Парусность никакая, лёгкая, 3,80 в диаметре. В мою задачу входило её установить и поймать сигнал со спутника - «Москву глобальную». Хорошо, что молодец-америкос в Лас-Пальмасе выдал нам зону покрытия от «Москвы глобальной», эти сведения были в его справочнике. Сигнал был слабым, рекомендованный диаметр параболической антенны - не менее четырёх метров (про офсетные тогда не знали). Потому что спутник «Москва глобальная» висит на высоте 40 тысяч километров над экватором, это не GPS, который передает место положение для роутеров всяких. Те низко летают 30-40 километров, а это 40 тысяч - он вращается вместе с Землей, т.е. постоянно висит. Он и висит на геостационаре и «светит» на всё полушарие. Поэтому и сигнал слабый!
В общем, я и первую спутниковую антенну установил фирмы «Беракс» (принимал многие спутники). Мне в помощь посол выделил всю техгруппу. Когда поймали сигнал, шёл фильм «Дети капитана Гранта», был праздник во всём посольстве, телевизор мы установили в клубе куда подтянулся весь народ, забросив игру в волейбол и все другие игры.
Потом, через несколько месяцев, МИД вторую антенну «Москва глобальная» под номером четыре. Я видел её в первый раз, но, когда мы с послом говорили, я предложил: «Попробуем сами установить. Если не удастся, будем вызывать специалистов из Москвы». А это было ох как дорого! Удалось установить самостоятельно.
Вообще в Мавритании было очень интересно. Там в нашем культурном центре стоят наши проекторы, которые сделало ЛОМО. Вот один сломался. Говорят: «Приезжай и чини». А я: «Но ребята, я специализировался по видео и звукозаписи, по камерным головкам, я же не специалист по проекционной аппаратуре». Это их не волновало. Раз ЛОМО, значит, должен знать. Благодаря тому, что я не забросил радиотехнику и все время повышал свой уровень, удавалось чинить. Вот допустим: в актовом зале, где проводили собрания в посольстве, когда человек что-то говорил с трибуны, микрофоны, создавали положительную обратную связь с усилителем и фонили так, что сидящим в зале было невозможно слушать. Там и эхо было, и то, да сё. Это тоже мне, с грехом пополам, удалось исправить.
Ходить всем в клуб, чтобы смотреть наши ТВ программы, было влом, тогда я предложил развести ТВ сигнал по квартирам в посольстве. Скалькулировал стоимость, вроде не дорого обходилось, посол одобрил. Осуществили! Теперь принимали две программы российского ТВ. Berax - одну программу, Москва глобальная - другую, в стволе которой шла и радио передача всемирной службы московского радио. Радио тоже развели по квартирам, теперь в 30 квартирах посольства можно было не только смотреть две программы ТВ, но и слушать радио без помех. Тогда, по тем временам, это было фантастикой!
Посол разрешил мне и отпуск домой на месяц, и даже отправил меня снова на Канары в командировку, но это я воспринимал как поощрение. Уехав в отпуск с женой, обратно я вернулся один, как раз в день путча, о котором я узнал в аэропорту. Дома я пообещал, что приеду, передам дела и сразу же обратно, потому что мать стояла в очередях с талонами, а отец был безнадёжно болен. Но не тут-то было.
В общем, я рвался домой. Посол, Владимир Сергеевич Шишов, не хотел меня отпускать. Он сказал: «Найди равнозначную замену». Я спросил: «Как же я найду?» «У тебя же ведь есть приятели или знакомые». Я говорю: «Есть приятель». Дал несколько адресов моих приятелей, но приехал совсем другой человек из Москвы - какого-то там знакомый знакомого. С семьей - с ребёнком и с женой. Он был далёк от этой всей техники, которую я пытался внедрять. А когда посол спросил: «Он может тебя заменить?», я ответил: «Конечно, может». Я ему соврал и уехал. После этого из МИДа ко мне приходили телеграммы. В первой спрашивали, не хочу ли поработать в посольстве в Эстонии. Я ответил: «Нет, не хочу». Во второй предлагали работу в Новой Зеландии. Но я уже в это время работал на «Гизеке&Девриент ЛОМО ЗАО».
В.П.К. Из Мавритании я вернулся и первым делом я решил прийти на ЛОМО. Откуда я уехал, туда и вернулся. Ведь ЛОМО меня направило как специалиста, в трудовой книжке была куча всяких пометок о том, что специалист я высочайшего класса. Правда, посол отправил благодарности в мой адрес, чтобы в МИДе внесли в мою трудовую книжку. Какой высочайший класс? Я простой нормальный специалист, который не бросил радиотехнику, а занимался ею, как мог.
Когда пришёл на ЛОМО, мой начальник цеха говорит: «Сейчас завязывается интересный контакт с немцами. А так как я знаю, что ты владеешь немецким языком, приходи и мы с ними через тебя будем общаться, а то мы ничего не понимаем». И я с ними разговаривал по телефону, выяснял, когда они приезжают, с какой целью. Словом, я работал переводчиком около года. Неофициально. Зато встретился с большими людьми из «Гизеке&Девриент», они многому меня научили, использовали меня как переводчика для того, чтобы нанять персонал на «Гизеке&Девриент» - ЛОМО. Я переводил резюме почти всех кандидатов, которые мечтали работать на совместно предприятии. Интересный был момент в жизни. А потом, и я, устроился официально.
Я работал на фирме «Гизеке &Девриент» одиннадцать или двенадцать лет. Немцы построили совместное предприятие по обработке банкнот. Меня отправляли в командировки, так как я знаю немецкий язык. Немцы мне платили очень даже неплохо, там я завёл друзей. В Германии я провёл в общей сложности около пяти лет. В основном в Мюнхене, где находится штаб-квартира «Гизеке&Девриент», и на Бодензее в городе Констанц, на границе со Швейцарией, работая в немецкой фирме AEG. И там у меня полно знакомых, друзей.