Шарапов Василий Иванович. Председатель Минского горисполкома. Секретарь горкома.
Сегодня о руководителях советского времени не принято говорить хорошо. Всех их под одну гребенку нарекли партократами. Это совершенно незаслуженная оценка. Кирилл Мазуров и большинство его сподвижников были подлинными вожаками, интеллектуалами, талантливыми организаторами, умевшими сплачивать вокруг себя людей, бесконечно преданными своему делу, ставившими его выше личных интересов. Они были начисто лишены бахвальства, самолюбования, абсолютно равнодушны к роскоши. Теперь даже чиновники среднего уровня стремятся выстроить себе дорогие коттеджи, нисколько не думая о том, что скажут об этом люди. Мазуров был совершенно другим. Даже став руководителем партийной организации республики, жил в обычной городской квартире в доме с общим двором и общим входом. Помнится, уже в мою бытность председателем Минского горисполкома ко мне пришел управляющий делами ЦК.
- Василий Иванович, в Броневом переулке освобождается двухквартирный дом. Давайте перепланируем его под небольшую резиденцию для Мазурова. Неудобно как-то: первый секретарь ЦК, а живет на виду у всех!
Я посмотрел этот домик. Не Бог весть что, но все же получше, чем обычная квартира. Рассказали о нашем предложении Мазурову. Тот поначалу согласился. Даже осмотрел дом. А когда узнал, что его намерены перестраивать специально под него, отказался, не захотел выделять себя среди других руководителей. Меня это нисколько не удивило. Потому что бытовая неприхотливость была характерна для всех. Моя семья в то время тоже жила в обычном доме без центрального отопления. В подвале имелась небольшая котельная. Мне приходилось вставать по ночам и, вспоминая свою юность, подбрасывать уголек в топку. Смешно вспоминать: жена одного из секретарей ЦК, который жил в отдельном доме без удобств, выращивала даже кур. Боюсь, что, прочитав об этом, молодые читатели не поверят мне. Но так было. Руководители республики не считали себя небожителями, делили общую судьбу с народом. И Кирилл Мазуров показывал в этом пример. Никогда не отгораживался от людей. Мог позвонить и попросить:- Покажи, как будет благоустраиваться парк имени Горького.
И мы шли туда пешком, без всякой охраны. Любой прохожий мог подойти к нему поздороваться, спросить о чем-нибудь. А то садился за руль автомобиля, а водил он очень хорошо, и уезжал в какой-нибудь из районов города. Опять-таки без всякого сопровождения, без вереницы милицейских «мигалок». Мне скажут: время было другое. Это верно. Но и руководители были другие. Строгость, принципиальность органично сочетались в их характере с простотой, доступностью, тактом. Никогда не слышал, чтобы Мазуров повысил на кого-то голос или употребил нецензурную лексику. Об этом я буду говорить еще много раз. Потому что убежден: там, где есть Личность, будет и успех…
...1951 год выдался богатым на события, и мне пришлось с головой окунуться в работу. 25 февраля состоялись выборы в Верховный Совет БССР. В первые послевоенные годы избирательным кампаниям уделялось огромное внимание. Они должны были подчеркнуть единство советского народа, его сплоченность вокруг Коммунистической партии. Сегодня это многим покажется странным, но наряду с кандидатами из Белоруссии в Верховный Совет республики выдвигались и руководители Советского государства. На предвыборном собрании рабочих и служащих Минского станкостроительного завода имени Кирова было принято решение о выдвижении кандидатом по Сталинскому избирательному округу № 2… Иосифа Виссарионовича Сталина.
В день выборов каждый из районов города старался как можно быстрее отрапортовать о завершении процедуры голосования. Для этого мы решили пораньше разбудить как можно больше избирателей, чтобы закончить голосование уже до обеда. Придумали простой ход - посадили на открытые автомобили музыкантов, которые играли бодрые марши, и провезли их по улицам района в 6 утра. Были уверены, что Сталинский район раньше всех проголосует за товарища Сталина. К девяти часам утра число голосовавших превысило 80 %. В это время раздался телефонный звонок, звонил Мазуров. Раздраженным тоном он поинтересовался, почему Кагановичский район уже закончил выборы и отчитался о 100-процентной явке, а Сталинский плетется в хвосте. Я пообещал, что приму все возможные меры для исправления ситуации, но стоял на своем, что выборы могут закончиться только к часам двенадцати. После этого звонка у меня состоялся разговор с председателем нашего райисполкома И.И. Попком. Рассказал ему о недовольстве Мазурова, прибавив кое-что от себя.
Разволновавшись, Иосиф Игнатьевич, буквально через час, передал в городскую избирательную комиссию сведения о том, что в Сталинском районе проголосовало 120% избирателей, чем поверг в шок все вышестоящие органы. В конце концов, разобрались, - в спешке включили отдельной строкой тех избирателей, которые голосовали по открепительным талонам, не включив их в общие списки избирателей. Этот случай еще долго нам вспоминали, и он вошел в ряд самых курьезных моментов избирательных кампаний…
5 ноября того же 1951 года был торжественно открыт новый универмаг. Прежний ГУМ был разрушен, и его решили не восстанавливать.
Разрешение на строительство нового здания ГУМа было подписано 26 июля 1945 года в Кремле заместителем Председателя Совнаркома СССР Анастасом Микояном. Начинали строить ГУМ пленные немцы: заливали фундамент, возводили стены. Но к концу 1948 года немецких военнопленных в городе уже не было, их возвратили на родину. И стройку продолжали только наши строители. Кстати, работники ГУМа также отработали на ней немало дней.
5 ноября магазин открыли, но в этот день его посетили только руководители республики и города, представители общественности и прессы. Для обычных граждан ГУМ распахнул двери 6 ноября. Накануне открытия очередь из покупателей протянулась на два квартала, до Немиги. Утром толпы минчан перекрыли проспект Сталина. Километровую очеродь желающих попасть в магазин регулировала конная милиция.
Новый магазин казался сказочным дворцом торговли. У входа стоял швейцар, сияли зеркала. Интерьер здания поражал глаз обывателя. Торговое оборудование было выполнено из ценных пород дерева, паркетные полы, дорогостоящие люстры с лампами дневного света, на окнах - шелковые гардины. Всюду - полированный дуб, бронза, шелк… На этажах находились автоматы, которые за символическую плату выдавали порцию одеколона, обрызгивая им покупателя. Тот, кто видел популярную советскую кинокомедию «Королева бензоколонки», помнит, как действовало это «чудо техники». В тот день впервые на прилавках появились импортные товары из Чехословакии, Польши, ГДР и Франции…
На следующий день весь город праздновал очередную годовщину Великой Октябрьской социалистической революции, а продавцы ГУМа провели его на работе - подсчитывали небывалую выручку. Было продано столько товаров, что купюры не помещались в кассовых аппаратах. Тогда в киоски, где сидели кассиры, поставили цинковые баки для выварки белья и сбрасывали в них деньги.
Еще несколько месяцев после открытия магазина с шести утра на улице выстраивалась плотная вереница людей. Бывало и такое: толпа покупателей несется по лестнице на верхние этажи, теряя одну из галош. На первом этаже было бюро услуг. Администратор и швейцар сносили туда обувь, расставляли находки у стены, а после возвращали их владельцам по предъявлению второго экземпляра.
...Помимо подготовки доклада, в первые дни работы в горкоме мне пришлось заниматься вопросом, далеким от экономики. По заданию ЦК КП(б) Белоруссии творческий коллектив под руководством известного скульптора Заира Азгура изготавливал монумент Сталину, который предполагалось установить на Центральной площади Минска в день открытия съезда.
...Бронзовая скульптура была отлита по заранее подготовленной модели, вылепленной из глины. Понимая, что хрупкую фигуру столь большого размера невозможно будет перевезти, Сталина лепили прямо в «литейке» автозавода. За несколько дней до установки кто-то заметил, что на обуви вождя нет положенного ранта. Поднялся страшный переполох. Несколько автозаводских бригад, сменяя друг друга, работая в три смены, вырубали его вручную.
Не менее основательно готовились и к самому открытию монумента. На краю площади посадили деревья, разбили сквер, в центре - установили пятиметровый бетонный постамент.
Величественный монумент Иосифу Сталину простоит на площади десять лет. Даже после разоблачения культа личности на XX съезде КПСС памятники Сталину не трогали.
Спустя непродолжительное время после окончания работы XXII съезда мне позвонил Кирилл Мазуров: - Василий Иванович, сегодняшней ночью военные будут демонтировать памятник Сталину на площади. Ты не вмешивайся, но проследи, чтобы не было никаких эксцессов. Решение об этом принято при соблюдении строжайшей секретности. Но ты же знаешь: нет ничего тайного, что не стало бы явным. Наверняка, найдется немало желающих поглазеть на это событие. Возможно, придется применять взрывчатку. Не дай Бог, кто-нибудь пострадает!
Подготовку к демонтажу начали вечером 2 ноября 1961 года. Под видом реконструкции площади ее обнесли деревянным забором. Чтобы никто не заглядывал даже в щели между досками, по всему периметру поставили часовых. Впрочем, те, кто хотел, могли наблюдать за происходящим из скверика возле Дома офицеров, оттуда все было видно, как на ладони.
Помучиться с памятником пришлось основательно, ставили-то его на века. Сначала снимали саму бронзовую фигуру. Тоже оказалось непростым делом. Пришлось членить ее на части. Но больше всего проблем доставил пьедестал. Он был сооружен из бетонного монолита, ноги скульптуры приварены к стальным рельсам. Ходили слухи, что монумент разрушили с помощью танков. Неправда. С ним не справился бы даже самый мощный танк. Пьедестал действительно пришлось взрывать.
Все было кончено только к утру. Фрагменты памятника разложили по ящикам, тщательно запаковали, составили опись, подробно расписав, где что лежит, и вывезли на Обувную улицу (нынче улица Короля); там, около старого еврейского кладбища, располагался «Трест по благоустройству города». Поставили ящики в одном из ангаров для автотранспорта по очистке и уборке улиц. В конце 1960-х годов, сдавая дела новому председателю горисполкома, я заглянул туда в последний раз. Ящики были еще на месте.
...Я не склонен ни идеализировать Машерова, ни ставить его в один ряд с так называемымм партократами. Не все в его действиях было однозначно. Некоторые решения оказывались не совсем продуманными. Помнится, вскоре после избрания его Первым секретарем ЦК КПБ на одном из пленумов зашел разговор о мерах по повышению урожайности сельскохозяйственных культур. Машеров предложил «подчистить» состав пашни - вычесть из нее неудобицы, придорожные земли. Статистика значительно улучшалась. Только хлеба из такой бумажной муки не испечешь! В другой раз, по его же инициативе, затеяли сбор пищевых отходов для свиной у населения. В каждом подъезде поставили цинковые бачки. Жители вываливали в них все, что раньше выносили на помойку. Вонь стояла невообразимая. Стали плодиться мухи и прочие насекомые. По настоянию санэпидемстанции вскоре эту инициативу потихонечку прикрыли…
...Самым трудным в 1954 году выдался сентябрь. Многоотраслевое хозяйство города нужно было подготовить к работе в зимних условиях: завезти на хранение картофель, овощи, фрукты; завершить основные работы на объектах жилищного и культурно-бытового строительства, разработать. народно-хозяйственный план на 1955 год, согласовав основные показатели с республиканскими министерствами, и к 1 октября представить его на рассмотрение в Совет Министров БССР.
Статус горисполкома откровенно удручал меня. По сути дела, исполнительный комитет не являлся в городе полновластным хозяином. Я не имею в виду отношения с горкомом партии. Политическое руководство исполнительной властью со стороны КПСС было закреплено в Конституции СССР. Беда в другом. Формируя бюджет, горисполком вынужден был по многим позициям согласовывать свои действия с отраслевыми министерствами, при этом всегда оказывался в роли просителя. Точно так же обстояло дело с освоением капиталовложений. Собственной материально-технической базы город не имел…
На вопрос, как до меня решались проблемы, связанные с формированием бюджета, мои заместители ответили:- Через личные контакты. Быть просителем я не умел и не хотел. А попытки повысить статус горисполкома, развязать ему руки в решении оперативных вопросов встречали сопротивление. Помнится, в канун нового, 1955 года в Минске разразилась сильная метель. Трамвайные пути в районе улицы Ворошилова (нынешняя Октябрьская) оказались под толщей снега, и трамваи остановились. А в то время это ведь был главный вид общественного транспорта. Тысячи людей могли опоздать утром на работу. Ночью я побывал здесь и убедился, что директор завода имени Ворошилова, который обязан был организовать уборку снега на этом участке, даже пальцем о палец не ударил. Поднял его с постели и вызвал в горисполком. Директор приехал, но вел себя вызывающе. Предприятие было союзного подчинения, и он знал, что у меня нет права наказать его. Я ответил, что такое право дает мне сложившаяся в городе экстремальная ситуация.
- За проявленную халатность я лишаю вас и вашего заместителя годовой премии. Приказ получите завтра утром. Если к этому времени трамвайные пути не будут расчищены, весь нанесенный городу материальный ущерб придется возмещать лично вам!
Хотя моя угроза была откровенным авантюризмом, она возымела действие. Прослышали о ней и руководители других предприятий. Наверное, подумали: «Если Шарапов ведет себя так уверенно, хотя возглавляет горисполком без году неделя, значит, за ним стоят люди посерьезнее!» И к утру движение общественного транспорта в городе возобновилось. А через несколько часов мне позвонил прокурор города и сказал, что я грубо нарушил Конституцию, о чем он проинформирует Верховный Совет. Приказ я, конечно, в тот же день отменил. Но прокурор все же осуществил свою угрозу, и мне пришлось выслушать неприятную нотацию от Козлова.
Понимая, что хожу по канату без элементарной страховки и в любой момент могу упасть, все же не видел другой возможности добиться перелома во взаимоотношениях между органами власти, представлявшихся мне нерациональными…
Отношения с министерствами складывались по-разному. С Министерством здравоохранения и Министерством просвещения удавалось найти общий язык без особых проблем. Министерство культуры всегда шло навстречу, когда речь шла о строительстве объектов их профиля. А вот с коммунальщиками договориться было очень сложно. Заявка горисполкома на объемы строительства намного превышала директивные цифры. Сначала министр вообще отказался рассматривать наши предложения, и только в октябре снизошел - представил в Госплан республики усеченный план работ по городу.
Министерство соглашалось заключить договор на благоустройство только участка проспекта Сталина до Комаровской площади. Исполком настаивал на переносе трамвайных путей с улицы Пушкинской на Логойский тракт и улицу Красную и завершении строительства трамвайных путей по улице Долгобродской со строительством путепровода через железную дорогу. Не поддержали коммунальщики и предложение исполкома о строительстве станции аэрации, а также оснащение вновь созданного треста по благоустройся города механизмами и транспортом. Документы Минкомхоза и наши возражения по ним угодили в бюрократический водоворот и надолго затерялись в нем. Ни Госплан, ни Совмин не отреагировали на письмо горсовета. Исполком оказался в кругу нерешенных вопросов.
Нужно было что-то предпринимать. Поразмышляв, я решил обратиться за помощью к Председателю Совета Министров БССР Мазурову. Мой доклад длился почти час. Мазуров слушал внимательно. Не перебивал, лишь изредка задавал уточняющие вопросы. - Выходит, Длугошевский оказав заложником несовершенной системы управления, - сказал он в задумчивости после того, когда я закончил. - Но, в какой-то мере, и виновником. Недостатки слишком очевидны, чтобы не замечать их, - возразил я.
На мою реплику Мазуров не отреагировал никак. Подумав еще минуты две, сказал:- Вопросы ты ставишь правильные. Но это полдела. Нужны решения. Разумные, взвешенные. Ни ты, ни я их пока не имеем. Поступим следующим образом. В ближайшее время я как член планово-бюджетной комиссии буду участвовать в работе Верховного Совета СССР. Возглавляет комиссию председатель Ленинградского горисполкома Николай Иванович Смирнов. Попрошу его, чтобы он поделился с тобой опытом…Реформирование городского хозяйства пришлось временно отложить.
Получив право на перестройку структуры городского хозяйства и определенную самостоятельность, мы стали думать о дополнительных источниках бюджета. По примеру ленинградцев решили создать местную промышленность. Первое, что пришло в голову - небольшой заводик, который производил бы минихолодильники. Попробовали скооперироваться с литовцами. Но что-то там не сладилось. Один из сотрудников горисполкома, побывав в Киеве, с восторгом рассказал о том, каким спросом пользуются там холодильники «Днепр» с просторными холодильной и морозильной камерами.
- Василий Иванович, а может, и нам замахнуться на строительство аналогичного завода? Идея мне понравилась. Поручил главному архитектору города Льву Маркевичу подобрать для будущей стройки подходящее место. Его определили там. где и размещается нынешнее ПО «Атлант». В то время здесь росли лишь кустарники, не было даже подъездных путей. Институт «Минскпроект» сделал проект завода. Только начали огораживать территорию, звонит Председатель Совнархоза Белоруссии С. М. Кишкин:
- Василий Иванович, по решению Совета Министров завод холодильников будет строиться под эгидой Совнархоза. Территорию у вас мы забираем. Постановление правительства получите в ближайшие дни. Ну, спорить с правительством не будешь! Остался лишь горький осадок на душе, что с городом обошлись столь бесцеремонным образом.
С политикой выкручивания рук мне приходилось сталкиваться на протяжении всего времени руководства горисполкомом. Верх над здравым смыслом часто брали амбиции, личные взаимоотношения. Особенно часто проявлялось это у Василия Козлова и Тихона Киселева.
В конце декабря 1959 года мне позвонил Крюков: - Вас вызывает к себе Кирилл Трофимович. Вопрос срочный. Можете приехать в течение часа? -Причину вызова Мазуров объяснил сразу: - Надо дать квартиру одному американцу. - Американцу? Наверное, изумление на моем лице было неподдельным, потому что Мазуров улыбнулся. - Да, американцу. Но не простому.
19-летний американский пехотинец Ли Харви Освальд, начитавшись коммунистической литературы, решил, что должен навсегда порвать с США и переселиться в Советский Союз. Получив в посольстве СССР в Хельсинки 5-дневную туристическую визу, через переводчика заявил о том, что просит предоставить ему советское гражданство. Видимо, в МИДе экстравагантное поведение молодого американца показалось подозрительным, и ему отказали. В расстроенных чувствах американец попытался покончить собой, а может быть, только инсценировал самоубийство. Во всяком случае после этого инцидента Освальда вызвали в ОВИР и сообщили, что его просьба удовлетворена, а постоянным местом жительства определен Минск.
- Словом, американец уже в Минске, живет в гостинице. Работать будет на радиозаводе. И исходя из политических соображений, ему необходимо предоставить постоянное жилье.
Я усомнился:- А за счет чего он будет жить? Вы же знаете, Кирилл Трофимович, какие на радиозаводе зарплаты. - Не беспокойся. Красный Крест выдал ему в качестве подъемных 5 тысяч рублей и ежемесячно будет доплачивать по 700 рублей. Ровно столько, сколько он будет получать как регулировщик 1 разряда экспериментального цеха. В сумме почти, как у директора завода. Так что с голода не помрет! - А не наживем ли мы с ним головной боли? Ограбит какая-нибудь шпана в подворотне или, не дай бог, пристукнет, это же международный скандал!
- Не переживай! Кому надо, за ним присматривают. Шансов быть избитыми или ограбленными у нас с тобой гораздо больше, чем у него. На радиозаводе есть несколько человек, владеющих английским, которые помогут ему адаптироваться к нашей жизни. Русскому языку его обучит старший мастер Станислав Шушкевич. Он получил уже соответствующие инструкции. Словом, Освальд обратится к тебе в ближайшие дни. Побеседуй с ним и реши квартирный вопрос. Кстати, имей ввиду, это не мое указание, а Никиты Сергеевича Хрущева!
...В феврале 1968 года мой новый помощник, полковник в отставке Кучинский, прекрасный работник и порядочный человек, принес мне на просмотр свежую почту. Писем в горком приходило много. Как я уже неоднократно отмечал, люди доверяли партийным органам и обращались с самыми разнообразными предложениями и просьбами.
Бросилась в глаза написанная от руки анонимка. К подобного рода бумагам я всегда относился с предубеждением. Не забылось, как во время службы в армии, по анонимкам, арестовывали молодых командиров взводов...Пробежал глазами. Неизвестный автор сообщал о том, что в городском Бюро технической инвентаризации царят произвол и взяточничество. Без денежного подаяния невозможно совершить даже простейшую запись. Испытав брезгливость, хотел было выбросить анонимку в урну. Но рука дрогнула. И после некоторых колебаний вверху бумаги я наложил резолюцию: «Начальнику Управления внутренних дел горисполкома В. А. Пискареву: «Проверить и доложить лично».
Недели через три среди почты вновь оказалась анонимка того же содержания. Но на сей раз на конверте стоял адрес отправителя. По всей видимости, человек написал его машинально, совершенно позабыв, что не хочет называть себя.
Вторая анонимка оказалась более злой и пространной. Помимо директорв БТИ, обвинявшегося во взяточничестве в первом письме, говорилось том, что к нему заходят работники Фрунзенского райисполкома и другие высокопоставленные чиновники. Под прикрытием милиции организуют за деньги вынужденных взяткодателей регулярные пьянки. Эту анонимку с еще более строгой резолюцией я снова переадресовал начальнику городской милиции.
Через три-четыре дня Пискарев позвонил мне и попросил о встрече. Был он чрезвычайно взволнован. Лицо бледное. Докладывал по-военному лаконично: - Товарищ первый секретарь, ваше поручение выполнено. Письмо анонимного гражданина проверено. Факты, изложенные в нем, подтвердились. И дрожащей рукой передал мне служебную записку на полутора машинописных страницах.
Пискарев ушел. А я углубился в чтение. Чем дальше читал, тем тревожнее становилось на душе. В официальном ответе Управления внутренних дел говорилось о том, что инициаторами регулярных попоек в БТИ являются высокопоставленные работники: заместитель председателя Фрунзенского райисполкома, председатель народного суда Фрунзенского района и два полковника - заместитель начальника Минского городского управления внутренних дел и начальник отдела вневедомственной охраны Министерства внутренних дел. Приходя каждую пятницу в БТИ, они требовали от его директора организовывать застолья со спиртным. Не участвуют в попойках, но причастны к взяточничеству начальник Управления коммунального хозяйства горисполкома Владимир Толочко, который визировал все решения по регистрации жилой площади, и бывший мой заместитель И. Б. Каждан (член партии с 1924 года), в то время контролировавший земляные работы в городе.
Я сидел за столом, словно оплеванный, невольно приняв эту порочащую руководство города информацию на свой счет. Прошло всего два месяца, как я ушел из горисполкома, где проработал больше тринадцати лет. Всех, о ком шла речь в письме, назначал на их должности. Доверял этим людям. Значит, оказался близоруким! Не рассмотрел их гнилые душонки! Кого винить в этом, как не самого себя!
Подумалось: «Если эти люди столь морально неразборчивы, не исключено, что приведенные в анонимке факты - всего лишь вершина айсберга. Заместитель председателя райисполкома курировал распределение жилья. От председателя суда зависело, каким будет приговор людям, допустившим правонарушения. А все это неограниченные возможности для взяток».
Придя домой, отказался от ужина; от горьких мыслей кусок не лез в горло. На вопрос испугавшейся не на шутку жены ответил, что слегка нездоровится. Ночь не спал. Вновь и вновь перебирал в памяти моменты с назначением на высокие должности людей, оказавшихся взяточниками и просто аморальными типами.
Утром, выходя к автомобилю, увидел идущего навстречу председателя КГБ БССР Василия Ивановича Петрова. Мы жили с ним в одном доме. - Что-то ты, Василий Иванович, выглядишь неважно. Какой-то измочаленный весь, словно на тебе всю ночь пахали! - ухмыльнулся Петров. - Что-нибудь случилось? - Пока не случилось, - говорю, - но случиться может.
Петров сразу стал серьезным.- А что такое? - Возьми вот почитай это письмецо! Достал из папки служебную записку Пискарева и передал ему. - О-о-о, это интересно!.. Это очень интересно! - заохал Петров, вновь и вновь перечитывая записку. Наконец, сложил листки вдвое и, не спрашивая у меня разрешения, положил в свою папку:- Я должен доложить об этом своему шефу. После разговора с Андроповым сообщу тебе о его решении.
У меня с Петровым были доверительные отношения; ни он, ни я никогда не подводили друг друга. И к тому, что компромат перекочевал к нему в руки, я отнесся спокойно. А сам решил рассказать обо всем Машерову. Петра Мироновича на месте не оказалось, и я зашел к заведующему отделом административных органов ЦК КПБ Адамовичу. Тот долго думал, но ничего умного придумать не смог.
- Честно скажу, не знаю, Василий Иванович, что тебе посоветовать. С одной стороны - безобразие, и надо бы принимать меры. А с другой, разворошишь это дерьмо - вони будет на всю республику! Может, как-нибудь осторожненько. Вызвать к себе и всыпать, как следует.
Я - ко второму секретарю ЦК КПБ Сурганову. Федор Анисимове особого значения записке не придал:- Разбирайтесь у себя в горкоме.
Поскольку замешанными во взятках оказались милицейские чины, я позвонил министру внутренних дел республики Климовскому. Реакция Алексея Алексеевича оказалась для меня неожиданной. Выслушав меня, он в довольно резкой форме сказал:- А чего вы от меня хотите? Я своего сотрудника на пьянки не посылая Он -коммунист, номенклатура ЦК. Значит, ваш кадр. Вот и разбирайтесь с ним сами. А мое дело - не нравоучениями заниматься, а преступники ловить! И бросил трубку.
Не будь я на тот момент таким взволнованным, сообразил бы, что Климовской по примеру Петрова бросится звонить своему министру Щелокову. Впоследствии оказалось, что он так и сделал. Щелоков, который давно враждовал с Андроповым, строго-настрого приказал Климовскому не ставить в известность о случившемся КГБ, очевидно, рассчитывая разыграть эту карту в свою пользу; обе спецслужбы старательно собирали компромат друг на друга. Но было уже поздно. Не успел я положить трубку вертушки после разговора с Климовским, как раздался звонок по ВЧ, Звонил Петров.
- Василий Иванович, докладываю: переговорил с Андроповым. Юрий Владимирович поручил Комитету госбезопасности Белоруссии это дел раскрутить! Завтра - послезавтра к тебе придет наш следователь. Расскажи ему все как есть без утайки. - То, что знаю, расскажу. Но вряд ли мои показания существенно помогут пролить свет на эту темную историю. Ничего подобного ранее за этими людьми я не наблюдал. - Ну, вот так и скажи.
Через день действительно пришел следователь. Молодой парень. Внимательно выслушал мой рассказ, вопросов не задавал. Посоветовал:
- Пока ничего не предпринимайте. КГБ взял это дело под свой контроль. После окончания расследования мы проинформируем горком партии о том, что делать дальше.
- Но и бездействовать мы не можем. Все фигуранты дела - коммунисты. И коль скоро факты об их аморальном поведении подтвердились, горком должен дать им оценку. Толочко к тому же депутат, без решения горсовет к нему нельзя применять никаких санкции.- Все это, Василий Иванович, так. И все же не торопитесь. Дело серьезнее, чем вам кажется. Толочко, по всей видимости, сядет!
Владимир Васильевич Толочко до войны был председателем Ворошиловского райисполкома. Во время войны работал в Москве, в Штабе партизанского движения Белоруссии, в наградном отделе, и многие бывшие партизаны, занявшие высокие посты, активно его поддерживали. После освобождения Минска Бударин взял его секретарем исполкома горсовета. В то время, когда горисполком возглавлял Дугошевский, он уже совершил один некрасивый поступок. Дело в том, что руководящим работникам, включая начальников управлений, выдавались так называемые «конвертные» деньги. Как прибавка к зарплате. От половины до нескольких месячных окладов.
Такое положение действовало со времен Сталина. Мне тоже довелось дважды получить по два оклада - по 4800 рублей. Помнится, жена радовалась этим шальным деньгам, потому что материальное положение семьи было очень скромным. Но пришел к власти Хрущев в все это дело отменил. Так вот Толочко, который раздавал эти деньги, однажды присвоил себе долю одной работницы. Та узнала об этом. Пожаловалась Варвашене. Деньги ей Толочко, конечно, вернул, принес извинения. Посоветовавшись с Длугошевским, Варвашеня решил не придавать этой истории широкой огласки. Об этом он сам рассказал мне незадолго своей смерти. Выскочив в тот раз сухим из воды, Толочко стал начальником Управления коммунального хозяйства. И вот теперь над ним снова навис дамоклов меч.
О том, как эта весьма заурядная история столкнула лбами в смертельной схватке два могущественных союзных силовых ведомства, рассказал мне позднее Лежепеков, который уже работал начальником Управления кадров КГБ СССР и хорошо ориентировался в закулисной политике. Он и предостерег меня от необдуманных действий, сказав, что сам того не желая, я оказался в эпицентре этой борьбы.
Хотел я этого или не хотел, но как первый секретарь горкома КПБ обязан был дать истории со взяточничеством принципиальную оценку на предстоящей отчетно-выборной партийной конференции. От нее в немалой степени зависела дальнейшая судьба не только фигурантов дела, но и моя собственная. Понимали это и все те, кто прямо или косвенно был причастен к скандалу. Наилучшим вариантом для всех было замять его, не вынося сор из избы. Толочко уже сидел в СИЗО и слал мне оттуда нелепые письма, в которых прикидывался моим хорошим другом. «Придет время, Василий Иванович, и мы с тобой еще напишем обо всем этом книгу!» Не сомневаюсь, что делал он это если не под диктовку, так по подсказке людей, которьй хотели перебросить все с больной головы на здоровую.
Разговаривал Климов в присущей ему агрессивно-грубоватой манере.- Василий Иванович, ты кого хочешь в тюрьму посадить?! Толочко - бывший партизан, герой, можно сказать, а ты его за решетку!
- Иван Фролович, вы же знаете, горком партии не вмешивается в работу правоохранительных органов. Суд во всем разберется. Если Толочко только подписывал незаконные ордера и не брал за это взяток, никто его сажать не будет. Я дам всего лишь моральную оценку поведению коммуниста.
- Можно подумать, ты не знаешь, что наши суды никакого независимого следствия не ведут. Просто переделывают партийные решения в приговоры. Подумай хорошенько о том, что и как сказать! Никто тебя ведь за язык не тянет. Если разобраться, ты ведь в этой истории тоже не ангелом выглядишь.
Если звонки Климова я еще как-то мог понять, желая защитить Толочко, он не мог напрямую повлиять на решение суда, даже занимая столь высокий пост, то позиция председателя Верховного суда БССР Алексея Бондаря меня откровенно удивила. Он заходил ко мне в горком дважды. Приносил мне дела.
- Василий Иванович, почитай. Это поможет тебе глубже вникнуть в дела, дать ему более беспристрастную оценку. - Алексей Георгиевич, не хочу я ничего читать. С точки зрения партийной морали все и так предельно ясно. А какую дать ему правовую оценку, это уже ваше, суда, дело. - Но суд же не может не прислушаться к мнению партии! - Может. Если даже самый отъявленный негодяй не совершил противоправных поступков, зачем его сажать в тюрьму!
В самый канун партконференции, в выходной день, я захотел еще раз внимательно прочитать текст подготовленного выступления. Чтобы никто не отвлекал, решил сделать это в горкоме. Только зашел в кабинет, звонит постовой:- Василий Иванович, к вам заместитель прокурора города и начальник милиции. - Пропустите.
Заходят Долбик и Пискарев. С прокурором города у меня отношения не складывались, в 1930-е годы он был прокурором Слуцкого района. По его вине были репрессированы десятки невиновных людей. И хотя об этом было хорошо известно, ему каким-то образом удавалось уходить от ответственности. Я терпеть не мог этого человека. Он чувствовал мое отношение к себе и старался делать всякие пакости. Не успеет исполком принять какое-нибудь постановление, прокуратура опротестовывает его.
- Василий Иванович, надо как-то выручать ребят! - Поймите меня правильно, я не могу поступить иначе. Даже если бы и хотел, замять скандал уже невозможно. Задом только раки ходят. Об этом я сказал и заместителю Председателя Верховного Совета, и Председателю Верховного суда. Так что, извините, продолжать разговор на эту тему считаю бессмысленным.
Долбик и Пискарев ушли ни с чем. Что касается Пискарева, это был честный, глубоко порядочный человек, профессионал в своем деле, никогда не допускавший отступлений от закона. Того же требовал и от своих подчиненных. Не сомневаюсь, что пойти ко мне его заставили.
Партконференция состоялась. Присутствовало более четырехсот человек, в том числе секретари ЦК КПБ, включая Машерова. Но он не выступал. Разумеется, больше всего всех интересовало, что я скажу с скандале со взятками.
Несмотря на мощный прессинг, который длился не один месяц, я своей позиции не изменил ни на йоту. Сказал о том, что думал. Что поведение замешанных в деле о взятках лиц, несмотря на их прошлые заслуги, считаю несовместимым со званием коммуниста.
Прения проходили бурно. Практически все выступающие позицию горкома поддержали. Ждали выступления секретаря ЦК КПБ Алексея Смирнова, который должен был обозначить позицию Бюро ЦК КПБ, а не исключено и ЦК КПСС, поскольку он был протеже Брежнева, работал при нем в Днепропетровске первым секретарем обкома комсомола. К большому удивлению, больной темы Смирнов не коснулся вовсе. А давая оценку деятельности горкома за отчетный период, покритиковал за недостаточное внимание к развитию физкультуры и спорта. Откровенно говоря, это меня задело. Именно в этот период в Минске были построены Дворец водного спорта и еще несколько бассейнов, доступных не только для профессиональных спортсменов, но и для всех желающих. Активно развивались спортивные базы предприятий.
Слушая прения, я незаметно следил за реакцией Машерова. Понятно, что текст своего выступления Смирнов с ним согласовал. Но его лицо было непроницаемым.
Не могу утверждать со всей уверенностью, но думаю, что Петр Миронович на тот момент попросту не знал, что со мной делать. Наверняка, ему советовали от меня избавиться, перевести на какую-нибудь менее значимую должность, как обычно поступали со строптивыми. Но, надо отдать ему должное, если, оценивая руководителя, приходилось выбирать между послушанием и профессионализмом, Машеров всегда отдавал предпочтение второму. Мне кажется, что он решил посмотреть, какие будут результаты выборов в городской комитет партии.
Доклад мандатной комиссии о результатах голосования был встречен бурными аплодисментами. За меня было подано 97 процентов голосов, лишь 3 процента воздержались или были против. Это и решило мою судьбу. На пленуме вновь избранного горкома на пост первого секретаря была предложена лишь одна кандидатура - Шарапова. Самовыдвиженцев не нашлось. Проголосовали единогласно…
- Василий Иванович, в Броневом переулке освобождается двухквартирный дом. Давайте перепланируем его под небольшую резиденцию для Мазурова. Неудобно как-то: первый секретарь ЦК, а живет на виду у всех!
Я посмотрел этот домик. Не Бог весть что, но все же получше, чем обычная квартира. Рассказали о нашем предложении Мазурову. Тот поначалу согласился. Даже осмотрел дом. А когда узнал, что его намерены перестраивать специально под него, отказался, не захотел выделять себя среди других руководителей. Меня это нисколько не удивило. Потому что бытовая неприхотливость была характерна для всех. Моя семья в то время тоже жила в обычном доме без центрального отопления. В подвале имелась небольшая котельная. Мне приходилось вставать по ночам и, вспоминая свою юность, подбрасывать уголек в топку. Смешно вспоминать: жена одного из секретарей ЦК, который жил в отдельном доме без удобств, выращивала даже кур. Боюсь, что, прочитав об этом, молодые читатели не поверят мне. Но так было. Руководители республики не считали себя небожителями, делили общую судьбу с народом. И Кирилл Мазуров показывал в этом пример. Никогда не отгораживался от людей. Мог позвонить и попросить:- Покажи, как будет благоустраиваться парк имени Горького.
И мы шли туда пешком, без всякой охраны. Любой прохожий мог подойти к нему поздороваться, спросить о чем-нибудь. А то садился за руль автомобиля, а водил он очень хорошо, и уезжал в какой-нибудь из районов города. Опять-таки без всякого сопровождения, без вереницы милицейских «мигалок». Мне скажут: время было другое. Это верно. Но и руководители были другие. Строгость, принципиальность органично сочетались в их характере с простотой, доступностью, тактом. Никогда не слышал, чтобы Мазуров повысил на кого-то голос или употребил нецензурную лексику. Об этом я буду говорить еще много раз. Потому что убежден: там, где есть Личность, будет и успех…
...1951 год выдался богатым на события, и мне пришлось с головой окунуться в работу. 25 февраля состоялись выборы в Верховный Совет БССР. В первые послевоенные годы избирательным кампаниям уделялось огромное внимание. Они должны были подчеркнуть единство советского народа, его сплоченность вокруг Коммунистической партии. Сегодня это многим покажется странным, но наряду с кандидатами из Белоруссии в Верховный Совет республики выдвигались и руководители Советского государства. На предвыборном собрании рабочих и служащих Минского станкостроительного завода имени Кирова было принято решение о выдвижении кандидатом по Сталинскому избирательному округу № 2… Иосифа Виссарионовича Сталина.
В день выборов каждый из районов города старался как можно быстрее отрапортовать о завершении процедуры голосования. Для этого мы решили пораньше разбудить как можно больше избирателей, чтобы закончить голосование уже до обеда. Придумали простой ход - посадили на открытые автомобили музыкантов, которые играли бодрые марши, и провезли их по улицам района в 6 утра. Были уверены, что Сталинский район раньше всех проголосует за товарища Сталина. К девяти часам утра число голосовавших превысило 80 %. В это время раздался телефонный звонок, звонил Мазуров. Раздраженным тоном он поинтересовался, почему Кагановичский район уже закончил выборы и отчитался о 100-процентной явке, а Сталинский плетется в хвосте. Я пообещал, что приму все возможные меры для исправления ситуации, но стоял на своем, что выборы могут закончиться только к часам двенадцати. После этого звонка у меня состоялся разговор с председателем нашего райисполкома И.И. Попком. Рассказал ему о недовольстве Мазурова, прибавив кое-что от себя.
Разволновавшись, Иосиф Игнатьевич, буквально через час, передал в городскую избирательную комиссию сведения о том, что в Сталинском районе проголосовало 120% избирателей, чем поверг в шок все вышестоящие органы. В конце концов, разобрались, - в спешке включили отдельной строкой тех избирателей, которые голосовали по открепительным талонам, не включив их в общие списки избирателей. Этот случай еще долго нам вспоминали, и он вошел в ряд самых курьезных моментов избирательных кампаний…
5 ноября того же 1951 года был торжественно открыт новый универмаг. Прежний ГУМ был разрушен, и его решили не восстанавливать.
Разрешение на строительство нового здания ГУМа было подписано 26 июля 1945 года в Кремле заместителем Председателя Совнаркома СССР Анастасом Микояном. Начинали строить ГУМ пленные немцы: заливали фундамент, возводили стены. Но к концу 1948 года немецких военнопленных в городе уже не было, их возвратили на родину. И стройку продолжали только наши строители. Кстати, работники ГУМа также отработали на ней немало дней.
5 ноября магазин открыли, но в этот день его посетили только руководители республики и города, представители общественности и прессы. Для обычных граждан ГУМ распахнул двери 6 ноября. Накануне открытия очередь из покупателей протянулась на два квартала, до Немиги. Утром толпы минчан перекрыли проспект Сталина. Километровую очеродь желающих попасть в магазин регулировала конная милиция.
Новый магазин казался сказочным дворцом торговли. У входа стоял швейцар, сияли зеркала. Интерьер здания поражал глаз обывателя. Торговое оборудование было выполнено из ценных пород дерева, паркетные полы, дорогостоящие люстры с лампами дневного света, на окнах - шелковые гардины. Всюду - полированный дуб, бронза, шелк… На этажах находились автоматы, которые за символическую плату выдавали порцию одеколона, обрызгивая им покупателя. Тот, кто видел популярную советскую кинокомедию «Королева бензоколонки», помнит, как действовало это «чудо техники». В тот день впервые на прилавках появились импортные товары из Чехословакии, Польши, ГДР и Франции…
На следующий день весь город праздновал очередную годовщину Великой Октябрьской социалистической революции, а продавцы ГУМа провели его на работе - подсчитывали небывалую выручку. Было продано столько товаров, что купюры не помещались в кассовых аппаратах. Тогда в киоски, где сидели кассиры, поставили цинковые баки для выварки белья и сбрасывали в них деньги.
Еще несколько месяцев после открытия магазина с шести утра на улице выстраивалась плотная вереница людей. Бывало и такое: толпа покупателей несется по лестнице на верхние этажи, теряя одну из галош. На первом этаже было бюро услуг. Администратор и швейцар сносили туда обувь, расставляли находки у стены, а после возвращали их владельцам по предъявлению второго экземпляра.
...Помимо подготовки доклада, в первые дни работы в горкоме мне пришлось заниматься вопросом, далеким от экономики. По заданию ЦК КП(б) Белоруссии творческий коллектив под руководством известного скульптора Заира Азгура изготавливал монумент Сталину, который предполагалось установить на Центральной площади Минска в день открытия съезда.
...Бронзовая скульптура была отлита по заранее подготовленной модели, вылепленной из глины. Понимая, что хрупкую фигуру столь большого размера невозможно будет перевезти, Сталина лепили прямо в «литейке» автозавода. За несколько дней до установки кто-то заметил, что на обуви вождя нет положенного ранта. Поднялся страшный переполох. Несколько автозаводских бригад, сменяя друг друга, работая в три смены, вырубали его вручную.
Не менее основательно готовились и к самому открытию монумента. На краю площади посадили деревья, разбили сквер, в центре - установили пятиметровый бетонный постамент.
Величественный монумент Иосифу Сталину простоит на площади десять лет. Даже после разоблачения культа личности на XX съезде КПСС памятники Сталину не трогали.
Спустя непродолжительное время после окончания работы XXII съезда мне позвонил Кирилл Мазуров: - Василий Иванович, сегодняшней ночью военные будут демонтировать памятник Сталину на площади. Ты не вмешивайся, но проследи, чтобы не было никаких эксцессов. Решение об этом принято при соблюдении строжайшей секретности. Но ты же знаешь: нет ничего тайного, что не стало бы явным. Наверняка, найдется немало желающих поглазеть на это событие. Возможно, придется применять взрывчатку. Не дай Бог, кто-нибудь пострадает!
Подготовку к демонтажу начали вечером 2 ноября 1961 года. Под видом реконструкции площади ее обнесли деревянным забором. Чтобы никто не заглядывал даже в щели между досками, по всему периметру поставили часовых. Впрочем, те, кто хотел, могли наблюдать за происходящим из скверика возле Дома офицеров, оттуда все было видно, как на ладони.
Помучиться с памятником пришлось основательно, ставили-то его на века. Сначала снимали саму бронзовую фигуру. Тоже оказалось непростым делом. Пришлось членить ее на части. Но больше всего проблем доставил пьедестал. Он был сооружен из бетонного монолита, ноги скульптуры приварены к стальным рельсам. Ходили слухи, что монумент разрушили с помощью танков. Неправда. С ним не справился бы даже самый мощный танк. Пьедестал действительно пришлось взрывать.
Все было кончено только к утру. Фрагменты памятника разложили по ящикам, тщательно запаковали, составили опись, подробно расписав, где что лежит, и вывезли на Обувную улицу (нынче улица Короля); там, около старого еврейского кладбища, располагался «Трест по благоустройству города». Поставили ящики в одном из ангаров для автотранспорта по очистке и уборке улиц. В конце 1960-х годов, сдавая дела новому председателю горисполкома, я заглянул туда в последний раз. Ящики были еще на месте.
...Я не склонен ни идеализировать Машерова, ни ставить его в один ряд с так называемымм партократами. Не все в его действиях было однозначно. Некоторые решения оказывались не совсем продуманными. Помнится, вскоре после избрания его Первым секретарем ЦК КПБ на одном из пленумов зашел разговор о мерах по повышению урожайности сельскохозяйственных культур. Машеров предложил «подчистить» состав пашни - вычесть из нее неудобицы, придорожные земли. Статистика значительно улучшалась. Только хлеба из такой бумажной муки не испечешь! В другой раз, по его же инициативе, затеяли сбор пищевых отходов для свиной у населения. В каждом подъезде поставили цинковые бачки. Жители вываливали в них все, что раньше выносили на помойку. Вонь стояла невообразимая. Стали плодиться мухи и прочие насекомые. По настоянию санэпидемстанции вскоре эту инициативу потихонечку прикрыли…
...Самым трудным в 1954 году выдался сентябрь. Многоотраслевое хозяйство города нужно было подготовить к работе в зимних условиях: завезти на хранение картофель, овощи, фрукты; завершить основные работы на объектах жилищного и культурно-бытового строительства, разработать. народно-хозяйственный план на 1955 год, согласовав основные показатели с республиканскими министерствами, и к 1 октября представить его на рассмотрение в Совет Министров БССР.
Статус горисполкома откровенно удручал меня. По сути дела, исполнительный комитет не являлся в городе полновластным хозяином. Я не имею в виду отношения с горкомом партии. Политическое руководство исполнительной властью со стороны КПСС было закреплено в Конституции СССР. Беда в другом. Формируя бюджет, горисполком вынужден был по многим позициям согласовывать свои действия с отраслевыми министерствами, при этом всегда оказывался в роли просителя. Точно так же обстояло дело с освоением капиталовложений. Собственной материально-технической базы город не имел…
На вопрос, как до меня решались проблемы, связанные с формированием бюджета, мои заместители ответили:- Через личные контакты. Быть просителем я не умел и не хотел. А попытки повысить статус горисполкома, развязать ему руки в решении оперативных вопросов встречали сопротивление. Помнится, в канун нового, 1955 года в Минске разразилась сильная метель. Трамвайные пути в районе улицы Ворошилова (нынешняя Октябрьская) оказались под толщей снега, и трамваи остановились. А в то время это ведь был главный вид общественного транспорта. Тысячи людей могли опоздать утром на работу. Ночью я побывал здесь и убедился, что директор завода имени Ворошилова, который обязан был организовать уборку снега на этом участке, даже пальцем о палец не ударил. Поднял его с постели и вызвал в горисполком. Директор приехал, но вел себя вызывающе. Предприятие было союзного подчинения, и он знал, что у меня нет права наказать его. Я ответил, что такое право дает мне сложившаяся в городе экстремальная ситуация.
- За проявленную халатность я лишаю вас и вашего заместителя годовой премии. Приказ получите завтра утром. Если к этому времени трамвайные пути не будут расчищены, весь нанесенный городу материальный ущерб придется возмещать лично вам!
Хотя моя угроза была откровенным авантюризмом, она возымела действие. Прослышали о ней и руководители других предприятий. Наверное, подумали: «Если Шарапов ведет себя так уверенно, хотя возглавляет горисполком без году неделя, значит, за ним стоят люди посерьезнее!» И к утру движение общественного транспорта в городе возобновилось. А через несколько часов мне позвонил прокурор города и сказал, что я грубо нарушил Конституцию, о чем он проинформирует Верховный Совет. Приказ я, конечно, в тот же день отменил. Но прокурор все же осуществил свою угрозу, и мне пришлось выслушать неприятную нотацию от Козлова.
Понимая, что хожу по канату без элементарной страховки и в любой момент могу упасть, все же не видел другой возможности добиться перелома во взаимоотношениях между органами власти, представлявшихся мне нерациональными…
Отношения с министерствами складывались по-разному. С Министерством здравоохранения и Министерством просвещения удавалось найти общий язык без особых проблем. Министерство культуры всегда шло навстречу, когда речь шла о строительстве объектов их профиля. А вот с коммунальщиками договориться было очень сложно. Заявка горисполкома на объемы строительства намного превышала директивные цифры. Сначала министр вообще отказался рассматривать наши предложения, и только в октябре снизошел - представил в Госплан республики усеченный план работ по городу.
Министерство соглашалось заключить договор на благоустройство только участка проспекта Сталина до Комаровской площади. Исполком настаивал на переносе трамвайных путей с улицы Пушкинской на Логойский тракт и улицу Красную и завершении строительства трамвайных путей по улице Долгобродской со строительством путепровода через железную дорогу. Не поддержали коммунальщики и предложение исполкома о строительстве станции аэрации, а также оснащение вновь созданного треста по благоустройся города механизмами и транспортом. Документы Минкомхоза и наши возражения по ним угодили в бюрократический водоворот и надолго затерялись в нем. Ни Госплан, ни Совмин не отреагировали на письмо горсовета. Исполком оказался в кругу нерешенных вопросов.
Нужно было что-то предпринимать. Поразмышляв, я решил обратиться за помощью к Председателю Совета Министров БССР Мазурову. Мой доклад длился почти час. Мазуров слушал внимательно. Не перебивал, лишь изредка задавал уточняющие вопросы. - Выходит, Длугошевский оказав заложником несовершенной системы управления, - сказал он в задумчивости после того, когда я закончил. - Но, в какой-то мере, и виновником. Недостатки слишком очевидны, чтобы не замечать их, - возразил я.
На мою реплику Мазуров не отреагировал никак. Подумав еще минуты две, сказал:- Вопросы ты ставишь правильные. Но это полдела. Нужны решения. Разумные, взвешенные. Ни ты, ни я их пока не имеем. Поступим следующим образом. В ближайшее время я как член планово-бюджетной комиссии буду участвовать в работе Верховного Совета СССР. Возглавляет комиссию председатель Ленинградского горисполкома Николай Иванович Смирнов. Попрошу его, чтобы он поделился с тобой опытом…Реформирование городского хозяйства пришлось временно отложить.
Получив право на перестройку структуры городского хозяйства и определенную самостоятельность, мы стали думать о дополнительных источниках бюджета. По примеру ленинградцев решили создать местную промышленность. Первое, что пришло в голову - небольшой заводик, который производил бы минихолодильники. Попробовали скооперироваться с литовцами. Но что-то там не сладилось. Один из сотрудников горисполкома, побывав в Киеве, с восторгом рассказал о том, каким спросом пользуются там холодильники «Днепр» с просторными холодильной и морозильной камерами.
- Василий Иванович, а может, и нам замахнуться на строительство аналогичного завода? Идея мне понравилась. Поручил главному архитектору города Льву Маркевичу подобрать для будущей стройки подходящее место. Его определили там. где и размещается нынешнее ПО «Атлант». В то время здесь росли лишь кустарники, не было даже подъездных путей. Институт «Минскпроект» сделал проект завода. Только начали огораживать территорию, звонит Председатель Совнархоза Белоруссии С. М. Кишкин:
- Василий Иванович, по решению Совета Министров завод холодильников будет строиться под эгидой Совнархоза. Территорию у вас мы забираем. Постановление правительства получите в ближайшие дни. Ну, спорить с правительством не будешь! Остался лишь горький осадок на душе, что с городом обошлись столь бесцеремонным образом.
С политикой выкручивания рук мне приходилось сталкиваться на протяжении всего времени руководства горисполкомом. Верх над здравым смыслом часто брали амбиции, личные взаимоотношения. Особенно часто проявлялось это у Василия Козлова и Тихона Киселева.
В конце декабря 1959 года мне позвонил Крюков: - Вас вызывает к себе Кирилл Трофимович. Вопрос срочный. Можете приехать в течение часа? -Причину вызова Мазуров объяснил сразу: - Надо дать квартиру одному американцу. - Американцу? Наверное, изумление на моем лице было неподдельным, потому что Мазуров улыбнулся. - Да, американцу. Но не простому.
19-летний американский пехотинец Ли Харви Освальд, начитавшись коммунистической литературы, решил, что должен навсегда порвать с США и переселиться в Советский Союз. Получив в посольстве СССР в Хельсинки 5-дневную туристическую визу, через переводчика заявил о том, что просит предоставить ему советское гражданство. Видимо, в МИДе экстравагантное поведение молодого американца показалось подозрительным, и ему отказали. В расстроенных чувствах американец попытался покончить собой, а может быть, только инсценировал самоубийство. Во всяком случае после этого инцидента Освальда вызвали в ОВИР и сообщили, что его просьба удовлетворена, а постоянным местом жительства определен Минск.
- Словом, американец уже в Минске, живет в гостинице. Работать будет на радиозаводе. И исходя из политических соображений, ему необходимо предоставить постоянное жилье.
Я усомнился:- А за счет чего он будет жить? Вы же знаете, Кирилл Трофимович, какие на радиозаводе зарплаты. - Не беспокойся. Красный Крест выдал ему в качестве подъемных 5 тысяч рублей и ежемесячно будет доплачивать по 700 рублей. Ровно столько, сколько он будет получать как регулировщик 1 разряда экспериментального цеха. В сумме почти, как у директора завода. Так что с голода не помрет! - А не наживем ли мы с ним головной боли? Ограбит какая-нибудь шпана в подворотне или, не дай бог, пристукнет, это же международный скандал!
- Не переживай! Кому надо, за ним присматривают. Шансов быть избитыми или ограбленными у нас с тобой гораздо больше, чем у него. На радиозаводе есть несколько человек, владеющих английским, которые помогут ему адаптироваться к нашей жизни. Русскому языку его обучит старший мастер Станислав Шушкевич. Он получил уже соответствующие инструкции. Словом, Освальд обратится к тебе в ближайшие дни. Побеседуй с ним и реши квартирный вопрос. Кстати, имей ввиду, это не мое указание, а Никиты Сергеевича Хрущева!
...В феврале 1968 года мой новый помощник, полковник в отставке Кучинский, прекрасный работник и порядочный человек, принес мне на просмотр свежую почту. Писем в горком приходило много. Как я уже неоднократно отмечал, люди доверяли партийным органам и обращались с самыми разнообразными предложениями и просьбами.
Бросилась в глаза написанная от руки анонимка. К подобного рода бумагам я всегда относился с предубеждением. Не забылось, как во время службы в армии, по анонимкам, арестовывали молодых командиров взводов...Пробежал глазами. Неизвестный автор сообщал о том, что в городском Бюро технической инвентаризации царят произвол и взяточничество. Без денежного подаяния невозможно совершить даже простейшую запись. Испытав брезгливость, хотел было выбросить анонимку в урну. Но рука дрогнула. И после некоторых колебаний вверху бумаги я наложил резолюцию: «Начальнику Управления внутренних дел горисполкома В. А. Пискареву: «Проверить и доложить лично».
Недели через три среди почты вновь оказалась анонимка того же содержания. Но на сей раз на конверте стоял адрес отправителя. По всей видимости, человек написал его машинально, совершенно позабыв, что не хочет называть себя.
Вторая анонимка оказалась более злой и пространной. Помимо директорв БТИ, обвинявшегося во взяточничестве в первом письме, говорилось том, что к нему заходят работники Фрунзенского райисполкома и другие высокопоставленные чиновники. Под прикрытием милиции организуют за деньги вынужденных взяткодателей регулярные пьянки. Эту анонимку с еще более строгой резолюцией я снова переадресовал начальнику городской милиции.
Через три-четыре дня Пискарев позвонил мне и попросил о встрече. Был он чрезвычайно взволнован. Лицо бледное. Докладывал по-военному лаконично: - Товарищ первый секретарь, ваше поручение выполнено. Письмо анонимного гражданина проверено. Факты, изложенные в нем, подтвердились. И дрожащей рукой передал мне служебную записку на полутора машинописных страницах.
Пискарев ушел. А я углубился в чтение. Чем дальше читал, тем тревожнее становилось на душе. В официальном ответе Управления внутренних дел говорилось о том, что инициаторами регулярных попоек в БТИ являются высокопоставленные работники: заместитель председателя Фрунзенского райисполкома, председатель народного суда Фрунзенского района и два полковника - заместитель начальника Минского городского управления внутренних дел и начальник отдела вневедомственной охраны Министерства внутренних дел. Приходя каждую пятницу в БТИ, они требовали от его директора организовывать застолья со спиртным. Не участвуют в попойках, но причастны к взяточничеству начальник Управления коммунального хозяйства горисполкома Владимир Толочко, который визировал все решения по регистрации жилой площади, и бывший мой заместитель И. Б. Каждан (член партии с 1924 года), в то время контролировавший земляные работы в городе.
Я сидел за столом, словно оплеванный, невольно приняв эту порочащую руководство города информацию на свой счет. Прошло всего два месяца, как я ушел из горисполкома, где проработал больше тринадцати лет. Всех, о ком шла речь в письме, назначал на их должности. Доверял этим людям. Значит, оказался близоруким! Не рассмотрел их гнилые душонки! Кого винить в этом, как не самого себя!
Подумалось: «Если эти люди столь морально неразборчивы, не исключено, что приведенные в анонимке факты - всего лишь вершина айсберга. Заместитель председателя райисполкома курировал распределение жилья. От председателя суда зависело, каким будет приговор людям, допустившим правонарушения. А все это неограниченные возможности для взяток».
Придя домой, отказался от ужина; от горьких мыслей кусок не лез в горло. На вопрос испугавшейся не на шутку жены ответил, что слегка нездоровится. Ночь не спал. Вновь и вновь перебирал в памяти моменты с назначением на высокие должности людей, оказавшихся взяточниками и просто аморальными типами.
Утром, выходя к автомобилю, увидел идущего навстречу председателя КГБ БССР Василия Ивановича Петрова. Мы жили с ним в одном доме. - Что-то ты, Василий Иванович, выглядишь неважно. Какой-то измочаленный весь, словно на тебе всю ночь пахали! - ухмыльнулся Петров. - Что-нибудь случилось? - Пока не случилось, - говорю, - но случиться может.
Петров сразу стал серьезным.- А что такое? - Возьми вот почитай это письмецо! Достал из папки служебную записку Пискарева и передал ему. - О-о-о, это интересно!.. Это очень интересно! - заохал Петров, вновь и вновь перечитывая записку. Наконец, сложил листки вдвое и, не спрашивая у меня разрешения, положил в свою папку:- Я должен доложить об этом своему шефу. После разговора с Андроповым сообщу тебе о его решении.
У меня с Петровым были доверительные отношения; ни он, ни я никогда не подводили друг друга. И к тому, что компромат перекочевал к нему в руки, я отнесся спокойно. А сам решил рассказать обо всем Машерову. Петра Мироновича на месте не оказалось, и я зашел к заведующему отделом административных органов ЦК КПБ Адамовичу. Тот долго думал, но ничего умного придумать не смог.
- Честно скажу, не знаю, Василий Иванович, что тебе посоветовать. С одной стороны - безобразие, и надо бы принимать меры. А с другой, разворошишь это дерьмо - вони будет на всю республику! Может, как-нибудь осторожненько. Вызвать к себе и всыпать, как следует.
Я - ко второму секретарю ЦК КПБ Сурганову. Федор Анисимове особого значения записке не придал:- Разбирайтесь у себя в горкоме.
Поскольку замешанными во взятках оказались милицейские чины, я позвонил министру внутренних дел республики Климовскому. Реакция Алексея Алексеевича оказалась для меня неожиданной. Выслушав меня, он в довольно резкой форме сказал:- А чего вы от меня хотите? Я своего сотрудника на пьянки не посылая Он -коммунист, номенклатура ЦК. Значит, ваш кадр. Вот и разбирайтесь с ним сами. А мое дело - не нравоучениями заниматься, а преступники ловить! И бросил трубку.
Не будь я на тот момент таким взволнованным, сообразил бы, что Климовской по примеру Петрова бросится звонить своему министру Щелокову. Впоследствии оказалось, что он так и сделал. Щелоков, который давно враждовал с Андроповым, строго-настрого приказал Климовскому не ставить в известность о случившемся КГБ, очевидно, рассчитывая разыграть эту карту в свою пользу; обе спецслужбы старательно собирали компромат друг на друга. Но было уже поздно. Не успел я положить трубку вертушки после разговора с Климовским, как раздался звонок по ВЧ, Звонил Петров.
- Василий Иванович, докладываю: переговорил с Андроповым. Юрий Владимирович поручил Комитету госбезопасности Белоруссии это дел раскрутить! Завтра - послезавтра к тебе придет наш следователь. Расскажи ему все как есть без утайки. - То, что знаю, расскажу. Но вряд ли мои показания существенно помогут пролить свет на эту темную историю. Ничего подобного ранее за этими людьми я не наблюдал. - Ну, вот так и скажи.
Через день действительно пришел следователь. Молодой парень. Внимательно выслушал мой рассказ, вопросов не задавал. Посоветовал:
- Пока ничего не предпринимайте. КГБ взял это дело под свой контроль. После окончания расследования мы проинформируем горком партии о том, что делать дальше.
- Но и бездействовать мы не можем. Все фигуранты дела - коммунисты. И коль скоро факты об их аморальном поведении подтвердились, горком должен дать им оценку. Толочко к тому же депутат, без решения горсовет к нему нельзя применять никаких санкции.- Все это, Василий Иванович, так. И все же не торопитесь. Дело серьезнее, чем вам кажется. Толочко, по всей видимости, сядет!
Владимир Васильевич Толочко до войны был председателем Ворошиловского райисполкома. Во время войны работал в Москве, в Штабе партизанского движения Белоруссии, в наградном отделе, и многие бывшие партизаны, занявшие высокие посты, активно его поддерживали. После освобождения Минска Бударин взял его секретарем исполкома горсовета. В то время, когда горисполком возглавлял Дугошевский, он уже совершил один некрасивый поступок. Дело в том, что руководящим работникам, включая начальников управлений, выдавались так называемые «конвертные» деньги. Как прибавка к зарплате. От половины до нескольких месячных окладов.
Такое положение действовало со времен Сталина. Мне тоже довелось дважды получить по два оклада - по 4800 рублей. Помнится, жена радовалась этим шальным деньгам, потому что материальное положение семьи было очень скромным. Но пришел к власти Хрущев в все это дело отменил. Так вот Толочко, который раздавал эти деньги, однажды присвоил себе долю одной работницы. Та узнала об этом. Пожаловалась Варвашене. Деньги ей Толочко, конечно, вернул, принес извинения. Посоветовавшись с Длугошевским, Варвашеня решил не придавать этой истории широкой огласки. Об этом он сам рассказал мне незадолго своей смерти. Выскочив в тот раз сухим из воды, Толочко стал начальником Управления коммунального хозяйства. И вот теперь над ним снова навис дамоклов меч.
О том, как эта весьма заурядная история столкнула лбами в смертельной схватке два могущественных союзных силовых ведомства, рассказал мне позднее Лежепеков, который уже работал начальником Управления кадров КГБ СССР и хорошо ориентировался в закулисной политике. Он и предостерег меня от необдуманных действий, сказав, что сам того не желая, я оказался в эпицентре этой борьбы.
Хотел я этого или не хотел, но как первый секретарь горкома КПБ обязан был дать истории со взяточничеством принципиальную оценку на предстоящей отчетно-выборной партийной конференции. От нее в немалой степени зависела дальнейшая судьба не только фигурантов дела, но и моя собственная. Понимали это и все те, кто прямо или косвенно был причастен к скандалу. Наилучшим вариантом для всех было замять его, не вынося сор из избы. Толочко уже сидел в СИЗО и слал мне оттуда нелепые письма, в которых прикидывался моим хорошим другом. «Придет время, Василий Иванович, и мы с тобой еще напишем обо всем этом книгу!» Не сомневаюсь, что делал он это если не под диктовку, так по подсказке людей, которьй хотели перебросить все с больной головы на здоровую.
Разговаривал Климов в присущей ему агрессивно-грубоватой манере.- Василий Иванович, ты кого хочешь в тюрьму посадить?! Толочко - бывший партизан, герой, можно сказать, а ты его за решетку!
- Иван Фролович, вы же знаете, горком партии не вмешивается в работу правоохранительных органов. Суд во всем разберется. Если Толочко только подписывал незаконные ордера и не брал за это взяток, никто его сажать не будет. Я дам всего лишь моральную оценку поведению коммуниста.
- Можно подумать, ты не знаешь, что наши суды никакого независимого следствия не ведут. Просто переделывают партийные решения в приговоры. Подумай хорошенько о том, что и как сказать! Никто тебя ведь за язык не тянет. Если разобраться, ты ведь в этой истории тоже не ангелом выглядишь.
Если звонки Климова я еще как-то мог понять, желая защитить Толочко, он не мог напрямую повлиять на решение суда, даже занимая столь высокий пост, то позиция председателя Верховного суда БССР Алексея Бондаря меня откровенно удивила. Он заходил ко мне в горком дважды. Приносил мне дела.
- Василий Иванович, почитай. Это поможет тебе глубже вникнуть в дела, дать ему более беспристрастную оценку. - Алексей Георгиевич, не хочу я ничего читать. С точки зрения партийной морали все и так предельно ясно. А какую дать ему правовую оценку, это уже ваше, суда, дело. - Но суд же не может не прислушаться к мнению партии! - Может. Если даже самый отъявленный негодяй не совершил противоправных поступков, зачем его сажать в тюрьму!
В самый канун партконференции, в выходной день, я захотел еще раз внимательно прочитать текст подготовленного выступления. Чтобы никто не отвлекал, решил сделать это в горкоме. Только зашел в кабинет, звонит постовой:- Василий Иванович, к вам заместитель прокурора города и начальник милиции. - Пропустите.
Заходят Долбик и Пискарев. С прокурором города у меня отношения не складывались, в 1930-е годы он был прокурором Слуцкого района. По его вине были репрессированы десятки невиновных людей. И хотя об этом было хорошо известно, ему каким-то образом удавалось уходить от ответственности. Я терпеть не мог этого человека. Он чувствовал мое отношение к себе и старался делать всякие пакости. Не успеет исполком принять какое-нибудь постановление, прокуратура опротестовывает его.
- Василий Иванович, надо как-то выручать ребят! - Поймите меня правильно, я не могу поступить иначе. Даже если бы и хотел, замять скандал уже невозможно. Задом только раки ходят. Об этом я сказал и заместителю Председателя Верховного Совета, и Председателю Верховного суда. Так что, извините, продолжать разговор на эту тему считаю бессмысленным.
Долбик и Пискарев ушли ни с чем. Что касается Пискарева, это был честный, глубоко порядочный человек, профессионал в своем деле, никогда не допускавший отступлений от закона. Того же требовал и от своих подчиненных. Не сомневаюсь, что пойти ко мне его заставили.
Партконференция состоялась. Присутствовало более четырехсот человек, в том числе секретари ЦК КПБ, включая Машерова. Но он не выступал. Разумеется, больше всего всех интересовало, что я скажу с скандале со взятками.
Несмотря на мощный прессинг, который длился не один месяц, я своей позиции не изменил ни на йоту. Сказал о том, что думал. Что поведение замешанных в деле о взятках лиц, несмотря на их прошлые заслуги, считаю несовместимым со званием коммуниста.
Прения проходили бурно. Практически все выступающие позицию горкома поддержали. Ждали выступления секретаря ЦК КПБ Алексея Смирнова, который должен был обозначить позицию Бюро ЦК КПБ, а не исключено и ЦК КПСС, поскольку он был протеже Брежнева, работал при нем в Днепропетровске первым секретарем обкома комсомола. К большому удивлению, больной темы Смирнов не коснулся вовсе. А давая оценку деятельности горкома за отчетный период, покритиковал за недостаточное внимание к развитию физкультуры и спорта. Откровенно говоря, это меня задело. Именно в этот период в Минске были построены Дворец водного спорта и еще несколько бассейнов, доступных не только для профессиональных спортсменов, но и для всех желающих. Активно развивались спортивные базы предприятий.
Слушая прения, я незаметно следил за реакцией Машерова. Понятно, что текст своего выступления Смирнов с ним согласовал. Но его лицо было непроницаемым.
Не могу утверждать со всей уверенностью, но думаю, что Петр Миронович на тот момент попросту не знал, что со мной делать. Наверняка, ему советовали от меня избавиться, перевести на какую-нибудь менее значимую должность, как обычно поступали со строптивыми. Но, надо отдать ему должное, если, оценивая руководителя, приходилось выбирать между послушанием и профессионализмом, Машеров всегда отдавал предпочтение второму. Мне кажется, что он решил посмотреть, какие будут результаты выборов в городской комитет партии.
Доклад мандатной комиссии о результатах голосования был встречен бурными аплодисментами. За меня было подано 97 процентов голосов, лишь 3 процента воздержались или были против. Это и решило мою судьбу. На пленуме вновь избранного горкома на пост первого секретаря была предложена лишь одна кандидатура - Шарапова. Самовыдвиженцев не нашлось. Проголосовали единогласно…