Модылевский Анатолий Борисович. Инженер-строитель 02
Солдаты-охранники МВД не имели права заходить в жилую зону; их казарма - двухэтажный кирпичный дом - стоял недалеко от нашей конторы; иногда на стройку из города с опозданием приезжал самосвал с бетоном и рабочие не успевали уложить весь бетон в конструкцию, а съем зэков в 17-00 - это закон, поскольку они должны быть в колонне, иначе организовывался поиск с собаками; нам надо было заканчивать бетонировать, ставить электроды электропрогрева, и я ходил в казарму за солдатами, которые за пять наличных рублей, выдаваемых нам для этого Корженевским, (в СА солдатам на месяц выдавалось три рубля), поработав лопатой и вибратором, завершали бетонирование.
Я, слава Богу, не пишу роман, а поэтому мне да будет дозволено отвлечься ради необходимых размышлений. В казарме охранников МВД меня поразил висящий на стене цветной типографский плакат: «Заключенный - это опасный преступник, при попытке побега убей его!»; с зэками, подавляющее большинство которых когда-то оступилось, но которые были нормальными людьми, мы общались на работе каждый день, и вдруг читаю, что их надо убивать, как зверей; и это в 1959 году, т.е. уже после Берии и Абакумова; может быть и сейчас в XXI веке точно так же, не знаю; эти солдаты, отслужив срок, возвращались домой психически другими людьми, а некоторые были уже готовыми постоянными «кадрами» для МВД.
На строительстве цеха М8 мне впервые пришлось столкнуться с забастовкой рабочих. Ещё зимой, когда начались работы по устройству кровли, бригаду плотников-бетонщиков с какого-то участка СУ 1 перевели к нам и поручили делать кровлю, объём которой был велик; так рабочие бригады Степанова стали кровельщиками, работу выполняли они хорошо, заработок был высоким и стабильным; к концу июля оставалось окончить один участок кровли, однако произошла задержка с поставкой утеплителя - листового оргалита - и бригада Степанова осталась без работы; чтобы не терять в заработке, я предложил бригаде поработать у Петровича на устройстве бетонных каналов в помещениях цеха, но рабочие отказались, продолжали лежать и загорать на ранее уложенном мягком оргалите;
я вынужден был предупредить бригадира, что наряды будут закрыты на фактически выполненные работы и бригада потеряет в заработке, но упрямый Степанов сказал, что люди не виноваты в простое, работать по устройству каналов не будут, «мы - кровельщики, а прежний заработок нам должны сохранить», хотя он прекрасно знал, что в таких случаях составляется акт простоя и оплата идёт по повременному тарифу, который значительно меньше обычного сдельного заработка; я спросил: «Так вы будете работать или лежать на кровле?» и он ответил: «Мы будем ждать, когда привезут оргалит»;
вдобавок, сказал ему, чтобы бездельники прекратили курить, иначе при пожаре оргалит может загореться и из-за убытка бригада «останется без штанов», на этом разговор был окончен; рабочие других бригад с удивлением смотрели на здоровых мужиков, которые весь день, ничего не делая, загорали на кровле; подошло время закрывать наряды, и я предупредил мастера, чтобы оплачен был только фактические выполненный объём работ, естественно, общая сумма оказалась меньше, чем в предыдущем месяце; безвольный Степанов попал под влияние бригадных заводил, более опытных и старших его по возрасту, и отказался подписывать наряды, сказал, что бригада объявляет забастовку, а я велел нормировщице отнести наряды главному инженеру, тот утвердил их и отдал в бухгалтерию;
о забастовке «пролетариата-гегемона» каким-то образом узнали в Ленинском райкоме партии и по телефону вызвали меня на бюро, но потом разобрались, что я не член, и дали указание начальству; Синегин, который, конечно же, был в курсе дела и уже утвердил наряды, сказал мне, чтобы я выписал дополнительный наряд на ещё не выполненные работы, и закрыл вопрос;
так я узнал только не из газет о забастовках в странах «загнивающего капитализма», что такое забастовка-вымогательство в СССР и пути её разрешения; начался новый месяц, трестовские снабженцы подсуетились, оргалит был завезён, работа наладилась, но осадок остался; однако урок не прошёл даром: Степанову я сказал, что дополнительный наряд выписан на ещё не выполненную работу в целях сохранения заработка, так что, давайте, ребята, жмите, чтобы получить хорошую зарплату, и привёл ему в пример бригадира Брагилёва, который крутился, как белка в колесе, лишь бы загрузить работой своих людей, хотя средний заработок у плотников-бетонщиков был меньше, чем у кровельщиков;
обсудили и «личный» вопрос, Степанов сказал мне: «Вам хорошо, вы на окладе», на что я ответил: «Во-первых, мой оклад такой же, как ваш заработок; во-вторых, вы в пять часов уходите домой и отдыхаете, до стройки вам дела нет; и в-третьих, вы разве не видите каждый день, как работают мастера и я с бригадами на объекте, почти не заходя в прорабскую, уходим не раньше семи часов, налаживая вторую смену, а иной раз, когда надо, остаёмся на второй смене?». Бригадир насупился и сказал: «Да, вижу я, вижу»; но это был урок не только для Степанова, но и для меня в том смысле, что подобная «забастовка» может случиться и в дальнейшем; теперь мы, ИТР, начали относиться более серьёзно к резервным работам для бригад, например, не позволяли рабочим бригады Брагилёва вести распалубку готовых бетонных конструкций, оставляя эту работу на то время, когда не будет заказанного бетона и придётся простаивать; и таким образом мы поступали по каждому виду СМР, хотя начальству это не нравилось, но ему не объяснишь, поскольку оно не соприкасается с рабочими вплотную;
бригаде Степанова, которая занималась укладкой оргалита, тоже приказали оставлять резервный объём приклейки верхних слоёв кровли (мало ли чего снабженцы не доставят), затем собрали бригадиров и все согласились, что надо всегда думать о резервных объёмах работ. Степанов был неплохим человеком и бригадиром, но не всё он решал в бригаде, т.е. он был не из тех, чьё авторитетное слово «кормильца рабочих» - закон, который не обсуждается; забегая вперёд, отмечу, что позже его бригаде была поручена кровля на строительстве водородной станции, и мы с ним, имея опыт, нормально работали, хотя именно там, к сожалению, мучили простои из-за отвратительного снабжения теперь уже обычного объекта, а не срочного, каким был цех М8. Вопрос о забастовках-вымогательствах возникал и на других моих стройках, но решался он по-другому - более справедливо, не доводя до конфликта и партийного давления, но об этом расскажу, когда буду писать о работе в Братске.
Работая самостоятельно на строительстве уже более двух лет, я знал о случаях прикарманивая незаработанных денег, ибо на стройках при отсутствии строгого контроля всегда имеется возможность для этого; мои однокашники по институту, Коля Долгополов и Юра Кувичко попались на воровстве: Коля, любитель выпить, в первый же год работы продал машину с цементом и его посадили на пару лет, а Юра, работая в Ростовском РСУ, за хищения ожидал суда, но спасся, уйдя в армию и уехав в Казахстан на строительство ракетных пусковых площадок.
Осенью мне нужны были свободные деньги, и первый раз в жизни взял на себя грех, выписав липовый наряд на 150 рублей, взяв деньги у мозаичника Головчинского; это была сделка с совестью, а ведь совесть, как писал Сперанский, «есть преклонность воли, влекущая нас к добру совершенному; всё, что способствует сей наклонности, приносит нам удовольствие, рождает в нас ощущение свободы и достоинства; всё, что ей противно, рождает, напротив, чувство неволи и унижения. Если споткнулся о собственную совесть, считай: тебе повезло; ты её почти потерял, но, споткнувшись, вовремя заметил». Слава Богу, что такой случай, о котором стыдно до сих пор, был единственным в моей строительной практике, я всегда помнил и сожалел о случившемся тогда.
В один из дней, это было в первых числах февраля, я утром вошел в зону, бригадир сказал: «Поздравляем вас, гражданин прораб»; я ответил, что я мастер, и давайте начинать работать, он заулыбался и подтвердил - не мастер, а прораб, и отправился на своё рабочее место; действительно, вечером в управлении мне показали приказ от 1 февраля о назначении прорабом с окладом 180 рублей; конечно, земля слухами полнится, но было очень странно, как зэки могли узнавать раньше, чем ИТР участка? Позже мы не раз поражались, хорошо поставленной их развединформацией - где-то же зэки раздобыли сведения о моём назначении прорабом; узнав о повышении из приказа, мы с друзьями отметили это событие, Гена стал прорабом чуть позже.
Нехватка времени для оформления нарядов приводила к тому, что иногда нам приходилось работать с бригадирами в жилой зоне, и, поужинав у стариков, мы шли туда; начальник лагеря майор Алексеев относился к нам хорошо, даже по-отцовски, понимая, куда мы 23-летние попали сразу после института, разрешал многое, в т.ч. приходить в жилую зону (хотя это правилами запрещалось) после работы закрывать наряды, садиться за стол вместе с бригадиром, беседовать с интересными зэками-интеллектуалами (бывшими «троцкистами» и бывшими при Берии «шпионами»), разрешал даже брать на прокат коньки и кататься на катке, который соорудили для себя зэки, этой возможности мы не имели, живя в Зерногородке; в 20-00 мы уезжали домой вместе с офицерами охраны, которые по приказу командира дивизиона, доставляли нас прямо к дому.
Бывая у бригадиров, в здании бывшего тепловозного депо, переоборудованного под жилье для зэков, мы видели двухэтажные нары, но все бригадиры - привилегированная часть общества, располагались внизу; у некоторых были самодельные деревянные тумбочки, этажерки с книгами и даже маленький столик, стул, чего у рабочих не было; свежие газеты доставлялись регулярно и в большом количестве (наверное, с надеждой перевоспитания), и мы также ими пользовались, в зоне находилась хорошая библиотека; кормили зэков хорошо, про их магазин в зоне я уже упоминал - так что жить в этих «санаторных» условиях можно было нормально и этим некоторые пожилые зэки, которым некуда было идти, пользовались: в конце срока они совершали незначительные преступления (например, ложную попытку побега и др.) и судьи добавляли им срок; все эти житейские привилегии в жилой зоне окончились в 1961 г., когда был принят новый кодекс и новые жесткие правила содержания в связи с большим числом убийств, в т.ч. массовых;
в стране был установлен новый максимальный срок 15 лет вместо 25 и введен расстрел. Я упомянул о «троцкистах»; в жилой зоне мы заметили худеньких стариков, читавших свежие центральные газеты; бригадир Шелегия пояснил: «Это бывшие троцкисты, вечные зэки, которых когда-то посадили за политику»; им из тюрьмы идти некуда, из-за небольшого преступления, судьи добавляли срок, что их устраивало, т.е. теперь они становились уголовниками; с одним из них мы поговорили, и он сказал, что сидит согласно теории генпрокурора СССР А.Я.Вышинского о политическом преступлении, рассказал нам анекдот: «Сидят в камере медведь, волк и петух, рассказывают о своих преступлениях; медведь говорит: «Я корову загрыз», волк: «Я овцу зарезал», петух: «А я политический, я пионера в задницу клюнул».
Несколько слов о рабочих на РБУ, но в своем описании ограничусь лишь главным; Володя Кривин руководил бригадой, как я ранее отмечал, состоящей из зэков с максимальными сроками заключения; сам он был образованным, умел четко организовать работу, но особенно поражала меня его правильная русская речь, хотя он был полубурятом; когда работа на РБУ была налажена, мне дополнительно поручили еще объекты, а на РБУ пришел новый мастер Шкаберда, мужчина средних лет; через месяц у него произошел неприятный конфликт с рабочими, причину которого я не знаю; однажды он испуганный выбежал из зоны и сказал Корженевскому, что его хотели убить, возможно, он сам был в чем-то виноват, или не было у него опыта работы с зэками, не знаю, но только больше он в зону не ходил, был переведен куда-то или уволился; с этим случаем в зону пришел разбираться начальник режима, которого я раньше не видел, да и не слышал о нем;
это был невысокого роста с очень широкими плечами, большой физической силы человек; меня поразили его руки - кулак размером с голову, и один из бригадиров объяснил мне, что опер - это гроза для зэков, с ним не связывались, мог изувечить любого. И еще одно наблюдение; летом в июле стояла жара под 40 градусов (наверно температура уравнялась с суровой зимой) и однажды перед концом смены я шел мимо РБУ; возле него сделали настил из досок, на котором стояли голые рабочие бригады Кривина и принимали душ; глядя на их тела, я получал эстетическое удовольствие: таких художественно выполненных татуировок никогда прежде не видел: куда там Третьяковке, тематика от и до, все со вкусом, качественно, с юмором, отменные детали; я стоял и смотрел зачарованный, зэки крутились под душем, гоготали от удовольствия, приветствовали меня, приглашали к себе; вечером посоветовал Гене, чтобы он тоже все это увидел.
С РБУ связана еще одна история. Как-то в конце августа, когда зэков после работы увели в жилую зону, мы зашли к старикам попить чайку перед тем, как отправиться на дачу Нестеренко, где мы временно жили; через некоторое время вместе со стариками мы вышли из дома; ИТР уже уехали домой, в округе никого не было, и вдруг наше внимание привлекла группа женщин цыганского вида, она выходила из рабочей зоны через вахту, которая была открыта, чтобы сторож мог делать обход; мы удивились, откуда взялись здесь женщины, а старики заулыбались и сообщили, что они приходят из Березовки рано утром, свободно входят в зону и проводят в укрытии весь день, тайно общаясь с зэками; на следующий день мы все узнали: оказалось, что когда бригада Кривина зимой строила РБУ, то незаметно от меня, сделали часть задней стены значительно шире, чтобы там образовалось хоть и узкое, но достаточное для нескольких человек свободное пространство;
там проститутки и принимали за хорошие деньги зэков, после чего вечером возвращались из зоны домой; однако не все зэки пользовались их услугами; мудрый Шелегия как-то сказал нам: «В этом деле важен процесс, а не результат, полученный при минимальном количестве времени (очередь ждёт!); через несколько дней я из любопытства пришел на РБУ посмотреть тайник; с бригадиром поднялись на перекрытие и он показал «убежище», но оно уже было все разворочено и ложная стена ликвидирована, что было сделано по приказу лагерного начальства, которое узнало о пришельцах из Березовки.
однажды произошел несчастный случай; рабочие в целях экономии времени перегрузили леса, поставив в одном месте сразу два поддона с кирпичом и тяжелый ящик с раствором; настил лесов не выдержал нагрузки, кирпич и раствор рухнули вниз, увлекая за собой каменщика; слава Богу, он остался жив, получив небольшие ушибы; это был у меня первый несчастный случай с рабочим и большой урок на будущее; при восстановлении лесов обнаружилось также плохое их закрепление к стенам, что было тотчас исправлено, и это тоже послужило уроком для меня; после этого случая я вычертил схему правильного расположения груза на лесах и вручил Крылову под роспись, а плохое крепление лесов к возводимым или отделываемым стенам в строительной практике часто имело печальные последствия; помню, как-то в среде красноярских строителей рассказывали, что на жилом 5-ти этажном доме, фасад которого срочно отделывали солдаты стройбата (и как всегда в армии в «пожарном» порядке нагнали много рабочих), все леса, надежно не закрепленные к стене, внезапно рухнули, погибло тогда более десяти рабочих.
учить нас и подсказывать, давать дельные советы никто на участке не собирался, до всего доходили сами; ведь роль Корженевского была никакой, на объекты в зону он почти не ходил, в конце месяца спрашивал нас о выполненных работах и сам оформлял Форму №3 - ведомость выполненных работ за прошедший месяц, предъявляемый заказчику, Шумковскому Карьероуправлению, для оплаты; кстати, за все время работы он не ознакомил нас с оформлением выполненных работ по формам №2 и №3, даже к сметам не допускал, все было у него под замком; но не обходилось у меня без проколов; однажды, получая зарплату, я не обнаружил в ней десяти рублей и в бухгалтерии мне показали четыре неправильно заполненных накладных за доставленный бетон; штраф за каждую такую накладную составлял 2 руб. 50 коп; пришлось тщательно заполнять этот документ.
С бригадиром Крыловым у меня сложились хорошие деловые отношения; он был в два раза старше меня, опытный бригадир, имел большой авторитет у зэков, спокойный, основательный, никогда не повышал голоса и работать с ним было комфортно; бригада одновременно вела кладку стен наклонной транспортерной галереи от корпуса дробления до верхнего проема первого узла перегрузки; под этой галереей Крылов построил балок для отдыха и обогрева рабочих; помещение было просторным, топилась большая печь, поскольку с целью экономии электроэнергии обогрев «козлами» был запрещен;
каждое утро после прибытия из жилой зоны на работу, в балке проходил обязательный ритуал - распитие чифиря, очень крепкого чая, своих легких зэки не жалели; чай надо было вскипятить, заварить, выпить - на все это требовалось время; сначала я выражал недовольство Крылову, что бригада долго не приступает к работе, но вскоре понял неизбежность этого традиционного ритуала и смирился, поскольку 15-20 минут опоздания погоды не делают. Однажды в морозный день я разговаривал с Крыловым рядом с их балком, неожиданно дверь резко распахнулась, и на мороз вышел голый по пояс молодой парень, кстати, хороший плотник, невысокого роста и очень широкоплечий крепыш; лицо его выражало верх удовольствия, глупая улыбка, от которой исходила радость; от его разгоряченного тела шел легкий пар, и я заметил несколько больших красных пятен на груди и руках; он блаженствовал несколько минут на морозе, затем вернулся в балок, а я спросил у Крылова, что это за концерт, ответил он двумя словами: «Вколол дозу»;
позже мы узнали, что зэки колятся разной гадостью, чтобы получить на некоторое время удовольствие (раньше еще не было таких слов, как наркотик, кайф). Как это попадало к зэкам? Очень просто: в зоне, кроме нас, работали вольные рабочие: крановщик, электрик, механик и др.; они брали у зэков деньги и покупали в городе: в аптеках - желудочное лекарство, содержащие эфир, шприцы - на рынке, у узбеков - гашиш (план), в магазинах - водку; все это запрещалось делать, но вольные рабочие попадали в зависимость от зэков и выполняли их заказы, почему? Многие зэки были тонкими психологами и использовали правила «первого шага»; нового рабочего они просили хотя бы один раз что-то купить в городе, и он соглашался, а затем попадал в зависимость, из-за угроз и др., и уже не мог отказываться; когда таких доставщиков разоблачали, поскольку охрана на вахте их обыскивала, то сразу убирали из зоны, поэтому была постоянная текучка этих рабочих кадров.
Летом ко мне направили новую бригаду, состоящую из неквалифицированных рабочих, а бригадиром был Морозов, невысокого роста мужчина, прибывший с Колымы; работали они на разных работах, как говорят строители, «ни шатко, ни валко», поэтому и заработок был соответственно низким; однажды я пришел в «кабинет» к Морозову - отдельное от бригадного балка небольшое, но чистое помещение со столом и двумя табуретками; бригадир был грамотным, и разбирались мы с нарядами спокойно; Морозов закурил папиросу и предложил мне, я отказался; тогда он пояснил, что эта папироса очень приятная: между мундштуком и табаком вставлен план. «Курите, гражданин прораб, получите удовольствие», - говорил он мне в надежде, что с одурманенным легче будет закрывать наряды в свою пользу;
когда мы подвели итог, выяснилось, что нормы выполнены лишь на 92%, а Морозову нужно было 100, чтобы получить бригадирские; начал он меня упрашивать дописать несуществующие работы, но пришлось объяснить ему, что невыполнение слишком большое и надо в следующем месяце работать лучше; тогда он вспылил и разорался на меня, дословно: «Вот таких комсомольцев надо вешать на консолях колонн…!» и далее кричал без остановки, пока не увидел, что я спокоен, не испуган; мы вместе подписали наряды, и я ушел контору; ещё при поступлении на работу Нестеренко предупредил, чтобы мы категорически отказывались выполнять личные просьбы зэков, а также не боялись угроз, тогда они отстанут, что мы и исполнили с первых же дней; до конца работы с зэками наши отношения были лишь только производственными; вообще же, работая с людьми, я в чём-то самом главном определил для себя своё понимание рабочих взаимоотношений.
Для возведения корпуса дробления нам привозили из города кирпич, сложенный в кузове машины на деревянных поддонах; до того, как был установлен башенный кран, рабочим приходилось с помощью лома сваливать поддоны с кирпичом на землю, при этом бой кирпича достигал 30-40%., а целый кирпич рабочие уже на земле снова складировали на поддоны; поскольку такое происходило на многих стройках, в целях сохранности кирпича был издан приказ по тресту о прекращении подобной разгрузки машин; но как теперь разгружать? Надо было заказывать автокран, но в тресте их не хватало; приходилось разгружать с машины кирпич (1200 штук) по одному и передавать по цепочке, однако на это тратилось много времени и, главное, для бригады такая работа ничего не стоила, т.к. расценки были ориентированы на механизированную разгрузку.
Однажды, несмотря на запрет, в мое отсутствие возле объекта, рабочие бригады Крылова разгрузили машину старым варварским способом; каким-то образом это стало известно в управлении и меня предупредили, что за бой кирпича будут высчитывать из моей зарплаты. И еще, освободившиеся пустые деревянные поддоны необходимо было возвращать обратно на кирпичный завод в хорошем состоянии, иногда их приходилось даже ремонтировать; но рабочие во время сильных морозов, втихоря, подкладывали поддоны в костер, возле которого грелись на рабочем месте; поддонов для возврата стало не хватать и снова меня предупредили о вычетах из зарплаты; пришлось сообщить бригадирам под роспись (чтобы потом не обижались), что при закрытии нарядов буду вычитать денежную сумму за эти прегрешения; только так я смог навести порядок и выполнить требования треста, которые, безусловно, были прогрессивными по сравнению с прежним варварским отношением к материальным ценностям. Работая позже в Братске, я, к сожалению, увидел отставание на несколько лет в этом отношении от Красноярска.
Еще больше меня поразила сцена, которую я наблюдал в Ростове спустя 30 лет; в начале перестройки по известным причинам были разрушены экономические связи между предприятиями, которых государство бросило и они выживали, как могли; расплачиваться со строительными подрядными организациями им было нечем и, приходилось собственными силами (хозспособ) сооружать некоторые объекты; за короткое время был сделан большой шаг назад в созданном за многие послевоенные годы индустриальном строительном производстве, и на стройках возобновилась безалаберность в организации работ, выполняемых слабыми строительными участками, созданными на предприятиях.
Например, один из крупнейших строительных трестов Ростова многие годы возводил объекты «Ростсельмаша», но теперь завод сам строил, в частности, 9-ти этажный жилой дом; однажды в 1992 г. я шел из поселка Сельмаш в поселок Орджоникидзе к родственникам; проходя мимо строящегося дома, увидел когда-то давно знакомую картину: большая бортовая машина с прицепом привезла кирпич на поддонах (примерно 2400 штук) и рабочие с помощью ломов сбрасывали его на землю вместе с поддонами; когда пыль стала оседать, я увидел сотни битого кирпича и вспомнил Березовку 1960 года; подошел к каменщикам, они были рабочими заводского стройцеха, сказали мне, что всегда таким образом разгружают кирпич. Слава Богу, что, начиная с 2005 года, в строительном комплексе страны с большим трудом начали создаваться крупные подрядные фирмы, как это было до перестройки в нашей стране и как это всегда было в ведущих мировых державах во второй половине XX века.
В первый день на работе я не увидел бригадира Махова, и Гена рассказал, что в мое отсутствие нормировщику пришлось посещать зону, чтобы расценивать наряды и отдавать их бригадиру на подпись; однажды, работая с Маховым, Тихон по своей привычке стал нагло срезать расценки; ранее я уже отмечал, что Махов со своей бригадой работал в январе в период самых больших морозов; они выполняли тяжелую работу по ручной разработке мерзлого грунта; пожалуй, ни одна бригада на стройке не работала в таких ужасных условиях; сам Махов был высокого роста, молчаливым, большой физической силы человеком, но несколько хмурым; умел так поставить дисциплину и организовать работу, что никто из рабочих не роптал, все работали слаженно; у меня с ним были нормальные деловые отношения, конфликтов никогда не было;
и вот теперь, работая с нормировщиком в рабочей зоне, он несколько раз пытался указать ему на несправедливость в применении расценок, но тот был непреклонен; страсти в бригадире таились, и даже сильные, жгучие; но всегда горячие угли были постоянно засыпаны золой и тлели тихо; спор, вероятно, довёл бригадира до кипения; в гневе Махов схватил графин с водой и замахнулся на Тихона, который уже ожидал смертельной опасности; придя в себя, он вышел из зоны и написал рапорт на имя начальника лагеря и опера; расправа была жестокой: Махова по этапу отправили в Решеты на работу в Громадский карьер, откуда люди возвращались измученными инвалидами (силикоз и др.) или там умирали, рано оканчивающими свою жизнь; описание условий каторги, сделанное Виктором Гюго в «Отверженных», не идет ни в какое в сравнение с более ужасной сибирской каторгой; я и ранее никогда не писал рапорты, а после этого случая с Маховым твердо решил никогда не писать, чтобы ни случилось на работе.
Да, была еще одна новость о происшествии на одном из моих объектов; зэки из бригады Морозова еще до моего ухода в отпуск работали на новом объекте, узле перегрузки, расположенном на самом краю территории, в 10 м от запретки; они копали котлован глубиной семь метров, устанавливали щиты крепления вертикальных откосов, чтобы не произошел обвал грунта и не задавило рабочих, заготавливали опалубку для бетонирования стен подвала; я изредка, ибо основное время уделял сложным объектам, наблюдал за работой землекопов и говорил Морозову, что работа продвигается медленно и надо поднажать; ни я, ни начальник участка Мисник ничего не подозревали;
на самом деле зэки на глубине трех метров рыли подкоп для побега; вынутый из тоннеля грунт вместе с основным грунтом котлована, поднимали наверх, поэтому лишний грунт не был замечен; вход в тоннель надежно закрывали щитами крепления для маскировки, а во вторую смену щит отодвигали и рыли тоннель; когда 16-метровый тоннель был готов, несколько зэков в сумерках решили совершить побег; все шло нормально, но когда они вылезли на поверхность, то увидели встречающих солдат охраны с автоматами - побег не удался; мне Шелегия рассказал, что кто-то из зэков сообщил за вознаграждение начальству - такое часто делается в лагерях.
В Красноярске строили быстрыми темпами и промышленные, и гражданские объекты, но ощущался кадровый голод, мало было квалифицированных инженеров-строителей; на строительных объектах, которые отличались исключительной сложностью, работали мастерами и прорабами в основном практики без специального образования, или, в лучшем случае, окончив техникум; страна направляла каждый год выпускников строительных вузов, но их все равно не хватало. На многочисленных стройках рабочих не хватало; из западных областей страны постоянно прибывали кадры, т.н. вербованные, и надо признать, что это не самый лучший контингент для строек; но все-таки, основной рабочей силой на стройках были заключенные;
в городе в окружении жилых домов находились десятки лагерей, где под усиленной охраной (вышки с автоматчиками, а иногда и пулеметчиками, собаки, натасканные на зэков, электроток по периметру забора) жили тысячи зэков; точно также охранялись и строительные объекты - огромные рабочие зоны; эти высокие заборы, окутанные километрами колючей проволоки, составляли характерный колорит города, и жители были вынуждены привыкать к этому (для иностранцев город был закрыт). По утрам, когда горожане пешком или на транспорте спешили на работу по центральной улице Красноярский рабочий, одновременно двигались колоны грузовиков с зэками; на каждом грузовике была укреплена будка, а на не застеклённых, оставленных для вентиляции, окошках были решетки из толстых металлических прутьев; внутри будок на лавках плотно сидели зэки, а снаружи дверей, и спереди по углам кузова стояли автоматчики;
так ехали на работу эти «комсомольцы-добровольцы», но о них «Комсомольская правда» не писала, не положено; часто из окон слышались выкрики, порой матерные. Как курьез (я это видел своими глазами), накануне съезда КПСС, на улице вывесили большой плакат: «Партия сказала - надо, народ ответил - сделаем!»; бурная реакция проезжающих зэков - основных городских строителей - была соответственной и незамедлительной; всему этому каждый день горожане были свидетелями и утром, и в конце дня, когда зэков везли после работы в лагеря. Забегая вперед, могу сообщить: когда в 1962 году председатель правительства А.Н.Косыгин, ехавший по улице Красноярский рабочий на объект, который я строил, проезжая мимо лагеря, расположенного на Канифольном, упрекнул отцов города: «Что же вы, товарищи, до сих пор не убрали из города лагеря?»; через год этот самый большой лагерь убрали, а вот, например, лагерь на станции Енисей, находящийся в окружении 5-ти этажных жилых домов, я видел в 1980-х годах, а может он сохранился до сих пор?
Однажды мы разговорились с коренным красноярцем о многочисленных заключенных в городе, и он сказал: «Что Вы хотите, ведь Красноярск еще с царских времен был пересыльным пунктом и таким же оставался он все советские годы вплоть до настоящего времени; отсюда этапы направлялись на север в Дудинку, Норильск, Маклаково, Енисейск и др., и на юг в Абакан и города Хакассии, а также на восток страны». С этим утверждением нельзя было поспорить и нам, как и многим приехавшим на работу, становилось ясно, куда мы попали; слава Богу, мы были молоды и никакого уныния по этому поводу не испытывали; тем более, что нам пришлось жить рядом с людьми, которые попали в эти края не совсем по своей воле: кто-то отсидел срок в лагерях ГУЛАГА и на родину не уехал, поселился здесь навсегда, у кого-то родители были или зэками, или сосланными сюда из западных областей, а многие, как российские немцы Поволжья, были перевезены в Сибирь в начале войны; все это тоже характеризовало Красноярск в 1960 году.
самое чудесное в Красноярске - это часовня на Караульной горе, откуда открывается прекрасный вид на город; до нашего приезда в городе было построено много красивых зданий: крайком партии, центральная библиотека, речной вокзал, аэровокзал, мединститут, жилые здания на ул. Красноярский рабочий, театры и ДК - все это, естественно, было сооружено заключенными ГУЛАГА. На правом берегу, в предгорье, находились заводы, возведенные в 1940-е военные и послевоенные годы, когда не думали о том, что город расположен в бывшей пойме Енисея, окруженной горами, и весь дым будет ложиться на жилые дома; такой густой дым, особенно в безветрие, мне не приходилось видеть в городах;
по этому поводу существовал анекдот: «летят из Москвы на восток Хрущев (или Брежнев?) и Никсон, смотрят на российские просторы; вдруг Никсон, увидев внизу огромное черное пятно, спрашивает: что это такое, а Хрущев говорит: это город Красноярск; Никсон: как же там люди живут? Хрущев: да мы сами удивляемся, как они там живут». Благоустройство в городе особенно на окраинах оставляло желать лучшего; порывы ветра осыпали песком лица людей, песок проникал в одежду; во время застолья горожане пели, переделав слова: «Красноярский вальс звучит, на зубах песок хрустит …».
Продовольствия в магазинах города было мало, если не считать нескольких дней пребывания Хрущёва, когда появились хорошие продукты; но консервы и фрукты стабильно поставляли китайцы, так же выручали качественной одеждой и теплым бельем; спиртное в магазинах было всегда: водка московская за 3-62 и неочищенная водка, «сучок», за 2-50; нам бывалые продемонстрировали: если капнуть этой водкой на чистый носовой платок, то на нем останется черное маслянистое пятно, но в нашей компании сучок не употребляли; хорошего вина в магазинах никогда не было и чтобы его достать, например, ко дню рождения, нужно было на вокзале штурмовать вагон-ресторан проходящего московского поезда; не считаясь с ценой, иногда удавалось купить пару бутылок; кроме этого, хорошее вино было в ресторане режимной гостиницы Норильского комбината «Север», но это дорогое удовольствие, которое мы в первый год не могли себе позволить;
постоянно в магазинах было крепкое с отвратительным запахом сивухи плодово-ягодное, «плодово-выгодное», за 96 копеек - вино местного производства, то ли гидролизного завода, то ли завода синтетического каучука, не помню; но самое благоприятное впечатление производили на нас окрестности города, великолепная природа: район турбазы, Столбы (№ 31), живописная дорога в Дивногорск, Мана, Базаиха (западная), сосновый бор за Березовкой, Торгашинские пещеры, Черная сопка, Березовая роща и Сопка на северо-западе и многое другое.
Какой можно подвести итог? Хотя я имел институтский диплом инженера-строителя, но по-настоящему им еще не стал, считался «молодым специалистом»; правда, удалось в непростых условиях справиться с трудностями и построить в суровых зимних условиях, среди прочих, два важнейших объекта фабрики - приемные бункера и корпус дробления; оба они, как в дальнейшем показали результаты эксплуатации, выдержали большие динамические нагрузки. Прошло немного времени, мы уже здесь не работали, и в январе 1962 года я прочел в газете о том, что «завершилось строительство Березовской обогатительной фабрики и вскоре она начнет выдавать стройкам города свою продукцию»; приятно было сознавать, что большие трудности выпали на нашу долю, ведь все основные объекты фабрики построены нами. Так закончился первый этап в моей производственной деятельности.
Монтаж тяжелых ж/б конструкций, колонн, ферм, плит покрытия и металлоконструкций вело субподрядное управление «Стальконструкция»; в частности, монтаж металлического каркаса дымовых труб производила бригада Копылова. В 1966 году при подготовке к 50-летнему юбилею Октябрьской революции в Красноярск из Ленинграда доставили отлитую в бронзе большую статую Ленина; бригаде Копылова было поручено установить её на постамент в центре города; монтажники подогнали гусеничный кран и накинули Ленину петлю из троса на шею; наблюдавший за работой сотрудник крайкома КПСС категорически возражал, чтобы вождя поднимали, подвешенного за шею (зевак собралось много, были и с фотоаппаратами); пришлось рабочим обвязывать трос за туловище и мучиться с деревянными подкладками под трос, чтобы не допустить вмятин, но все обошлось хорошо. Я безошибочно устанавливаю время этого эпизода по совершенно достоверному хронологическому сопоставлению с другими памятными событиями.
В это же время, как рассказывал мне позже старший брат Виктор, в Краматорске также готовились к установке скульптуры вождя; в большом цехе НКМЗ её мостовым краном положили на пол и, как это было принято, стали протравливать бронзу; весть о том, что Ильича начали «травить», быстро разнеслась по заводу и множество людей из цехов пришли посмотреть на это необычное и пикантное зрелище.
Я, слава Богу, не пишу роман, а поэтому мне да будет дозволено отвлечься ради необходимых размышлений. В казарме охранников МВД меня поразил висящий на стене цветной типографский плакат: «Заключенный - это опасный преступник, при попытке побега убей его!»; с зэками, подавляющее большинство которых когда-то оступилось, но которые были нормальными людьми, мы общались на работе каждый день, и вдруг читаю, что их надо убивать, как зверей; и это в 1959 году, т.е. уже после Берии и Абакумова; может быть и сейчас в XXI веке точно так же, не знаю; эти солдаты, отслужив срок, возвращались домой психически другими людьми, а некоторые были уже готовыми постоянными «кадрами» для МВД.
На строительстве цеха М8 мне впервые пришлось столкнуться с забастовкой рабочих. Ещё зимой, когда начались работы по устройству кровли, бригаду плотников-бетонщиков с какого-то участка СУ 1 перевели к нам и поручили делать кровлю, объём которой был велик; так рабочие бригады Степанова стали кровельщиками, работу выполняли они хорошо, заработок был высоким и стабильным; к концу июля оставалось окончить один участок кровли, однако произошла задержка с поставкой утеплителя - листового оргалита - и бригада Степанова осталась без работы; чтобы не терять в заработке, я предложил бригаде поработать у Петровича на устройстве бетонных каналов в помещениях цеха, но рабочие отказались, продолжали лежать и загорать на ранее уложенном мягком оргалите;
я вынужден был предупредить бригадира, что наряды будут закрыты на фактически выполненные работы и бригада потеряет в заработке, но упрямый Степанов сказал, что люди не виноваты в простое, работать по устройству каналов не будут, «мы - кровельщики, а прежний заработок нам должны сохранить», хотя он прекрасно знал, что в таких случаях составляется акт простоя и оплата идёт по повременному тарифу, который значительно меньше обычного сдельного заработка; я спросил: «Так вы будете работать или лежать на кровле?» и он ответил: «Мы будем ждать, когда привезут оргалит»;
вдобавок, сказал ему, чтобы бездельники прекратили курить, иначе при пожаре оргалит может загореться и из-за убытка бригада «останется без штанов», на этом разговор был окончен; рабочие других бригад с удивлением смотрели на здоровых мужиков, которые весь день, ничего не делая, загорали на кровле; подошло время закрывать наряды, и я предупредил мастера, чтобы оплачен был только фактические выполненный объём работ, естественно, общая сумма оказалась меньше, чем в предыдущем месяце; безвольный Степанов попал под влияние бригадных заводил, более опытных и старших его по возрасту, и отказался подписывать наряды, сказал, что бригада объявляет забастовку, а я велел нормировщице отнести наряды главному инженеру, тот утвердил их и отдал в бухгалтерию;
о забастовке «пролетариата-гегемона» каким-то образом узнали в Ленинском райкоме партии и по телефону вызвали меня на бюро, но потом разобрались, что я не член, и дали указание начальству; Синегин, который, конечно же, был в курсе дела и уже утвердил наряды, сказал мне, чтобы я выписал дополнительный наряд на ещё не выполненные работы, и закрыл вопрос;
так я узнал только не из газет о забастовках в странах «загнивающего капитализма», что такое забастовка-вымогательство в СССР и пути её разрешения; начался новый месяц, трестовские снабженцы подсуетились, оргалит был завезён, работа наладилась, но осадок остался; однако урок не прошёл даром: Степанову я сказал, что дополнительный наряд выписан на ещё не выполненную работу в целях сохранения заработка, так что, давайте, ребята, жмите, чтобы получить хорошую зарплату, и привёл ему в пример бригадира Брагилёва, который крутился, как белка в колесе, лишь бы загрузить работой своих людей, хотя средний заработок у плотников-бетонщиков был меньше, чем у кровельщиков;
обсудили и «личный» вопрос, Степанов сказал мне: «Вам хорошо, вы на окладе», на что я ответил: «Во-первых, мой оклад такой же, как ваш заработок; во-вторых, вы в пять часов уходите домой и отдыхаете, до стройки вам дела нет; и в-третьих, вы разве не видите каждый день, как работают мастера и я с бригадами на объекте, почти не заходя в прорабскую, уходим не раньше семи часов, налаживая вторую смену, а иной раз, когда надо, остаёмся на второй смене?». Бригадир насупился и сказал: «Да, вижу я, вижу»; но это был урок не только для Степанова, но и для меня в том смысле, что подобная «забастовка» может случиться и в дальнейшем; теперь мы, ИТР, начали относиться более серьёзно к резервным работам для бригад, например, не позволяли рабочим бригады Брагилёва вести распалубку готовых бетонных конструкций, оставляя эту работу на то время, когда не будет заказанного бетона и придётся простаивать; и таким образом мы поступали по каждому виду СМР, хотя начальству это не нравилось, но ему не объяснишь, поскольку оно не соприкасается с рабочими вплотную;
бригаде Степанова, которая занималась укладкой оргалита, тоже приказали оставлять резервный объём приклейки верхних слоёв кровли (мало ли чего снабженцы не доставят), затем собрали бригадиров и все согласились, что надо всегда думать о резервных объёмах работ. Степанов был неплохим человеком и бригадиром, но не всё он решал в бригаде, т.е. он был не из тех, чьё авторитетное слово «кормильца рабочих» - закон, который не обсуждается; забегая вперёд, отмечу, что позже его бригаде была поручена кровля на строительстве водородной станции, и мы с ним, имея опыт, нормально работали, хотя именно там, к сожалению, мучили простои из-за отвратительного снабжения теперь уже обычного объекта, а не срочного, каким был цех М8. Вопрос о забастовках-вымогательствах возникал и на других моих стройках, но решался он по-другому - более справедливо, не доводя до конфликта и партийного давления, но об этом расскажу, когда буду писать о работе в Братске.
Работая самостоятельно на строительстве уже более двух лет, я знал о случаях прикарманивая незаработанных денег, ибо на стройках при отсутствии строгого контроля всегда имеется возможность для этого; мои однокашники по институту, Коля Долгополов и Юра Кувичко попались на воровстве: Коля, любитель выпить, в первый же год работы продал машину с цементом и его посадили на пару лет, а Юра, работая в Ростовском РСУ, за хищения ожидал суда, но спасся, уйдя в армию и уехав в Казахстан на строительство ракетных пусковых площадок.
Осенью мне нужны были свободные деньги, и первый раз в жизни взял на себя грех, выписав липовый наряд на 150 рублей, взяв деньги у мозаичника Головчинского; это была сделка с совестью, а ведь совесть, как писал Сперанский, «есть преклонность воли, влекущая нас к добру совершенному; всё, что способствует сей наклонности, приносит нам удовольствие, рождает в нас ощущение свободы и достоинства; всё, что ей противно, рождает, напротив, чувство неволи и унижения. Если споткнулся о собственную совесть, считай: тебе повезло; ты её почти потерял, но, споткнувшись, вовремя заметил». Слава Богу, что такой случай, о котором стыдно до сих пор, был единственным в моей строительной практике, я всегда помнил и сожалел о случившемся тогда.
В один из дней, это было в первых числах февраля, я утром вошел в зону, бригадир сказал: «Поздравляем вас, гражданин прораб»; я ответил, что я мастер, и давайте начинать работать, он заулыбался и подтвердил - не мастер, а прораб, и отправился на своё рабочее место; действительно, вечером в управлении мне показали приказ от 1 февраля о назначении прорабом с окладом 180 рублей; конечно, земля слухами полнится, но было очень странно, как зэки могли узнавать раньше, чем ИТР участка? Позже мы не раз поражались, хорошо поставленной их развединформацией - где-то же зэки раздобыли сведения о моём назначении прорабом; узнав о повышении из приказа, мы с друзьями отметили это событие, Гена стал прорабом чуть позже.
Нехватка времени для оформления нарядов приводила к тому, что иногда нам приходилось работать с бригадирами в жилой зоне, и, поужинав у стариков, мы шли туда; начальник лагеря майор Алексеев относился к нам хорошо, даже по-отцовски, понимая, куда мы 23-летние попали сразу после института, разрешал многое, в т.ч. приходить в жилую зону (хотя это правилами запрещалось) после работы закрывать наряды, садиться за стол вместе с бригадиром, беседовать с интересными зэками-интеллектуалами (бывшими «троцкистами» и бывшими при Берии «шпионами»), разрешал даже брать на прокат коньки и кататься на катке, который соорудили для себя зэки, этой возможности мы не имели, живя в Зерногородке; в 20-00 мы уезжали домой вместе с офицерами охраны, которые по приказу командира дивизиона, доставляли нас прямо к дому.
Бывая у бригадиров, в здании бывшего тепловозного депо, переоборудованного под жилье для зэков, мы видели двухэтажные нары, но все бригадиры - привилегированная часть общества, располагались внизу; у некоторых были самодельные деревянные тумбочки, этажерки с книгами и даже маленький столик, стул, чего у рабочих не было; свежие газеты доставлялись регулярно и в большом количестве (наверное, с надеждой перевоспитания), и мы также ими пользовались, в зоне находилась хорошая библиотека; кормили зэков хорошо, про их магазин в зоне я уже упоминал - так что жить в этих «санаторных» условиях можно было нормально и этим некоторые пожилые зэки, которым некуда было идти, пользовались: в конце срока они совершали незначительные преступления (например, ложную попытку побега и др.) и судьи добавляли им срок; все эти житейские привилегии в жилой зоне окончились в 1961 г., когда был принят новый кодекс и новые жесткие правила содержания в связи с большим числом убийств, в т.ч. массовых;
в стране был установлен новый максимальный срок 15 лет вместо 25 и введен расстрел. Я упомянул о «троцкистах»; в жилой зоне мы заметили худеньких стариков, читавших свежие центральные газеты; бригадир Шелегия пояснил: «Это бывшие троцкисты, вечные зэки, которых когда-то посадили за политику»; им из тюрьмы идти некуда, из-за небольшого преступления, судьи добавляли срок, что их устраивало, т.е. теперь они становились уголовниками; с одним из них мы поговорили, и он сказал, что сидит согласно теории генпрокурора СССР А.Я.Вышинского о политическом преступлении, рассказал нам анекдот: «Сидят в камере медведь, волк и петух, рассказывают о своих преступлениях; медведь говорит: «Я корову загрыз», волк: «Я овцу зарезал», петух: «А я политический, я пионера в задницу клюнул».
Несколько слов о рабочих на РБУ, но в своем описании ограничусь лишь главным; Володя Кривин руководил бригадой, как я ранее отмечал, состоящей из зэков с максимальными сроками заключения; сам он был образованным, умел четко организовать работу, но особенно поражала меня его правильная русская речь, хотя он был полубурятом; когда работа на РБУ была налажена, мне дополнительно поручили еще объекты, а на РБУ пришел новый мастер Шкаберда, мужчина средних лет; через месяц у него произошел неприятный конфликт с рабочими, причину которого я не знаю; однажды он испуганный выбежал из зоны и сказал Корженевскому, что его хотели убить, возможно, он сам был в чем-то виноват, или не было у него опыта работы с зэками, не знаю, но только больше он в зону не ходил, был переведен куда-то или уволился; с этим случаем в зону пришел разбираться начальник режима, которого я раньше не видел, да и не слышал о нем;
это был невысокого роста с очень широкими плечами, большой физической силы человек; меня поразили его руки - кулак размером с голову, и один из бригадиров объяснил мне, что опер - это гроза для зэков, с ним не связывались, мог изувечить любого. И еще одно наблюдение; летом в июле стояла жара под 40 градусов (наверно температура уравнялась с суровой зимой) и однажды перед концом смены я шел мимо РБУ; возле него сделали настил из досок, на котором стояли голые рабочие бригады Кривина и принимали душ; глядя на их тела, я получал эстетическое удовольствие: таких художественно выполненных татуировок никогда прежде не видел: куда там Третьяковке, тематика от и до, все со вкусом, качественно, с юмором, отменные детали; я стоял и смотрел зачарованный, зэки крутились под душем, гоготали от удовольствия, приветствовали меня, приглашали к себе; вечером посоветовал Гене, чтобы он тоже все это увидел.
С РБУ связана еще одна история. Как-то в конце августа, когда зэков после работы увели в жилую зону, мы зашли к старикам попить чайку перед тем, как отправиться на дачу Нестеренко, где мы временно жили; через некоторое время вместе со стариками мы вышли из дома; ИТР уже уехали домой, в округе никого не было, и вдруг наше внимание привлекла группа женщин цыганского вида, она выходила из рабочей зоны через вахту, которая была открыта, чтобы сторож мог делать обход; мы удивились, откуда взялись здесь женщины, а старики заулыбались и сообщили, что они приходят из Березовки рано утром, свободно входят в зону и проводят в укрытии весь день, тайно общаясь с зэками; на следующий день мы все узнали: оказалось, что когда бригада Кривина зимой строила РБУ, то незаметно от меня, сделали часть задней стены значительно шире, чтобы там образовалось хоть и узкое, но достаточное для нескольких человек свободное пространство;
там проститутки и принимали за хорошие деньги зэков, после чего вечером возвращались из зоны домой; однако не все зэки пользовались их услугами; мудрый Шелегия как-то сказал нам: «В этом деле важен процесс, а не результат, полученный при минимальном количестве времени (очередь ждёт!); через несколько дней я из любопытства пришел на РБУ посмотреть тайник; с бригадиром поднялись на перекрытие и он показал «убежище», но оно уже было все разворочено и ложная стена ликвидирована, что было сделано по приказу лагерного начальства, которое узнало о пришельцах из Березовки.
однажды произошел несчастный случай; рабочие в целях экономии времени перегрузили леса, поставив в одном месте сразу два поддона с кирпичом и тяжелый ящик с раствором; настил лесов не выдержал нагрузки, кирпич и раствор рухнули вниз, увлекая за собой каменщика; слава Богу, он остался жив, получив небольшие ушибы; это был у меня первый несчастный случай с рабочим и большой урок на будущее; при восстановлении лесов обнаружилось также плохое их закрепление к стенам, что было тотчас исправлено, и это тоже послужило уроком для меня; после этого случая я вычертил схему правильного расположения груза на лесах и вручил Крылову под роспись, а плохое крепление лесов к возводимым или отделываемым стенам в строительной практике часто имело печальные последствия; помню, как-то в среде красноярских строителей рассказывали, что на жилом 5-ти этажном доме, фасад которого срочно отделывали солдаты стройбата (и как всегда в армии в «пожарном» порядке нагнали много рабочих), все леса, надежно не закрепленные к стене, внезапно рухнули, погибло тогда более десяти рабочих.
учить нас и подсказывать, давать дельные советы никто на участке не собирался, до всего доходили сами; ведь роль Корженевского была никакой, на объекты в зону он почти не ходил, в конце месяца спрашивал нас о выполненных работах и сам оформлял Форму №3 - ведомость выполненных работ за прошедший месяц, предъявляемый заказчику, Шумковскому Карьероуправлению, для оплаты; кстати, за все время работы он не ознакомил нас с оформлением выполненных работ по формам №2 и №3, даже к сметам не допускал, все было у него под замком; но не обходилось у меня без проколов; однажды, получая зарплату, я не обнаружил в ней десяти рублей и в бухгалтерии мне показали четыре неправильно заполненных накладных за доставленный бетон; штраф за каждую такую накладную составлял 2 руб. 50 коп; пришлось тщательно заполнять этот документ.
С бригадиром Крыловым у меня сложились хорошие деловые отношения; он был в два раза старше меня, опытный бригадир, имел большой авторитет у зэков, спокойный, основательный, никогда не повышал голоса и работать с ним было комфортно; бригада одновременно вела кладку стен наклонной транспортерной галереи от корпуса дробления до верхнего проема первого узла перегрузки; под этой галереей Крылов построил балок для отдыха и обогрева рабочих; помещение было просторным, топилась большая печь, поскольку с целью экономии электроэнергии обогрев «козлами» был запрещен;
каждое утро после прибытия из жилой зоны на работу, в балке проходил обязательный ритуал - распитие чифиря, очень крепкого чая, своих легких зэки не жалели; чай надо было вскипятить, заварить, выпить - на все это требовалось время; сначала я выражал недовольство Крылову, что бригада долго не приступает к работе, но вскоре понял неизбежность этого традиционного ритуала и смирился, поскольку 15-20 минут опоздания погоды не делают. Однажды в морозный день я разговаривал с Крыловым рядом с их балком, неожиданно дверь резко распахнулась, и на мороз вышел голый по пояс молодой парень, кстати, хороший плотник, невысокого роста и очень широкоплечий крепыш; лицо его выражало верх удовольствия, глупая улыбка, от которой исходила радость; от его разгоряченного тела шел легкий пар, и я заметил несколько больших красных пятен на груди и руках; он блаженствовал несколько минут на морозе, затем вернулся в балок, а я спросил у Крылова, что это за концерт, ответил он двумя словами: «Вколол дозу»;
позже мы узнали, что зэки колятся разной гадостью, чтобы получить на некоторое время удовольствие (раньше еще не было таких слов, как наркотик, кайф). Как это попадало к зэкам? Очень просто: в зоне, кроме нас, работали вольные рабочие: крановщик, электрик, механик и др.; они брали у зэков деньги и покупали в городе: в аптеках - желудочное лекарство, содержащие эфир, шприцы - на рынке, у узбеков - гашиш (план), в магазинах - водку; все это запрещалось делать, но вольные рабочие попадали в зависимость от зэков и выполняли их заказы, почему? Многие зэки были тонкими психологами и использовали правила «первого шага»; нового рабочего они просили хотя бы один раз что-то купить в городе, и он соглашался, а затем попадал в зависимость, из-за угроз и др., и уже не мог отказываться; когда таких доставщиков разоблачали, поскольку охрана на вахте их обыскивала, то сразу убирали из зоны, поэтому была постоянная текучка этих рабочих кадров.
Летом ко мне направили новую бригаду, состоящую из неквалифицированных рабочих, а бригадиром был Морозов, невысокого роста мужчина, прибывший с Колымы; работали они на разных работах, как говорят строители, «ни шатко, ни валко», поэтому и заработок был соответственно низким; однажды я пришел в «кабинет» к Морозову - отдельное от бригадного балка небольшое, но чистое помещение со столом и двумя табуретками; бригадир был грамотным, и разбирались мы с нарядами спокойно; Морозов закурил папиросу и предложил мне, я отказался; тогда он пояснил, что эта папироса очень приятная: между мундштуком и табаком вставлен план. «Курите, гражданин прораб, получите удовольствие», - говорил он мне в надежде, что с одурманенным легче будет закрывать наряды в свою пользу;
когда мы подвели итог, выяснилось, что нормы выполнены лишь на 92%, а Морозову нужно было 100, чтобы получить бригадирские; начал он меня упрашивать дописать несуществующие работы, но пришлось объяснить ему, что невыполнение слишком большое и надо в следующем месяце работать лучше; тогда он вспылил и разорался на меня, дословно: «Вот таких комсомольцев надо вешать на консолях колонн…!» и далее кричал без остановки, пока не увидел, что я спокоен, не испуган; мы вместе подписали наряды, и я ушел контору; ещё при поступлении на работу Нестеренко предупредил, чтобы мы категорически отказывались выполнять личные просьбы зэков, а также не боялись угроз, тогда они отстанут, что мы и исполнили с первых же дней; до конца работы с зэками наши отношения были лишь только производственными; вообще же, работая с людьми, я в чём-то самом главном определил для себя своё понимание рабочих взаимоотношений.
Для возведения корпуса дробления нам привозили из города кирпич, сложенный в кузове машины на деревянных поддонах; до того, как был установлен башенный кран, рабочим приходилось с помощью лома сваливать поддоны с кирпичом на землю, при этом бой кирпича достигал 30-40%., а целый кирпич рабочие уже на земле снова складировали на поддоны; поскольку такое происходило на многих стройках, в целях сохранности кирпича был издан приказ по тресту о прекращении подобной разгрузки машин; но как теперь разгружать? Надо было заказывать автокран, но в тресте их не хватало; приходилось разгружать с машины кирпич (1200 штук) по одному и передавать по цепочке, однако на это тратилось много времени и, главное, для бригады такая работа ничего не стоила, т.к. расценки были ориентированы на механизированную разгрузку.
Однажды, несмотря на запрет, в мое отсутствие возле объекта, рабочие бригады Крылова разгрузили машину старым варварским способом; каким-то образом это стало известно в управлении и меня предупредили, что за бой кирпича будут высчитывать из моей зарплаты. И еще, освободившиеся пустые деревянные поддоны необходимо было возвращать обратно на кирпичный завод в хорошем состоянии, иногда их приходилось даже ремонтировать; но рабочие во время сильных морозов, втихоря, подкладывали поддоны в костер, возле которого грелись на рабочем месте; поддонов для возврата стало не хватать и снова меня предупредили о вычетах из зарплаты; пришлось сообщить бригадирам под роспись (чтобы потом не обижались), что при закрытии нарядов буду вычитать денежную сумму за эти прегрешения; только так я смог навести порядок и выполнить требования треста, которые, безусловно, были прогрессивными по сравнению с прежним варварским отношением к материальным ценностям. Работая позже в Братске, я, к сожалению, увидел отставание на несколько лет в этом отношении от Красноярска.
Еще больше меня поразила сцена, которую я наблюдал в Ростове спустя 30 лет; в начале перестройки по известным причинам были разрушены экономические связи между предприятиями, которых государство бросило и они выживали, как могли; расплачиваться со строительными подрядными организациями им было нечем и, приходилось собственными силами (хозспособ) сооружать некоторые объекты; за короткое время был сделан большой шаг назад в созданном за многие послевоенные годы индустриальном строительном производстве, и на стройках возобновилась безалаберность в организации работ, выполняемых слабыми строительными участками, созданными на предприятиях.
Например, один из крупнейших строительных трестов Ростова многие годы возводил объекты «Ростсельмаша», но теперь завод сам строил, в частности, 9-ти этажный жилой дом; однажды в 1992 г. я шел из поселка Сельмаш в поселок Орджоникидзе к родственникам; проходя мимо строящегося дома, увидел когда-то давно знакомую картину: большая бортовая машина с прицепом привезла кирпич на поддонах (примерно 2400 штук) и рабочие с помощью ломов сбрасывали его на землю вместе с поддонами; когда пыль стала оседать, я увидел сотни битого кирпича и вспомнил Березовку 1960 года; подошел к каменщикам, они были рабочими заводского стройцеха, сказали мне, что всегда таким образом разгружают кирпич. Слава Богу, что, начиная с 2005 года, в строительном комплексе страны с большим трудом начали создаваться крупные подрядные фирмы, как это было до перестройки в нашей стране и как это всегда было в ведущих мировых державах во второй половине XX века.
В первый день на работе я не увидел бригадира Махова, и Гена рассказал, что в мое отсутствие нормировщику пришлось посещать зону, чтобы расценивать наряды и отдавать их бригадиру на подпись; однажды, работая с Маховым, Тихон по своей привычке стал нагло срезать расценки; ранее я уже отмечал, что Махов со своей бригадой работал в январе в период самых больших морозов; они выполняли тяжелую работу по ручной разработке мерзлого грунта; пожалуй, ни одна бригада на стройке не работала в таких ужасных условиях; сам Махов был высокого роста, молчаливым, большой физической силы человеком, но несколько хмурым; умел так поставить дисциплину и организовать работу, что никто из рабочих не роптал, все работали слаженно; у меня с ним были нормальные деловые отношения, конфликтов никогда не было;
и вот теперь, работая с нормировщиком в рабочей зоне, он несколько раз пытался указать ему на несправедливость в применении расценок, но тот был непреклонен; страсти в бригадире таились, и даже сильные, жгучие; но всегда горячие угли были постоянно засыпаны золой и тлели тихо; спор, вероятно, довёл бригадира до кипения; в гневе Махов схватил графин с водой и замахнулся на Тихона, который уже ожидал смертельной опасности; придя в себя, он вышел из зоны и написал рапорт на имя начальника лагеря и опера; расправа была жестокой: Махова по этапу отправили в Решеты на работу в Громадский карьер, откуда люди возвращались измученными инвалидами (силикоз и др.) или там умирали, рано оканчивающими свою жизнь; описание условий каторги, сделанное Виктором Гюго в «Отверженных», не идет ни в какое в сравнение с более ужасной сибирской каторгой; я и ранее никогда не писал рапорты, а после этого случая с Маховым твердо решил никогда не писать, чтобы ни случилось на работе.
Да, была еще одна новость о происшествии на одном из моих объектов; зэки из бригады Морозова еще до моего ухода в отпуск работали на новом объекте, узле перегрузки, расположенном на самом краю территории, в 10 м от запретки; они копали котлован глубиной семь метров, устанавливали щиты крепления вертикальных откосов, чтобы не произошел обвал грунта и не задавило рабочих, заготавливали опалубку для бетонирования стен подвала; я изредка, ибо основное время уделял сложным объектам, наблюдал за работой землекопов и говорил Морозову, что работа продвигается медленно и надо поднажать; ни я, ни начальник участка Мисник ничего не подозревали;
на самом деле зэки на глубине трех метров рыли подкоп для побега; вынутый из тоннеля грунт вместе с основным грунтом котлована, поднимали наверх, поэтому лишний грунт не был замечен; вход в тоннель надежно закрывали щитами крепления для маскировки, а во вторую смену щит отодвигали и рыли тоннель; когда 16-метровый тоннель был готов, несколько зэков в сумерках решили совершить побег; все шло нормально, но когда они вылезли на поверхность, то увидели встречающих солдат охраны с автоматами - побег не удался; мне Шелегия рассказал, что кто-то из зэков сообщил за вознаграждение начальству - такое часто делается в лагерях.
В Красноярске строили быстрыми темпами и промышленные, и гражданские объекты, но ощущался кадровый голод, мало было квалифицированных инженеров-строителей; на строительных объектах, которые отличались исключительной сложностью, работали мастерами и прорабами в основном практики без специального образования, или, в лучшем случае, окончив техникум; страна направляла каждый год выпускников строительных вузов, но их все равно не хватало. На многочисленных стройках рабочих не хватало; из западных областей страны постоянно прибывали кадры, т.н. вербованные, и надо признать, что это не самый лучший контингент для строек; но все-таки, основной рабочей силой на стройках были заключенные;
в городе в окружении жилых домов находились десятки лагерей, где под усиленной охраной (вышки с автоматчиками, а иногда и пулеметчиками, собаки, натасканные на зэков, электроток по периметру забора) жили тысячи зэков; точно также охранялись и строительные объекты - огромные рабочие зоны; эти высокие заборы, окутанные километрами колючей проволоки, составляли характерный колорит города, и жители были вынуждены привыкать к этому (для иностранцев город был закрыт). По утрам, когда горожане пешком или на транспорте спешили на работу по центральной улице Красноярский рабочий, одновременно двигались колоны грузовиков с зэками; на каждом грузовике была укреплена будка, а на не застеклённых, оставленных для вентиляции, окошках были решетки из толстых металлических прутьев; внутри будок на лавках плотно сидели зэки, а снаружи дверей, и спереди по углам кузова стояли автоматчики;
так ехали на работу эти «комсомольцы-добровольцы», но о них «Комсомольская правда» не писала, не положено; часто из окон слышались выкрики, порой матерные. Как курьез (я это видел своими глазами), накануне съезда КПСС, на улице вывесили большой плакат: «Партия сказала - надо, народ ответил - сделаем!»; бурная реакция проезжающих зэков - основных городских строителей - была соответственной и незамедлительной; всему этому каждый день горожане были свидетелями и утром, и в конце дня, когда зэков везли после работы в лагеря. Забегая вперед, могу сообщить: когда в 1962 году председатель правительства А.Н.Косыгин, ехавший по улице Красноярский рабочий на объект, который я строил, проезжая мимо лагеря, расположенного на Канифольном, упрекнул отцов города: «Что же вы, товарищи, до сих пор не убрали из города лагеря?»; через год этот самый большой лагерь убрали, а вот, например, лагерь на станции Енисей, находящийся в окружении 5-ти этажных жилых домов, я видел в 1980-х годах, а может он сохранился до сих пор?
Однажды мы разговорились с коренным красноярцем о многочисленных заключенных в городе, и он сказал: «Что Вы хотите, ведь Красноярск еще с царских времен был пересыльным пунктом и таким же оставался он все советские годы вплоть до настоящего времени; отсюда этапы направлялись на север в Дудинку, Норильск, Маклаково, Енисейск и др., и на юг в Абакан и города Хакассии, а также на восток страны». С этим утверждением нельзя было поспорить и нам, как и многим приехавшим на работу, становилось ясно, куда мы попали; слава Богу, мы были молоды и никакого уныния по этому поводу не испытывали; тем более, что нам пришлось жить рядом с людьми, которые попали в эти края не совсем по своей воле: кто-то отсидел срок в лагерях ГУЛАГА и на родину не уехал, поселился здесь навсегда, у кого-то родители были или зэками, или сосланными сюда из западных областей, а многие, как российские немцы Поволжья, были перевезены в Сибирь в начале войны; все это тоже характеризовало Красноярск в 1960 году.
самое чудесное в Красноярске - это часовня на Караульной горе, откуда открывается прекрасный вид на город; до нашего приезда в городе было построено много красивых зданий: крайком партии, центральная библиотека, речной вокзал, аэровокзал, мединститут, жилые здания на ул. Красноярский рабочий, театры и ДК - все это, естественно, было сооружено заключенными ГУЛАГА. На правом берегу, в предгорье, находились заводы, возведенные в 1940-е военные и послевоенные годы, когда не думали о том, что город расположен в бывшей пойме Енисея, окруженной горами, и весь дым будет ложиться на жилые дома; такой густой дым, особенно в безветрие, мне не приходилось видеть в городах;
по этому поводу существовал анекдот: «летят из Москвы на восток Хрущев (или Брежнев?) и Никсон, смотрят на российские просторы; вдруг Никсон, увидев внизу огромное черное пятно, спрашивает: что это такое, а Хрущев говорит: это город Красноярск; Никсон: как же там люди живут? Хрущев: да мы сами удивляемся, как они там живут». Благоустройство в городе особенно на окраинах оставляло желать лучшего; порывы ветра осыпали песком лица людей, песок проникал в одежду; во время застолья горожане пели, переделав слова: «Красноярский вальс звучит, на зубах песок хрустит …».
Продовольствия в магазинах города было мало, если не считать нескольких дней пребывания Хрущёва, когда появились хорошие продукты; но консервы и фрукты стабильно поставляли китайцы, так же выручали качественной одеждой и теплым бельем; спиртное в магазинах было всегда: водка московская за 3-62 и неочищенная водка, «сучок», за 2-50; нам бывалые продемонстрировали: если капнуть этой водкой на чистый носовой платок, то на нем останется черное маслянистое пятно, но в нашей компании сучок не употребляли; хорошего вина в магазинах никогда не было и чтобы его достать, например, ко дню рождения, нужно было на вокзале штурмовать вагон-ресторан проходящего московского поезда; не считаясь с ценой, иногда удавалось купить пару бутылок; кроме этого, хорошее вино было в ресторане режимной гостиницы Норильского комбината «Север», но это дорогое удовольствие, которое мы в первый год не могли себе позволить;
постоянно в магазинах было крепкое с отвратительным запахом сивухи плодово-ягодное, «плодово-выгодное», за 96 копеек - вино местного производства, то ли гидролизного завода, то ли завода синтетического каучука, не помню; но самое благоприятное впечатление производили на нас окрестности города, великолепная природа: район турбазы, Столбы (№ 31), живописная дорога в Дивногорск, Мана, Базаиха (западная), сосновый бор за Березовкой, Торгашинские пещеры, Черная сопка, Березовая роща и Сопка на северо-западе и многое другое.
Какой можно подвести итог? Хотя я имел институтский диплом инженера-строителя, но по-настоящему им еще не стал, считался «молодым специалистом»; правда, удалось в непростых условиях справиться с трудностями и построить в суровых зимних условиях, среди прочих, два важнейших объекта фабрики - приемные бункера и корпус дробления; оба они, как в дальнейшем показали результаты эксплуатации, выдержали большие динамические нагрузки. Прошло немного времени, мы уже здесь не работали, и в январе 1962 года я прочел в газете о том, что «завершилось строительство Березовской обогатительной фабрики и вскоре она начнет выдавать стройкам города свою продукцию»; приятно было сознавать, что большие трудности выпали на нашу долю, ведь все основные объекты фабрики построены нами. Так закончился первый этап в моей производственной деятельности.
Монтаж тяжелых ж/б конструкций, колонн, ферм, плит покрытия и металлоконструкций вело субподрядное управление «Стальконструкция»; в частности, монтаж металлического каркаса дымовых труб производила бригада Копылова. В 1966 году при подготовке к 50-летнему юбилею Октябрьской революции в Красноярск из Ленинграда доставили отлитую в бронзе большую статую Ленина; бригаде Копылова было поручено установить её на постамент в центре города; монтажники подогнали гусеничный кран и накинули Ленину петлю из троса на шею; наблюдавший за работой сотрудник крайкома КПСС категорически возражал, чтобы вождя поднимали, подвешенного за шею (зевак собралось много, были и с фотоаппаратами); пришлось рабочим обвязывать трос за туловище и мучиться с деревянными подкладками под трос, чтобы не допустить вмятин, но все обошлось хорошо. Я безошибочно устанавливаю время этого эпизода по совершенно достоверному хронологическому сопоставлению с другими памятными событиями.
В это же время, как рассказывал мне позже старший брат Виктор, в Краматорске также готовились к установке скульптуры вождя; в большом цехе НКМЗ её мостовым краном положили на пол и, как это было принято, стали протравливать бронзу; весть о том, что Ильича начали «травить», быстро разнеслась по заводу и множество людей из цехов пришли посмотреть на это необычное и пикантное зрелище.