Нина Цыганкова, инженер. Мемуары. Запреты и принуждения в СССР. ч. 1
Не прошло и тридцати лет с распада СССР, а уже столько мифов насочиняли о советском прошлом, столько небылиц напридумывали. Способствуют мифотворчеству и люди известные, имеющие доступ к телевидению и прочей масс-медиа. Так, титулованная писательница и телеведущая умных передач Татьяна Толстая в программе «Аудитория» на канале «Совершенно секретно» заявила, что летом 1974 она не смогла купить в Москве босоножки и решила, было, сама сплести их из веревок, но и веревок в магазинах не нашлось....
Вот, наверное, летом того года случился сбой - не завезли в спец. магазины для заслуженных босоножки ее размера. Что же касается остальных граждан, то в благополучные семидесятые годы проблем с обувью, как и с веревками, они не испытывали. Да, была, в основном, отечественная обувь, не очень красивая, не всегда удобная, не в большом ассортименте, но - была! А если постараться - побегать по магазинам, постоять в очередях, а еще лучше завести знакомство с продавцами, - то и импортную обувь можно было приобрести: австрийскую, немецкую, чехословацкую, югославскую.
В последние годы, однако, мифотворчество сделало крутой разворот - охаивание всего советского сменилось неумеренным его восхвалением. И опять в этом активное участие принимают люди не простые - известные политики, деятели искусств и пр. И снова дурят молодежь, рассказывая теперь уже о райской жизни в стране Советов. Уже не раз, и не два слышала я от молодых людей: да, вам хорошо было, вы в СССР жили. Вот в пику этим новым, «райским», мифам я и решила рассказать о неприглядных сторонах жизни в Советском Союзе. Не обо всех, конечно. Я выбрала всего лишь две категории - запреты и принуждения.
Упреждая вопрос, а кто я такая, представляю коротко себя и свои взгляды. В Советском Союзе я была рядовым гражданином, простым советским инженером, дослужившимся к началу перестройки до заведующего группой. Я прожила в СССР с рождения до пятидесяти лет.
Я не была коммунистом и не стала демократом. Я считаю, что-то было лучше в СССР, а что-то лучше сейчас. Мне близка социалистическая идея, но, если бы пришлось выбирать, где жить - в том Советском Союзе или в нынешней России, - я бы предпочла Россию. Я постараюсь быть как можно более точной и непредвзятой в своем повествовании, хотя прекрасно понимаю, что любые воспоминания субъективны, а суждения ограничены личным опытом. Я не буду давать оценок, всего лишь факты. Оценки делайте сами.
В этой части я расскажу о существовавших в СССР запретах - запретах, которые в наше время кажутся, мягко говоря, странными. Начну с простого - с одежды. Нынешнему человеку трудно понять, зачем партия (партия у нас была одна, руководящая - КПСС) и правительство так ревностно следили за одеждой, которую надевали на себя граждане. Казалось бы, что им до этого? Было бы что людям носить! Ан нет! Власти упорно боролись с желанием части граждан надеть не то, что положено.
Законов, запрещавших носить ту или иную одежду, в СССР не существовало, но всякий раз, когда возникали какие-то изменения в моде, не находившие понимания и одобрения у закостеневших на своих постах партийных деятелей, - будь то иная ширина мужских брюк или длина юбок, - все средства массовой информации по отмашке сверху взрывались гневными статьями. Тех, кто посмел надеть неодобренную партией и правительством одежду - а это была по преимуществу молодежь, - клеймили на комсомольских собраниях, в рабочих коллективах, не пускали в общественные места - травили по полной программе. И ведь речь шла не о каких-то несусветных, экзотических или неприличных нарядах, не о декольтированных до пупка блузках, не о разодранных на коленях брюках и не о - боже упаси! - стрингах. Самые невинные, казалось бы, изменения в моде вызывали бурю негодования со стороны властей, партии и комсомола. И надо признать, их поддерживало большое количество граждан, не утруждавших себя жить своим умом.
Сколько копий было сломано о мужские брюки! А всего-то менялась ширина брючин внизу. Сначала брюки сузились - их называли «брюки-дудочки». Поднялся невероятный вопль. Какое безобразие! Мужчины, надевшие на себя «дудочки», недостойны звания строителя коммунизма! Брюки устыдились, взяли и расширились, но… перестарались, получились шире, чем положено - их называли «брюки-клёш». Это опять вызвало недовольство, развернулась новая компания теперь уже против брюк-клёш. Потом молодые люди, знаете, что учудили? Стали летом носить рубашки навыпуск вместо того, чтобы заправлять их, как положено, в брюки. Те, кто шили рубашки для ношения навыпуск, даже кармашки снизу стали пришивать, чтобы оправдать эту оголтелую моду - мол, нельзя ведь кармашки засовывать под брюки. Куда там! Газеты заполнились разгромными статьями и карикатурами - как не стыдно советским мужчинам носить рубашки поверх брюк!
О женской одежде я и не говорю - женщины еще больше склонны к экспериментам. Сначала они носили юбки до середины икр - и это было правильно. И вдруг юбки начали стремительно укорачиваться и дошли - о, ужас! - до колен! Если бы партийные деятели тех лет в проблеске ясновидения узрели, в каких юбчонках будут щеголять их внучки и правнучки, кремлевская больница переполнилась бы инфарктниками.
Борьба шла не только с фасоном одежды, но и с цветовой гаммой. Мужчинам пристойно было носить костюмы черного, темно-коричневого и темно-синего цветов, а рубашки должны были быть белыми или белыми в тонкую продольную полоску. Никаких маек, водолазок, никакой пестрядины! И никаких шейных платков! Летом, на курортах, допускались белые и светло-серые брюки и пиджаки. Надеть брюки красного цвета не могло бы прийти в голову даже самым отпетым. А сейчас - пожалуйста! Известные люди щеголяют на всю страну в красных штанах
Женщины сначала носили хлопчатобумажные чулки коричневого цвета, и вдруг появились капроновые, тоже коричневые, но тонкие, прозрачные. В нашей школе началась охота на капроновые чулки. Я помню, как директриса и завуч стояли по утрам по обе стороны от входной двери школы и рассматривали ноги входящих девочек. И коли какая старшеклассница - младшие не осмеливались - являлась в капроновых чулках, ее тут же с позором прогоняли и требовали на ковер родителей. Что плохого было в капроновых чулках, понять не могу до сих пор. Да, они были прозрачными, и ноги сквозь них просвечивались. Ну так что ж? Во-первых, просвечивались не все ноги целиком, а лишь небольшая часть от середины икр до щиколоток. А во-вторых, в теплую погоду, в сентябре и мае, мы вообще ходили в школу без чулок - и ничего, это позволялось.
Настоящая война развернулась во второй половине 50-ых с женскими брюками. До этого женщины надевали брюки только для спорта - байковые шаровары зимой, трикотажные синие и черные «треники» - летом. В обычной жизни женщины носили только платья и юбки, и даже зимой мерзли в чулках. Казалось бы, ну что плохого в брюках? Всё прилично, все прикрыто от бесстыжих глаз. Но нет! Чего я только не наслушалась, когда одной из первых влезла в брюки. И мужичка я! И «какой позор, выставила свою ж… на показ!» И «стыдоба-то какая, в пижаме по улице ходит!» - это о летних брюках.
В 1962 году весь третий курс нашего Московского авиационного института отправили в Казахстан помогать стране осваивать целину. Так как мы ехали туда работать, а не развлекаться, то нарядов с собой не брали, а только рабочую одежду и брюки для вечерних прогулок и посиделок - в Москве женские брюки уже более-менее утвердились. Всего лишь одна девочка из нашей группы прихватила с собой сарафан - простенький ситцевый выгоревший на солнце сарафанчик, - но он неожиданно стал очень ценной вещью в нашей девичьей среде и пошел по рукам, вернее, по телам. Вот как это случилось.
За четыре месяца работы на целине нам предоставили один-единственный выходной день, в который нас вывезли на грузовиках в балку. Однако хотелось увидеть что-то еще кроме стройплощадки и балки, и мы использовали для этого банные дни, которые устраивались два-три раза в месяц. В эти дни нас освобождали от работы с обеда. Но вместо бани часть студентов отправлялась на ближайшую железнодорожную станцию Вишневку, через которую шли поезда на Караганду и Целиноград (ныне это Астана, столица Казахстана). В эти города мы и ездили в банные дни, гуляли там весь вечер и ночь, а утренним поездом возвращались назад.
В первый раз мы отправились в Целиноград ввосьмером - три девушки и пятеро ребят. Мы с Лидой надели брюки и блузку, а третья девушка - тот самый сарафанчик. К вечеру мы сильно проголодались, но все столовые и магазины в городе оказались закрыты. Светился огнями лишь ресторан в центре города. Туда мы и направились. Ресторан был по московским понятиям так себе, на уровне хорошей столовой, но со всеми атрибутами настоящего ресторана - громкой музыкой и швейцаром у входа. И вот этот швейцар, завидев нас с Лидой, стал стеной на нашем пути: куда это мы в брюках лезем! Никакие уговоры и взывание к совести - мы тут им целину поднимаем! - не подействовали. Мальчиков и девушку в линялом сарафанчике он пропустил, а нас с Лидой завернул и отогнал подальше от входа, чтобы не позорили своим видом столь уважаемое заведение.
Я попросила ребят, чтобы они вынесли нам с Лидой хотя бы по куску хлеба, но они придумали вариант получше. Они заказали блюда с расчетом на нас, и пока мальчики слушали музыку, беседовали и неторопливо жевали, девушка в сарафане быстро заглотила свою порцию и вышла к нам. Мы с ней зашли на задний двор ресторана и поменялись одеждой - она надела мои брюки и блузку, а я ее сарафан. Девушка была маленькой и худенькой, ее сарафан был мне тесен, талия оказалась под грудью, а подол задрался выше колен. Вид у меня был нелепый до неприличия, но швейцар пропустил - это же не брюки! Я подсела к нашим ребятам, тоже быстро съела свою порцию и передала дежурный сарафан Лиде. Все остались довольны: мы поели, а швейцар не допустил антисоветских девушек в свое заведение.
Я говорю «антисоветских», потому что ношение неодобряемой партией и правительством одежды приравнивалось к низкопоклонству перед западными странами и их капиталистическим строем. Конечно, ни о каком низкопоклонстве и строе мы и думать не думали, надевая на себя то, что нам нравилось, но мода действительно шла к нам из этих самых западных стран - просачивалась тонким ручейком и разливалась по городам и весям. Это, видимо, и бесило нашу власть. В то время выехать за границу удавалось редким счастливчикам, но такие все же были, они-то и привозили в нашу страну заграничные шмотки и журналы мод. По их образцам наши умелицы шили и вязали эту «токсичную», как бы сейчас сказали, одежду. У многих тогда дома были швейные машинки. А уж вязать умела практически каждая женщина.
Самый разгар борьбы с модной одеждой пришелся на 50-ые - начало 70-ых годов. До этого были война и разруха - не до моды было людям. А в середине 70-ых страсти по одежде стали постепенно утихать, в магазинах появились импортная одежда и обувь, новая мода стала легче пробиваться к людям, но до теперешних вольностей все равно не дошло.
Другим запретом, более существенным и чувствительным для большинства советских людей было ограничение на выезд за границу. Опять-таки формального запрета не было, но только поехать в другую страну по туристической путевке было крайне сложно, для большинства - невозможно. Турагентств, таких как сейчас, в СССР не существовало, путевки в дома отдыха, санатории и на экскурсии продавались-распределялись в профсоюзных комитетах предприятий. Заграничные туры были там редким гостем. Я работала в четырех больших организациях, и только в одной из них в конце семидесятых появились вдруг путевки за границу. Ходили слухи, что к нам на работу устроился кто-то, имевший по этой части большой блат. Но даже при большом блате путевок было мизер: где-то 14 - 16 в год на четыре тысячи работавших в институте.
Конечно, при таком ничтожном количестве путевок наивно было думать, что она может достаться простому инженеру, но я именно так и думала. Страсть к путешествиям у меня в крови, в сердце, в ногах, в мозгах, и они буквально закипели, когда я увидела, как женщина из профкома вывешивает на доску объявлений список зарубежных туров. Среди них были соц. страны - Чехословакия, Венгрия, Болгария - и... о, чудо! о, мечта всей моей жизни - Египет!!! Я рванула в профком подавать заявление на Египет. Я была первая на Египет и вообще первая на какой-либо заграничный тур. Я наивно полагала, что это будет иметь значение. Увы!
Когда путевки распределили, меня среди счастливчиков не оказалось. Вообще-то, я человек неконфликтный, скорее махну рукой и отступлюсь, чем буду устраивать скандал и бороться за какие-то блага. Но не в этом случае! Я написала гневное заявление в профком, требуя объяснить мне в письменном виде, почему мне не дали путевку в Египет, хотя я первой подала заявку. Мне объяснили устно, доверительно: - Нам очень жаль, но мы не можем отправить вас в кап. страну, пока вы не побываете в соц. стране. Сначала - соц. страна.
Я тут же написала заявление на тур в любую соц. страну на следующий год. И опять мимо. На этот раз мне сказали, что на заграничные туры есть более достойные претенденты, чем я. Достойные ведут серьёзную общественную работу, а одних лишь моих трудовых заслуг и спортивных наград за выступления за наше предприятие недостаточно. Я тут же потребовала предоставить мне серьезную общественную работу. Мне ее предоставили. Целый год я рвала когти на серьезной общественной работе, однако на следующий год путевки за рубеж мне снова не досталось. На этот раз я уже не скандалила. Я поняла, что пока дирекция нашего НИИ, профком, партком и комитет комсомола не насытятся зарубежными поездками, мне их не видать. А они вряд ли когда насытятся. Поездка за границу была мечтой почти всех, если не всех, людей в СССР. Стремление попасть туда любой ценой иногда принимало уродливые формы.
Однажды для отдела вычислительной техники и программирования, где я работала, заказали в Великобритании специальную электронно-вычислительную машину (ЭВМ). Для обучения программированию и обслуживанию ЭВМ англичане запросили трех специалистов: программиста, инженера-электронщика и оператора. У нас в отделе были прекрасные специалисты, но не они отправились на обучение в Лондон. Уж очень лакомым куском оказалась эта командировка. Уж слишком это жирно для простых сотрудников ехать в Англию, решил наш начальник отдела. И он поехал туда сам, хотя был чистым управленцем и об ЭВМ имел самое общее представление. А вместо двух других приглашенных специалистов поехали совсем уж посторонние люди - начальник отдела сварки и начальник отдела литья, которые ЭВМ в глаза не видели.
Как они там учились, история умалчивает, но представить себе нетрудно. Нетрудно также догадаться, что английские преподаватели подумали о квалификации советских инженеров. Вряд ли им могло прийти в голову, что вместо специалистов ЭВМ им прислали сварщика и литейщика.
Через некоторое время после окончания учебы англичане снова вызвали этих горе-специалистов, теперь уже не учиться, а принимать готовую к отправке ЭВМ. И, наверное, снова удивились, когда вместо трех обученных к ним приехал всего один - и тот необученный. Обученные сдрейфили и послали вместо себя другого человека. Им повезло, что был у нас в отделе специалист - если не гений, то близко к тому. Звали его Юрием Ивановичем, он был моим непосредственным руководителем, так что я знаю, о чем говорю. За считанные дни он переварил двухмесячный курс всех трех специалистов и достойно принял в эксплуатацию английскую ЭВМ.
Правда, Юрий Иванович жаловался, что в отличие от предыдущей троицы он ничего не увидел в Англии, кроме гостиницы и завода. Все свободное время он сидел в номере и разбирался с документацией. На мои просьбы рассказать об Англии смущенно улыбался, а на вопрос, что там его удивило, рассказал всего о двух вещах. Первая - это как умываются англичане. А умываются они в раковине: закрывают ее затычкой и наливают воду из двух отдельных кранов: горячего и холодного, смесителя у них нет. Юрий Иванович сказал, что он детдомовский, ко всему привычный, но «опуститься до такого» все же не смог и умывался под струей холодной воды. Вторая вещь, которая его поразила, это то, как одевались его английские коллеги. В СССР мужчины на работу ходили в костюмах, а начальники и другие важные особы еще и при галстуках. - А они ходят на работу в джинсах и майках, - удивлялся Юрий Иванович. - Причем один профессор носил такую майку, какой моя жена побрезговала бы полы мыть.
Да уж! Не озаботилась Великобритания представить своих людей перед советскими в лучшем виде. А наши власти очень трепетно относились к тому, как выглядят советские люди за рубежом. У нас выезжающего за границу проверяли по полной программе на соответствие образу достойного советского гражданина. Во-первых, каждый выезжающий по туристической путевке - о командированных не знаю, - должен был обязательно сдать экзамен на политическую грамотность. Для этого собирали комиссию сначала по месту работы, а потом в районном комитете КПСС. Претендент на поездку должен был знать историю коммунистического движения в стране, которую собирался посетить, помнить имена их партийных лидеров, решения съездов партии, а также быть в курсе текущих событий в стране и мире.
Во-вторых, выезжающие за рубеж в командировку - о туристах не знаю - проходили серьезное медицинское обследование, сдавали кучу анализов, приносили справки из туберкулезного, психоневрологического и наркологического диспансеров. Если все оказывалось в норме, то им выдавали заключение об отсутствии медицинских противопоказаний для осуществления зарубежной поездки.
Вот так-то! Нездоровые не должны были портить имидж советского человека за рубежом, путь за границу им был закрыт. В нашем отделе, все в том же НИИ, о котором я писала выше, не выпустили в заграничную командировку человека из-за физического недостатка - у него левая рука была короче и тоньше правой, что не мешало ему быть классным специалистом. Вместо него поехал другой, менее квалифицированный, зато здоровенький, к тому же - член КПСС, что тоже имело значение.
Перед поездкой туристы проходили инструктаж в райкоме партии, где им рассказывали, как они должны вести себя в чужой стране, что им можно и чего нельзя там делать. Для присмотра за туристами в группу - а выезжали в заграничные туры только группами - внедрялся представитель КГБ, который следил за туристами и по приезде писал отчет об их поведении. Если кто-то был в чем-то заподозрен, выезд за границу ему перекрывали на веки вечные.
Так что за рубеж выезжали абсолютно здоровые и политически подкованные советские люди. Но, увы, бедные! То есть они, конечно, не были бедными дома, но количество валюты, которое им обменивали при выезде за границу было очень маленьким - хватало только на сувениры. Обменять валюту другим способом в СССР было негде - обменных пунктов не существовало. Правда, были нелегальные обменщики валюты, но не каждый рисковал с ними связываться. Чаще вывозили за границу отечественные товары, которые пользовались там спросом, и продавали их из-под полы.
Командированным денег давали больше, чем туристам, так как им надо было питаться и передвигаться. На еде они обычно и экономили, чтобы купить заграничные шмотки и бытовые товары. Мне рассказывала одна танцовщица из ансамбля Моисеева, что они брали с собой в зарубежные поездки пакетики с сухим супом и консервы и питались ими в номере. Идешь, говорила она, по гостиничному коридору, в который выходят наши номера, а в нем стоит запах вермишелевого супа, тушенки и кильки в томатном соусе.
Существовал в СССР еще один негласный запрет, который прямо нарушал конституцию страны. Я говорю о праве советских граждан на мирные собрания и объединения. Это право объявлялось завоеванием революции рабочих и крестьян. Завоевать завоевали, но осуществить это право было крайне сложно. Разрешались лишь организованные властью собрания и объединения, а все остальное, даже самое невинное вызывало подозрение и ему чинились всяческие препятствия вплоть до прямого запрета.
Мой коллега Давид был страстным любителем классической музыки и джаза. Такие же, как он, поклонники музыки собирались вместе по выходным дням, обсуждали сочинения композиторов, слушали музыку в записи и живую музыку, для чего приглашали профессиональных музыкантов, которые соглашались выступить бесплатно. Для встреч им нужно было помещение. Одно время, я знаю, они собирались во дворце культуры Московского станкостроительного завода имени Серго Орджоникидзе. Я была там однажды. Никаких разговоров о политике, да и о чем-либо еще, кроме музыки. Это были чистой воды фанаты музыки. Тем не менее, руководство дворца культуры, опасаясь неприятностей за то, что пригрели у себя неформальное объединение, представляли это музыкальное сообщество как заводскую самодеятельность. Спасибо им за это.
Любители классической и джазовой музыки собирались и в других городах. Они наладили между собой связи и задумали организовать всесоюзное общество любителей музыки. Разработали структуру этой организации, составили уставные документы, привлекли для поддержки известных людей - им очень помогал космонавт Гречко. Долго боролись они за конституционное право создать мирное объединение любителей музыки, но единственное, чего добились - и очень этому радовались, - это стать подразделением Всесоюзного общества филателистов. При чем тут филателисты? Где марки, а где музыка? Зато властям так было удобнее - общество филателистов уже существовало, наверняка контролировалось, а любителей музыки добавили «до кучи», так легче приглядывать за ними.
Надо сказать, что опасения властей нельзя назвать необоснованными, негативный опыт у них был. Вспомнить хотя бы широко известную историю, когда противники власти, диссиденты, свили гнездо в сообществе любителей поэзии. А ведь тоже все начиналось невинно. На площади Маяковского (ныне Триумфальная площадь) в 1958 году торжественно открыли памятник Маяковскому. По этому случаю у памятника выступали артисты - читали стихи поэта. Потом, уже вне программы, стали выходить зрители и тоже читать стихи Маяковского. Людям это понравилось, власть не возражала. Чтение стихов у памятника Маяковскому превратилось в традицию, любители поэзии стали собираться там субботними и воскресными вечерами и читать стихи - со временем, все больше свои собственные стихи. Поэзия в те годы переживала бум, концертные залы ломились от желающих посетить поэтические вечера, неудивительно, что и к памятнику приходило очень много людей.
Я тоже увлекалась поэзией и часто посещала эти собрания. Однако о том, что происходило в глубинах этого поэтического сообщества я узнала только в перестройку, когда диссидентов вытащили на свет божий и объявили героями. Не хочу спорить с этим утверждением, но единственную в Москве свободную поэтическую площадку они угробили.
Мне было тогда 17 - 19 лет, и я понятия не имела о подспудных течениях на площади Маяковского. А вот диссидент Владимир Буковский, который был на два года моложе меня, не только имел понятие, но и принимал активное участие в этих делах. Видимо, разное мы искали на этих собраниях. Позже я узнала, что на площади распространяли листовки и произведения самиздата, но лично мне в руки ни разу ничего не попало. Говорят, поэты-диссиденты читали антисоветские стихи, но я или не слышала их, или не понимала заложенного в них смысла.
Единственное, что попало в мое поле зрения, это неожиданное бегство некоторых участников собрания. Вдруг какой-нибудь парень, не дочитав стихотворения, спрыгивал с памятника и нырял в толпу. Толпа раздвигалась, давая ему проход, и тут же смыкалась, не пуская того, кто за ним гнался. Но зачем он убегал, и кто за ним гнался, я понятия не имела, и, честно говоря, не очень над этим задумывалась. Однажды, придя на Маяковку в день собраний, я увидела, что площадь пуста, а вокруг памятника наматывает круги снегоуборочная машина, гоняя смесь снега с пылью - кажется, это был ноябрь. По краям площади жался народ. Я тоже постояла-постояла и ушла. Было очень тоскливо. Больше я на Маяковку не ходила, да там, кажется, уже ничего и не было.
В заключение расскажу еще об одном странном по теперешним понятиям запрете - запрете на внебрачные отношения. Это сейчас - с кем хочешь, где хочешь, как хочешь, а в СССР разрешалось только с законным супругом. Конечно, внебрачные отношения, если и не цвели таким пышным цветом, как сейчас, но и редкостью вовсе не были. И свободные от брачных уз, и несвободные граждане встречались и любили, не оглядываясь на штамп в паспорте, только сложнее им было организовывать интимные встречи. Так, ни гостиницы, ни дома отдыха не поселяли мужчину и женщину в один номер, если у них не стоял в паспорте штамп о регистрации брака. Не дремала и общественность. Особенно усердствовали вахтеры. У меня по этому поводу случались иногда неприятные инциденты. Вот некоторые из них.
В нашем отделе стояла электронно-вычислительная машина (ЭВМ), на которой при необходимости работали и вечером, и ночью. В связи с этим у всех сотрудников нашего отдела в пропусках стояла отметка «КС», что означало разрешение на круглосуточный вход и выход с предприятия. И вот однажды я вышла работать во вторую смену. Вместе со мной остался инженер-электронщик - так полагалось.
Поздно вечером я закончила работу, электронщик выключил ЭВМ, и мы с ним пошли к проходной. По пути электронщик рассказывал мне что-то смешное, и я смеялась. Это, видимо, смутило-возмутило охранника на проходной - он отобрал наши пропуска, затолкал нас в служебную комнату и потребовал объяснить, чем это наша «веселая парочка» занималась на предприятии в столь позднее время.
Мы объяснили, чем мы занимались, и указали ему на значки «КС» в пропусках. Его это, однако, не удовлетворило. Он объявил, что мы будем сидеть здесь до утра, пока не придет начальство и не разберется с нами. Я умоляла охранника разрешить мне позвонить по его городскому телефону мужу - мобильников тогда не было, - но он лишь злорадно ухмылялся. А электронщик схитрил. Он попросил позвонить маме, хотя жил отдельно от нее - а то, мол, маму инфаркт хватит, если он через час не явится домой. И охранник дал слабину, разрешил ему позвонить маме. Электронщик же вместо мамы набрал номер телефона нашего начальника - хорошо, что он помнил его наизусть. Наш начальник был человек крутой, он велел передать трубку охраннику, представился ему и пообещал показать ему кузькину мать, если тот немедленно не выпустит нас. Пришлось тому подчиниться. Правда, кузькину мать наш начальник все равно устроил.
В другой раз, в Великом Новгороде, меня заподозрили в незаконной связи с моим собственным мужем. Мы приехали в этот город на экскурсию вместе с нашим шестилетним сыном. За день ребенок так умаялся, что после ужина уснул, как убитый. Наша гостиница находилась прямо напротив Кремля, но несмотря на такое престижное расположение, комфортом не отличалась. В номере не было телевизора, а освещался он единственной лампочкой под потолком, и такой тусклой, что читать было совершенно невозможно. Делать в номере было нечего. Мы выглянули в окно, увидели освещенный изнутри Кремль, множество гуляющих там людей, и решили сами немного прогуляться.
Вышли на часок, погуляли, а вот войти обратно оказалось не так-то просто - я забыла взять с собой пропуск в гостиницу. Хватилась его, когда мы подошли к вахте. По глупости я попросила охранника пропустить меня так, без пропуска, мол, своя я. Вместо этого не пропустили не только меня, но и мужа. Как и в предыдущем случае, нас затолкали в служебную комнату и подвергли допросу с пристрастием. Пристрастия при том было много больше, чем допроса. Наши объяснения попросту не слушали, на меня кричали, что я проститутка, а мужа стыдили, что водит к себе девок. В конце концов, они решили вызвать наряд милиции, - пусть, мол, милиция их забирает к себе и там с ними разбирается. Вот здесь я возопила так, что гостиница вздрогнула - ведь в номере оставался запертым наш сын.
Что уж мы там кричали, чем им грозили, не помню, только, в конце концов, уговорили их подняться в наш номер, убедиться, что там спит ребенок, как две капли воды похожий на меня, залезть в мою сумку на тумбочке у окна и вытащить оттуда из правого кармана мой паспорт и пропуск в гостиницу. Все в конце концов уладилось, но осадок остался очень неприятный. И никто, конечно, не извинился перед нами.
И уж совсем дурацкий случай произошел опять-таки в гостинице, но теперь уже города Жданова - сейчас это Мариуполь, Украина. Мы приехали туда в командировку вместе с моим коллегой Давидом - тем самым любителем классической музыки и джаза, о котором я рассказывала выше. Гостиница была новая, построенная специально для иностранных моряков, появления которых ожидали со дня на день после того, как город перестал быть закрытым для иностранцев. Но пока их не было, принимали своих. Гостиница была шикарной по тем понятиям, меня подселили в двухместный номер, где был собственный санузел - невиданная в то время роскошь. На каждом этаже в холле стоял стол, за которым сидела дежурный администратор. Номер Давида был этажом ниже, но в том же крыле здания.
В тот день мы с коллегой вернулись в гостиницу поздно. Давид захотел выпить чаю перед сном и попросил у меня кипятильник. Я всегда брала с собой в командировку этот прибор для кипячения воды в стакане, хотя он был всюду запрещен из-за пожарной опасности. Но тогда в гостиницах не было ни кулеров с горячей водой, ни кафе или баров, так что приходилось нарушать правила. Мы с Давидом поднялись по центральной лестнице на мой этаж, прошли мимо дежурного администратора и подошли к моему номеру, который был самым последним в коридоре. Я открыла дверь, увидела, что в номере никого нет - моя соседка съехала, а новую еще не подселили, - и пригласила Давида зайти внутрь. Я отдала ему кипятильник, мы перебросились парой фраз, и Давид ушел к себе по боковой лестнице - все это заняло не более одной-двух минут.
Было уже одиннадцать часов вечера - время, когда гостиница закрывалась. Я решила, что сегодня ко мне уже никого не подселят, а потому закрыла дверь изнутри на задвижку и отправилась в ванную принять душ. Но едва я намылилась, как в дверь постучали. Я подумала, что кого-то все-таки подселяют, и крикнула: - Я в ванной! Подождите, пожалуйста, несколько минут! Но за дверью ждать не хотели, барабанили и кричали в два голоса - мужской и женский:- Открывайте немедленно!!!
Я подумала, что, наверное, что-то случилось, может быть, пожар. Я выскочила из ванной босиком, мокрая, едва набросив на себя халат, и поспешно открыла дверь. И тут в мой номер, отпихнув меня плечом, ворвался здоровенный охранник, а за ним - дежурная с этажа. Они бросились в комнату, потом в санузел, снова в комнату, заглянули в шкаф, за занавески. Наконец, охранник обратил грозный взгляд на меня, испуганную, и прорычал: - Где он!? Клянусь, я все еще ничего не понимала. Мне пришло в голову, что какой-то зверь бегает или ползает по гостинице, и им показалось, что он забежал-заполз ко мне. - Кто он? - спросила я, умирая от страха. - Сама знаешь, кто! - рявкнула дежурная. - Где мужчина, которого ты завела в номер?
Тут только я догадалась, в чем меня подозревают, и страшно разозлилась. - Никого я не заводила, - ответила я, нагло глядя на нее.- Как не заводила!! Я своими глазами видела мужчину, ты с ним пришла, - настаивала она. - Если вам повсюду мужчины мерещатся, я-то здесь при чем? - издевалась я. Она смутилась. Охранник посмотрел на нее с подозрением. - Но он был, я видела, - настаивала женщина. - Тогда ищите. А не найдете, я буду жаловаться вашему руководству. Вы ворвались в мой номер ночью, ищете какого-то пригрезившегося вам мужчину, не даете мне спокойно душ принять. Я буду жаловаться! Дежурная была совершенно растеряна. - Может быть, ты перепутала номер? - спросил охранник. - Ничего я не перепутала. Они мимо меня прошли. Она это! Она! И он был! - Был и по трубе сплыл, - продолжала издеваться я. Охранник потянул тетку к выходу, и они ушли, явно разочарованные - такой кайф я им испортила.
Это было в самом начале восьмидесятых, а уже через десять лет нравы резко изменились. Мужчины стали жаловаться, что в гостиницах их достают по ночам, предлагая прислать девочку. Интересно, как теперь ведут себя те самые блюстители морали из мариупольской гостиницы. Все так же врываются ночью в номера в поисках адюльтера или подстроились под новые порядки и угодливо обслуживают незаконные некогда потребности гостей? Что-то мне подсказывает, что второе вернее. Я рассказала не обо всех существовавших в СССР "странных" запретах, а только о тех, с которыми мне самой пришлось столкнуться. В следующей части я расскажу о принуждениях.
Вот, наверное, летом того года случился сбой - не завезли в спец. магазины для заслуженных босоножки ее размера. Что же касается остальных граждан, то в благополучные семидесятые годы проблем с обувью, как и с веревками, они не испытывали. Да, была, в основном, отечественная обувь, не очень красивая, не всегда удобная, не в большом ассортименте, но - была! А если постараться - побегать по магазинам, постоять в очередях, а еще лучше завести знакомство с продавцами, - то и импортную обувь можно было приобрести: австрийскую, немецкую, чехословацкую, югославскую.
В последние годы, однако, мифотворчество сделало крутой разворот - охаивание всего советского сменилось неумеренным его восхвалением. И опять в этом активное участие принимают люди не простые - известные политики, деятели искусств и пр. И снова дурят молодежь, рассказывая теперь уже о райской жизни в стране Советов. Уже не раз, и не два слышала я от молодых людей: да, вам хорошо было, вы в СССР жили. Вот в пику этим новым, «райским», мифам я и решила рассказать о неприглядных сторонах жизни в Советском Союзе. Не обо всех, конечно. Я выбрала всего лишь две категории - запреты и принуждения.
Упреждая вопрос, а кто я такая, представляю коротко себя и свои взгляды. В Советском Союзе я была рядовым гражданином, простым советским инженером, дослужившимся к началу перестройки до заведующего группой. Я прожила в СССР с рождения до пятидесяти лет.
Я не была коммунистом и не стала демократом. Я считаю, что-то было лучше в СССР, а что-то лучше сейчас. Мне близка социалистическая идея, но, если бы пришлось выбирать, где жить - в том Советском Союзе или в нынешней России, - я бы предпочла Россию. Я постараюсь быть как можно более точной и непредвзятой в своем повествовании, хотя прекрасно понимаю, что любые воспоминания субъективны, а суждения ограничены личным опытом. Я не буду давать оценок, всего лишь факты. Оценки делайте сами.
В этой части я расскажу о существовавших в СССР запретах - запретах, которые в наше время кажутся, мягко говоря, странными. Начну с простого - с одежды. Нынешнему человеку трудно понять, зачем партия (партия у нас была одна, руководящая - КПСС) и правительство так ревностно следили за одеждой, которую надевали на себя граждане. Казалось бы, что им до этого? Было бы что людям носить! Ан нет! Власти упорно боролись с желанием части граждан надеть не то, что положено.
Законов, запрещавших носить ту или иную одежду, в СССР не существовало, но всякий раз, когда возникали какие-то изменения в моде, не находившие понимания и одобрения у закостеневших на своих постах партийных деятелей, - будь то иная ширина мужских брюк или длина юбок, - все средства массовой информации по отмашке сверху взрывались гневными статьями. Тех, кто посмел надеть неодобренную партией и правительством одежду - а это была по преимуществу молодежь, - клеймили на комсомольских собраниях, в рабочих коллективах, не пускали в общественные места - травили по полной программе. И ведь речь шла не о каких-то несусветных, экзотических или неприличных нарядах, не о декольтированных до пупка блузках, не о разодранных на коленях брюках и не о - боже упаси! - стрингах. Самые невинные, казалось бы, изменения в моде вызывали бурю негодования со стороны властей, партии и комсомола. И надо признать, их поддерживало большое количество граждан, не утруждавших себя жить своим умом.
Сколько копий было сломано о мужские брюки! А всего-то менялась ширина брючин внизу. Сначала брюки сузились - их называли «брюки-дудочки». Поднялся невероятный вопль. Какое безобразие! Мужчины, надевшие на себя «дудочки», недостойны звания строителя коммунизма! Брюки устыдились, взяли и расширились, но… перестарались, получились шире, чем положено - их называли «брюки-клёш». Это опять вызвало недовольство, развернулась новая компания теперь уже против брюк-клёш. Потом молодые люди, знаете, что учудили? Стали летом носить рубашки навыпуск вместо того, чтобы заправлять их, как положено, в брюки. Те, кто шили рубашки для ношения навыпуск, даже кармашки снизу стали пришивать, чтобы оправдать эту оголтелую моду - мол, нельзя ведь кармашки засовывать под брюки. Куда там! Газеты заполнились разгромными статьями и карикатурами - как не стыдно советским мужчинам носить рубашки поверх брюк!
О женской одежде я и не говорю - женщины еще больше склонны к экспериментам. Сначала они носили юбки до середины икр - и это было правильно. И вдруг юбки начали стремительно укорачиваться и дошли - о, ужас! - до колен! Если бы партийные деятели тех лет в проблеске ясновидения узрели, в каких юбчонках будут щеголять их внучки и правнучки, кремлевская больница переполнилась бы инфарктниками.
Борьба шла не только с фасоном одежды, но и с цветовой гаммой. Мужчинам пристойно было носить костюмы черного, темно-коричневого и темно-синего цветов, а рубашки должны были быть белыми или белыми в тонкую продольную полоску. Никаких маек, водолазок, никакой пестрядины! И никаких шейных платков! Летом, на курортах, допускались белые и светло-серые брюки и пиджаки. Надеть брюки красного цвета не могло бы прийти в голову даже самым отпетым. А сейчас - пожалуйста! Известные люди щеголяют на всю страну в красных штанах
Женщины сначала носили хлопчатобумажные чулки коричневого цвета, и вдруг появились капроновые, тоже коричневые, но тонкие, прозрачные. В нашей школе началась охота на капроновые чулки. Я помню, как директриса и завуч стояли по утрам по обе стороны от входной двери школы и рассматривали ноги входящих девочек. И коли какая старшеклассница - младшие не осмеливались - являлась в капроновых чулках, ее тут же с позором прогоняли и требовали на ковер родителей. Что плохого было в капроновых чулках, понять не могу до сих пор. Да, они были прозрачными, и ноги сквозь них просвечивались. Ну так что ж? Во-первых, просвечивались не все ноги целиком, а лишь небольшая часть от середины икр до щиколоток. А во-вторых, в теплую погоду, в сентябре и мае, мы вообще ходили в школу без чулок - и ничего, это позволялось.
Настоящая война развернулась во второй половине 50-ых с женскими брюками. До этого женщины надевали брюки только для спорта - байковые шаровары зимой, трикотажные синие и черные «треники» - летом. В обычной жизни женщины носили только платья и юбки, и даже зимой мерзли в чулках. Казалось бы, ну что плохого в брюках? Всё прилично, все прикрыто от бесстыжих глаз. Но нет! Чего я только не наслушалась, когда одной из первых влезла в брюки. И мужичка я! И «какой позор, выставила свою ж… на показ!» И «стыдоба-то какая, в пижаме по улице ходит!» - это о летних брюках.
В 1962 году весь третий курс нашего Московского авиационного института отправили в Казахстан помогать стране осваивать целину. Так как мы ехали туда работать, а не развлекаться, то нарядов с собой не брали, а только рабочую одежду и брюки для вечерних прогулок и посиделок - в Москве женские брюки уже более-менее утвердились. Всего лишь одна девочка из нашей группы прихватила с собой сарафан - простенький ситцевый выгоревший на солнце сарафанчик, - но он неожиданно стал очень ценной вещью в нашей девичьей среде и пошел по рукам, вернее, по телам. Вот как это случилось.
За четыре месяца работы на целине нам предоставили один-единственный выходной день, в который нас вывезли на грузовиках в балку. Однако хотелось увидеть что-то еще кроме стройплощадки и балки, и мы использовали для этого банные дни, которые устраивались два-три раза в месяц. В эти дни нас освобождали от работы с обеда. Но вместо бани часть студентов отправлялась на ближайшую железнодорожную станцию Вишневку, через которую шли поезда на Караганду и Целиноград (ныне это Астана, столица Казахстана). В эти города мы и ездили в банные дни, гуляли там весь вечер и ночь, а утренним поездом возвращались назад.
В первый раз мы отправились в Целиноград ввосьмером - три девушки и пятеро ребят. Мы с Лидой надели брюки и блузку, а третья девушка - тот самый сарафанчик. К вечеру мы сильно проголодались, но все столовые и магазины в городе оказались закрыты. Светился огнями лишь ресторан в центре города. Туда мы и направились. Ресторан был по московским понятиям так себе, на уровне хорошей столовой, но со всеми атрибутами настоящего ресторана - громкой музыкой и швейцаром у входа. И вот этот швейцар, завидев нас с Лидой, стал стеной на нашем пути: куда это мы в брюках лезем! Никакие уговоры и взывание к совести - мы тут им целину поднимаем! - не подействовали. Мальчиков и девушку в линялом сарафанчике он пропустил, а нас с Лидой завернул и отогнал подальше от входа, чтобы не позорили своим видом столь уважаемое заведение.
Я попросила ребят, чтобы они вынесли нам с Лидой хотя бы по куску хлеба, но они придумали вариант получше. Они заказали блюда с расчетом на нас, и пока мальчики слушали музыку, беседовали и неторопливо жевали, девушка в сарафане быстро заглотила свою порцию и вышла к нам. Мы с ней зашли на задний двор ресторана и поменялись одеждой - она надела мои брюки и блузку, а я ее сарафан. Девушка была маленькой и худенькой, ее сарафан был мне тесен, талия оказалась под грудью, а подол задрался выше колен. Вид у меня был нелепый до неприличия, но швейцар пропустил - это же не брюки! Я подсела к нашим ребятам, тоже быстро съела свою порцию и передала дежурный сарафан Лиде. Все остались довольны: мы поели, а швейцар не допустил антисоветских девушек в свое заведение.
Я говорю «антисоветских», потому что ношение неодобряемой партией и правительством одежды приравнивалось к низкопоклонству перед западными странами и их капиталистическим строем. Конечно, ни о каком низкопоклонстве и строе мы и думать не думали, надевая на себя то, что нам нравилось, но мода действительно шла к нам из этих самых западных стран - просачивалась тонким ручейком и разливалась по городам и весям. Это, видимо, и бесило нашу власть. В то время выехать за границу удавалось редким счастливчикам, но такие все же были, они-то и привозили в нашу страну заграничные шмотки и журналы мод. По их образцам наши умелицы шили и вязали эту «токсичную», как бы сейчас сказали, одежду. У многих тогда дома были швейные машинки. А уж вязать умела практически каждая женщина.
Самый разгар борьбы с модной одеждой пришелся на 50-ые - начало 70-ых годов. До этого были война и разруха - не до моды было людям. А в середине 70-ых страсти по одежде стали постепенно утихать, в магазинах появились импортная одежда и обувь, новая мода стала легче пробиваться к людям, но до теперешних вольностей все равно не дошло.
Другим запретом, более существенным и чувствительным для большинства советских людей было ограничение на выезд за границу. Опять-таки формального запрета не было, но только поехать в другую страну по туристической путевке было крайне сложно, для большинства - невозможно. Турагентств, таких как сейчас, в СССР не существовало, путевки в дома отдыха, санатории и на экскурсии продавались-распределялись в профсоюзных комитетах предприятий. Заграничные туры были там редким гостем. Я работала в четырех больших организациях, и только в одной из них в конце семидесятых появились вдруг путевки за границу. Ходили слухи, что к нам на работу устроился кто-то, имевший по этой части большой блат. Но даже при большом блате путевок было мизер: где-то 14 - 16 в год на четыре тысячи работавших в институте.
Конечно, при таком ничтожном количестве путевок наивно было думать, что она может достаться простому инженеру, но я именно так и думала. Страсть к путешествиям у меня в крови, в сердце, в ногах, в мозгах, и они буквально закипели, когда я увидела, как женщина из профкома вывешивает на доску объявлений список зарубежных туров. Среди них были соц. страны - Чехословакия, Венгрия, Болгария - и... о, чудо! о, мечта всей моей жизни - Египет!!! Я рванула в профком подавать заявление на Египет. Я была первая на Египет и вообще первая на какой-либо заграничный тур. Я наивно полагала, что это будет иметь значение. Увы!
Когда путевки распределили, меня среди счастливчиков не оказалось. Вообще-то, я человек неконфликтный, скорее махну рукой и отступлюсь, чем буду устраивать скандал и бороться за какие-то блага. Но не в этом случае! Я написала гневное заявление в профком, требуя объяснить мне в письменном виде, почему мне не дали путевку в Египет, хотя я первой подала заявку. Мне объяснили устно, доверительно: - Нам очень жаль, но мы не можем отправить вас в кап. страну, пока вы не побываете в соц. стране. Сначала - соц. страна.
Я тут же написала заявление на тур в любую соц. страну на следующий год. И опять мимо. На этот раз мне сказали, что на заграничные туры есть более достойные претенденты, чем я. Достойные ведут серьёзную общественную работу, а одних лишь моих трудовых заслуг и спортивных наград за выступления за наше предприятие недостаточно. Я тут же потребовала предоставить мне серьезную общественную работу. Мне ее предоставили. Целый год я рвала когти на серьезной общественной работе, однако на следующий год путевки за рубеж мне снова не досталось. На этот раз я уже не скандалила. Я поняла, что пока дирекция нашего НИИ, профком, партком и комитет комсомола не насытятся зарубежными поездками, мне их не видать. А они вряд ли когда насытятся. Поездка за границу была мечтой почти всех, если не всех, людей в СССР. Стремление попасть туда любой ценой иногда принимало уродливые формы.
Однажды для отдела вычислительной техники и программирования, где я работала, заказали в Великобритании специальную электронно-вычислительную машину (ЭВМ). Для обучения программированию и обслуживанию ЭВМ англичане запросили трех специалистов: программиста, инженера-электронщика и оператора. У нас в отделе были прекрасные специалисты, но не они отправились на обучение в Лондон. Уж очень лакомым куском оказалась эта командировка. Уж слишком это жирно для простых сотрудников ехать в Англию, решил наш начальник отдела. И он поехал туда сам, хотя был чистым управленцем и об ЭВМ имел самое общее представление. А вместо двух других приглашенных специалистов поехали совсем уж посторонние люди - начальник отдела сварки и начальник отдела литья, которые ЭВМ в глаза не видели.
Как они там учились, история умалчивает, но представить себе нетрудно. Нетрудно также догадаться, что английские преподаватели подумали о квалификации советских инженеров. Вряд ли им могло прийти в голову, что вместо специалистов ЭВМ им прислали сварщика и литейщика.
Через некоторое время после окончания учебы англичане снова вызвали этих горе-специалистов, теперь уже не учиться, а принимать готовую к отправке ЭВМ. И, наверное, снова удивились, когда вместо трех обученных к ним приехал всего один - и тот необученный. Обученные сдрейфили и послали вместо себя другого человека. Им повезло, что был у нас в отделе специалист - если не гений, то близко к тому. Звали его Юрием Ивановичем, он был моим непосредственным руководителем, так что я знаю, о чем говорю. За считанные дни он переварил двухмесячный курс всех трех специалистов и достойно принял в эксплуатацию английскую ЭВМ.
Правда, Юрий Иванович жаловался, что в отличие от предыдущей троицы он ничего не увидел в Англии, кроме гостиницы и завода. Все свободное время он сидел в номере и разбирался с документацией. На мои просьбы рассказать об Англии смущенно улыбался, а на вопрос, что там его удивило, рассказал всего о двух вещах. Первая - это как умываются англичане. А умываются они в раковине: закрывают ее затычкой и наливают воду из двух отдельных кранов: горячего и холодного, смесителя у них нет. Юрий Иванович сказал, что он детдомовский, ко всему привычный, но «опуститься до такого» все же не смог и умывался под струей холодной воды. Вторая вещь, которая его поразила, это то, как одевались его английские коллеги. В СССР мужчины на работу ходили в костюмах, а начальники и другие важные особы еще и при галстуках. - А они ходят на работу в джинсах и майках, - удивлялся Юрий Иванович. - Причем один профессор носил такую майку, какой моя жена побрезговала бы полы мыть.
Да уж! Не озаботилась Великобритания представить своих людей перед советскими в лучшем виде. А наши власти очень трепетно относились к тому, как выглядят советские люди за рубежом. У нас выезжающего за границу проверяли по полной программе на соответствие образу достойного советского гражданина. Во-первых, каждый выезжающий по туристической путевке - о командированных не знаю, - должен был обязательно сдать экзамен на политическую грамотность. Для этого собирали комиссию сначала по месту работы, а потом в районном комитете КПСС. Претендент на поездку должен был знать историю коммунистического движения в стране, которую собирался посетить, помнить имена их партийных лидеров, решения съездов партии, а также быть в курсе текущих событий в стране и мире.
Во-вторых, выезжающие за рубеж в командировку - о туристах не знаю - проходили серьезное медицинское обследование, сдавали кучу анализов, приносили справки из туберкулезного, психоневрологического и наркологического диспансеров. Если все оказывалось в норме, то им выдавали заключение об отсутствии медицинских противопоказаний для осуществления зарубежной поездки.
Вот так-то! Нездоровые не должны были портить имидж советского человека за рубежом, путь за границу им был закрыт. В нашем отделе, все в том же НИИ, о котором я писала выше, не выпустили в заграничную командировку человека из-за физического недостатка - у него левая рука была короче и тоньше правой, что не мешало ему быть классным специалистом. Вместо него поехал другой, менее квалифицированный, зато здоровенький, к тому же - член КПСС, что тоже имело значение.
Перед поездкой туристы проходили инструктаж в райкоме партии, где им рассказывали, как они должны вести себя в чужой стране, что им можно и чего нельзя там делать. Для присмотра за туристами в группу - а выезжали в заграничные туры только группами - внедрялся представитель КГБ, который следил за туристами и по приезде писал отчет об их поведении. Если кто-то был в чем-то заподозрен, выезд за границу ему перекрывали на веки вечные.
Так что за рубеж выезжали абсолютно здоровые и политически подкованные советские люди. Но, увы, бедные! То есть они, конечно, не были бедными дома, но количество валюты, которое им обменивали при выезде за границу было очень маленьким - хватало только на сувениры. Обменять валюту другим способом в СССР было негде - обменных пунктов не существовало. Правда, были нелегальные обменщики валюты, но не каждый рисковал с ними связываться. Чаще вывозили за границу отечественные товары, которые пользовались там спросом, и продавали их из-под полы.
Командированным денег давали больше, чем туристам, так как им надо было питаться и передвигаться. На еде они обычно и экономили, чтобы купить заграничные шмотки и бытовые товары. Мне рассказывала одна танцовщица из ансамбля Моисеева, что они брали с собой в зарубежные поездки пакетики с сухим супом и консервы и питались ими в номере. Идешь, говорила она, по гостиничному коридору, в который выходят наши номера, а в нем стоит запах вермишелевого супа, тушенки и кильки в томатном соусе.
Существовал в СССР еще один негласный запрет, который прямо нарушал конституцию страны. Я говорю о праве советских граждан на мирные собрания и объединения. Это право объявлялось завоеванием революции рабочих и крестьян. Завоевать завоевали, но осуществить это право было крайне сложно. Разрешались лишь организованные властью собрания и объединения, а все остальное, даже самое невинное вызывало подозрение и ему чинились всяческие препятствия вплоть до прямого запрета.
Мой коллега Давид был страстным любителем классической музыки и джаза. Такие же, как он, поклонники музыки собирались вместе по выходным дням, обсуждали сочинения композиторов, слушали музыку в записи и живую музыку, для чего приглашали профессиональных музыкантов, которые соглашались выступить бесплатно. Для встреч им нужно было помещение. Одно время, я знаю, они собирались во дворце культуры Московского станкостроительного завода имени Серго Орджоникидзе. Я была там однажды. Никаких разговоров о политике, да и о чем-либо еще, кроме музыки. Это были чистой воды фанаты музыки. Тем не менее, руководство дворца культуры, опасаясь неприятностей за то, что пригрели у себя неформальное объединение, представляли это музыкальное сообщество как заводскую самодеятельность. Спасибо им за это.
Любители классической и джазовой музыки собирались и в других городах. Они наладили между собой связи и задумали организовать всесоюзное общество любителей музыки. Разработали структуру этой организации, составили уставные документы, привлекли для поддержки известных людей - им очень помогал космонавт Гречко. Долго боролись они за конституционное право создать мирное объединение любителей музыки, но единственное, чего добились - и очень этому радовались, - это стать подразделением Всесоюзного общества филателистов. При чем тут филателисты? Где марки, а где музыка? Зато властям так было удобнее - общество филателистов уже существовало, наверняка контролировалось, а любителей музыки добавили «до кучи», так легче приглядывать за ними.
Надо сказать, что опасения властей нельзя назвать необоснованными, негативный опыт у них был. Вспомнить хотя бы широко известную историю, когда противники власти, диссиденты, свили гнездо в сообществе любителей поэзии. А ведь тоже все начиналось невинно. На площади Маяковского (ныне Триумфальная площадь) в 1958 году торжественно открыли памятник Маяковскому. По этому случаю у памятника выступали артисты - читали стихи поэта. Потом, уже вне программы, стали выходить зрители и тоже читать стихи Маяковского. Людям это понравилось, власть не возражала. Чтение стихов у памятника Маяковскому превратилось в традицию, любители поэзии стали собираться там субботними и воскресными вечерами и читать стихи - со временем, все больше свои собственные стихи. Поэзия в те годы переживала бум, концертные залы ломились от желающих посетить поэтические вечера, неудивительно, что и к памятнику приходило очень много людей.
Я тоже увлекалась поэзией и часто посещала эти собрания. Однако о том, что происходило в глубинах этого поэтического сообщества я узнала только в перестройку, когда диссидентов вытащили на свет божий и объявили героями. Не хочу спорить с этим утверждением, но единственную в Москве свободную поэтическую площадку они угробили.
Мне было тогда 17 - 19 лет, и я понятия не имела о подспудных течениях на площади Маяковского. А вот диссидент Владимир Буковский, который был на два года моложе меня, не только имел понятие, но и принимал активное участие в этих делах. Видимо, разное мы искали на этих собраниях. Позже я узнала, что на площади распространяли листовки и произведения самиздата, но лично мне в руки ни разу ничего не попало. Говорят, поэты-диссиденты читали антисоветские стихи, но я или не слышала их, или не понимала заложенного в них смысла.
Единственное, что попало в мое поле зрения, это неожиданное бегство некоторых участников собрания. Вдруг какой-нибудь парень, не дочитав стихотворения, спрыгивал с памятника и нырял в толпу. Толпа раздвигалась, давая ему проход, и тут же смыкалась, не пуская того, кто за ним гнался. Но зачем он убегал, и кто за ним гнался, я понятия не имела, и, честно говоря, не очень над этим задумывалась. Однажды, придя на Маяковку в день собраний, я увидела, что площадь пуста, а вокруг памятника наматывает круги снегоуборочная машина, гоняя смесь снега с пылью - кажется, это был ноябрь. По краям площади жался народ. Я тоже постояла-постояла и ушла. Было очень тоскливо. Больше я на Маяковку не ходила, да там, кажется, уже ничего и не было.
В заключение расскажу еще об одном странном по теперешним понятиям запрете - запрете на внебрачные отношения. Это сейчас - с кем хочешь, где хочешь, как хочешь, а в СССР разрешалось только с законным супругом. Конечно, внебрачные отношения, если и не цвели таким пышным цветом, как сейчас, но и редкостью вовсе не были. И свободные от брачных уз, и несвободные граждане встречались и любили, не оглядываясь на штамп в паспорте, только сложнее им было организовывать интимные встречи. Так, ни гостиницы, ни дома отдыха не поселяли мужчину и женщину в один номер, если у них не стоял в паспорте штамп о регистрации брака. Не дремала и общественность. Особенно усердствовали вахтеры. У меня по этому поводу случались иногда неприятные инциденты. Вот некоторые из них.
В нашем отделе стояла электронно-вычислительная машина (ЭВМ), на которой при необходимости работали и вечером, и ночью. В связи с этим у всех сотрудников нашего отдела в пропусках стояла отметка «КС», что означало разрешение на круглосуточный вход и выход с предприятия. И вот однажды я вышла работать во вторую смену. Вместе со мной остался инженер-электронщик - так полагалось.
Поздно вечером я закончила работу, электронщик выключил ЭВМ, и мы с ним пошли к проходной. По пути электронщик рассказывал мне что-то смешное, и я смеялась. Это, видимо, смутило-возмутило охранника на проходной - он отобрал наши пропуска, затолкал нас в служебную комнату и потребовал объяснить, чем это наша «веселая парочка» занималась на предприятии в столь позднее время.
Мы объяснили, чем мы занимались, и указали ему на значки «КС» в пропусках. Его это, однако, не удовлетворило. Он объявил, что мы будем сидеть здесь до утра, пока не придет начальство и не разберется с нами. Я умоляла охранника разрешить мне позвонить по его городскому телефону мужу - мобильников тогда не было, - но он лишь злорадно ухмылялся. А электронщик схитрил. Он попросил позвонить маме, хотя жил отдельно от нее - а то, мол, маму инфаркт хватит, если он через час не явится домой. И охранник дал слабину, разрешил ему позвонить маме. Электронщик же вместо мамы набрал номер телефона нашего начальника - хорошо, что он помнил его наизусть. Наш начальник был человек крутой, он велел передать трубку охраннику, представился ему и пообещал показать ему кузькину мать, если тот немедленно не выпустит нас. Пришлось тому подчиниться. Правда, кузькину мать наш начальник все равно устроил.
В другой раз, в Великом Новгороде, меня заподозрили в незаконной связи с моим собственным мужем. Мы приехали в этот город на экскурсию вместе с нашим шестилетним сыном. За день ребенок так умаялся, что после ужина уснул, как убитый. Наша гостиница находилась прямо напротив Кремля, но несмотря на такое престижное расположение, комфортом не отличалась. В номере не было телевизора, а освещался он единственной лампочкой под потолком, и такой тусклой, что читать было совершенно невозможно. Делать в номере было нечего. Мы выглянули в окно, увидели освещенный изнутри Кремль, множество гуляющих там людей, и решили сами немного прогуляться.
Вышли на часок, погуляли, а вот войти обратно оказалось не так-то просто - я забыла взять с собой пропуск в гостиницу. Хватилась его, когда мы подошли к вахте. По глупости я попросила охранника пропустить меня так, без пропуска, мол, своя я. Вместо этого не пропустили не только меня, но и мужа. Как и в предыдущем случае, нас затолкали в служебную комнату и подвергли допросу с пристрастием. Пристрастия при том было много больше, чем допроса. Наши объяснения попросту не слушали, на меня кричали, что я проститутка, а мужа стыдили, что водит к себе девок. В конце концов, они решили вызвать наряд милиции, - пусть, мол, милиция их забирает к себе и там с ними разбирается. Вот здесь я возопила так, что гостиница вздрогнула - ведь в номере оставался запертым наш сын.
Что уж мы там кричали, чем им грозили, не помню, только, в конце концов, уговорили их подняться в наш номер, убедиться, что там спит ребенок, как две капли воды похожий на меня, залезть в мою сумку на тумбочке у окна и вытащить оттуда из правого кармана мой паспорт и пропуск в гостиницу. Все в конце концов уладилось, но осадок остался очень неприятный. И никто, конечно, не извинился перед нами.
И уж совсем дурацкий случай произошел опять-таки в гостинице, но теперь уже города Жданова - сейчас это Мариуполь, Украина. Мы приехали туда в командировку вместе с моим коллегой Давидом - тем самым любителем классической музыки и джаза, о котором я рассказывала выше. Гостиница была новая, построенная специально для иностранных моряков, появления которых ожидали со дня на день после того, как город перестал быть закрытым для иностранцев. Но пока их не было, принимали своих. Гостиница была шикарной по тем понятиям, меня подселили в двухместный номер, где был собственный санузел - невиданная в то время роскошь. На каждом этаже в холле стоял стол, за которым сидела дежурный администратор. Номер Давида был этажом ниже, но в том же крыле здания.
В тот день мы с коллегой вернулись в гостиницу поздно. Давид захотел выпить чаю перед сном и попросил у меня кипятильник. Я всегда брала с собой в командировку этот прибор для кипячения воды в стакане, хотя он был всюду запрещен из-за пожарной опасности. Но тогда в гостиницах не было ни кулеров с горячей водой, ни кафе или баров, так что приходилось нарушать правила. Мы с Давидом поднялись по центральной лестнице на мой этаж, прошли мимо дежурного администратора и подошли к моему номеру, который был самым последним в коридоре. Я открыла дверь, увидела, что в номере никого нет - моя соседка съехала, а новую еще не подселили, - и пригласила Давида зайти внутрь. Я отдала ему кипятильник, мы перебросились парой фраз, и Давид ушел к себе по боковой лестнице - все это заняло не более одной-двух минут.
Было уже одиннадцать часов вечера - время, когда гостиница закрывалась. Я решила, что сегодня ко мне уже никого не подселят, а потому закрыла дверь изнутри на задвижку и отправилась в ванную принять душ. Но едва я намылилась, как в дверь постучали. Я подумала, что кого-то все-таки подселяют, и крикнула: - Я в ванной! Подождите, пожалуйста, несколько минут! Но за дверью ждать не хотели, барабанили и кричали в два голоса - мужской и женский:- Открывайте немедленно!!!
Я подумала, что, наверное, что-то случилось, может быть, пожар. Я выскочила из ванной босиком, мокрая, едва набросив на себя халат, и поспешно открыла дверь. И тут в мой номер, отпихнув меня плечом, ворвался здоровенный охранник, а за ним - дежурная с этажа. Они бросились в комнату, потом в санузел, снова в комнату, заглянули в шкаф, за занавески. Наконец, охранник обратил грозный взгляд на меня, испуганную, и прорычал: - Где он!? Клянусь, я все еще ничего не понимала. Мне пришло в голову, что какой-то зверь бегает или ползает по гостинице, и им показалось, что он забежал-заполз ко мне. - Кто он? - спросила я, умирая от страха. - Сама знаешь, кто! - рявкнула дежурная. - Где мужчина, которого ты завела в номер?
Тут только я догадалась, в чем меня подозревают, и страшно разозлилась. - Никого я не заводила, - ответила я, нагло глядя на нее.- Как не заводила!! Я своими глазами видела мужчину, ты с ним пришла, - настаивала она. - Если вам повсюду мужчины мерещатся, я-то здесь при чем? - издевалась я. Она смутилась. Охранник посмотрел на нее с подозрением. - Но он был, я видела, - настаивала женщина. - Тогда ищите. А не найдете, я буду жаловаться вашему руководству. Вы ворвались в мой номер ночью, ищете какого-то пригрезившегося вам мужчину, не даете мне спокойно душ принять. Я буду жаловаться! Дежурная была совершенно растеряна. - Может быть, ты перепутала номер? - спросил охранник. - Ничего я не перепутала. Они мимо меня прошли. Она это! Она! И он был! - Был и по трубе сплыл, - продолжала издеваться я. Охранник потянул тетку к выходу, и они ушли, явно разочарованные - такой кайф я им испортила.
Это было в самом начале восьмидесятых, а уже через десять лет нравы резко изменились. Мужчины стали жаловаться, что в гостиницах их достают по ночам, предлагая прислать девочку. Интересно, как теперь ведут себя те самые блюстители морали из мариупольской гостиницы. Все так же врываются ночью в номера в поисках адюльтера или подстроились под новые порядки и угодливо обслуживают незаконные некогда потребности гостей? Что-то мне подсказывает, что второе вернее. Я рассказала не обо всех существовавших в СССР "странных" запретах, а только о тех, с которыми мне самой пришлось столкнуться. В следующей части я расскажу о принуждениях.