Филиппов Петр Сергеевич. Инженер, тренер, практик, цветовод. ч1
"...До четвертого курса я общественную активность не проявлял. Учился на инженера радиотехника в Ленинградском институте авиационного приборостроения и подрабатывал программистом в вычислительном центре. А еще читал переводные книжки по экономической кибернетике. Они то меня и завели.
Передо мной встали вопросы: по каким критериям чиновники принимают решения? Кто отвечает за результат и достоверность исходной информации? Как они умудряются управлять народным хозяйством так, что везде и во всем дефицит, за всем очереди? Вопросы для того времени крамольные. Они раздражали нашего преподавателя по научному коммунизму, который вел в группе семинар. А моим товарищам вопросы нравились. Преподаватель пытался меня образумить, но безуспешно. Пришлось наказать. Поставил тройку на экзамене, чтобы лишить стипендии. Друзья смеялась: «Ты лучше всех нас в экономике разбираешься, а схлопотал три балла. Не выступай!».
Но вопросы, возникнув, понуждали к действиям. И как то само собой получилось, что меня избрали заместителем секретаря факультетского бюро ВЛКСМ по идеологии. По какой идеологии? По марксизму ленинизму? В те времена таким вопросом не задавались. Отчитывались перед райкомом ВЛКСМ вывешенным в коридоре плакатом: «Советское - значит, отличное!» А мне хотелось большего. Не просто понимать причины и следствия происходящего, а навести порядок. Хотелось перемен, если не в стране, то хотя бы в том, как нас учат.
Из журнала «Социалистическая Чехословакия» я узнал, что в этой стране специалистов готовят совсем не так, как у нас. У них главным было научить студента самостоятельно решать вопросы по специальности - находить и устранять неисправности приборов и машин, проектировать и испытывать новые изделия. Не заучивать формулы, чтобы после экзамена их забыть, а уметь разбираться в проблеме, пусть даже с инструкциями и справочниками в руках. Этот подход отчасти напоминал наши курсовые проекты. Но у нас это было исключением, а у них весь процесс был настроен на обучение практическим навыкам. Разница огромная.
Это проявлялось на экзаменах. У нас ответил на вопросы билета - и свободен. У них студенту дают задание, скажем, спроектировать каскад радиоусилителя. Он может пользоваться конспектами и книгами, но не вправе с кем то советоваться. Цель экзамена - проверить умение работать в условиях, близких к реальным. Естественно, такой экзамен требовал много времени, и студенту на него давался целый день.
А наши выпускники не умели ни проектировать, ни разрабатывать технологические процессы, ни проводить простейшие эксперименты. Если выпускнику повезло, и он попал в хорошую «контору», где у него появлялся заботливый наставник, то через несколько лет он, возможно, и станет специалистом. Но это, если повезет.
Я решил, что лучшей идеологической работой среди студентов будет дискуссия об образовании. Ее тему мы определили поэтически: «Что есть студент - сосуд, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде?» Нашли в Ленинградском электротехническом институте пожилого профессора, который по собственной инициативе учил и экзаменовал студентов по методике, похожей на чешскую. Пригласили его на дискуссию, не забыли позвать своего ректора и преподавателей с наших кафедр. Загодя подготовили несколько аргументированных выступлений студентов.
Ректор на инициативу посмотрел косо: «Будете еще указывать, как вас учить!». Тем не менее на дискуссию пришел и попытался выставить чудаком приглашенного профессора. Но были и выступления преподавателей в нашу поддержку. Впрочем, большинство из них, вторя ректору, упирали на личные качества самих студентов: «При чем тут система? Если хочешь, то научишься! Вы сами гонитесь за оценками, а не за знаниями, сдаете экзамены ради диплома». Они, конечно, были правы, у нас действительно в стране в цене бумажка, а не квалификация. Однако проблему неэффективности советской системы высшего образования это не снимало. Студенты же чужого профессора горячо поддержали.
....у нас, студентов, возник вопрос: что же это за депутаты - избранники народа, которые единогласно голосуют за то, чтобы скот - под нож, а потом, спустя несколько лет, также единогласно за то, чтобы разрешить его держать? Кто наш депутат? Давайте пригласим его на комсомольское собрание, пусть отчитается о своей деятельности. Тем более что такие отчеты закон дозволяет. Будем исполнять его на практике. Вынесли это предложение на комсомольское собрание потока. Таких бурных споров я никогда не слышал. Ребята смело держали крамольные речи. А на задней парте примостился тот самый преподаватель научного коммунизма, который меня перевоспитывал. Он что то бегло строчил в блокнотике, а когда собрание закончилось, побежал в партком. Партком по тревоге собрался поздно вечером. Признали, что в институте имеет место «белый бунт», его зачинщик - заместитель комсомольского секретаря по идеологии, то есть я. Решили выгнать меня с «волчьим билетом», девятерых активных ораторов тоже представить на отчисление, а нашу группу расформировать.
У меня был друг - Виктор Тихий. Его невеста со школы дружила с дочкой секретаря нашего парткома, они жили рядом в пригороде Ленинграда, в Красном Селе. Виктор позвонил мне тем вечером и говорит: «Дуй к нам. Девушки упросили отца с тобой переговорить». На ночь глядя я поехал за город к секретарю парткома домой. Ничего ему не сказал против своей совести, выложил все, как думал: неправильно, когда депутаты безответственны, нельзя принимать решения, не просчитав последствий, и, вообще, нам нужно мир изменить, сделать его честнее. Он слушал молча. На следующий день решение парткома переписали. Нашу группу расформировывать не стали. Дело замяли, дали мне закончить институт, но из заместителей по идеологии выгнали
...Приходя в универмаг и видя очередь, советский человек не спрашивал, за чем стоят. Он занимал место в очереди и только потом шел узнавать, насколько для него этот дефицит актуален. Даже если какая то вещь ему сейчас была не нужна, он покупал ее впрок. Так, у моей тещи было штук сто кусков хозяйственного мыла. И если бы в магазине «выбросили» его вновь, она бы еще купила, благо мыло есть не просит, а в хозяйстве пригодится.
Возникала ситуация, которая поражала иностранцев: в магазинах пусто, а в гости придешь - на столе достаточно еды. Запасы каждой семьи, умноженные на число семей в масштабах страны, выливались в миллионы штук, пар, тонн, кубометров. У моей соседки пенсионерки в шкафу хранилось 30 пачек индийского чая, у коллеги по работе в чулане гроздьями свисала туалетная бумага. Справиться с таким искусственным спросом никакая промышленность не в состоянии. Если не работает «невидимая рука рынка», а цена ниже уровня равенства спроса и предложения, то «черная дыра» ажиотажного спроса не закроется.
В условиях рынка при повышении спроса цены автоматически повышаются, ограничивая его. В экономике это называется «эластичностью спроса по цене». Когда же цены искусственно зафиксированы, а товар в дефиците, никто не думает о соотношении цены и качества. Есть возможность купить - покупай!
На третьем курсе института я завербовался в геологическую партию в Сибирь - копать шурфы и попутно работать поваром. По берегам Енисея мы собирали содержащие углерод древние останки, чтобы изотопным методом определить возраст пород. Проработав все лето, я получил расчет и по дороге в Ленинград заехал в Москву. Хотел купить новые туфли. Обегал весь город - не удалось. Шел тогда 1965 й год.
Сегодня парень, пригласивший девушку в кафе, даже не задумывается, где найти свободный столик. Кругом полно мест. А когда я был студентом, у нас на весь район было одно кафе «Невские зори», и в нем девять столиков. Для того чтобы попасть в него вечером, надо было простоять в очереди часа два - чтобы выпить кофе, но не поговорить. Ибо столики были на четверых, и официант всегда, не спрашивая, подсаживал к вам еще одну пару.
Пресса призывала «жить честно», терпеть все тяготы дефицита, а работники сферы торговли делали на дефиците огромные деньги. Я оказался свидетелем сценки в здании народного суда, когда судьи и их помощники, побросав дела, на черной лестнице покупали импортные туфли у женщины, имевшей связи в обувном магазине. И судьи, которым завтра, возможно, придется судить эту, как тогда говорили, спекулянтку, благодарили ее и переплачивали две три цены, не чувствуя угрызений совести.
Советский человек теоретически купить мог автомашину. Но для этого ему нужно было стоять в очереди лет пятнадцать. Кому то везло этот срок сократить, воспользовавшись квотой своего предприятия или льготой ветерана войны. «Жигули» первой модели стоили три с половиной тысячи рублей, а продать их на рынке можно было тысяч за десять. Но продавца поджидали сотрудники милиции, ведь продажа товара по свободной цене считалась уголовным преступлением, за нее, если не откупишься, давали срок.
Если жизнь при советской власти оказывалась такой тяжелой, то почему значительная часть россиян сегодня хотела бы вернуться в прошлое, жить при социализме? По данным социологов, об этом говорят и молодые люди, социализма не нюхавшие. Одна из причин - влияние семьи, стариков. «Когда мы были молодые и чушь прекрасную несли, фонтаны били голубые и розы красные цвели». Тяготы жизни в те годы ложились на родителей, а жизнь юных была полна впечатлений. Об этом своем ощущении радости жизни бабушки сегодня рассказывают внукам. И почему им не верить? Но к реалиям тогдашнего положения страны эти ощущения отношения не имеют.
...Интересы людей, работавших в административно командной системе, толкали их на контрпродуктивные действия. Можно было бы сказать аморальные или неестественные. Но почему неестественные? Допустим, вы - прораб и получаете задание выкопать канаву. Начальство не знает, какой там грунт - песчаный, глинистый или скалистый. И вы не знаете. Вас спрашивают: сколько вам нужно землекопов? Понимая, что от того, будет выкопана канава в срок или нет, зависит ваша карьера, вы запросите больше рабочих. И чем больше, тем лучше. Поведение вполне рациональное.
Если грунт окажется легким, вы скажете рабочим, чтобы они не торопились. Срок дан - 3 дня, значит, 3 дня, и будем копать с перекурами. И вам нельзя признать неоправданность заявленного числа землекопов, испортите свой имидж в глазах начальства.
Такая же система отношений действовала на всех этажах производственной иерархии. Не важно, дома строили или производили самолеты. В каждом цехе, на каждом участке главным для руководителей было выполнить план, то есть произвести столько деталей, станин, валов, шестеренок, сколько задано. Иначе последует наказание. «План - это закон!» - таким был лозунг компартии.
Но если это так, то у любого руководителя есть два способа его выполнить. Один (глупый) - напрягаться. Сегодня напряжешься, а завтра, по устоявшемуся порядку «планирования от достигнутого», добавят еще - и план будет неподъемным. Другой (разумный) способ - обосновать, что спускаемый план невыполним по объективным причинам, в доказательство представить расчеты, основанные на «правильных» нормативах. Ведь любое изделие (станок, автомобиль) состоит из тысяч деталей, а каждая деталь в процессе изготовления проходит десятки операций. И на каждую нужен норматив, не какой то там общесоюзный, а с поправками на конкретные условия вашего предприятия. Сумеете обосновать - плановое задание вам срежут или сразу установят на желанном уровне.
...В конце 1970 х годов я работал начальником Вычислительного центра на Ленинградском заводе подъемно транспортного оборудования имени Кирова. Предприятие выпускало портальные краны. Для изготовления каждого надо было выполнить десятки тысяч деталеопераций. Проекты трудовых и материальных нормативов по всем операциям, сведенные в десятки огромных томов, следовало утвердить в министерстве. Именно на их основании министерство спускало заводу натуральные показатели плана - число кранов, которое надлежало заводу произвести. И выделяло под это ресурсы: численность работников, фонд зарплаты и лимиты на металл, комплектующие, энергию.
Проверить объективность проектов нормативов было нереально, поэтому никто и не проверял. В министерстве писали на томах резолюцию «сократить на 15 %». Но на заводе тоже не лыком шиты - проекты нормативов заранее завышались вдвое. И завод получал дополнительные ресурсы вполне законно. Директор действовал строго в своих интересах. А чиновники министерства ничего не могли изменить, да и не хотели.
Проектируя автоматизированную систему управления на одном из «почтовых ящиков», я столкнулся с тем, что завод завысил нормативы трудоемкости на новую радиостанцию в 20 (!) раз. На мой вопрос к технологам, зачем они так сделали, последовал ответ: «Нам каждый год приходится рапортовать о росте производительности труда. Если не припишем, то не отчитаемся».
Даже имея завышенные нормативы, с выполнением плановых заданий хозяйственники часто не справлялась. Для того чтобы не попасть в разряд «вредителей», они приезжали в декабре в свои министерства с просьбой скорректировать планы. Это массовое нашествие директоров остряки прозвали «движением декабристов». Директора подарками и взятками старались умаслить министерских чиновников, правдами и неправдами добиваясь снижения плановых заданий уходящего года. Когда это удавалось, предприятия по мановению министерской волшебной палочки превращались из отстающих в передовые. Так в недрах административно командной системы формировался особый бюрократический рынок - рынок взаимных услуг, взяток, подарков и послаблений.
...Студентом я полагал, что главное в жизни - справедливость, причем в уравнительном смысле. Капитализм этому требованию не отвечал. Разве справедливо, когда один человек, предприниматель, получает немалую прибыль, а другие на него работают и живут лишь на зарплату? Поэтому отказ от частной собственности и переход к общенародной казался мне благим делом. А то, что у нас кругом бардак, дефицит и прочие несуразности, так это от неумения управлять. Преодолеть негативные явления социализма нам помогут ЭВМ: наведем должный учет, рассчитаем оптимальный план на годы вперед, и мечты классиков марксизма сбудутся. Ведь рынок реагирует лишь на текущий спрос и предложение, а планирование позволяет заглянуть далеко вперед. К тому же планы можно еще и оптимизировать.
Я освоил программирование и погрузился в журналы, посвященные использованию математических методов в экономике. Когда пришел срок обязательного распределения, добился, чтобы меня направили в научно исследовательское объединение «Ленэлектронмаш», где разрабатывались автоматизированные системы управления производством. И там, наконец, наступило прозрение. Я ужаснулся тому, что проектировали и программировали мои коллеги. Ничего общего с тем, что писал об оптимизации академик Леонид Канторович, получивший Нобелевскую премию по экономике за вклад в теорию оптимального распределения ресурсов. Все делалось вопреки рекомендациям известных западных специалистов по автоматизации управления. Ни заказчиков, ни исполнителей не интересовали максимизация загрузка оборудования, минимизация затрат и ожидаемая прибыль. Их интересовало другое!
Предпринимателям в условиях конкуренции важно тратить на каждое изделие как можно меньше рабочего времени и сырья, получать максимум прибыли. А советским директорам - выполнить план любой ценой, чтобы усидеть в кресле. Поэтому ограничения и критерии оптимизации у наших заказчиков кардинально отличались от западных. Лучше всего их интерес отражал критерий «максимум вероятности выполнения заданного плана при ограничениях на ресурсы». По нему можно было оптимизировать резервы, если знать распределение вероятности срыва поставок, выхода из строя оборудования, статистику невыхода персонала на работу и т. д.
Это на Западе, если нужен электродвигатель, можно позвонить, и через час привезут. Там их избыток, а у нас дефицит. У них фирмы часто работают «с колес», не делая запасов, а у нас «запас карман не тянет», зато гарантирует выполнение плана. Причем чем больше запас, тем выше вероятность выполнения плана. Если нужно было 100 кг сырья, а Госснаб выделял его только вагонами, значит, будем брать вагон. Не жалей денег, они не твои, государственные. Пусть лишнее сгниет, но зато план будет выполнен.
Мировой опыт, рекомендации и достижения науки не стыковались с нашими реалиями. Налицо было противоречие между лозунгами, декларируемыми коммунистической властью, и локальными целевыми функциями, которыми руководствовалась администрация предприятия. ЦК КПСС записывал в своих решениях, что наша цель - «увеличение благосостояния советского народа». Это подразумевало рост производительности труда, эффективности, увеличение производства продукции. Но цели, которые ставились на уровне предприятий, шли в разрез с этой объявленной глобальной целью.
Преподаватели научного коммунизма и политэкономии социализма нередко уподобляли советскую плановую систему одной большой фирме под названием «СССР»: «Зачем нам рынок, зачем конкуренция? В крупных компаниях нет конкуренции, зато есть административная вертикаль, управленческая иерархия - приказы исполняются, всё работает». Они не учитывали, что любая, даже транснациональная компания находится в условиях конкуренции. Если она не может снижать издержки, как ее конкуренты, то разорится.
Понимая это, менеджмент компании не просто раздает указания, сколько метров скважин пробурить и сколько баррелей нефти извлечь, а считает, во что это обходится по каждому месторождению, по каждому цеху. Когда по условиям рынка затраты не окупаются или прибыль мала, то либо модернизируют технологии, либо отказываются от проекта. Для фирмы главное - прибыль. Если в частной компании с помощью стимулов интересы собственников доводится до каждого цеха или бригады, то у директоров советских госпредприятий не было интереса сокращать издержки и повышать отдачу, не было мотивации считать прибыль. Лозунг Ленина «Производительность труда - самое важное, самое главное для победы нового общественного строя» оказывался пустым звуком. СССР был обречен.
Но говорить об этом вслух в то время было нельзя - посадят. Приходилось объясняться языком, непонятным цензорам, то есть математических формул. Так поступали многие экономисты, работавшие в Центральном экономико математическом институте АН СССР. Чиновник не поймет, а коллеги прочитают. И я подготовил диссертацию «Исследование локального критерия оптимизации». Из выведенных мною доказательств следовало, что противоречия между декларируемым глобальным критерием оптимизации народного хозяйства и объективно используемыми локальными критериями неустранимы. Наша хозяйственная система в долгосрочном плане нежизнеспособна и обязательно рухнет, сама себя съест.
Поступив в 1972 году в аспирантуру на экономический факультет Ленинградского кораблестроительного института, я через год представил свою кандидатскую диссертацию к защите. Она прошла все необходимые обсуждения. Но неожиданно сменился заведующий кафедрой, который решил ознакомиться с работой первого в его бытность завкафедрой претендента на ученую степень. Математические выкладки, теоремы и доказательства его не интересовали, ему были важны выводы. Прочтя их, он пришел в бешенство: «Что ты написал? Рынка захотел? На святое святых - планирование посягаешь? Все перепиши с точностью до наоборот! Иначе никакой защиты не видать». Очень уж он боялся лишиться своей новой должности.
Так я встал перед традиционным для россиян вопросом: что делать?
...Друзья приглашают в детскую спортшколу. И времени свободного будет много. Напишу, наконец, давно задуманную книгу, которая так и будет называться «Что делать?». И я ушел в тренеры.
У меня с детства руки растут оттуда, откуда надо. Это заслуга родителей, если воспринимать ее как генетическое явление. В шестом классе умел работать на всех станках - сверлильном, токарном, фрезерном. К ним допустил меня школьный учитель труда, не устоявший под натиском подросткового интереса. Увидев в журнале «Техника - молодежи» чертежи подводного ружья, я сделал его своими руками. За это старший брат Александр взял меня с ружьем путешествовать автостопом по Крыму.
Позже, пройдя курс инженерных наук, я мог многое рассчитать, спроектировать и изготовить своими руками. А в горных лыжах не был профи, скорее - любителем высокого уровня. Ломаться на черных трассах не доставляло мне удовольствия, предпочитал синие и красные. Но показать детям, как надо правильно группироваться и входить в поворот, у меня получалось. Доходчиво. Поэтому работа тренером в детской спортшколе общества «Локомотив» на Румболовских высотах во Всеволожске меня вполне устраивала.
Я не ведал о тайном замысле друзей, пригласивших меня на работу. Они хотели, чтобы я построил им горнолыжные подъемники. Это сейчас можно под Москвой и Питером на коммерческих подъемниках в гору подниматься. Или, поднакопив денег, в Австрию поехать. Тогда такое удовольствие было недоступно. За рубеж дозволялось выезжать только избранным, в советском патриотизме которых КГБ не сомневался. При плановом хозяйстве и всеобщем дефиците приобрести даже простейший бугельный подъемник было нереально, не говоря уже о кресельном. Без подъемника 5 раз за день лесенкой на гору поднимешься и столько же раз спустишься, а с подъемником - 105 раз. Соответственно, и результаты тренировок не сопоставимы.
Выход нашелся неожиданно. В лифте есть редуктор и лебедка, которые по нормативам должны работать определенное число лет. Потом их списывают, хотя они могут быть вполне в рабочем состоянии. Лифт - устройство повышенной опасности, нельзя ждать, когда он выйдет из строя. Детали меняют загодя, в планово предупредительном порядке. Если к лебедке от лифта приделать шкив большого диаметра и натянуть кольцом трос с вершины до подножья склона, то получится бугельный подъемник, способный буксировать наверх десятерых, стоящих на лыжах. Трос надо повесить на ролики. Мы использовали чугунные ролики, через которые на железной дороге натягивают контактные провода. Достать их было несложно, ведь мы были спортшколой «Локомотива». А списанные лебедки я выпросил у «Ленлифта».
Пуск подъемников дал неожиданный эффект. Руководство спортивного общества назначило меня директором спортшколы и поручило сделать освещенную трассу для биатлонистов. В Ленинграде не только долгие белые ночи летом, но и короткие зимние дни. Когда дети приходят после школы на тренировку, уже темно. Освещенная трасса была спортшколе жизненно необходима, как и вечернее освещение горнолыжных трасс. Фонари следовало расставить хотя бы на протяжении 3 км. Требовалось много фонарей, чтобы ребенок передвигался из одного освещенного пятна в другое. Если деревянные столбы в нашем лесном регионе я мог достать, то где взять электрические мощности? Нужна была подстанция для понижения напряжения с 10 киловольт до 380 вольт. Все соседние со школой были перегружены, потребителям выдавали не 220, а лишь 180 вольт. Подключить освещение трассы к этим подстанциям в Ленэнерго не разрешили, предложили установить свою. Хорошо сказать: установить. А где ее взять?
Помогли случай и бестолковая плановая система. На соседней стройке из за бардака, который господствовал повсюду, в наличии оказалось две подстанции вместо одной, необходимой по проекту. Первую заложили панелями и забыли. Через год привезли вторую и подключили. Когда из под панелей извлекли первую, встала проблема - куда ее деть. Признаться, что взяли лишнее, нельзя. Но можно передать ее с баланса строительного управления на баланс спортшколы. Это не воровство, ведь подстанция остается в общенародной собственности, и личной выгоды ни у кого нет, не посадят, а в отчетах кто разберется? Так и появились у спортшколы своя подстанция и освещенная трасса.
Мы установили четыре подъемника, осветили все склоны горы. Детей в спортшколу родители привозили из Всеволожска и Ленинграда. Наши тренеры за 2 дня ставили ребенка на лыжи так, что он вполне мог ходить по трассе. Малышу долго объяснять не надо, ему достаточно показать, и он, как обезьянка, все скопирует. Были отработаны приемы, позволявшие детям быстро освоить технику параллельных лыж. Много лет спустя, видя, как на европейских горнолыжных курортах обучают детей азам горнолыжной техники, я убедился, насколько наши методы были результативнее. В Австрии и Италии все направлено на то, чтобы ребенок не упал, не подвернул ножку, поэтому обучают повороту «плугом», а это - тупик. И платят родители тренерам повременно, а не за результат. А нашим тренерам требовался результат
Родители хотели, чтобы их дети не прекращали тренировки летом, и попросили устроить поездку на Памир, где снег лежит круглый год. Согласились оплатить дорогу. В то время мой старший брат уже работал главным геологом Нурекской ГЭС в Таджикистане и обещал помочь. И тренерский совет решился. Руководство «Локомотива» нас поддержало, но предложило взять лишь девочек в возрасте от 12 до 15 лет. Способных горнолыжниц собрали из разных спортивных школ нашего общества.
Мы прилетели в Душанбе, и сразу в горы, на Воробьиный перевал. Местные фанаты горных лыж установили для нас бензиновый подъемник. Снег, точнее, фирн - отличный. И это в конце июня! Было жарко, девочки катались в купальниках. Склоны ущелья на солнце разогревались, камни срывались вниз. Юные лыжницы нашли выход: пока одна идет трассу, другая стоит внизу и корректирует: камень справа - уходи влево, камень слева - уходи вправо. Так и катались наперегонки с камнями. Разве можно представить такое в Австрии? А у нас бесстрашие соседствует с глупостью.
Через неделю мы решили поехать на Нурекском водохранилище, чтобы сменить горные лыжи на водные. Но там районное начальство заявило, что не может гарантировать нашу безопасность, и предложило разбить лагерь на острове. Так, мол, местные молодые люди нас не будут осаждать. Для тренировок выделили катер на подводных крыльях.
И вот мы на острове. Палатки разбиты, костер горит. Солнце клонилось к закату, когда из палаток раздались душераздирающие крики. Оказалось, что, по мере того как в водохранилище накапливалась вода, остров уменьшался в размерах. И вся окрестная живность собралась на его вершине. Ее плотность зашкаливала. Каждый из нас получил в палатках по змее и паре скорпионов или тарантулов!
Что было делать? Катер ушел на базу, мобильных телефонов тогда не было. Мы начали освободительную войну, 100 раз на дню проверяли палатки, проявляли всяческую осторожность. Прожили в лагере 5 дней, и это счастье, что никто не пострадал от ядовитых укусов. Наши спортсменки научились красиво закладывать пируэты на водных лыжах, даже стоя спиной по ходу движения.
Какой урок от этой памирской эпопеи? Надо - делай, проявляй предприимчивость и волю. Кто ищет, тот всегда найдет, даже в условиях хронического дефицита. Когда творишь благое дело, не стесняйся нагружать своими проблемами других. Найдутся люди, готовые помочь. И не отказывай себе в удовольствии пробовать нестандартные подходы. А вдруг получится…
...И все же возможности познавать иные пути развития общества были. Это не только передачи радиостанций «Би Би Си» или «Свобода», но и изданные за рубежом журналы и книги. Они хранились в специальном отделе Публичной библиотеки и выдавались на руки только по письменному направлению вашей организации, причем строго по теме исследований. Выносить книгу из специального читального зала запрещалось. Прийти в спецхран и перебирать изданные за рубежом книги не дозволялось, а каталог их не предоставлялся.
Заинтересованные черпали информацию и из отечественных изданий, критиковавших «прогнивший капитализм». Но никакая критика не могла обойтись без изложения подробностей общественных отношений в развитых странах. Впрочем, даже если симпатии автора были на стороне рынка, конкуренции и частной собственности, он по долгу службы (точнее, выслуживания) вынужден был их скрывать.
...Меня неудержимо тянуло в море. Школьник мог пойти в яхт клуб и освоить азы парусного спорта на «оптимисте» - маленьком шверботе размером с чемодан. Молодому специалисту такая дорога была заказана. Оставалось байдарка. Она была доступна по цене, да и путешествия по рекам и озерам при советской власти не возбранялись. А вот моря были наглухо закрыты. Власть боялась, что россияне сбегут по волнам от социализма, как немцы бежали от него через берлинскую стену.
В комиссионном магазине я набрел на настоящую микрояхту. Польская, разборная, с покрытием из прорезиненной ткани, длиной 3,5 м. Называлось это чудо «Мёва» (чайка). Я увидел ее и запал. Оплатил, привез домой. Через пару дней мы с другом ушли на ней на просторы Ладожского озера, так как после войны оно стало внутренним водоемом, отход от берега пограничники не пресекали.
С той поры парус прочно вошел в мою жизнь. За «Мёвой» последовали виндсерфинг, катер на Ладоге, маленький фанерный швербот «Микки Маус». Потом пришла очередь «финна» - лодки олимпийского класса. «Финн» рассчитан на одного, но это не мешало плавать на нем вдвоем с женой. Наконец я приобрел разборный алюминиевый тримаран - парусную стрекозу длиной 8 м, производства одного из калининградских оборонных заводов. Когда железный занавес был снят, отправились под парусом осваивать мир.
Будучи аспирантом Ленинградского кораблестроительного института, я случайно узнал, что кафедра физвоспитания пробила через Министерство внешней торговли закупку такого виндсерфера, и он вот вот прибудет в Россию. Это был первый и единственный образец виндсерфера в СССР. Мы с рвением стали его осваивать - как удержать равновесие, как крутить парус вокруг оси мачты при поворотах … Но одного виндсерфера нам было явно недостаточно.
Сделали матрицу по оригинальному экземпляру. Арендовали у дворников подвал, купили пару бочек эпоксидной смолы, стеклоткань и стали по матрице выклеивать копии. Скоро у нас образовалась маленькая флотилия виндсерферов. Одно плохо: вода в Финском заливе холодная.
Летом, водрузив пару виндсерфов на багажник своего «Запорожца», мы с женой поехали к Черному морю, к теплой воде. В Геленджике я заявился на погранзаставу: мол, хочу опробовать новый спортивный снаряд. Пограничники мне популярно объяснили, что даже если я выплыву за флажки на надувном матраце, то меня арестуют. Может, потом и отпустят, но штраф придется заплатить. А уж виндсерфер, на котором, по мнению начальника погранзаставы, можно сбежать в Турцию, в море они точно не выпустят...."
Передо мной встали вопросы: по каким критериям чиновники принимают решения? Кто отвечает за результат и достоверность исходной информации? Как они умудряются управлять народным хозяйством так, что везде и во всем дефицит, за всем очереди? Вопросы для того времени крамольные. Они раздражали нашего преподавателя по научному коммунизму, который вел в группе семинар. А моим товарищам вопросы нравились. Преподаватель пытался меня образумить, но безуспешно. Пришлось наказать. Поставил тройку на экзамене, чтобы лишить стипендии. Друзья смеялась: «Ты лучше всех нас в экономике разбираешься, а схлопотал три балла. Не выступай!».
Но вопросы, возникнув, понуждали к действиям. И как то само собой получилось, что меня избрали заместителем секретаря факультетского бюро ВЛКСМ по идеологии. По какой идеологии? По марксизму ленинизму? В те времена таким вопросом не задавались. Отчитывались перед райкомом ВЛКСМ вывешенным в коридоре плакатом: «Советское - значит, отличное!» А мне хотелось большего. Не просто понимать причины и следствия происходящего, а навести порядок. Хотелось перемен, если не в стране, то хотя бы в том, как нас учат.
Из журнала «Социалистическая Чехословакия» я узнал, что в этой стране специалистов готовят совсем не так, как у нас. У них главным было научить студента самостоятельно решать вопросы по специальности - находить и устранять неисправности приборов и машин, проектировать и испытывать новые изделия. Не заучивать формулы, чтобы после экзамена их забыть, а уметь разбираться в проблеме, пусть даже с инструкциями и справочниками в руках. Этот подход отчасти напоминал наши курсовые проекты. Но у нас это было исключением, а у них весь процесс был настроен на обучение практическим навыкам. Разница огромная.
Это проявлялось на экзаменах. У нас ответил на вопросы билета - и свободен. У них студенту дают задание, скажем, спроектировать каскад радиоусилителя. Он может пользоваться конспектами и книгами, но не вправе с кем то советоваться. Цель экзамена - проверить умение работать в условиях, близких к реальным. Естественно, такой экзамен требовал много времени, и студенту на него давался целый день.
А наши выпускники не умели ни проектировать, ни разрабатывать технологические процессы, ни проводить простейшие эксперименты. Если выпускнику повезло, и он попал в хорошую «контору», где у него появлялся заботливый наставник, то через несколько лет он, возможно, и станет специалистом. Но это, если повезет.
Я решил, что лучшей идеологической работой среди студентов будет дискуссия об образовании. Ее тему мы определили поэтически: «Что есть студент - сосуд, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде?» Нашли в Ленинградском электротехническом институте пожилого профессора, который по собственной инициативе учил и экзаменовал студентов по методике, похожей на чешскую. Пригласили его на дискуссию, не забыли позвать своего ректора и преподавателей с наших кафедр. Загодя подготовили несколько аргументированных выступлений студентов.
Ректор на инициативу посмотрел косо: «Будете еще указывать, как вас учить!». Тем не менее на дискуссию пришел и попытался выставить чудаком приглашенного профессора. Но были и выступления преподавателей в нашу поддержку. Впрочем, большинство из них, вторя ректору, упирали на личные качества самих студентов: «При чем тут система? Если хочешь, то научишься! Вы сами гонитесь за оценками, а не за знаниями, сдаете экзамены ради диплома». Они, конечно, были правы, у нас действительно в стране в цене бумажка, а не квалификация. Однако проблему неэффективности советской системы высшего образования это не снимало. Студенты же чужого профессора горячо поддержали.
....у нас, студентов, возник вопрос: что же это за депутаты - избранники народа, которые единогласно голосуют за то, чтобы скот - под нож, а потом, спустя несколько лет, также единогласно за то, чтобы разрешить его держать? Кто наш депутат? Давайте пригласим его на комсомольское собрание, пусть отчитается о своей деятельности. Тем более что такие отчеты закон дозволяет. Будем исполнять его на практике. Вынесли это предложение на комсомольское собрание потока. Таких бурных споров я никогда не слышал. Ребята смело держали крамольные речи. А на задней парте примостился тот самый преподаватель научного коммунизма, который меня перевоспитывал. Он что то бегло строчил в блокнотике, а когда собрание закончилось, побежал в партком. Партком по тревоге собрался поздно вечером. Признали, что в институте имеет место «белый бунт», его зачинщик - заместитель комсомольского секретаря по идеологии, то есть я. Решили выгнать меня с «волчьим билетом», девятерых активных ораторов тоже представить на отчисление, а нашу группу расформировать.
У меня был друг - Виктор Тихий. Его невеста со школы дружила с дочкой секретаря нашего парткома, они жили рядом в пригороде Ленинграда, в Красном Селе. Виктор позвонил мне тем вечером и говорит: «Дуй к нам. Девушки упросили отца с тобой переговорить». На ночь глядя я поехал за город к секретарю парткома домой. Ничего ему не сказал против своей совести, выложил все, как думал: неправильно, когда депутаты безответственны, нельзя принимать решения, не просчитав последствий, и, вообще, нам нужно мир изменить, сделать его честнее. Он слушал молча. На следующий день решение парткома переписали. Нашу группу расформировывать не стали. Дело замяли, дали мне закончить институт, но из заместителей по идеологии выгнали
...Приходя в универмаг и видя очередь, советский человек не спрашивал, за чем стоят. Он занимал место в очереди и только потом шел узнавать, насколько для него этот дефицит актуален. Даже если какая то вещь ему сейчас была не нужна, он покупал ее впрок. Так, у моей тещи было штук сто кусков хозяйственного мыла. И если бы в магазине «выбросили» его вновь, она бы еще купила, благо мыло есть не просит, а в хозяйстве пригодится.
Возникала ситуация, которая поражала иностранцев: в магазинах пусто, а в гости придешь - на столе достаточно еды. Запасы каждой семьи, умноженные на число семей в масштабах страны, выливались в миллионы штук, пар, тонн, кубометров. У моей соседки пенсионерки в шкафу хранилось 30 пачек индийского чая, у коллеги по работе в чулане гроздьями свисала туалетная бумага. Справиться с таким искусственным спросом никакая промышленность не в состоянии. Если не работает «невидимая рука рынка», а цена ниже уровня равенства спроса и предложения, то «черная дыра» ажиотажного спроса не закроется.
В условиях рынка при повышении спроса цены автоматически повышаются, ограничивая его. В экономике это называется «эластичностью спроса по цене». Когда же цены искусственно зафиксированы, а товар в дефиците, никто не думает о соотношении цены и качества. Есть возможность купить - покупай!
На третьем курсе института я завербовался в геологическую партию в Сибирь - копать шурфы и попутно работать поваром. По берегам Енисея мы собирали содержащие углерод древние останки, чтобы изотопным методом определить возраст пород. Проработав все лето, я получил расчет и по дороге в Ленинград заехал в Москву. Хотел купить новые туфли. Обегал весь город - не удалось. Шел тогда 1965 й год.
Сегодня парень, пригласивший девушку в кафе, даже не задумывается, где найти свободный столик. Кругом полно мест. А когда я был студентом, у нас на весь район было одно кафе «Невские зори», и в нем девять столиков. Для того чтобы попасть в него вечером, надо было простоять в очереди часа два - чтобы выпить кофе, но не поговорить. Ибо столики были на четверых, и официант всегда, не спрашивая, подсаживал к вам еще одну пару.
Пресса призывала «жить честно», терпеть все тяготы дефицита, а работники сферы торговли делали на дефиците огромные деньги. Я оказался свидетелем сценки в здании народного суда, когда судьи и их помощники, побросав дела, на черной лестнице покупали импортные туфли у женщины, имевшей связи в обувном магазине. И судьи, которым завтра, возможно, придется судить эту, как тогда говорили, спекулянтку, благодарили ее и переплачивали две три цены, не чувствуя угрызений совести.
Советский человек теоретически купить мог автомашину. Но для этого ему нужно было стоять в очереди лет пятнадцать. Кому то везло этот срок сократить, воспользовавшись квотой своего предприятия или льготой ветерана войны. «Жигули» первой модели стоили три с половиной тысячи рублей, а продать их на рынке можно было тысяч за десять. Но продавца поджидали сотрудники милиции, ведь продажа товара по свободной цене считалась уголовным преступлением, за нее, если не откупишься, давали срок.
Если жизнь при советской власти оказывалась такой тяжелой, то почему значительная часть россиян сегодня хотела бы вернуться в прошлое, жить при социализме? По данным социологов, об этом говорят и молодые люди, социализма не нюхавшие. Одна из причин - влияние семьи, стариков. «Когда мы были молодые и чушь прекрасную несли, фонтаны били голубые и розы красные цвели». Тяготы жизни в те годы ложились на родителей, а жизнь юных была полна впечатлений. Об этом своем ощущении радости жизни бабушки сегодня рассказывают внукам. И почему им не верить? Но к реалиям тогдашнего положения страны эти ощущения отношения не имеют.
...Интересы людей, работавших в административно командной системе, толкали их на контрпродуктивные действия. Можно было бы сказать аморальные или неестественные. Но почему неестественные? Допустим, вы - прораб и получаете задание выкопать канаву. Начальство не знает, какой там грунт - песчаный, глинистый или скалистый. И вы не знаете. Вас спрашивают: сколько вам нужно землекопов? Понимая, что от того, будет выкопана канава в срок или нет, зависит ваша карьера, вы запросите больше рабочих. И чем больше, тем лучше. Поведение вполне рациональное.
Если грунт окажется легким, вы скажете рабочим, чтобы они не торопились. Срок дан - 3 дня, значит, 3 дня, и будем копать с перекурами. И вам нельзя признать неоправданность заявленного числа землекопов, испортите свой имидж в глазах начальства.
Такая же система отношений действовала на всех этажах производственной иерархии. Не важно, дома строили или производили самолеты. В каждом цехе, на каждом участке главным для руководителей было выполнить план, то есть произвести столько деталей, станин, валов, шестеренок, сколько задано. Иначе последует наказание. «План - это закон!» - таким был лозунг компартии.
Но если это так, то у любого руководителя есть два способа его выполнить. Один (глупый) - напрягаться. Сегодня напряжешься, а завтра, по устоявшемуся порядку «планирования от достигнутого», добавят еще - и план будет неподъемным. Другой (разумный) способ - обосновать, что спускаемый план невыполним по объективным причинам, в доказательство представить расчеты, основанные на «правильных» нормативах. Ведь любое изделие (станок, автомобиль) состоит из тысяч деталей, а каждая деталь в процессе изготовления проходит десятки операций. И на каждую нужен норматив, не какой то там общесоюзный, а с поправками на конкретные условия вашего предприятия. Сумеете обосновать - плановое задание вам срежут или сразу установят на желанном уровне.
...В конце 1970 х годов я работал начальником Вычислительного центра на Ленинградском заводе подъемно транспортного оборудования имени Кирова. Предприятие выпускало портальные краны. Для изготовления каждого надо было выполнить десятки тысяч деталеопераций. Проекты трудовых и материальных нормативов по всем операциям, сведенные в десятки огромных томов, следовало утвердить в министерстве. Именно на их основании министерство спускало заводу натуральные показатели плана - число кранов, которое надлежало заводу произвести. И выделяло под это ресурсы: численность работников, фонд зарплаты и лимиты на металл, комплектующие, энергию.
Проверить объективность проектов нормативов было нереально, поэтому никто и не проверял. В министерстве писали на томах резолюцию «сократить на 15 %». Но на заводе тоже не лыком шиты - проекты нормативов заранее завышались вдвое. И завод получал дополнительные ресурсы вполне законно. Директор действовал строго в своих интересах. А чиновники министерства ничего не могли изменить, да и не хотели.
Проектируя автоматизированную систему управления на одном из «почтовых ящиков», я столкнулся с тем, что завод завысил нормативы трудоемкости на новую радиостанцию в 20 (!) раз. На мой вопрос к технологам, зачем они так сделали, последовал ответ: «Нам каждый год приходится рапортовать о росте производительности труда. Если не припишем, то не отчитаемся».
Даже имея завышенные нормативы, с выполнением плановых заданий хозяйственники часто не справлялась. Для того чтобы не попасть в разряд «вредителей», они приезжали в декабре в свои министерства с просьбой скорректировать планы. Это массовое нашествие директоров остряки прозвали «движением декабристов». Директора подарками и взятками старались умаслить министерских чиновников, правдами и неправдами добиваясь снижения плановых заданий уходящего года. Когда это удавалось, предприятия по мановению министерской волшебной палочки превращались из отстающих в передовые. Так в недрах административно командной системы формировался особый бюрократический рынок - рынок взаимных услуг, взяток, подарков и послаблений.
...Студентом я полагал, что главное в жизни - справедливость, причем в уравнительном смысле. Капитализм этому требованию не отвечал. Разве справедливо, когда один человек, предприниматель, получает немалую прибыль, а другие на него работают и живут лишь на зарплату? Поэтому отказ от частной собственности и переход к общенародной казался мне благим делом. А то, что у нас кругом бардак, дефицит и прочие несуразности, так это от неумения управлять. Преодолеть негативные явления социализма нам помогут ЭВМ: наведем должный учет, рассчитаем оптимальный план на годы вперед, и мечты классиков марксизма сбудутся. Ведь рынок реагирует лишь на текущий спрос и предложение, а планирование позволяет заглянуть далеко вперед. К тому же планы можно еще и оптимизировать.
Я освоил программирование и погрузился в журналы, посвященные использованию математических методов в экономике. Когда пришел срок обязательного распределения, добился, чтобы меня направили в научно исследовательское объединение «Ленэлектронмаш», где разрабатывались автоматизированные системы управления производством. И там, наконец, наступило прозрение. Я ужаснулся тому, что проектировали и программировали мои коллеги. Ничего общего с тем, что писал об оптимизации академик Леонид Канторович, получивший Нобелевскую премию по экономике за вклад в теорию оптимального распределения ресурсов. Все делалось вопреки рекомендациям известных западных специалистов по автоматизации управления. Ни заказчиков, ни исполнителей не интересовали максимизация загрузка оборудования, минимизация затрат и ожидаемая прибыль. Их интересовало другое!
Предпринимателям в условиях конкуренции важно тратить на каждое изделие как можно меньше рабочего времени и сырья, получать максимум прибыли. А советским директорам - выполнить план любой ценой, чтобы усидеть в кресле. Поэтому ограничения и критерии оптимизации у наших заказчиков кардинально отличались от западных. Лучше всего их интерес отражал критерий «максимум вероятности выполнения заданного плана при ограничениях на ресурсы». По нему можно было оптимизировать резервы, если знать распределение вероятности срыва поставок, выхода из строя оборудования, статистику невыхода персонала на работу и т. д.
Это на Западе, если нужен электродвигатель, можно позвонить, и через час привезут. Там их избыток, а у нас дефицит. У них фирмы часто работают «с колес», не делая запасов, а у нас «запас карман не тянет», зато гарантирует выполнение плана. Причем чем больше запас, тем выше вероятность выполнения плана. Если нужно было 100 кг сырья, а Госснаб выделял его только вагонами, значит, будем брать вагон. Не жалей денег, они не твои, государственные. Пусть лишнее сгниет, но зато план будет выполнен.
Мировой опыт, рекомендации и достижения науки не стыковались с нашими реалиями. Налицо было противоречие между лозунгами, декларируемыми коммунистической властью, и локальными целевыми функциями, которыми руководствовалась администрация предприятия. ЦК КПСС записывал в своих решениях, что наша цель - «увеличение благосостояния советского народа». Это подразумевало рост производительности труда, эффективности, увеличение производства продукции. Но цели, которые ставились на уровне предприятий, шли в разрез с этой объявленной глобальной целью.
Преподаватели научного коммунизма и политэкономии социализма нередко уподобляли советскую плановую систему одной большой фирме под названием «СССР»: «Зачем нам рынок, зачем конкуренция? В крупных компаниях нет конкуренции, зато есть административная вертикаль, управленческая иерархия - приказы исполняются, всё работает». Они не учитывали, что любая, даже транснациональная компания находится в условиях конкуренции. Если она не может снижать издержки, как ее конкуренты, то разорится.
Понимая это, менеджмент компании не просто раздает указания, сколько метров скважин пробурить и сколько баррелей нефти извлечь, а считает, во что это обходится по каждому месторождению, по каждому цеху. Когда по условиям рынка затраты не окупаются или прибыль мала, то либо модернизируют технологии, либо отказываются от проекта. Для фирмы главное - прибыль. Если в частной компании с помощью стимулов интересы собственников доводится до каждого цеха или бригады, то у директоров советских госпредприятий не было интереса сокращать издержки и повышать отдачу, не было мотивации считать прибыль. Лозунг Ленина «Производительность труда - самое важное, самое главное для победы нового общественного строя» оказывался пустым звуком. СССР был обречен.
Но говорить об этом вслух в то время было нельзя - посадят. Приходилось объясняться языком, непонятным цензорам, то есть математических формул. Так поступали многие экономисты, работавшие в Центральном экономико математическом институте АН СССР. Чиновник не поймет, а коллеги прочитают. И я подготовил диссертацию «Исследование локального критерия оптимизации». Из выведенных мною доказательств следовало, что противоречия между декларируемым глобальным критерием оптимизации народного хозяйства и объективно используемыми локальными критериями неустранимы. Наша хозяйственная система в долгосрочном плане нежизнеспособна и обязательно рухнет, сама себя съест.
Поступив в 1972 году в аспирантуру на экономический факультет Ленинградского кораблестроительного института, я через год представил свою кандидатскую диссертацию к защите. Она прошла все необходимые обсуждения. Но неожиданно сменился заведующий кафедрой, который решил ознакомиться с работой первого в его бытность завкафедрой претендента на ученую степень. Математические выкладки, теоремы и доказательства его не интересовали, ему были важны выводы. Прочтя их, он пришел в бешенство: «Что ты написал? Рынка захотел? На святое святых - планирование посягаешь? Все перепиши с точностью до наоборот! Иначе никакой защиты не видать». Очень уж он боялся лишиться своей новой должности.
Так я встал перед традиционным для россиян вопросом: что делать?
...Друзья приглашают в детскую спортшколу. И времени свободного будет много. Напишу, наконец, давно задуманную книгу, которая так и будет называться «Что делать?». И я ушел в тренеры.
У меня с детства руки растут оттуда, откуда надо. Это заслуга родителей, если воспринимать ее как генетическое явление. В шестом классе умел работать на всех станках - сверлильном, токарном, фрезерном. К ним допустил меня школьный учитель труда, не устоявший под натиском подросткового интереса. Увидев в журнале «Техника - молодежи» чертежи подводного ружья, я сделал его своими руками. За это старший брат Александр взял меня с ружьем путешествовать автостопом по Крыму.
Позже, пройдя курс инженерных наук, я мог многое рассчитать, спроектировать и изготовить своими руками. А в горных лыжах не был профи, скорее - любителем высокого уровня. Ломаться на черных трассах не доставляло мне удовольствия, предпочитал синие и красные. Но показать детям, как надо правильно группироваться и входить в поворот, у меня получалось. Доходчиво. Поэтому работа тренером в детской спортшколе общества «Локомотив» на Румболовских высотах во Всеволожске меня вполне устраивала.
Я не ведал о тайном замысле друзей, пригласивших меня на работу. Они хотели, чтобы я построил им горнолыжные подъемники. Это сейчас можно под Москвой и Питером на коммерческих подъемниках в гору подниматься. Или, поднакопив денег, в Австрию поехать. Тогда такое удовольствие было недоступно. За рубеж дозволялось выезжать только избранным, в советском патриотизме которых КГБ не сомневался. При плановом хозяйстве и всеобщем дефиците приобрести даже простейший бугельный подъемник было нереально, не говоря уже о кресельном. Без подъемника 5 раз за день лесенкой на гору поднимешься и столько же раз спустишься, а с подъемником - 105 раз. Соответственно, и результаты тренировок не сопоставимы.
Выход нашелся неожиданно. В лифте есть редуктор и лебедка, которые по нормативам должны работать определенное число лет. Потом их списывают, хотя они могут быть вполне в рабочем состоянии. Лифт - устройство повышенной опасности, нельзя ждать, когда он выйдет из строя. Детали меняют загодя, в планово предупредительном порядке. Если к лебедке от лифта приделать шкив большого диаметра и натянуть кольцом трос с вершины до подножья склона, то получится бугельный подъемник, способный буксировать наверх десятерых, стоящих на лыжах. Трос надо повесить на ролики. Мы использовали чугунные ролики, через которые на железной дороге натягивают контактные провода. Достать их было несложно, ведь мы были спортшколой «Локомотива». А списанные лебедки я выпросил у «Ленлифта».
Пуск подъемников дал неожиданный эффект. Руководство спортивного общества назначило меня директором спортшколы и поручило сделать освещенную трассу для биатлонистов. В Ленинграде не только долгие белые ночи летом, но и короткие зимние дни. Когда дети приходят после школы на тренировку, уже темно. Освещенная трасса была спортшколе жизненно необходима, как и вечернее освещение горнолыжных трасс. Фонари следовало расставить хотя бы на протяжении 3 км. Требовалось много фонарей, чтобы ребенок передвигался из одного освещенного пятна в другое. Если деревянные столбы в нашем лесном регионе я мог достать, то где взять электрические мощности? Нужна была подстанция для понижения напряжения с 10 киловольт до 380 вольт. Все соседние со школой были перегружены, потребителям выдавали не 220, а лишь 180 вольт. Подключить освещение трассы к этим подстанциям в Ленэнерго не разрешили, предложили установить свою. Хорошо сказать: установить. А где ее взять?
Помогли случай и бестолковая плановая система. На соседней стройке из за бардака, который господствовал повсюду, в наличии оказалось две подстанции вместо одной, необходимой по проекту. Первую заложили панелями и забыли. Через год привезли вторую и подключили. Когда из под панелей извлекли первую, встала проблема - куда ее деть. Признаться, что взяли лишнее, нельзя. Но можно передать ее с баланса строительного управления на баланс спортшколы. Это не воровство, ведь подстанция остается в общенародной собственности, и личной выгоды ни у кого нет, не посадят, а в отчетах кто разберется? Так и появились у спортшколы своя подстанция и освещенная трасса.
Мы установили четыре подъемника, осветили все склоны горы. Детей в спортшколу родители привозили из Всеволожска и Ленинграда. Наши тренеры за 2 дня ставили ребенка на лыжи так, что он вполне мог ходить по трассе. Малышу долго объяснять не надо, ему достаточно показать, и он, как обезьянка, все скопирует. Были отработаны приемы, позволявшие детям быстро освоить технику параллельных лыж. Много лет спустя, видя, как на европейских горнолыжных курортах обучают детей азам горнолыжной техники, я убедился, насколько наши методы были результативнее. В Австрии и Италии все направлено на то, чтобы ребенок не упал, не подвернул ножку, поэтому обучают повороту «плугом», а это - тупик. И платят родители тренерам повременно, а не за результат. А нашим тренерам требовался результат
Родители хотели, чтобы их дети не прекращали тренировки летом, и попросили устроить поездку на Памир, где снег лежит круглый год. Согласились оплатить дорогу. В то время мой старший брат уже работал главным геологом Нурекской ГЭС в Таджикистане и обещал помочь. И тренерский совет решился. Руководство «Локомотива» нас поддержало, но предложило взять лишь девочек в возрасте от 12 до 15 лет. Способных горнолыжниц собрали из разных спортивных школ нашего общества.
Мы прилетели в Душанбе, и сразу в горы, на Воробьиный перевал. Местные фанаты горных лыж установили для нас бензиновый подъемник. Снег, точнее, фирн - отличный. И это в конце июня! Было жарко, девочки катались в купальниках. Склоны ущелья на солнце разогревались, камни срывались вниз. Юные лыжницы нашли выход: пока одна идет трассу, другая стоит внизу и корректирует: камень справа - уходи влево, камень слева - уходи вправо. Так и катались наперегонки с камнями. Разве можно представить такое в Австрии? А у нас бесстрашие соседствует с глупостью.
Через неделю мы решили поехать на Нурекском водохранилище, чтобы сменить горные лыжи на водные. Но там районное начальство заявило, что не может гарантировать нашу безопасность, и предложило разбить лагерь на острове. Так, мол, местные молодые люди нас не будут осаждать. Для тренировок выделили катер на подводных крыльях.
И вот мы на острове. Палатки разбиты, костер горит. Солнце клонилось к закату, когда из палаток раздались душераздирающие крики. Оказалось, что, по мере того как в водохранилище накапливалась вода, остров уменьшался в размерах. И вся окрестная живность собралась на его вершине. Ее плотность зашкаливала. Каждый из нас получил в палатках по змее и паре скорпионов или тарантулов!
Что было делать? Катер ушел на базу, мобильных телефонов тогда не было. Мы начали освободительную войну, 100 раз на дню проверяли палатки, проявляли всяческую осторожность. Прожили в лагере 5 дней, и это счастье, что никто не пострадал от ядовитых укусов. Наши спортсменки научились красиво закладывать пируэты на водных лыжах, даже стоя спиной по ходу движения.
Какой урок от этой памирской эпопеи? Надо - делай, проявляй предприимчивость и волю. Кто ищет, тот всегда найдет, даже в условиях хронического дефицита. Когда творишь благое дело, не стесняйся нагружать своими проблемами других. Найдутся люди, готовые помочь. И не отказывай себе в удовольствии пробовать нестандартные подходы. А вдруг получится…
...И все же возможности познавать иные пути развития общества были. Это не только передачи радиостанций «Би Би Си» или «Свобода», но и изданные за рубежом журналы и книги. Они хранились в специальном отделе Публичной библиотеки и выдавались на руки только по письменному направлению вашей организации, причем строго по теме исследований. Выносить книгу из специального читального зала запрещалось. Прийти в спецхран и перебирать изданные за рубежом книги не дозволялось, а каталог их не предоставлялся.
Заинтересованные черпали информацию и из отечественных изданий, критиковавших «прогнивший капитализм». Но никакая критика не могла обойтись без изложения подробностей общественных отношений в развитых странах. Впрочем, даже если симпатии автора были на стороне рынка, конкуренции и частной собственности, он по долгу службы (точнее, выслуживания) вынужден был их скрывать.
...Меня неудержимо тянуло в море. Школьник мог пойти в яхт клуб и освоить азы парусного спорта на «оптимисте» - маленьком шверботе размером с чемодан. Молодому специалисту такая дорога была заказана. Оставалось байдарка. Она была доступна по цене, да и путешествия по рекам и озерам при советской власти не возбранялись. А вот моря были наглухо закрыты. Власть боялась, что россияне сбегут по волнам от социализма, как немцы бежали от него через берлинскую стену.
В комиссионном магазине я набрел на настоящую микрояхту. Польская, разборная, с покрытием из прорезиненной ткани, длиной 3,5 м. Называлось это чудо «Мёва» (чайка). Я увидел ее и запал. Оплатил, привез домой. Через пару дней мы с другом ушли на ней на просторы Ладожского озера, так как после войны оно стало внутренним водоемом, отход от берега пограничники не пресекали.
С той поры парус прочно вошел в мою жизнь. За «Мёвой» последовали виндсерфинг, катер на Ладоге, маленький фанерный швербот «Микки Маус». Потом пришла очередь «финна» - лодки олимпийского класса. «Финн» рассчитан на одного, но это не мешало плавать на нем вдвоем с женой. Наконец я приобрел разборный алюминиевый тримаран - парусную стрекозу длиной 8 м, производства одного из калининградских оборонных заводов. Когда железный занавес был снят, отправились под парусом осваивать мир.
Будучи аспирантом Ленинградского кораблестроительного института, я случайно узнал, что кафедра физвоспитания пробила через Министерство внешней торговли закупку такого виндсерфера, и он вот вот прибудет в Россию. Это был первый и единственный образец виндсерфера в СССР. Мы с рвением стали его осваивать - как удержать равновесие, как крутить парус вокруг оси мачты при поворотах … Но одного виндсерфера нам было явно недостаточно.
Сделали матрицу по оригинальному экземпляру. Арендовали у дворников подвал, купили пару бочек эпоксидной смолы, стеклоткань и стали по матрице выклеивать копии. Скоро у нас образовалась маленькая флотилия виндсерферов. Одно плохо: вода в Финском заливе холодная.
Летом, водрузив пару виндсерфов на багажник своего «Запорожца», мы с женой поехали к Черному морю, к теплой воде. В Геленджике я заявился на погранзаставу: мол, хочу опробовать новый спортивный снаряд. Пограничники мне популярно объяснили, что даже если я выплыву за флажки на надувном матраце, то меня арестуют. Может, потом и отпустят, но штраф придется заплатить. А уж виндсерфер, на котором, по мнению начальника погранзаставы, можно сбежать в Турцию, в море они точно не выпустят...."