Риль Николай Васильевич (Вильгельмович), немецкий физик в советском атомном проекте, ч3
...Возвращаясь к серьезным вещам, необходимо, прежде всего, сказать, что человеческие отношения между немцами и советскими людьми во всех без исключения группах были хорошими. Однако нас никогда не приглашали в квартиры советских семей, несмотря на известное русское гостеприимство. Вероятно, советским семьям было сверху дано соответствующее указание. Это могло быть даже не по политическим причинам, а в целях соблюдения секретности. Примечательно, что мы никогда не почувствовали хоть какое-либо проявление ненависти по отношению к немцам.
Один или два раза в Электростали подростки позволили себе небольшие выходки, но взрослые тут же призвали их к порядку. При этом мы знали от многих советских знакомых, что их семьи пострадали вовремя войны с Гитлером. Я был в тех местах, которые были недолгое время заняты немцами. Но и там я не чувствовал ненависти. Я намеренно упомянул, что речь идет о кратковременно занятых немцами местах, очевидно нельзя сравнивать поведение сражающихся войск с нацистскими партийными бонзами. Корректное и даже приветливое поведение советского населения по отношению к нам, немецким специалистам, более или менее соответствовало предписаниям, но я думаю, что причиной этого в большей мере является менталитет местного населения. Я делаю на этом особое ударение, поскольку такое отношение было утешительным и возрождало веру в человечество.
В Советском Союзе мы часто видели, с каким уважением все еще относились к профессиональной деятельности немцев. Я намеренно поставил здесь слова «все еще», так как в современной России все американское служит образцом технической и научной деятельности. Это особенно относится к молодому советскому поколению, которое немного знает о прежних заслугах немецкой науки и техники. В старой России немецкое трудолюбие в технических вопросах определялось распространенным выражением: «Немец обезьяну выдумал».
Все это относилось к нам, немцам, по профессиональным вопросам, но никто не рассматривал возможность нашего участия в организаторских или прочих, не чисто технических или научных областях. Однажды, когда я дал Завенягину не относящийся к делу совет, он резко сказал: «В Ваших советах мы не нуждаемся».
На материальное обеспечение большинство немцев, которые работали в атомных группах, не могли пожаловаться. С самого начала нас прекрасно обеспечивали продуктами питания, и это было в то время, когда в Германии голодали. Советское население тоже бедствовало. Мы имели право покупать продукты питания в особых магазинах («спецраспределителях»), в которых можно было купить продукты питания и деликатесы по приемлемым ценам. Из советских людей только некоторые имели такое право, а именно, выдающиеся ученые и люди искусства, а также высокопоставленные партийные работники и члены правительства. Обеспечение фруктами в Москве и на Урале было довольно плохим, но было прекрасным на побережье Черного моря, где фрукты можно было купить на свободном рынке. И мы могли отправлять прекрасные посылки с продуктами питания в Германию.
Размещение немцев в атомных группах было также достаточно хорошим. В Электростали каждая семья имела деревянный финский домик с тремя приличными комнатами, ванной и кухней. Возле каждого домика был сад. На Урале большинство наших семей жило в очень приятных, похожих на дачи. деревянных домах на пять комнат и с застекленной верандой. Несколько семей жили в многоэтажных квартирах в большом каменном доме. Точно такое же размещение было и на Черном море. Здесь у меня с семьей была особая привилегия, я жил в очень большой, роскошной вилле из камня.
Разница между нашим уровнем жизни и уровнем жизни советского населения была огромной. Как ни странно, мы никогда не ощущали зависть со стороны советских людей. Лично.у меня это различие в нашем жизненном уровне по сравнению с русскими вызывало чувство неловкости. Я вспоминаю, как однажды вечером в Электростали к нам домой пришел директор русской школы, в которую ходили и немецкие дети. Сначала мы говорили на общие темы, и я не понимал причину его визита. Но после третьей рюмки водки цель визита выяснилась. Он попросил меня передать немецким родителям, чтобы они не давали своим детям на завтрак в школу шоколад. Он попросил об этом ради русских одноклассников, которые навряд ли получали шоколад. Я передал просьбу дальше, и она была выполнена.
В политическом отношении нас полностью оставили в покое. Меня только один единственный раз пригласили на партийное собрание, так как там обсуждались производственные вопросы, и я был нужен как эксперт. На этом собрании мне среди всего прочего довелось услышать, что партийность (а не объективность) является главной добродетелью члена партии. В Сухуми, незадолго до возвращения на родину, некоторые немцы пришли к мысли, что они, прежде чем покинуть Советский Союз, должны овладеть некоторыми знаниями о «диалектическом материализме» («диамате»), так называемой научной основой марксизма-ленинизма, и они попросили советское руководство провести им соответствующий курс. Для непосвященных читателей нужно сказать, что советская версия «диалектического материализма» - это псевдонаука, уровень которой можно сравнить с нацистской «расовой теорией»! Лучшая характеристика диалектического материализма дана в следующей шутке, которую я услышал в Чехословакии: - Что такое наука? - Это когда в темной комнате ищешь черную кошку. - Что такое философия? - Это когда в темной комнате ищешь черную кошку, которой там нет. - Что такое диалектический материализм? - Это когда в темной комнате ищешь черную кошку, которой там нет, и вдруг кричишь: вот она!
...В этом месте я хотел бы сделать несколько замечаний о своей личной реакции на советские впечатления. Во многих сообщениях о пребывании в Советском Союзе можно встретить затрудненные разъяснения автора об увиденном и пережитом: часто речь идет о превращении автора из друга во врага советского социализма или об обратном превращении. Я не переживал таких превращений. С самого начала я не испытывал иллюзий. Как свидетель Октябрьской революции и первых лет советской России я знал о губительном воздействии коммунизма на жизненный уровень. Заинтересованный и опытный наблюдатель мог увидеть политическую схожесть сталинизма и гитлеризма уже в 30-е годы в Германии. Конечно, я был поражен материальным обеспечением нас, атомных специалистов, по сравнению с советским населением. Ничто другое меня не поразило. Однако было приятно, что везде можно найти подлинную человечность.
...Оглядываясь назад, можно спросить себя, что же было неправильным, а что правильным в нашем поведении в Советском Союзе. Начнем с неправильного. Во время нашего пребывания можно было иногда наблюдать у немцев тенденцию демонстрировать свою молодцеватость. Это был пережиток гитлеровского времени, пережиток, которого не был лишен ни один немец (частично и сегодня не может лишиться). Дерзкие поступки случались нечасто. тем более что «высшая раса» находилась за колючей проволокой. Еще менее эффективным было противоположное поведение - навязывание своей дружбы. Этот путь, к счастью, пытались выбрать только некоторые немцы. Не имело смысла также кичиться каким-либо образом своим «законным правом», так как «законное право» имеет смысл только в том случае, когда есть соответствующее средство его реализации. У нас вообще не было письменно зафиксированных прав, было только право взывать к человечности п разуму. Обращение к этому неписаному праву было самым легким в нашем положении. В чисто человеческих отношенияхс партийными работниками, коллегами и сотрудниками сохранялосьтакое поведение, которое можно рекомендовать и в других случаях: никакой преувеличенной дружбы, а только дружелюбие с сохранением некоторой дистанции. Известно, что люди становятся ближе друг другу, если сохраняется дистанция. .
Я лично должен был держаться на определенном расстоянии по отношению к советским людям, чтобы не показаться частью их общества из-за знания русского языка или моего петербургского происхождения. Сигара во рту и нюрнбергская шляпа на голове были в этом случае хорошим средством. Такой внешний вид, возможно, был смешным, но он был и полезным, так как влиял не только на окружающих, но и на меня самого, и служил при тяжелых нагрузках «психологическим корсетом». Каждый, кто сидел в концентрационном лагере или в тюрьме,или лежал в больнице, знает, как важно при этом сохранять чувство высокой самооценки путем регулярного бритья, и вообще сохранять высокие стандарт в физическом или духовном отношении, чтобы устоять перед духовным и физическим упадком. Англичане называют это «психической гигиеной».
...Советский уровень жизни после войны и позже...Это действительно печальная глава. Каждому, кто провел несколько дней в Советском Союзе не в качестве уважаемого гостя под чьим-то покровительством, а осмелился на самостоятельное путешествие, известен ужасно низкий уровень жизни в стране. То, что условия жизни там после войны были очень тяжелыми более чем понятно, и нам, немцам, не следует насмехаться над этим. Однако, к сожалению, советский уровень жизни и годы спустя по-прежнему оставался на низком уровне, достойном сожаления. Это печальное состояние больше не является следствием войны, а объясняется экономической системой. В это же время страны с системой частного предпринимательства хозяйств достигли такого жизненного уровня, в сравнении с которым советский уровень и сегодня выглядит жалко.
О том, что мы, немцы, участвовавшие в атомном проекте, имели привилегированное положение и не испытывали ни в чем недостатка, я говорил в предыдущей главе. Здесь же я хочу рассказать о положении советского населения. Когда мы уезжали из страны в 1955 году, никто в стране не голодал, однако, если сравнивать с западным уровнем, обеспечение продуктами писания и другими товарами было скверным. Можно привести такой пример. Хлеба было достаточно, однако муку выдавали только два раза в год, к 1 Мая - ко дню Октябрьской революции. Каждый получал один или два килограмма. И это в стране, в которой раньше зерно было одной из важнейших статей экспорта! В стране, которая славилась свои ми русскими пирогами (Piroggen) из белой муки, которые стряпали не только в обеспеченных домах, но и в семье любого крестьянина-бедняка или рабочего! Стыдно, что сейчас снабжение такими простыми вещами почти недоступно.
Не может послужить оправданием Советов то, что они поставили чрезвычайно важные задачи по строительству и вооружениям. Соединенные Штаты занимались вооружением не меньше и при этом не имели проблем с зерном Федеративная Республика Германия должна была вновь создавать свои города и большую часть промышленности, но, несмотря на это, утонет сейчас в роскоши.
Также и сегодня, к сожалению, положение со снабжением повседневными товарами в Советском Союзе ниже всякой критики. Магазины для туристов даже в лучших отелях Москвы или Ленинграда отличаются такой убогостью. какую едва ли можно найти в западной провинции. (Приятное исключение составляют советские корабли, которые по заказу западных агентств совершали круизные рейсы). Между прочим, когда мы жили в Советском Союзе, то есть в 1945-1955 годы, в лучших московских ресторанах можно было достаточно хорошо поесть. С тех пор там стало не лучше, а скорее хуже, что я связываю с обильным потоком туристов, с которым советская система также справляется неважно. Выбор товаров даже в лучших советских магазинах, как и прежде, плачевный. В этом я смог сам недавно убедиться в Ленинграде. Я вспоминаю об этом плачевном состоянии каждый раз, когда в каком-нибудь крохотном западногерманском городке вижу, что предложение товаров любого вида превышает спрос. Бедные советские домохозяйки, им повезло, что они не видят всего этого изобилия и не могут сравнить его со своей бедностью!
После всех этих печальных мыслей я должен сказать несколько слов для спасения кулинарной чести русского народа! К культуре народа наряду с языком, песнями, танцами относится также и культура гастрономического вкуса. Прежде.чем я буду говорить восторженно о русской кухне, я хотел бы попросить о снисхождении тех читателей, которым довелось познакомиться с русской «культурой гастрономического вкуса» в положении военнопленного. Не только прежним военнопленным, но и туристам, которые посещают Советский Союз, трудно представить, насколько замечательной и вкусной была прежняя русская и украинская кухни. К сожалению, только маленькая часть этих блюд известна на Западе. Даже у известного на Западе супа, «борща», было очень много различных вкусных вариантов, было много видов другого капустного супа, «щей», других приятных на вкус овощных супов, прекрасных рыбных супов и других блюд из пресноводной рыбы, знаменитых пирогов из различного теста и с различной начинкой (капуста, мясо, рыба, рис, грибы) и так далее. Вкусны были все народные блюда, которые готовили и в самых скромных домашних хозяйствах. В более обеспеченных кругах преобладали блюда кавказской, польской, балтийской, немецкой, еврейской, финской и французской кухни. Большинство истинно русских рецептов в советское время более или менее забыто. Только бабушки (die Babushkas) еще помнят секреты русского кулинарного искусства.
О роли бабушек в советской жизни я хотел бы сказать особо. Так как почти все матери там работают, то на бабушках лежит домашнее хозяйство и воспитание детей. Они являются опорой советских семей. Даже больше: они являются элементом, сохраняющим народ. Читателям старых русских романов известно описание другого типа русских женщин, сыгравшего значительную роль в развитии русских детей, особенно относящихся к «интеллигенции», Это - русская «няня» (Njanja), которая, имея простое происхождение и формально считаясь обслуживающим персоналом, была, по сути, членом семьи и играла роль второй матери. Наряду с повседневной заботой о своем воспитаннике, она служила связующим звеном с жизнью и сущностью «простого народа». Моя няня, которая умела писать, научила меня читать и писать по-русски за короткое время, без каких-либо педагогических и психологических вывихов. Те, у кого была няня, всегда вспоминают о ней с умилением и благодарностью. Пушкин посвятил своей няне прекрасное стихотворение. А те, у кого нет няни и бабушки, и Россию не знают! Нянь больше нет, бабушки умирают, и я не знаю, будет ли им замена. Они все были в русской истории очень существенным женским матриархальным элементом, который, по своей пассивной устойчивости, по своей способности терпеть, представлял собой едва ли преодолимую силу. Если бы Наполеон и Гитлер понимали эту силу, они вряд ли бы осмелились пересечь границы России.
Читателю, может быть, уже бросилось в глаза, что мои рассказы следуют друг за другом по типу «контрастного душа»: отвратительные веши сменяются прекрасными. После гимна московскому «метро» (по поводу которого я должен сказать также и кое-что отрицательное) перейдем сейчас опять к безобразному. Я имею в виду советские общественные туалеты, которыми мы пользовались на заводах, в учреждениях и ведомствах. В некоторых таких советских заведениях органы чувств человека испытывают полное ошеломление.Конструкция и устройство мест, предназначенных для естественных отправлений, совершенно отличается от наших. Там нет возможности сесть, а нужно стоять на корточках, и нет никаких перегородок. Здесь коллективная мысль, трудовой коллективизм, так сказать, реализуются своевольным образом. Становится понятным, что эти заведения использовались также и как место для общения и человеческих контактов. Там можно было свободно поговорить с коллегами без непосредственного начальства. Мне не чужда мысль о том, что служба безопасности при случае и там поставит подслушивающие устройства. После фильтрации естественных фоновых шумов можно будет поймать какое-нибудь необдуманное слово.
Я хотел бы упомянуть еще об одном пороке советской экономической жизни. Это спекуляция, связанная преступным миром. Один раз мы столкнулись с этим миром. Моя жена и я решили купить новый радиоприемник. Молодой немец, бывший военнопленный, который работал в нашей группе, предложил мне помощь. Во время плена у него были контакты с преступным миром Москвы. Военнопленные в своем лагере недалеко от Москвы имели процветающую мастерскую по ремонту радиоаппаратуры и других приборов. Поступление заказов и их выполнение осуществлялось через московский преступный мир. Молодой немец поехал на моем личном автомобиле за пределы Москвы, чтобы найти известную ему мастерскую. Она находилась где-то на заднем дворе в подвале и была завалена до потолка различными, преимущественно из Германии, приборами.В шестидесятые годы в Советском Союзе произошло усиление наказания за экономические преступления. Несмотря на это спекуляция существует и сегодня, что может увидеть каждый турист. Необходимо предупредить всех туристов, что со спекулянтами никаких дел иметь нельзя.
Когда думаешьо России, то непроизвольно вспоминаешь и о водке. Поэтому в этой главе я сделаю экскурс в область употребления водки. Пьянство в России было распространено и раньше. Сегодня эта проблема по-прежнему тревожит, хотя недавно были приняты энергичные меры против пьянства. Я сам почти не придавал значения водке и пил всегда только из солидарности или чтобы доказать стойкость к водке. (Показать солидарность удавалось всегда, а стойкость - почти никогда.) Однажды вечером, когда немного выпивши, шел, пошатываясь, по унылой зимней улице Электростали мне вдруг стало ясно, что в России намного легче жить, если быть немного пьяным...
...В политическом отношении Советский Союз, прежде всего, поражает сходством с гитлеровской Германией. Различны только взаимоотношения с частным сектором экономики. В остальном методы и структуры диктаторской власти похожи: как здесь, так и там велико влияние партии на предприятия и семьи, здесь и там строгий контроль за молодежью (гитлерюгенд и комсомол), здесь и там сдерживание церковного влияния, здесь и там соревнование за повышение квалификации, здесь и там переходящие знамена для предприятий, здесь и там награды многодетным матерям («материнский крест» и «мать-героиня»). Перечень можно продолжать и дальше.
Можно вспомнить случай, который мне показал, что Коммунистическая партия по отношению к семье стремилась не к тому, чтобы заменить семью какой-либо коллективной структурой. Цель заключалась не в том, чтобы разрушить семью как структурную единицу, а в том, чтобы, сохранив, придать ей нужную идеологию. То же самое было и в Германии. Однажды в Электростали ко мне пришла жена одного инженера и сказала, что ее муж имеет любовную связь с моей советской лаборанткой. Я мог бы отправить лаборантку в другую инстанцию. Я сказал, что, как иностранцу, такие вопросы мне очень трудно решать, но я мог бы поговорить об этом с директором завода. «Ради бога, не надо, - сказала женщина, - тогда партия узнает о проступке моего мужа и из-за распада семьи его исключат из партии». Каким-то образом, не знаю каким, лаборантка сама перешла на другую работу.
Я был очень удивлен, когда столкнулся с «единоначалием» («Führerprinzip») в Советском Союзе. Директор завода попросил меня однажды решить неслужебные вопросы, касающиеся немецкой группы. Я сказал, что мне надо обсудить это с моими немецкими сотрудниками. «Зачем? - сказал он удивленно, - Вы. разве никогда не слышали о единоначалии?» И это был не шутливый намек на гитлеровский принцип вождизма, а совершенно простодушная ссылка на настоящее советское понятие идентичного значения...
В то время меня очень интересовал вопрос, осознают ли в высших, руководящих советских слоях схожесть своего режима с гитлеровским. Извне, конечно, громко утверждалось обратное, и народ должен был этому верить. В конце 1945 года мне представилась возможность удовлетворить свое любопытство. Было введено какое-то новое ограничение свободы. Я поехал в Москву, чтобы выразить свой протест, хотя и знал, что из этого вряд ли что-то получится. Меня принял П. Я. Антропов (не путайте с Андроповым), который во время войны был заместителем министра вооружений (то есть заместителем Ванникова), и вто время, о котором идет речь, он был заместителем министра атомной промышленности, а позднее стал министром геологии. Этот симпатичный человек, который был немного старше меня и понравился мне с первого взгляда. (Я думаю, что этому обоюдному пониманию способствовало общее знание старой России.) Я выразил ему свой протест, он ответил мне любезно, но холодно. Наконец завязался общий непринужденный разговор, и я сказал: «Меня очень интересует, известно ли в Ваших руководящих кругах, что Ваш режим идентичен режиму, который был у нас с 1933 до 1945 года». Антропов помедлил одно мгновение и ответил: «Да, известно». Я бы не задал такой еретический вопрос, если при разговоре присутствовал кто-нибудь третий. Снаружи, на улице вто время висели плакаты, которые восхваляли «победу правого дела над фашистской Германией».
Также и в не столь высоких кругах схожесть советского и гитлеровского режима не осталась незамеченной.'Когда комендант нашего завода в Электростали хотел мне объяснить, что такое НКВД, он сказал: «Это то же caмoe. что и ваше гестапо».
Удивительно, что современные диктатуры, которые можно рассматривать как маятникообразный отход от либеральной эпохи, на рубеже нового столетия появились почти одновременно в различных странах - Италии, Германии, России и Японии, и имели очень похожие политические структуры. Создается впечатление, что господа диктаторы между собой заранее догорились. В «третьем рейхе» относительно этого сходства была народная шутка. в которой говорилось: Муссолини, Гитлер и Геббельс основали фотомастерскую, которая процветала благодаря целесообразному распределению работы: Муссолини занимается проявкой, Гитлер копирует, а Геббельс увеличивает.
Немцы и русские особенно достойны сожаления, так как они получили в качестве диктаторов Гитлера и Сталина. Можно позавидовать французам с Наполеоном, память о котором лелеют до сих пор. Или, может, вспомнить слова Ратенау о том, что каждый народ переживает то, что заслужил?
После этого отступления я хотел бы вернуться к Советскому Союзу, а именно к тем аспектам развития, которым нужно уделить большее внимание. Подразумеваю пробуждение национальной русской, даже националистической тенденции. Росту этой тенденции сознательно способствовал Сталин во время войны, чтобы усилить сопротивляемость народа. Старые русские герои войны, известные царские генералы и даже старинные православные традиции были вызваны из прошлого для того, чтобы национальная эйфория послужила победе в войне. Сталин лично проверял и исправлял в военное и послевоенное время исторические книги и фильмы, чтобы подчеркнуть героизм русской военной истории, как, например, книгу о русско-японской войне и все исторические фильмы. Я вспоминаю исторический фильм о военно-морском флоте из времен русско-японской войны, в котором главную роль играл героический русский адмирал. Исторически фильм был полностью правилен. Холеный адмирал благородно действовал в своей огромной каюте-люкс, и в человеческом и военном отношении производил такое сильное впечатление, что можно было спросить господ революционеров: действительно ли была необходимость убивать русские верхние слои, в которых были такие великолепные люди? Если бы фильм появился в царское время, то царь пожаловал бы режиссеру дворянский титул, а «левые» обвинили бы его в шовинизме.
После победного окончания «второй Великой Отечественной войны» волна национализма, разумеется, поднялась еще выше. Превращение советской России в великую державу, быстрый рост военной мощи, успехи в космосе - все это увеличивало и дальше увеличивает национальную эйфорию. Я хотел бы привести типичный пример этой позиции. Когда в конце 40-ых годов я стоял в московском магазине грампластинок, вошел хорошо одетый господин 50-ти лет и спросил пластинку Бетховена. Он был восторженным почитателем Бетховена. «Вы знаете, - сказал он, - для меня Бетховен не немец, а русский!» В этом высказывании я услышал тон, который я уже слышал в старой России. Наряду с прежними русскими чувствами неполноценности, которые главным образом относились к социальным и технико-экономическим вещам, у русских была также и национальная гордость с мессианской окраской. Нельзя сказать, что нам, немцам, это неизвестно. Не должен ли был мир «выздоравливать на немецкой основе»? Не были ли немцы представителями «высшей расы»? Такие националистические перегибы почти всегда имели корни в каком-то спрятанном комплексе неполноценности. Когда здоровая национальная гордость превращается в мессианский национализм, тогда хороший русский или не русский человек кончается и начинается общественно опасный преобразователь мира.
Нельзя оставлять без внимания эту русскую националистическую тенденцию за фасадом социалистического самодовольства. Впрочем, русские имеют все права для того, чтобы иметь сильное национальное сознание: их империя существует более тысячи лет, имеет отчасти богатую историю и обладает безграничной способностью к ассимиляции. Русский язык, музыка и литература дают русским право гордиться принадлежностью к этому народу.
В то время, когда мы жили в Советском Союзе, культ Сталина расцвел пышным цветом. Сталин был «гениальным полководцем», действительным «отцом народов», мудрым «великим ученым». Гитлер, который скромно позволял называть себя только «великим полководцем всех времен», мог бы этому позавидовать. Преклонение перед Сталиным принимало гротескные формы. Праздничные собрания в честь I Мая и годовщины Октябрьской революции, на которые меня приглашали, как Героя Социалистического Труда и лауреата Сталинской премии, и где я сидел в президиуме, начинались с того, что делалось предложение выслать товарищу Сталину приветственную телеграмму. Затем, в течение нескольких минут, следовали аплодисменты. Затем читалась очень длинная телеграмма. После прочтения телеграммы опять начинались аплодисменты на несколько минут. Такое происходило на заводах и в других учреждениях. При праздновании 70-летия Сталина ураган аплодисментов начинался всякий раз при словах «Сталин» или «Иосиф Виссарионович», который продолжался до физического истощения аплодирующих.
...Я хотел бы еще сказать об одном подобном, не совсем мне понятном свойстве тамошней общественной жизни. Еще в Берлине, незадолго до отъезда в Советский Союз, один молодой офицер НКВД с лучшими намерениями сказал мне, что я не должен бояться брать на себя вину при какой-либо неудаче и выставлять на обсуждение. Я совершенно не понял этот совет, но хорошо запомнил. И я вспомнил о нем, когда во время разговора полковник Уралец, очень приятный начальник объекта, рассказал, как надо себя вести, когда тебя обвиняют в каком-либо поступке. Он пояснил это на собственном примере. Во время одного открытого партийного собрания одна женщина взяла слово и обвинила его, начальника объекта, в соблазнении несовершеннолетней.
На это он не отреагировал с негодованием, как это сделал бы наш брат. Он произнес примерно такую речь: «Товарищ Н. обвинила меня в совращении малолетнего. Товарищи! Соблазнение несовершеннолетней - это тяжелое преступление! Преступление такого рода в нашем социалистическом государстве нельзя прощать; я высоко ценю коммунистическую деятельность товарища Н., и я хотел бы каждому поставить ее в пример...» В таком же стиле он говорил и дальше, пока не подошел к тому, что он совершено представить не мог, что соблазняет несовершеннолетнюю. Выразив много раз благодарность товарищу Н., он закончил свою речь. Это был полный успех: товарищ Н. насладилась успехом, она была центром внимания на собрании, публика увидела пикантный спектакль, и все было в порядке. Полковник представил этот случай не как единичное, необычное исключение, а как что-то обычное, даже типичное. Я не знаю, какие психологические корни имеет поведение человека в таких случаях. Или это что-то типичное русское? Или советское? Нужно ли проводить параллель с чувством счастья признания вины у Достоевского? Или с радостью наблюдать за исповедью, за душевным эксгибиционизмом или мазохизмом, что можно наблюдать повсеместно? Из-за недостатка компетенции в этом вопросе я ограничиваюсь фиксированием этого явления.
В сферу действия коммунистической партии не был вовлечен ни один из немецких специалистов. Мой опыт в этой области невелик. Хотя партийные деятели не выполняли явных административных функций, их влияние было очевидно. Партия действовала «за кулисами» как контролирующий орган, причем эти функции контроля распространялись на идеологические, профессиональные и моральные сферы всех членов партии. В Электростали местные партийные деятели присутствовали на всех особенно важных больших совещаниях, не вступая в дискуссии. Их «цензура» проявлялась только в докладах перед вышестоящими
В Сунгуле, где наш институт занимался многими вопросами из области биологии, мы сильно чувствовали влияние лысенковщины. А именно, мы не могли заниматься больше проблемами, связанными с генетикой, но влияние кампании Лысенко распространялось и на другие области науки. Партия считала необходимостью пристально рассматривать и проверять не только биологию, но даже и основы химии и физики. Это происходило опять же с ярко выраженной советско-националистической тенденцией. Каждое несерьезное советское «открытие» подхватывалось и раздувалось. Некоторые из этих открытий граничили даже с шарлатанством. Из всех новых теорий., которые приходили с Запада, выбивали «идеалистическое капиталистическое» содержание. По каким-то, мне совершенно непонятным причинам, советская идеология особенно желчно относилась к так называемой «резонансной теории» химических связей. Может быть, причиной этого гнева властей было отсутствие наглядности у этой теории. Во всяком случае, против этой теории в Советском Союзе началась настоящая кампания. Также и в нашем сунгульском институте один химик должен был сделать отрицательно-критический доклад о резонансной теории, хотя наши институтские работы ничего не имели с ней общего. Партийное влияние немедленно чувствовалось, если теория содержала философские элементы или, если партийные философы подразумевали в ней такие элементы.
... я обращал уже внимание на многие схожие черты между гитлеровским режимом и сталинским. Я хотел бы еще отметить, что нацистская партия также пыталась вмешиваться в науку и противопоставлять «немецкую физику» «еврейской физике». Но к чести немецких физиков, «немецкой физике» не было нанесено„серьезного вреда, а вмешательство ограничилось смехотворными пустяками.
Когда я пересматриваю написанное, я нахожу там много эпизодического, анекдотического и даже политические шутки. Я думаю, что все это было необходимо для описания действительности, так как эпизоды из личной жизни являются, на самом деле, некоторым обобщением, а политическую шутку нельзя выбросить из жизни в диктаторском государстве, ее можно сравнить с солнечным лучом в камере заключенного. Но я спрашиваю себя, нужно ли делать некоторые общие высказывания с профессорской серьезностью? Читатель может спросить, не могу ли я на основе личного знания прежней русской и советской жизни сказать что-то, что указывает на будущее. Единственно честным ответом с моей стороны является: «Я не знаю».
Полностью осветить прошлое достаточно тяжело. И так же тяжело экстраполировать развитие в будущем. Даже опытные политики и экономические эксперты почти всегда оказываются лжепророками. На их прогнозы едва ли можно полагаться больше; чем на гадание на кофейной гуще. Также трудно сделать это и современным футурологам, которые используют статистические количественные методы, так как они не могут учесть важные эмоциональные факторы развития. Футурология - это вообще работа, для которой нужно иметь нечистую совесть, она похожа на купца, получившего деньги за товар, который он отдаст когда-нибудь в будущем. Но достаточно футурологии, критики, рациональных рассуждений! Я заканчиваю свои описания. Я испытываю легкое чувство грусти, так как это похоже на второе прощание со своим прошлым. Еще раз мой взгляд возвращается к далекой России и ее людям. И, чтобы выразить все мои чувства, я хотел бы закончить свои воспоминания словами: «Достаточно тебе страданий, матушка Россия!»
Один или два раза в Электростали подростки позволили себе небольшие выходки, но взрослые тут же призвали их к порядку. При этом мы знали от многих советских знакомых, что их семьи пострадали вовремя войны с Гитлером. Я был в тех местах, которые были недолгое время заняты немцами. Но и там я не чувствовал ненависти. Я намеренно упомянул, что речь идет о кратковременно занятых немцами местах, очевидно нельзя сравнивать поведение сражающихся войск с нацистскими партийными бонзами. Корректное и даже приветливое поведение советского населения по отношению к нам, немецким специалистам, более или менее соответствовало предписаниям, но я думаю, что причиной этого в большей мере является менталитет местного населения. Я делаю на этом особое ударение, поскольку такое отношение было утешительным и возрождало веру в человечество.
В Советском Союзе мы часто видели, с каким уважением все еще относились к профессиональной деятельности немцев. Я намеренно поставил здесь слова «все еще», так как в современной России все американское служит образцом технической и научной деятельности. Это особенно относится к молодому советскому поколению, которое немного знает о прежних заслугах немецкой науки и техники. В старой России немецкое трудолюбие в технических вопросах определялось распространенным выражением: «Немец обезьяну выдумал».
Все это относилось к нам, немцам, по профессиональным вопросам, но никто не рассматривал возможность нашего участия в организаторских или прочих, не чисто технических или научных областях. Однажды, когда я дал Завенягину не относящийся к делу совет, он резко сказал: «В Ваших советах мы не нуждаемся».
На материальное обеспечение большинство немцев, которые работали в атомных группах, не могли пожаловаться. С самого начала нас прекрасно обеспечивали продуктами питания, и это было в то время, когда в Германии голодали. Советское население тоже бедствовало. Мы имели право покупать продукты питания в особых магазинах («спецраспределителях»), в которых можно было купить продукты питания и деликатесы по приемлемым ценам. Из советских людей только некоторые имели такое право, а именно, выдающиеся ученые и люди искусства, а также высокопоставленные партийные работники и члены правительства. Обеспечение фруктами в Москве и на Урале было довольно плохим, но было прекрасным на побережье Черного моря, где фрукты можно было купить на свободном рынке. И мы могли отправлять прекрасные посылки с продуктами питания в Германию.
Размещение немцев в атомных группах было также достаточно хорошим. В Электростали каждая семья имела деревянный финский домик с тремя приличными комнатами, ванной и кухней. Возле каждого домика был сад. На Урале большинство наших семей жило в очень приятных, похожих на дачи. деревянных домах на пять комнат и с застекленной верандой. Несколько семей жили в многоэтажных квартирах в большом каменном доме. Точно такое же размещение было и на Черном море. Здесь у меня с семьей была особая привилегия, я жил в очень большой, роскошной вилле из камня.
Разница между нашим уровнем жизни и уровнем жизни советского населения была огромной. Как ни странно, мы никогда не ощущали зависть со стороны советских людей. Лично.у меня это различие в нашем жизненном уровне по сравнению с русскими вызывало чувство неловкости. Я вспоминаю, как однажды вечером в Электростали к нам домой пришел директор русской школы, в которую ходили и немецкие дети. Сначала мы говорили на общие темы, и я не понимал причину его визита. Но после третьей рюмки водки цель визита выяснилась. Он попросил меня передать немецким родителям, чтобы они не давали своим детям на завтрак в школу шоколад. Он попросил об этом ради русских одноклассников, которые навряд ли получали шоколад. Я передал просьбу дальше, и она была выполнена.
В политическом отношении нас полностью оставили в покое. Меня только один единственный раз пригласили на партийное собрание, так как там обсуждались производственные вопросы, и я был нужен как эксперт. На этом собрании мне среди всего прочего довелось услышать, что партийность (а не объективность) является главной добродетелью члена партии. В Сухуми, незадолго до возвращения на родину, некоторые немцы пришли к мысли, что они, прежде чем покинуть Советский Союз, должны овладеть некоторыми знаниями о «диалектическом материализме» («диамате»), так называемой научной основой марксизма-ленинизма, и они попросили советское руководство провести им соответствующий курс. Для непосвященных читателей нужно сказать, что советская версия «диалектического материализма» - это псевдонаука, уровень которой можно сравнить с нацистской «расовой теорией»! Лучшая характеристика диалектического материализма дана в следующей шутке, которую я услышал в Чехословакии: - Что такое наука? - Это когда в темной комнате ищешь черную кошку. - Что такое философия? - Это когда в темной комнате ищешь черную кошку, которой там нет. - Что такое диалектический материализм? - Это когда в темной комнате ищешь черную кошку, которой там нет, и вдруг кричишь: вот она!
...В этом месте я хотел бы сделать несколько замечаний о своей личной реакции на советские впечатления. Во многих сообщениях о пребывании в Советском Союзе можно встретить затрудненные разъяснения автора об увиденном и пережитом: часто речь идет о превращении автора из друга во врага советского социализма или об обратном превращении. Я не переживал таких превращений. С самого начала я не испытывал иллюзий. Как свидетель Октябрьской революции и первых лет советской России я знал о губительном воздействии коммунизма на жизненный уровень. Заинтересованный и опытный наблюдатель мог увидеть политическую схожесть сталинизма и гитлеризма уже в 30-е годы в Германии. Конечно, я был поражен материальным обеспечением нас, атомных специалистов, по сравнению с советским населением. Ничто другое меня не поразило. Однако было приятно, что везде можно найти подлинную человечность.
...Оглядываясь назад, можно спросить себя, что же было неправильным, а что правильным в нашем поведении в Советском Союзе. Начнем с неправильного. Во время нашего пребывания можно было иногда наблюдать у немцев тенденцию демонстрировать свою молодцеватость. Это был пережиток гитлеровского времени, пережиток, которого не был лишен ни один немец (частично и сегодня не может лишиться). Дерзкие поступки случались нечасто. тем более что «высшая раса» находилась за колючей проволокой. Еще менее эффективным было противоположное поведение - навязывание своей дружбы. Этот путь, к счастью, пытались выбрать только некоторые немцы. Не имело смысла также кичиться каким-либо образом своим «законным правом», так как «законное право» имеет смысл только в том случае, когда есть соответствующее средство его реализации. У нас вообще не было письменно зафиксированных прав, было только право взывать к человечности п разуму. Обращение к этому неписаному праву было самым легким в нашем положении. В чисто человеческих отношенияхс партийными работниками, коллегами и сотрудниками сохранялосьтакое поведение, которое можно рекомендовать и в других случаях: никакой преувеличенной дружбы, а только дружелюбие с сохранением некоторой дистанции. Известно, что люди становятся ближе друг другу, если сохраняется дистанция. .
Я лично должен был держаться на определенном расстоянии по отношению к советским людям, чтобы не показаться частью их общества из-за знания русского языка или моего петербургского происхождения. Сигара во рту и нюрнбергская шляпа на голове были в этом случае хорошим средством. Такой внешний вид, возможно, был смешным, но он был и полезным, так как влиял не только на окружающих, но и на меня самого, и служил при тяжелых нагрузках «психологическим корсетом». Каждый, кто сидел в концентрационном лагере или в тюрьме,или лежал в больнице, знает, как важно при этом сохранять чувство высокой самооценки путем регулярного бритья, и вообще сохранять высокие стандарт в физическом или духовном отношении, чтобы устоять перед духовным и физическим упадком. Англичане называют это «психической гигиеной».
...Советский уровень жизни после войны и позже...Это действительно печальная глава. Каждому, кто провел несколько дней в Советском Союзе не в качестве уважаемого гостя под чьим-то покровительством, а осмелился на самостоятельное путешествие, известен ужасно низкий уровень жизни в стране. То, что условия жизни там после войны были очень тяжелыми более чем понятно, и нам, немцам, не следует насмехаться над этим. Однако, к сожалению, советский уровень жизни и годы спустя по-прежнему оставался на низком уровне, достойном сожаления. Это печальное состояние больше не является следствием войны, а объясняется экономической системой. В это же время страны с системой частного предпринимательства хозяйств достигли такого жизненного уровня, в сравнении с которым советский уровень и сегодня выглядит жалко.
О том, что мы, немцы, участвовавшие в атомном проекте, имели привилегированное положение и не испытывали ни в чем недостатка, я говорил в предыдущей главе. Здесь же я хочу рассказать о положении советского населения. Когда мы уезжали из страны в 1955 году, никто в стране не голодал, однако, если сравнивать с западным уровнем, обеспечение продуктами писания и другими товарами было скверным. Можно привести такой пример. Хлеба было достаточно, однако муку выдавали только два раза в год, к 1 Мая - ко дню Октябрьской революции. Каждый получал один или два килограмма. И это в стране, в которой раньше зерно было одной из важнейших статей экспорта! В стране, которая славилась свои ми русскими пирогами (Piroggen) из белой муки, которые стряпали не только в обеспеченных домах, но и в семье любого крестьянина-бедняка или рабочего! Стыдно, что сейчас снабжение такими простыми вещами почти недоступно.
Не может послужить оправданием Советов то, что они поставили чрезвычайно важные задачи по строительству и вооружениям. Соединенные Штаты занимались вооружением не меньше и при этом не имели проблем с зерном Федеративная Республика Германия должна была вновь создавать свои города и большую часть промышленности, но, несмотря на это, утонет сейчас в роскоши.
Также и сегодня, к сожалению, положение со снабжением повседневными товарами в Советском Союзе ниже всякой критики. Магазины для туристов даже в лучших отелях Москвы или Ленинграда отличаются такой убогостью. какую едва ли можно найти в западной провинции. (Приятное исключение составляют советские корабли, которые по заказу западных агентств совершали круизные рейсы). Между прочим, когда мы жили в Советском Союзе, то есть в 1945-1955 годы, в лучших московских ресторанах можно было достаточно хорошо поесть. С тех пор там стало не лучше, а скорее хуже, что я связываю с обильным потоком туристов, с которым советская система также справляется неважно. Выбор товаров даже в лучших советских магазинах, как и прежде, плачевный. В этом я смог сам недавно убедиться в Ленинграде. Я вспоминаю об этом плачевном состоянии каждый раз, когда в каком-нибудь крохотном западногерманском городке вижу, что предложение товаров любого вида превышает спрос. Бедные советские домохозяйки, им повезло, что они не видят всего этого изобилия и не могут сравнить его со своей бедностью!
После всех этих печальных мыслей я должен сказать несколько слов для спасения кулинарной чести русского народа! К культуре народа наряду с языком, песнями, танцами относится также и культура гастрономического вкуса. Прежде.чем я буду говорить восторженно о русской кухне, я хотел бы попросить о снисхождении тех читателей, которым довелось познакомиться с русской «культурой гастрономического вкуса» в положении военнопленного. Не только прежним военнопленным, но и туристам, которые посещают Советский Союз, трудно представить, насколько замечательной и вкусной была прежняя русская и украинская кухни. К сожалению, только маленькая часть этих блюд известна на Западе. Даже у известного на Западе супа, «борща», было очень много различных вкусных вариантов, было много видов другого капустного супа, «щей», других приятных на вкус овощных супов, прекрасных рыбных супов и других блюд из пресноводной рыбы, знаменитых пирогов из различного теста и с различной начинкой (капуста, мясо, рыба, рис, грибы) и так далее. Вкусны были все народные блюда, которые готовили и в самых скромных домашних хозяйствах. В более обеспеченных кругах преобладали блюда кавказской, польской, балтийской, немецкой, еврейской, финской и французской кухни. Большинство истинно русских рецептов в советское время более или менее забыто. Только бабушки (die Babushkas) еще помнят секреты русского кулинарного искусства.
О роли бабушек в советской жизни я хотел бы сказать особо. Так как почти все матери там работают, то на бабушках лежит домашнее хозяйство и воспитание детей. Они являются опорой советских семей. Даже больше: они являются элементом, сохраняющим народ. Читателям старых русских романов известно описание другого типа русских женщин, сыгравшего значительную роль в развитии русских детей, особенно относящихся к «интеллигенции», Это - русская «няня» (Njanja), которая, имея простое происхождение и формально считаясь обслуживающим персоналом, была, по сути, членом семьи и играла роль второй матери. Наряду с повседневной заботой о своем воспитаннике, она служила связующим звеном с жизнью и сущностью «простого народа». Моя няня, которая умела писать, научила меня читать и писать по-русски за короткое время, без каких-либо педагогических и психологических вывихов. Те, у кого была няня, всегда вспоминают о ней с умилением и благодарностью. Пушкин посвятил своей няне прекрасное стихотворение. А те, у кого нет няни и бабушки, и Россию не знают! Нянь больше нет, бабушки умирают, и я не знаю, будет ли им замена. Они все были в русской истории очень существенным женским матриархальным элементом, который, по своей пассивной устойчивости, по своей способности терпеть, представлял собой едва ли преодолимую силу. Если бы Наполеон и Гитлер понимали эту силу, они вряд ли бы осмелились пересечь границы России.
Читателю, может быть, уже бросилось в глаза, что мои рассказы следуют друг за другом по типу «контрастного душа»: отвратительные веши сменяются прекрасными. После гимна московскому «метро» (по поводу которого я должен сказать также и кое-что отрицательное) перейдем сейчас опять к безобразному. Я имею в виду советские общественные туалеты, которыми мы пользовались на заводах, в учреждениях и ведомствах. В некоторых таких советских заведениях органы чувств человека испытывают полное ошеломление.Конструкция и устройство мест, предназначенных для естественных отправлений, совершенно отличается от наших. Там нет возможности сесть, а нужно стоять на корточках, и нет никаких перегородок. Здесь коллективная мысль, трудовой коллективизм, так сказать, реализуются своевольным образом. Становится понятным, что эти заведения использовались также и как место для общения и человеческих контактов. Там можно было свободно поговорить с коллегами без непосредственного начальства. Мне не чужда мысль о том, что служба безопасности при случае и там поставит подслушивающие устройства. После фильтрации естественных фоновых шумов можно будет поймать какое-нибудь необдуманное слово.
Я хотел бы упомянуть еще об одном пороке советской экономической жизни. Это спекуляция, связанная преступным миром. Один раз мы столкнулись с этим миром. Моя жена и я решили купить новый радиоприемник. Молодой немец, бывший военнопленный, который работал в нашей группе, предложил мне помощь. Во время плена у него были контакты с преступным миром Москвы. Военнопленные в своем лагере недалеко от Москвы имели процветающую мастерскую по ремонту радиоаппаратуры и других приборов. Поступление заказов и их выполнение осуществлялось через московский преступный мир. Молодой немец поехал на моем личном автомобиле за пределы Москвы, чтобы найти известную ему мастерскую. Она находилась где-то на заднем дворе в подвале и была завалена до потолка различными, преимущественно из Германии, приборами.В шестидесятые годы в Советском Союзе произошло усиление наказания за экономические преступления. Несмотря на это спекуляция существует и сегодня, что может увидеть каждый турист. Необходимо предупредить всех туристов, что со спекулянтами никаких дел иметь нельзя.
Когда думаешьо России, то непроизвольно вспоминаешь и о водке. Поэтому в этой главе я сделаю экскурс в область употребления водки. Пьянство в России было распространено и раньше. Сегодня эта проблема по-прежнему тревожит, хотя недавно были приняты энергичные меры против пьянства. Я сам почти не придавал значения водке и пил всегда только из солидарности или чтобы доказать стойкость к водке. (Показать солидарность удавалось всегда, а стойкость - почти никогда.) Однажды вечером, когда немного выпивши, шел, пошатываясь, по унылой зимней улице Электростали мне вдруг стало ясно, что в России намного легче жить, если быть немного пьяным...
...В политическом отношении Советский Союз, прежде всего, поражает сходством с гитлеровской Германией. Различны только взаимоотношения с частным сектором экономики. В остальном методы и структуры диктаторской власти похожи: как здесь, так и там велико влияние партии на предприятия и семьи, здесь и там строгий контроль за молодежью (гитлерюгенд и комсомол), здесь и там сдерживание церковного влияния, здесь и там соревнование за повышение квалификации, здесь и там переходящие знамена для предприятий, здесь и там награды многодетным матерям («материнский крест» и «мать-героиня»). Перечень можно продолжать и дальше.
Можно вспомнить случай, который мне показал, что Коммунистическая партия по отношению к семье стремилась не к тому, чтобы заменить семью какой-либо коллективной структурой. Цель заключалась не в том, чтобы разрушить семью как структурную единицу, а в том, чтобы, сохранив, придать ей нужную идеологию. То же самое было и в Германии. Однажды в Электростали ко мне пришла жена одного инженера и сказала, что ее муж имеет любовную связь с моей советской лаборанткой. Я мог бы отправить лаборантку в другую инстанцию. Я сказал, что, как иностранцу, такие вопросы мне очень трудно решать, но я мог бы поговорить об этом с директором завода. «Ради бога, не надо, - сказала женщина, - тогда партия узнает о проступке моего мужа и из-за распада семьи его исключат из партии». Каким-то образом, не знаю каким, лаборантка сама перешла на другую работу.
Я был очень удивлен, когда столкнулся с «единоначалием» («Führerprinzip») в Советском Союзе. Директор завода попросил меня однажды решить неслужебные вопросы, касающиеся немецкой группы. Я сказал, что мне надо обсудить это с моими немецкими сотрудниками. «Зачем? - сказал он удивленно, - Вы. разве никогда не слышали о единоначалии?» И это был не шутливый намек на гитлеровский принцип вождизма, а совершенно простодушная ссылка на настоящее советское понятие идентичного значения...
В то время меня очень интересовал вопрос, осознают ли в высших, руководящих советских слоях схожесть своего режима с гитлеровским. Извне, конечно, громко утверждалось обратное, и народ должен был этому верить. В конце 1945 года мне представилась возможность удовлетворить свое любопытство. Было введено какое-то новое ограничение свободы. Я поехал в Москву, чтобы выразить свой протест, хотя и знал, что из этого вряд ли что-то получится. Меня принял П. Я. Антропов (не путайте с Андроповым), который во время войны был заместителем министра вооружений (то есть заместителем Ванникова), и вто время, о котором идет речь, он был заместителем министра атомной промышленности, а позднее стал министром геологии. Этот симпатичный человек, который был немного старше меня и понравился мне с первого взгляда. (Я думаю, что этому обоюдному пониманию способствовало общее знание старой России.) Я выразил ему свой протест, он ответил мне любезно, но холодно. Наконец завязался общий непринужденный разговор, и я сказал: «Меня очень интересует, известно ли в Ваших руководящих кругах, что Ваш режим идентичен режиму, который был у нас с 1933 до 1945 года». Антропов помедлил одно мгновение и ответил: «Да, известно». Я бы не задал такой еретический вопрос, если при разговоре присутствовал кто-нибудь третий. Снаружи, на улице вто время висели плакаты, которые восхваляли «победу правого дела над фашистской Германией».
Также и в не столь высоких кругах схожесть советского и гитлеровского режима не осталась незамеченной.'Когда комендант нашего завода в Электростали хотел мне объяснить, что такое НКВД, он сказал: «Это то же caмoe. что и ваше гестапо».
Удивительно, что современные диктатуры, которые можно рассматривать как маятникообразный отход от либеральной эпохи, на рубеже нового столетия появились почти одновременно в различных странах - Италии, Германии, России и Японии, и имели очень похожие политические структуры. Создается впечатление, что господа диктаторы между собой заранее догорились. В «третьем рейхе» относительно этого сходства была народная шутка. в которой говорилось: Муссолини, Гитлер и Геббельс основали фотомастерскую, которая процветала благодаря целесообразному распределению работы: Муссолини занимается проявкой, Гитлер копирует, а Геббельс увеличивает.
Немцы и русские особенно достойны сожаления, так как они получили в качестве диктаторов Гитлера и Сталина. Можно позавидовать французам с Наполеоном, память о котором лелеют до сих пор. Или, может, вспомнить слова Ратенау о том, что каждый народ переживает то, что заслужил?
После этого отступления я хотел бы вернуться к Советскому Союзу, а именно к тем аспектам развития, которым нужно уделить большее внимание. Подразумеваю пробуждение национальной русской, даже националистической тенденции. Росту этой тенденции сознательно способствовал Сталин во время войны, чтобы усилить сопротивляемость народа. Старые русские герои войны, известные царские генералы и даже старинные православные традиции были вызваны из прошлого для того, чтобы национальная эйфория послужила победе в войне. Сталин лично проверял и исправлял в военное и послевоенное время исторические книги и фильмы, чтобы подчеркнуть героизм русской военной истории, как, например, книгу о русско-японской войне и все исторические фильмы. Я вспоминаю исторический фильм о военно-морском флоте из времен русско-японской войны, в котором главную роль играл героический русский адмирал. Исторически фильм был полностью правилен. Холеный адмирал благородно действовал в своей огромной каюте-люкс, и в человеческом и военном отношении производил такое сильное впечатление, что можно было спросить господ революционеров: действительно ли была необходимость убивать русские верхние слои, в которых были такие великолепные люди? Если бы фильм появился в царское время, то царь пожаловал бы режиссеру дворянский титул, а «левые» обвинили бы его в шовинизме.
После победного окончания «второй Великой Отечественной войны» волна национализма, разумеется, поднялась еще выше. Превращение советской России в великую державу, быстрый рост военной мощи, успехи в космосе - все это увеличивало и дальше увеличивает национальную эйфорию. Я хотел бы привести типичный пример этой позиции. Когда в конце 40-ых годов я стоял в московском магазине грампластинок, вошел хорошо одетый господин 50-ти лет и спросил пластинку Бетховена. Он был восторженным почитателем Бетховена. «Вы знаете, - сказал он, - для меня Бетховен не немец, а русский!» В этом высказывании я услышал тон, который я уже слышал в старой России. Наряду с прежними русскими чувствами неполноценности, которые главным образом относились к социальным и технико-экономическим вещам, у русских была также и национальная гордость с мессианской окраской. Нельзя сказать, что нам, немцам, это неизвестно. Не должен ли был мир «выздоравливать на немецкой основе»? Не были ли немцы представителями «высшей расы»? Такие националистические перегибы почти всегда имели корни в каком-то спрятанном комплексе неполноценности. Когда здоровая национальная гордость превращается в мессианский национализм, тогда хороший русский или не русский человек кончается и начинается общественно опасный преобразователь мира.
Нельзя оставлять без внимания эту русскую националистическую тенденцию за фасадом социалистического самодовольства. Впрочем, русские имеют все права для того, чтобы иметь сильное национальное сознание: их империя существует более тысячи лет, имеет отчасти богатую историю и обладает безграничной способностью к ассимиляции. Русский язык, музыка и литература дают русским право гордиться принадлежностью к этому народу.
В то время, когда мы жили в Советском Союзе, культ Сталина расцвел пышным цветом. Сталин был «гениальным полководцем», действительным «отцом народов», мудрым «великим ученым». Гитлер, который скромно позволял называть себя только «великим полководцем всех времен», мог бы этому позавидовать. Преклонение перед Сталиным принимало гротескные формы. Праздничные собрания в честь I Мая и годовщины Октябрьской революции, на которые меня приглашали, как Героя Социалистического Труда и лауреата Сталинской премии, и где я сидел в президиуме, начинались с того, что делалось предложение выслать товарищу Сталину приветственную телеграмму. Затем, в течение нескольких минут, следовали аплодисменты. Затем читалась очень длинная телеграмма. После прочтения телеграммы опять начинались аплодисменты на несколько минут. Такое происходило на заводах и в других учреждениях. При праздновании 70-летия Сталина ураган аплодисментов начинался всякий раз при словах «Сталин» или «Иосиф Виссарионович», который продолжался до физического истощения аплодирующих.
...Я хотел бы еще сказать об одном подобном, не совсем мне понятном свойстве тамошней общественной жизни. Еще в Берлине, незадолго до отъезда в Советский Союз, один молодой офицер НКВД с лучшими намерениями сказал мне, что я не должен бояться брать на себя вину при какой-либо неудаче и выставлять на обсуждение. Я совершенно не понял этот совет, но хорошо запомнил. И я вспомнил о нем, когда во время разговора полковник Уралец, очень приятный начальник объекта, рассказал, как надо себя вести, когда тебя обвиняют в каком-либо поступке. Он пояснил это на собственном примере. Во время одного открытого партийного собрания одна женщина взяла слово и обвинила его, начальника объекта, в соблазнении несовершеннолетней.
На это он не отреагировал с негодованием, как это сделал бы наш брат. Он произнес примерно такую речь: «Товарищ Н. обвинила меня в совращении малолетнего. Товарищи! Соблазнение несовершеннолетней - это тяжелое преступление! Преступление такого рода в нашем социалистическом государстве нельзя прощать; я высоко ценю коммунистическую деятельность товарища Н., и я хотел бы каждому поставить ее в пример...» В таком же стиле он говорил и дальше, пока не подошел к тому, что он совершено представить не мог, что соблазняет несовершеннолетнюю. Выразив много раз благодарность товарищу Н., он закончил свою речь. Это был полный успех: товарищ Н. насладилась успехом, она была центром внимания на собрании, публика увидела пикантный спектакль, и все было в порядке. Полковник представил этот случай не как единичное, необычное исключение, а как что-то обычное, даже типичное. Я не знаю, какие психологические корни имеет поведение человека в таких случаях. Или это что-то типичное русское? Или советское? Нужно ли проводить параллель с чувством счастья признания вины у Достоевского? Или с радостью наблюдать за исповедью, за душевным эксгибиционизмом или мазохизмом, что можно наблюдать повсеместно? Из-за недостатка компетенции в этом вопросе я ограничиваюсь фиксированием этого явления.
В сферу действия коммунистической партии не был вовлечен ни один из немецких специалистов. Мой опыт в этой области невелик. Хотя партийные деятели не выполняли явных административных функций, их влияние было очевидно. Партия действовала «за кулисами» как контролирующий орган, причем эти функции контроля распространялись на идеологические, профессиональные и моральные сферы всех членов партии. В Электростали местные партийные деятели присутствовали на всех особенно важных больших совещаниях, не вступая в дискуссии. Их «цензура» проявлялась только в докладах перед вышестоящими
В Сунгуле, где наш институт занимался многими вопросами из области биологии, мы сильно чувствовали влияние лысенковщины. А именно, мы не могли заниматься больше проблемами, связанными с генетикой, но влияние кампании Лысенко распространялось и на другие области науки. Партия считала необходимостью пристально рассматривать и проверять не только биологию, но даже и основы химии и физики. Это происходило опять же с ярко выраженной советско-националистической тенденцией. Каждое несерьезное советское «открытие» подхватывалось и раздувалось. Некоторые из этих открытий граничили даже с шарлатанством. Из всех новых теорий., которые приходили с Запада, выбивали «идеалистическое капиталистическое» содержание. По каким-то, мне совершенно непонятным причинам, советская идеология особенно желчно относилась к так называемой «резонансной теории» химических связей. Может быть, причиной этого гнева властей было отсутствие наглядности у этой теории. Во всяком случае, против этой теории в Советском Союзе началась настоящая кампания. Также и в нашем сунгульском институте один химик должен был сделать отрицательно-критический доклад о резонансной теории, хотя наши институтские работы ничего не имели с ней общего. Партийное влияние немедленно чувствовалось, если теория содержала философские элементы или, если партийные философы подразумевали в ней такие элементы.
... я обращал уже внимание на многие схожие черты между гитлеровским режимом и сталинским. Я хотел бы еще отметить, что нацистская партия также пыталась вмешиваться в науку и противопоставлять «немецкую физику» «еврейской физике». Но к чести немецких физиков, «немецкой физике» не было нанесено„серьезного вреда, а вмешательство ограничилось смехотворными пустяками.
Когда я пересматриваю написанное, я нахожу там много эпизодического, анекдотического и даже политические шутки. Я думаю, что все это было необходимо для описания действительности, так как эпизоды из личной жизни являются, на самом деле, некоторым обобщением, а политическую шутку нельзя выбросить из жизни в диктаторском государстве, ее можно сравнить с солнечным лучом в камере заключенного. Но я спрашиваю себя, нужно ли делать некоторые общие высказывания с профессорской серьезностью? Читатель может спросить, не могу ли я на основе личного знания прежней русской и советской жизни сказать что-то, что указывает на будущее. Единственно честным ответом с моей стороны является: «Я не знаю».
Полностью осветить прошлое достаточно тяжело. И так же тяжело экстраполировать развитие в будущем. Даже опытные политики и экономические эксперты почти всегда оказываются лжепророками. На их прогнозы едва ли можно полагаться больше; чем на гадание на кофейной гуще. Также трудно сделать это и современным футурологам, которые используют статистические количественные методы, так как они не могут учесть важные эмоциональные факторы развития. Футурология - это вообще работа, для которой нужно иметь нечистую совесть, она похожа на купца, получившего деньги за товар, который он отдаст когда-нибудь в будущем. Но достаточно футурологии, критики, рациональных рассуждений! Я заканчиваю свои описания. Я испытываю легкое чувство грусти, так как это похоже на второе прощание со своим прошлым. Еще раз мой взгляд возвращается к далекой России и ее людям. И, чтобы выразить все мои чувства, я хотел бы закончить свои воспоминания словами: «Достаточно тебе страданий, матушка Россия!»