Табачник Александр Давидович. Инженер-механик пищевых производств.
"Мое поколение инженеров-механиков пищевых производств как раз вовремя поспело к решению этой огромной и важной народнохозяйственной задачи - наполнению зерном закромов Родины...мои студенческие годы закончились получением диплома инженера-механика пищевых производств и направлением меня на работу в Сибирь, на монтаж машин и оборудования зерновых элеваторов.
Обосновался я в центральной гостинице Новосибирска, заплатив, кажется, за две или три недели вперёд. Номер был со всеми удобствами, даже с телефоном, но не одиночный, а на двоих. Это было одновременно и плохо, и хорошо. Почему плохо - объяснять не надо, а хорошо - потому что пришлось общаться со многими разными людьми, с разными характерами и судьбами, обогащаться жизненным опытом.
Моими поднадзорными объектами были стройки в небольших городах Кемеровской и Новосибирской областях: Тайге, Юрге, Купино, где сооружались элеваторы, склады и зерносушилки.
В этом «Бермудском треугольнике» я мотался, пересаживаясь через каждые 2-3 дня с поезда на поезд, с автобуса на автобус, накапливая множество проездных билетов для отчёта перед бухгалтерией, и делая в командировочном удостоверении бесконечные отметки о прибытии-убытии…
На поднадзорных объектах мастерами по монтажу работали молодые парни со средним техническим образованием (закончившие разные техникумы), толковые и энергичные. Дела у них шли хорошо, планы выполнялись, и мне фактически не о чём было докладывать начальству.
На экзамене:- Скажите, что будет, если неправильно хранить зерно? - Срок будет! - То есть, какой-такой срок? - Лет десять, не меньше…
…Ну, а если серьёзно - что будет, если неправильно хранить зерно? Мы, выпускники института, это хорошо знали. (Да простят меня читатели за некоторые, возможно не интересные для них, подробности, без которых трудно представить себе ход предстоящих событий в моей трудовой биографии… Любознательные же могут прочесть нижеследующие строки).
…При несоблюдении технологии хранения зерна в складах и элеваторах, а также при перевозке зерна, последствиями могли быть огромные его потери.
Причинами порчи могли быть пересушка зерна, переувлажнение зерна, бактериальное и грибковое заражение его (от грызунов и плесени), смерзание зерна.
Во избежание таких последствий элеваторы оснащались соответствующей системой транспортного и технологического оборудования.
Предусматривался приём зерна в железнодорожных вагонах и из автотранспорта в специальные подземные бункера, откуда вертикальными ковшевыми конвейерами (нориями) оно подавалось в верхние бункера, на 60-метровую высоту.
Оттуда зерно по самотечным трубам поступало на зерносушилки, из которых оно направлялось вниз, в специальные бункера. А далее оно нориями отправлялось снова вверх, в надсилосную галерею, где горизонтальными конвейерами со специальными сбрасывающими тележками засыпалось на хранение в железобетонные банки (силоса).
Периодически, по графику, зерно каждого силоса «прогонялось» по всему технологическому тракту - для поддержания его кондиционных качеств, а затем отгружалось потребителям.
Из приведенного описания даже гуманитарию ясно, что такая технологическая схема была и есть до сих пор относительно простой и не может состязаться со связкой космических кораблей «Союз-Аполлон» ...
Однако и здесь были свои технические трудности и проблемы, которые зависели от ряда факторов. Не последним из них было качество монтажа и наладки оборудования, особенно зерносушилок и сбрасывающих тележек.
Не вдаваясь в дальнейшие подробности, отмечу лишь, что мой первый производственный объект представлял собой огромный силосный корпус с банками диаметром 6 метров и высотой 30 метров, соединённый высотной галереей с башенным корпусом, где размещалось сушильное и транспортное оборудование.
...я решился, что называется, «показать зубы». Предлог и основание для этого искать не пришлось. Часть моей бригады приступила к монтажу на силосном корпусе металлической пожарной лестницы. По проекту, в железобетонных стенках силосов (банок) должны были закладываться стальные анкера с наружными пластинами, к которым приваривались кронштейны лестничных площадок. Бетонирование стенок силосов производилось в скользящей двусторонней металлической опалубке. Бетон подавался высотным краном в специальных ковшах и через выпускные лотки заливался в опалубку. Управление бетонированием велось вручную, и на соответствующих отметках бетонщики должны были вставлять в опалубку и фиксировать в ней указанные закладные детали.
Однако на деле этого не происходило. Такими «мелочами» строители обычно пренебрегали или просто забывали их, оставляя это «на закуску» монтажникам…
Обнаружив такой «прокол» в строительных работах, при уже готовых силосах, я составил соответствующий акт, в котором потребовал от Негодайлова силами строителей пробить необходимые отверстия и заложить в них анкера.
Начальник строительства был буквально взбешен такой наглостью…Он заявил, что ничего подобного делать не будет. И вообще - кто я такой?! Обозвав меня «молокососом», он сказал, что такого нет и не будет- чтоб монтажники диктовали требования строителям. Я тут же заявил, что сделаю подробную опись по всему элеватору, - в каких местах строители нарушили требования строительных норм и правил (СНиП), а также отступили от проекта, что не позволит монтажникам выполнить работы в установленные сроки. Этот перечень я, дескать, направлю в Москву, в трест - пускай там разберутся…Обстановка накалялась.
…Тем временем, бригада рабочих-монтажников требовала от меня, как непосредственного начальника, фронта работ. Мастер Саша с частью бригады заканчивал в башенном корпусе монтаж зерносушилки, а свободные монтажники должны были заняться сборкой металлоконструкций: соединительного моста на высоте 35 метров - между существующим и новым силосными корпусами, а также монтажом пожарных лестниц.
Эти смелые монтажники-высотники были отличными ребятами, с большим опытом, непьющие, немногословные, обстоятельные. Большинство из них было в возрасте около 30 лет и уже обзавелись семьями, которые жили в разных городах Сибири, в то время как их кормильцы многие годы мотались по городам и весям, наращивая промышленную мощь своей страны…
Я, как меня учили в институте, выписал бригаде наряд на сдельную работу - монтаж пожарной лестницы. Бригадир Васильев - моя будущая «надёжа и опора» во всей последующей сибирской монтажной одиссее - посмотрел этот документ, почесал в затылке и покачал головой: - Нет, Давыдыч, за такие деньги мы работать не будем…
- А за какие будете? - Увеличь сумму в три раза, тогда возьмёмся за дело. И дырки в силосах пробьём, анкера заложим…- Нет, не могу, это незаконно.- Ну, как знаешь…
Он повернулся и ушёл к своим рабочим - сообщить об итогах переговоров.
… Тем временем заканчивался монтаж зерносушилки в башенном корпусе. Там работами руководил мастер Саша, мой верный и толковый помощник. С ним работало несколько монтажников нашей бригады. Но после моих безрезультатных переговоров с бригадиром последний отозвал всех рабочих и они фактически объявили мне забастовку.
Мы с Сашей почувствовали, что садимся на мель… Я попросил руководство заказчика (дирекцию элеватора) помочь нам рабочими, и оно выделило нам несколько опытных эксплуатационников. Теперь мы с Сашей денно и нощно занимались зерносушилкой, главным агрегатом элеватора. Надо отметить, что это устройство обычно в эксплуатации было довольно капризным, требовало точного, качественного, монтажа и наладки.
Сушилка была вертикальная, шахтного типа, работала на угле, оснащалась системами топливоподачи, газоотсоса и автоматического контроля. Нам удалось её запустить к концу октября, на холостом ходу, так как новый элеваторный корпус ещё не был готов к приёму зерна.
…Между тем, наша бригада монтажников каждый день приходила на работу, собиралась на травке у силосного корпуса, располагалась поудобнее, покуривала, пила разливное пиво из стеклянных банок и «травила баланду». Я «держал марку», не вступал с рабочими ни в какие переговоры.
В один из последних октябрьских дней, во время моего дежурства у работающей сушилки, где я периодически снимал показания приборов, мне стало душно и нехорошо от жары, усталости и нервного напряжения.
Я вышел на лестничную площадку - освежиться и маленько отдохнуть. Присев на самую верхнюю ступеньку площадки, я мгновенно…уснул. Лестница была металлическая, высокая и крутая. А земное притяжение действовало неумолимо… Очнулся я уже внизу, прокатившись кубарем около четырех метров. Это был натуральный нокаут. Боль пронизывала всё тело, лицо было ободранным и окровавленным. Я лежал на спине и потолок бешено вращался перед моими раскрытыми глазами. Голова, видимо, тоже была сильно ушиблена…
… Не успел я подняться, как вдруг открылась дверь из соседнего помещения, и оттуда ввалилась весёлая компания молодых девчат-маляров. Они тотчас кинулись ко мне, подняли с пола и помогли добраться до комнаты отдыха рабочих. Там меня обработали йодом, наложили на лицо и голову бинтовую повязку, и двое из них препроводили меня в контору строительства.
…В таком виде я предстал перед глазами начальника стройки - Негодайлова. Он встретил меня громким возгласом, в котором прозвучало явное и глубокое удовлетворение: - Привет герою нашего времени! Я что-то промычал в ответ…- Это тебя твои монтажники так обработали? - Нет, это мы - маляры, - ответила, смеясь одна из девчат.
- А-а, - многозначительно заметил начальник, - значит, сексуальные домогательства?.. Девчата заразительно захохотали и вышли из конторы, а я поплёлся «домой», в свою холодную и грязную конуру. Проспал я до полудня следующего дня, даже не переодевшись, и проснулся от холода и голода. Выглянул в окно, а на дворе - уже зима, выпал первый снег. Радиатор отопления, конечно, не подавал признаков жизни… На душе тоже было холодно и скверно…Я решил подкрепиться в столовой. Когда вышел из комнаты, из неё раздался какой-то шум, грохот. Запахло цементной пылью. Я тотчас возвратился и увидел, что толстый слой потолочной штукатурки обвалился и накрыл всю мою кровать… Хорошо, что вовремя проснулся!
На следующий день приехал из другого города мой непосредственный начальник - Гордиенко. Мы с ним, как я уже отметил, были почти двойными тёзками. Но если он был Давыдовичем, то я - Давидовичем. Правда, я не знаю, какова была транскрипция его отчества в паспорте, но, тем не менее, каждого из нас монтажники называли «Давыдычем», и это нас обоих устраивало, особенно меня, так как звучало солидно и уважительно…
Вот какой у «давыдычей» состоялся судьбоносный для меня разговор: Гордиенко: - В моё отсутствие у тебя были неприятности…: - Да, у меня без приключений не бывает. Гордиенко:- Ты неплохой, честный парень, но идеалист. Таким, как ты -трудно в жизни. Я: - А кому же сейчас легко? Гордиенко: - Ты можешь облегчить свою жизнь, если последуешь трём моим советам.
Первый совет. Никогда не конфликтуй с рабочими. Гегемон есть гегемон. С одним рабочим - пожалуйста, а со всеми - нельзя. Научись договариваться. Хочешь, чтоб они хорошо работали - хорошо плати и строго спрашивай с них. А то у нас так получается: рабочие делают вид, что работают, а государство делает вид, что платит…
Второй совет. С начальством, а особенно со строительным, - спорь сколько угодно. Но с конкретным начальником - живи в мире и согласии, иначе не дадут тебе жилья, автотранспорта, не помогут металлом и вообще вышибут, как пробку из бутылки.
Третий совет. Из всех норм и законов строго чти только один - уголовный кодекс. Остальные нормы и правила старайся выполнять, но с учётом конкретных обстоятельств.С проектировщиками всегда можно договориться, они умные ребята. А с прокурорами и судьями - не договоришься…
…Вот таким кратким трудовым наставлением меня вооружил на будущее мой старший товарищ и мудрый руководитель Александр Давыдович Гордиенко, за что я ему навсегда стал благодарен…
И ещё много интересного я узнал от моего учителя. Оказывается, вся страна занималась приписками. Приписывались отчётные объемы строительно-монтажных работ, приписывалась сдельная оплата труда, приписывались заслуги одних людей - совсем другим людям…
Узнал я, что самой справедливой в советской системе оплаты труда является не «повременщина», не «сдельщина», а аккордная система оплаты, при которой потолком размера оплаты является фонд заработной платы, а не государственные сдельные расценки. При применении последних почти всегда получалась экономия фонда зарплаты, так как расценки преднамеренно занижались и не были адекватны затраченному труду. А экономия фонда оплаты труда всегда и везде засчитывалась начальству как высокое достижение, поощрялась, так как этому же начальству за эту же экономию выплачивались премии и давались ордена (разумеется, при условии выполнения производственных планов…).
Поэтому вместо примитивных приписок я стал широко внедрять в своей работе аккордные наряды. Это был по существу коллективный договор, контракт, на всю работу, где жёстко оговаривались сроки, качество работы, оплата труда, обеспеченность рабочих фронтом работ, материалами и оборудованием, инструментами и спецодеждой. Конечно, на отдельные небольшие работы, не привлекательные для рабочих, приходилось выписывать сдельные наряды и «выводить» им более или менее приемлемый заработок. Однако главным всё же стал аккордный наряд. Благодаря ему и развитой нами с Сашей бурной, настойчивой работе по подготовке фронта работ, дела наши монтажные быстро пошли в гору.
...В сопровождении начальника я медленно «пошкандыбал» на строящийся в трёхстах метрах элеватор. Пока дошли до него, я раз пять останавливался, весь взмок от напряжения и боли. Мой «шеф» сопровождал меня молча и с безучастным видом…
Перед входом на многомаршевую лестницу, ведущую на 30-метровую площадку силосного корпуса, он остановился и дал мне, наконец, конкретное задание:
- Пойми, ты сам себе не принадлежишь. Мы все - одна команда, как на войне. Пока ходишь и дышишь - работай! Свалишься - увезём, подлечим. Партия нам поставила жёсткую задачу: подготовить к июню элеваторное хозяйство к приёму зерна нового урожая. Освоение целины контролирует лично Никита Сергеевич. Я привёз тебе прекрасного электросварщика - Макарова. Это бывший «зэк», сидел в спецлагере, в прошлом - он капитан кремлёвской охраны, посадили за какой-то промах… Вообще-то - неприятный тип: заносчивый и любит много зарабатывать. Будь с ним осторожен, но не подлаживайся. Задача ясна?
Что мне, молодому специалисту, «салаге», оставалось делать? Никакого наставника (типа Гордиенко) и помощника (типа мастера Саши), как в Красноярске, рядом уже не было.
…Так начался второй этап моей монтажной карьеры, один из самых трудных, как мне тогда казалось.
Опуская подробности, скажу лишь, что моей опорой в работе была красноярская бригада монтажников во главе с прекрасным парнем и специалистом - Васильевым. Попозже мне прислали, в подкрепление, ещё одну бригаду, из бывших зэков. Это были литовцы, из «лесных братьев», отсидевшие свои 10 лет и оставшиеся на положении ссыльных. Они люто ненавидели советскую власть, даже не скрывали этого, но были чрезвычайно дисциплинированы, добросовестны в работе, и у меня с ними не было конфликтов.
А с «кремлёвцем» Макаровым уже в первые дни у меня возникли стычки, когда он потребовал для себя отдельный аккордный наряд, независимый от бригады. Я, конечно, ему отказал, так как, по технологии монтажа, нельзя было сварщику обеспечить непрерывный фронт работ. Он начал мне грозить расправой.
И однажды, на 30-метровой отметке, на подвесных лесах внутри силоса, когда я с трудом, опираясь на мою трость, проверял ход сварочных работ, вдруг схватил меня и попытался столкнуть вниз, в глубину силоса… Я инстинктивно, «мёртвой хваткой», схватился левой рукой за его монтажный ремень на телогрейке и громко заорал: - Полетим вниз только вместе!
Мой отчаянный вопль, отразившийся эхом внутри силосной банки, видимо, был услышан монтажниками на верхнем перекрытии, откуда буквально спустя несколько секунд к нам прибежало несколько человек. Они сразу поняли, в чём дело, скрутили мерзавца и вывели его наружу. Макаров был «прилично выпивши» и страшно матерился, угрожая всем расправой. В тот же день я вызвал милицию, составил акт, направил в Новосибирск телеграмму об отзыве «кремлёвца» со стройки. Макарова увели в отделение милиции, и больше я его, слава богу, никогда не встречал…
Несмотря на мою больную ногу и трудности в передвижении по стройке, но благодаря дружной работе коллектива монтажников и строителей, мы вовремя сдали объект Государственной комиссии и были хорошо премированы. Для урожая зерна 1956 года были открыты новые закрома Родины. Строительство социализма успешно продолжалось…Через несколько дней мне поступила команда - передислоцироваться на новый объект - в Куйбышевку-Восточную Амурской области (ныне Белогорск).
С некоторым сожалением я покинул небольшой «островок социализма» в Амурской области, показавшийся мне позже образцовой стройкой того времени в сравнении с теми объектами, которые меня ожидали в Иркутской области.
По приказу из Новосибирска я был назначен старшим прорабом пяти монтажных участков, расположенных на великой Транссибирской магистрали: в Кутулике, Заларях, Зиме, Куйтуне и Тулуне. Это были так называемые «реалбазы» в системе Министерства хлебопродуктов РСФСР. Они осуществляли приёмку зерна с полей своих районов, а также из железнодорожных составов - урожаев других регионов страны, хранение зерна и отпуск его (реализацию) различным потребителям.
Существенным недостатком этих приёмно-отпускных пунктов было отсутствие в них стационарных зерносушилок. Это создавало большие проблемы при хранении зерна, так как влажное зерно не могло храниться длительное время, интенсивно подвергалось порче, что вызывало немалые убытки.
Строительство зерносушилок на указанных участках велось так называемым «хозспособом». Он культивировался в то время многими хозяйственными руководителями, ограниченными централизованным финансированием со стороны государства.
Как уж директора реалбаз изощрялись «доставать» деньги и материальные ресурсы на эти благородные цели - одному только богу известно…Соответственно - ни шатко, ни валко - велись строительные работы на этих объектах.
Я со своими монтажниками исполнял роль прямого подрядчика, а непосредственными нашими заказчиками были дирекции реализационных баз. Они должны были меня обеспечить необходимым оборудованием и материалами, финансированием и фронтом работ. Совершив «рекогносцировку на местности», то есть объездив все мои объекты, я обнаружил удручающую картину. На всех объектах, кроме Зимы, подготовка к монтажу оказалась в полу-заброшенном состоянии. Здания зерносушилок были недостроены, оборудования и материалов недоставало, на расчётных счетах реалбаз денег не было, рабочих-строителей - и след простыл…
Я решил пока обосноваться в Зиме. Моей штаб-квартирой стала местная гостиница, где мне удалось устроиться в номере «на двоих». Оттуда я начал бомбардировать своего шефа телеграммами и телефонными звонками, требуя, требуя и снова требуя… Однако Ландман был «крепким орешком». Он мне неизменно отвечал: - Докажи, на что ты способен! Выкручивайся из трудных обстоятельств! Вспомни, как товарищ Сталин добывал стране хлеб в Царицыне в годы гражданской войны!
И я начал действовать «по-сталински». Истребовав бригаду монтажников в Зиму, где можно было начинать монтажные работы, я последовательно снова объездил Тулун, Куйтун, Залари и Кутулик, где нанёс визиты местным партийным «бонзам» и сочинил вместе с ними громоподобные телеграммы в Иркутский обком КПСС и Иркутское управление хлебопродуктов. Обрисовав коротко состояние дел на местах, мы попросили срочной помощи, отметив в конце, что в случае непринятия экстренных мер, будет сорвана хлебоуборочная кампания со всеми вытекающими последствиями…
И партия помогла… Я получил из Иркутска незамедлительный вызов на переговоры в областное управление хлебопродуктов. Сентябрьским утром 1956 года моя персона уже была в приёмной начальника управления Михаила Ивановича Невежина, на пересечении улиц Степана Разина и Горького.
То ли начальник был очень занят, то ли решил проверить мой характер, но продержал он меня в приёмной около часа. Излишне говорить о моем психологическом настрое - ведь я пожаловал прямо с ночного поезда, был голоден, небрит, не знал, как меня встретят, не было полной уверенности в победе…Во мне закипали раздражение и злость. В таком состоянии я, наконец, предстал перед Невежиным. Это был человек средних лет, с суровой, начальственной внешностью, Он сидел в своём кресле, - нахмуренный, из-под чёрных мохнатых бровей на меня уставились сверлящие, испытующие глаза… После натянутого приветствия я без приглашения уселся поближе к начальнику и выжидающе замолчал. Невежин тоже молчал…- Так вот ты какой, Табачник! - наконец, прервал он обоюдное молчание. - Какой - такой?..- Настырный…- А вы -другой? - …И к тому же ты не очень вежливый, - закончил он свою мысль.Я благоразумно промолчал…- Ну, ладно, давай ближе к делу.
Мы долго обсуждали, как организовать работу на участках, уточнили сроки работ и поставки материалов и оборудования по генеральному договору и т. д. Приободрённый, с хорошим настроением, я вернулся в Зиму, где работа уже кипела. …Не буду утомлять читателя рутинными производственными подробностями моей монтажной «одиссеи» по Иркутской области.
Отмечу лишь наиболее яркие эпизоды этого самого трудного и вместе с тем - судьбоносного периода моей биографии……С благодарностью вспоминаю главного инженера Тулунской реалбазы хлебопродуктов Терентьева, который оказывал мне всемерную помощь в работе - людьми, инструментами, материалами. Гостеприимный дом бурят Терентьевых заменял мне гостиницу. А какую «жарёху» из свинины с картошкой на огромной сковороде подавала нам на стол жена хозяина! Мы с аппетитом расправлялись с этой царской закуской и маленькими, хрустящими, холодными солёными огурчиками - после, разумеется, нескольких рюмок отличного самогона…
…Самое трудное время для меня и моего трудового коллектива монтажников наступило в ноябре 1956 года, когда ударили приличные морозы. Особенно катастрофично сложилась обстановка в Куйтуне. Реконструкция складского хозяйства и строительство зерносушилки на реалбазе до моего приезда превратились в типичный «долгострой». Объект был явно не готов не только к сушке зерна, но и к его приёмке. Зерновые склады были заставлены не годными к эксплуатации транспортёрами, отсутствовала вентиляционная техника. Недоставало материалов, оборудования, рабочих рук. Территория базы была захламлена строительным мусором. Директору базы, весьма пожилому и болезненному человеку, уже не под силу было справиться с такой неразберихой.
Я доложил своему начальнику управления в Новосибирск о тяжелейшей обстановке, снова позвонил в Иркутск заказчику (Невежину) и потребовал от него соблюдения наших договоренностей.
Пока я старался наводить порядок на других объектах моего «прорабства», в злополучном Куйтуне произошли радикальные перемены, но далеко не в лучшую сторону. На станцию прибыл железнодорожный эшелон с зерном нового урожая (около 2000 тонн!). Кто-то по халатности «загнал» его на совершенно неподготовленный для приёма зерна объект, что в сталинское время «потянуло бы на вышку» …Вагоны стояли на запасном пути, а за время их следования по Транссибу часть зерна успела смерзнуться. Разгружать это зерно было некому, нечем и некуда. Когда я прибыл в Куйтун, меня ожидал ещё один сюрприз: стали прибывать в моё распоряжение командированные рабочие из Украины и других южных регионов. Большая часть их была неквалифицированными и «морально неустойчивыми» людьми (так этим в советские времена расплывчато обозначались многие пороки - от пьянства до «неблагонадёжности»).
Но самым поразительным и возмутительным в моих глазах был тот факт, что подавляющее большинство новоприбывших было одето почти по-летнему и городскому: в лёгких плащах, фетровых шляпах, выходных костюмах, а некоторые даже - в лайковых туфлях… При этом никто из них понятия не имел о сибирских морозах. Вот такая толпа «работяг» из примерно сорока человек скопилась в тесной, накуренной конторе, где я должен был принять оперативные решения по их размещению, экипировке и трудоустройству…
… Не стану перед читателем изображать себя героем, стойко и мужественно встретившим все эти трудности и проблемы. Признаюсь, что поначалу я немного растерялся. Не было рядом человека, с которым можно было посоветоваться и принять решение.
Рабочие были злы, раздосадованы, считали себя обманутыми. Куйтун показался им «проклятой, грязной дырой», в которую их заманили «московские начальники, посулившие золотые горы» … Свою злобу они стали вымещать на мне, матерясь и угрожая мне «набить морду»… моим временным жилищем командированного монтажника-прораба служила уютная комнатёнка в частном домике одной симпатичной пожилой крестьянки. В ней я останавливался, живя на полном хозяйском пансионе, что обходилось мне в мало ощутимую для личного бюджета сумму. (В те далёкие времена скромные одинокие вдовы войны, особенно в сибирской глубинке, не «обдирали» своих постояльцев…). Мне в моих монтажных скитаниях понравились такой способ и место жительства, что я уже успешно опробовал и в Чите, и в Куйбышевке-Восточной.
…И вот, в окружении разъяренных рабочих, мне пришла гениальная мысль. Окрылённый ею, я вдруг обрёл уверенность в себе, встал из-за конторского стола и повелительным тоном закричал: - Прекратите галдёж, мать вашу!.. Подождите в конторе часок-другой, все ваши вопросы я решу, - даю слово! Только не надо меня брать за горло и не надо буйствовать и хулиганить! Вы же - рабочий класс!
Такое внезапное заявление оказалось для большинства из них холодным душем. Шум стал стихать, многие успокоились и стали рассаживаться, кто куда - на столах, стульях и на полу. Я быстро выскользнул из конторы и побежал к тёте Мане - своей хозяйке. Вкратце рассказав ей, в чём дело, по-сыновни попросил её помочь мне осуществить почти что шахматную комбинацию. Она должна была срочно обойти ближайшие избы и попросить трёх-четырёх соседок взять на постой несколько моих вновь прибывших рабочих. Соседки эти, в свою очередь, должны были на своей и на соседних улицах проделать то же самое…
…Уже начало смеркаться, мороз на улице крепчал, в мою душу стало закрадываться сомнение - не обмишурился ли я со своей «комбинацией» и обещанием рабочим…
Приближаясь к конторе, я с радостью заметил у крыльца этого дома толпу женщин, поджидавших, видимо, меня и что-то громко и возбуждённо обсуждавших. Окружив меня плотным кольцом, они наперебой загалдели, засыпав меня градом вопросов. Самым главным из них был такой: не жулики ли они, мои монтажники, не обворуют ли их, женщин… Второй вопрос: а сколько платить будут…Пришлось и здесь выдать гарантии…
Дело кончилось на редкость удачно. Я доложил рабочим обстановку, предупредил их, что ночлег и дальнейшее жильё им обеспечено, но за недостойное поведение и возможные жалобы на них буду немедленно откомандировывать с клеймом: «за грубое нарушение трудовой дисциплины» и последующей отметкой об этом в трудовой книжке.
Через полчаса женщины разобрали своих постояльцев, и обе толпы исчезли в накатившемся на посёлок ночном тумане… Так закончился этот тяжелейший для меня день…
Но последовавшая за этим ночь была не менее беспокойной. Фактически я провел её без сна, в лихорадочных размышлениях: как обеспечить рабочим фронт работ, как снабдить их зимней спецодеждой и обувью, как быстрее добыть недостающие материалы и оборудование, а главное - металлопрокат; как, хотя бы на первое время, профинансировать их насущные нужды - жильё и питание…
…Утро оказалось мудренее ночи. Когда забрезжил ноябрьский рассвет, я уже заканчивал в конторе, за своим письменным столом, писать следующее обращение к … главе нашей страны Н.С. Хрущёву (не более, не менее!..). За давностью лет, я, конечно, не могу точно воспроизвести текст этого «послания», но суть его содержания постараюсь максимально правдиво изложить перед читателем данной книги:
«Москва, Кремль. Первому секретарю ЦК КПСС Н.С. Хрущёву.
Дорогой Никита Сергеевич!
Я, молодой специалист - Табачник Александр Давидович, назначенный старшим прорабом по монтажу в Иркутский куст хлебоприёмных пунктов, расположенных в Тулуне, Куйтуне, Зиме, Заларях, Кутулике, столкнулся с полной неподготовленностью со стороны заказчика к началу монтажных работ на указанных объектах. Не завершены основные строительные работы по складам и зерносушилкам, отсутствуют необходимое технологическое и транспортное оборудование, а также материалы. Особенно запущенное состояние строительства и реконструкции оказалось в Куйтуне, Заларях и Кутулике. В первый из указанных пунктов, кроме всего прочего, был ошибочно кем-то подан и стоит на запасных путях эшелон с 2000 тонн смерзшегося зерна нового урожая, который невозможно разгрузить из-за его некондиционного состояния и неготовности объекта к его приёмке. Командированные в моё распоряжение трестом «Спецэлеватормельстрой» четыре десятка рабочих низкой квалификации оказались в условиях вынужденной безработицы, без зимней спецодежды и обуви. Настоятельно прошу оказать мне помощь в решении поставленной Вами задачи - обеспечить новый урожай страны необходимыми зернохранилищами, способными сохранить плоды труда тружеников наших полей, а также установить реальные сроки сдачи указанных объектов государственным комиссиям. ПОДПИСЬ».
Изложив этот текст в виде фототелеграммы, я отправился на местное почтовое отделение и просунул его в окошко пожилой телеграфистке, которая, прочтя телеграмму, наклонила слегка голову, спустила очки на кончик носа и с любопытством на меня посмотрела. - Такие телеграммы я не уполномочена принимать без разрешения райкома партии…- Как же мне быть? Я ведь ничего не придумал - написал сущую правду. Половина Куйтуна об этом уже знает! - Повторяю вам: на телеграмме должна быть подпись секретаря райкома…Я мигом направился в райком, но первый секретарь оказался в командировке. Принявший меня инструктор, прочтя телеграмму, поморщился, почесал затылок, и вроде сочувственно вздохнул. - Придётся вам подождать возвращения самого…
- Тогда я буду сейчас звонить в обком партии!
- Не надо звонить… Оставьте вашу телеграмму. Мы тут посоветуемся и примем правильное решение.
Пришлось отступить и запастись терпением. Я вернулся на почту и дал телеграмму в Новосибирск с просьбой выслать мне телеграфно денег «в подотчёт» для выплаты аванса рабочим.
В этот же день подобрал из списка несколько человек, назначил их бригадирами и распределил бригады по разным складам, велев заняться демонтажом старых транспортёрных лент, износившихся роликов, комплектацией имеющегося оборудования, подборкой материалов и т.д.
На следующий день пришёл денежный перевод на приличную сумму. Об этом вдруг стало известно всем рабочим… И тут я допустил большую ошибку. Собрав в конторе этот «разношёрстный» и мало знакомый мне «трудовой» коллектив, я, по наивности своей, которая ещё долгие годы будет сопровождать меня по жизни, произнёс перед ними патриотическую речь. В ней я отметил значение задач, поставленных Партией и Правительством, призвал всех осознать свою ответственность перед Отечеством, постараться, по возможности, утеплиться - с использованием местных товаров широкого потребления (телогреек, валенок, рукавиц). А в заключение - всем выдал приличный аванс и отбыл в Залари и Кутулик.
На этих объектах тоже, как говорится, «конь не валялся». Я созвонился с Невежиным, потрепал немного этому начальнику нервы и направился в любимую Зиму, где моя испытанная бригада полным ходом заканчивала монтажные работы. Похвалив ребят и выдав им денежный аванс, я отправился в Тулун, где дела тоже шли неплохо. Там я «подкрепил» рабочих финансами, задержался на несколько дней, чуть не влюбившись в одно юное веснущатое симпатичное создание…
В Тулуне меня достала телеграмма из Новосибирска, в которой предписывалось срочно выехать в Куйтун для принятия там чрезвычайных мер. Я был этим очень озадачен, в душу закралось нехорошее предчувствие…
… характер моей прорабской работы и разбросанность монтажных участков заставляли оперативно использовать в частых поездках железнодорожный транспорт. Участок великой Транссибирской магистрали между Тулуном и Иркутском стал для меня «тропой родимой». Я знал на память расписание пассажирских поездов, последовательность всех остановок, многих проводников знал в лицо (и они меня знали). Не скрою, часто приходилось ездить «зайцем», то есть безбилетником, и платить проводникам наличными за двух или трёхчасовой проезд от станции до станции. Множество раз я использовал для проезда тамбуры товарных вагонов.
вернемся в злополучный Куйтун…Во всех складах и в помещениях конторы царила подозрительная мёртвая тишина, не было ни единой души. Даже стаи голубей-приживальцев куда-то попрятались. Всё объяснила мне моя квартирная хозяйка - тётя Маня. Оказывается, после моего отъезда все рабочие и бригадиры дружно запили, и этот запой ещё не прекратился…
Что было делать? Жизнь снова ставила мне ловушки, и их как-то надо было обходить. Одного-двух пьяниц я ещё мог проучить, наказать, откомандировать из Куйтуна. Но сорок человек?! Тут только я понял свою ошибку: не надо было быть добрячком, этаким благородным начальником-благодетелем, щедро и доверчиво выдавшим незнакомым людям солидный денежный аванс…
Однако судьба всеё же оказалась ко мне благосклонной. К вечеру того же дня вдруг из Иркутска, Новосибирска и даже из Москвы понаехало много начальства. Вместе с ними, как по «щучьему велению, по моему хотению», пришли два больших железнодорожных контейнера. Чего в них только не было: зимняя спецодежда и спецобувь (телогрейки, полушубки, брезентовые костюмы сварщиков, летние рабочие комбинезоны, валенки-катанки (даже с калошами!), кирзовые сапоги, рукавицы меховые и простые), сварочные аппараты, инструменты, крепёжные материалы, кабельная продукция и электротехнические изделия и т. д. Но самый большой и приятный сюрприз предстал передо мной на следующий день.
На площадке перед конторой остановился загруженный металлопрокатом - листовым и профильным - грузовик ЗИС-5. Он привёз из Иркутска так необходимый нам металл и несколько недостающих электродвигателей и вентиляторов.
…События в Куйтуне после приезда высокого начальства стали обретать организованные очертания. Полу-похмельные бригадиры были вызваны «на ковёр», и им было поставлено условие: либо увольнение всех рабочих по самой суровой статье трудового кодекса, либо выход в трезвом виде на работу уже на следующий день. Рабочему классу при шлось капитулировать…
Сроки сдачи объектов «под ключ» в Куйтуне, Заларях, Кутулике были перенесены на лето 1957 года, а монтажные работы в Тулуне и Зиме были закончены в феврале того же года. Эшелон с зерном из Куйтуна был направлен на «оттаивание» куда-то в южные края…
https://proza.ru/2020/08/30/409
Табачник Александр Давидович. Получил высшее техническое образование в Одессе. В 1955-1957 работал молодым специалистом-монтажником на объектах Спецэлеватормельстроя в Сибири и на Дальнем Востоке. В 1958- 1992 годах трудился ведущим специалистом по охране окружающей среды в иркутских проектных институтах «Востсибгипрошахт», «Промстройпроект» и «ВАМИ». Участвовал в проектировании гигантов цветной металлургии: Братского, Иркутского алюминиевых и Новосибирского электродного заводов, ряда объектов строительной индустрии и иркутской городской инфраструктуры. C 1992 года - на пенсии. Литературным творчеством увлёкся в довольно зрелом возрасте, чему способствовали политические перемены в нашей стране. Бывший малолетний узник фашистского концлагеря и жертва сталинских политических репрессий.
Обосновался я в центральной гостинице Новосибирска, заплатив, кажется, за две или три недели вперёд. Номер был со всеми удобствами, даже с телефоном, но не одиночный, а на двоих. Это было одновременно и плохо, и хорошо. Почему плохо - объяснять не надо, а хорошо - потому что пришлось общаться со многими разными людьми, с разными характерами и судьбами, обогащаться жизненным опытом.
Моими поднадзорными объектами были стройки в небольших городах Кемеровской и Новосибирской областях: Тайге, Юрге, Купино, где сооружались элеваторы, склады и зерносушилки.
В этом «Бермудском треугольнике» я мотался, пересаживаясь через каждые 2-3 дня с поезда на поезд, с автобуса на автобус, накапливая множество проездных билетов для отчёта перед бухгалтерией, и делая в командировочном удостоверении бесконечные отметки о прибытии-убытии…
На поднадзорных объектах мастерами по монтажу работали молодые парни со средним техническим образованием (закончившие разные техникумы), толковые и энергичные. Дела у них шли хорошо, планы выполнялись, и мне фактически не о чём было докладывать начальству.
На экзамене:- Скажите, что будет, если неправильно хранить зерно? - Срок будет! - То есть, какой-такой срок? - Лет десять, не меньше…
…Ну, а если серьёзно - что будет, если неправильно хранить зерно? Мы, выпускники института, это хорошо знали. (Да простят меня читатели за некоторые, возможно не интересные для них, подробности, без которых трудно представить себе ход предстоящих событий в моей трудовой биографии… Любознательные же могут прочесть нижеследующие строки).
…При несоблюдении технологии хранения зерна в складах и элеваторах, а также при перевозке зерна, последствиями могли быть огромные его потери.
Причинами порчи могли быть пересушка зерна, переувлажнение зерна, бактериальное и грибковое заражение его (от грызунов и плесени), смерзание зерна.
Во избежание таких последствий элеваторы оснащались соответствующей системой транспортного и технологического оборудования.
Предусматривался приём зерна в железнодорожных вагонах и из автотранспорта в специальные подземные бункера, откуда вертикальными ковшевыми конвейерами (нориями) оно подавалось в верхние бункера, на 60-метровую высоту.
Оттуда зерно по самотечным трубам поступало на зерносушилки, из которых оно направлялось вниз, в специальные бункера. А далее оно нориями отправлялось снова вверх, в надсилосную галерею, где горизонтальными конвейерами со специальными сбрасывающими тележками засыпалось на хранение в железобетонные банки (силоса).
Периодически, по графику, зерно каждого силоса «прогонялось» по всему технологическому тракту - для поддержания его кондиционных качеств, а затем отгружалось потребителям.
Из приведенного описания даже гуманитарию ясно, что такая технологическая схема была и есть до сих пор относительно простой и не может состязаться со связкой космических кораблей «Союз-Аполлон» ...
Однако и здесь были свои технические трудности и проблемы, которые зависели от ряда факторов. Не последним из них было качество монтажа и наладки оборудования, особенно зерносушилок и сбрасывающих тележек.
Не вдаваясь в дальнейшие подробности, отмечу лишь, что мой первый производственный объект представлял собой огромный силосный корпус с банками диаметром 6 метров и высотой 30 метров, соединённый высотной галереей с башенным корпусом, где размещалось сушильное и транспортное оборудование.
...я решился, что называется, «показать зубы». Предлог и основание для этого искать не пришлось. Часть моей бригады приступила к монтажу на силосном корпусе металлической пожарной лестницы. По проекту, в железобетонных стенках силосов (банок) должны были закладываться стальные анкера с наружными пластинами, к которым приваривались кронштейны лестничных площадок. Бетонирование стенок силосов производилось в скользящей двусторонней металлической опалубке. Бетон подавался высотным краном в специальных ковшах и через выпускные лотки заливался в опалубку. Управление бетонированием велось вручную, и на соответствующих отметках бетонщики должны были вставлять в опалубку и фиксировать в ней указанные закладные детали.
Однако на деле этого не происходило. Такими «мелочами» строители обычно пренебрегали или просто забывали их, оставляя это «на закуску» монтажникам…
Обнаружив такой «прокол» в строительных работах, при уже готовых силосах, я составил соответствующий акт, в котором потребовал от Негодайлова силами строителей пробить необходимые отверстия и заложить в них анкера.
Начальник строительства был буквально взбешен такой наглостью…Он заявил, что ничего подобного делать не будет. И вообще - кто я такой?! Обозвав меня «молокососом», он сказал, что такого нет и не будет- чтоб монтажники диктовали требования строителям. Я тут же заявил, что сделаю подробную опись по всему элеватору, - в каких местах строители нарушили требования строительных норм и правил (СНиП), а также отступили от проекта, что не позволит монтажникам выполнить работы в установленные сроки. Этот перечень я, дескать, направлю в Москву, в трест - пускай там разберутся…Обстановка накалялась.
…Тем временем, бригада рабочих-монтажников требовала от меня, как непосредственного начальника, фронта работ. Мастер Саша с частью бригады заканчивал в башенном корпусе монтаж зерносушилки, а свободные монтажники должны были заняться сборкой металлоконструкций: соединительного моста на высоте 35 метров - между существующим и новым силосными корпусами, а также монтажом пожарных лестниц.
Эти смелые монтажники-высотники были отличными ребятами, с большим опытом, непьющие, немногословные, обстоятельные. Большинство из них было в возрасте около 30 лет и уже обзавелись семьями, которые жили в разных городах Сибири, в то время как их кормильцы многие годы мотались по городам и весям, наращивая промышленную мощь своей страны…
Я, как меня учили в институте, выписал бригаде наряд на сдельную работу - монтаж пожарной лестницы. Бригадир Васильев - моя будущая «надёжа и опора» во всей последующей сибирской монтажной одиссее - посмотрел этот документ, почесал в затылке и покачал головой: - Нет, Давыдыч, за такие деньги мы работать не будем…
- А за какие будете? - Увеличь сумму в три раза, тогда возьмёмся за дело. И дырки в силосах пробьём, анкера заложим…- Нет, не могу, это незаконно.- Ну, как знаешь…
Он повернулся и ушёл к своим рабочим - сообщить об итогах переговоров.
… Тем временем заканчивался монтаж зерносушилки в башенном корпусе. Там работами руководил мастер Саша, мой верный и толковый помощник. С ним работало несколько монтажников нашей бригады. Но после моих безрезультатных переговоров с бригадиром последний отозвал всех рабочих и они фактически объявили мне забастовку.
Мы с Сашей почувствовали, что садимся на мель… Я попросил руководство заказчика (дирекцию элеватора) помочь нам рабочими, и оно выделило нам несколько опытных эксплуатационников. Теперь мы с Сашей денно и нощно занимались зерносушилкой, главным агрегатом элеватора. Надо отметить, что это устройство обычно в эксплуатации было довольно капризным, требовало точного, качественного, монтажа и наладки.
Сушилка была вертикальная, шахтного типа, работала на угле, оснащалась системами топливоподачи, газоотсоса и автоматического контроля. Нам удалось её запустить к концу октября, на холостом ходу, так как новый элеваторный корпус ещё не был готов к приёму зерна.
…Между тем, наша бригада монтажников каждый день приходила на работу, собиралась на травке у силосного корпуса, располагалась поудобнее, покуривала, пила разливное пиво из стеклянных банок и «травила баланду». Я «держал марку», не вступал с рабочими ни в какие переговоры.
В один из последних октябрьских дней, во время моего дежурства у работающей сушилки, где я периодически снимал показания приборов, мне стало душно и нехорошо от жары, усталости и нервного напряжения.
Я вышел на лестничную площадку - освежиться и маленько отдохнуть. Присев на самую верхнюю ступеньку площадки, я мгновенно…уснул. Лестница была металлическая, высокая и крутая. А земное притяжение действовало неумолимо… Очнулся я уже внизу, прокатившись кубарем около четырех метров. Это был натуральный нокаут. Боль пронизывала всё тело, лицо было ободранным и окровавленным. Я лежал на спине и потолок бешено вращался перед моими раскрытыми глазами. Голова, видимо, тоже была сильно ушиблена…
… Не успел я подняться, как вдруг открылась дверь из соседнего помещения, и оттуда ввалилась весёлая компания молодых девчат-маляров. Они тотчас кинулись ко мне, подняли с пола и помогли добраться до комнаты отдыха рабочих. Там меня обработали йодом, наложили на лицо и голову бинтовую повязку, и двое из них препроводили меня в контору строительства.
…В таком виде я предстал перед глазами начальника стройки - Негодайлова. Он встретил меня громким возгласом, в котором прозвучало явное и глубокое удовлетворение: - Привет герою нашего времени! Я что-то промычал в ответ…- Это тебя твои монтажники так обработали? - Нет, это мы - маляры, - ответила, смеясь одна из девчат.
- А-а, - многозначительно заметил начальник, - значит, сексуальные домогательства?.. Девчата заразительно захохотали и вышли из конторы, а я поплёлся «домой», в свою холодную и грязную конуру. Проспал я до полудня следующего дня, даже не переодевшись, и проснулся от холода и голода. Выглянул в окно, а на дворе - уже зима, выпал первый снег. Радиатор отопления, конечно, не подавал признаков жизни… На душе тоже было холодно и скверно…Я решил подкрепиться в столовой. Когда вышел из комнаты, из неё раздался какой-то шум, грохот. Запахло цементной пылью. Я тотчас возвратился и увидел, что толстый слой потолочной штукатурки обвалился и накрыл всю мою кровать… Хорошо, что вовремя проснулся!
На следующий день приехал из другого города мой непосредственный начальник - Гордиенко. Мы с ним, как я уже отметил, были почти двойными тёзками. Но если он был Давыдовичем, то я - Давидовичем. Правда, я не знаю, какова была транскрипция его отчества в паспорте, но, тем не менее, каждого из нас монтажники называли «Давыдычем», и это нас обоих устраивало, особенно меня, так как звучало солидно и уважительно…
Вот какой у «давыдычей» состоялся судьбоносный для меня разговор: Гордиенко: - В моё отсутствие у тебя были неприятности…: - Да, у меня без приключений не бывает. Гордиенко:- Ты неплохой, честный парень, но идеалист. Таким, как ты -трудно в жизни. Я: - А кому же сейчас легко? Гордиенко: - Ты можешь облегчить свою жизнь, если последуешь трём моим советам.
Первый совет. Никогда не конфликтуй с рабочими. Гегемон есть гегемон. С одним рабочим - пожалуйста, а со всеми - нельзя. Научись договариваться. Хочешь, чтоб они хорошо работали - хорошо плати и строго спрашивай с них. А то у нас так получается: рабочие делают вид, что работают, а государство делает вид, что платит…
Второй совет. С начальством, а особенно со строительным, - спорь сколько угодно. Но с конкретным начальником - живи в мире и согласии, иначе не дадут тебе жилья, автотранспорта, не помогут металлом и вообще вышибут, как пробку из бутылки.
Третий совет. Из всех норм и законов строго чти только один - уголовный кодекс. Остальные нормы и правила старайся выполнять, но с учётом конкретных обстоятельств.С проектировщиками всегда можно договориться, они умные ребята. А с прокурорами и судьями - не договоришься…
…Вот таким кратким трудовым наставлением меня вооружил на будущее мой старший товарищ и мудрый руководитель Александр Давыдович Гордиенко, за что я ему навсегда стал благодарен…
И ещё много интересного я узнал от моего учителя. Оказывается, вся страна занималась приписками. Приписывались отчётные объемы строительно-монтажных работ, приписывалась сдельная оплата труда, приписывались заслуги одних людей - совсем другим людям…
Узнал я, что самой справедливой в советской системе оплаты труда является не «повременщина», не «сдельщина», а аккордная система оплаты, при которой потолком размера оплаты является фонд заработной платы, а не государственные сдельные расценки. При применении последних почти всегда получалась экономия фонда зарплаты, так как расценки преднамеренно занижались и не были адекватны затраченному труду. А экономия фонда оплаты труда всегда и везде засчитывалась начальству как высокое достижение, поощрялась, так как этому же начальству за эту же экономию выплачивались премии и давались ордена (разумеется, при условии выполнения производственных планов…).
Поэтому вместо примитивных приписок я стал широко внедрять в своей работе аккордные наряды. Это был по существу коллективный договор, контракт, на всю работу, где жёстко оговаривались сроки, качество работы, оплата труда, обеспеченность рабочих фронтом работ, материалами и оборудованием, инструментами и спецодеждой. Конечно, на отдельные небольшие работы, не привлекательные для рабочих, приходилось выписывать сдельные наряды и «выводить» им более или менее приемлемый заработок. Однако главным всё же стал аккордный наряд. Благодаря ему и развитой нами с Сашей бурной, настойчивой работе по подготовке фронта работ, дела наши монтажные быстро пошли в гору.
...В сопровождении начальника я медленно «пошкандыбал» на строящийся в трёхстах метрах элеватор. Пока дошли до него, я раз пять останавливался, весь взмок от напряжения и боли. Мой «шеф» сопровождал меня молча и с безучастным видом…
Перед входом на многомаршевую лестницу, ведущую на 30-метровую площадку силосного корпуса, он остановился и дал мне, наконец, конкретное задание:
- Пойми, ты сам себе не принадлежишь. Мы все - одна команда, как на войне. Пока ходишь и дышишь - работай! Свалишься - увезём, подлечим. Партия нам поставила жёсткую задачу: подготовить к июню элеваторное хозяйство к приёму зерна нового урожая. Освоение целины контролирует лично Никита Сергеевич. Я привёз тебе прекрасного электросварщика - Макарова. Это бывший «зэк», сидел в спецлагере, в прошлом - он капитан кремлёвской охраны, посадили за какой-то промах… Вообще-то - неприятный тип: заносчивый и любит много зарабатывать. Будь с ним осторожен, но не подлаживайся. Задача ясна?
Что мне, молодому специалисту, «салаге», оставалось делать? Никакого наставника (типа Гордиенко) и помощника (типа мастера Саши), как в Красноярске, рядом уже не было.
…Так начался второй этап моей монтажной карьеры, один из самых трудных, как мне тогда казалось.
Опуская подробности, скажу лишь, что моей опорой в работе была красноярская бригада монтажников во главе с прекрасным парнем и специалистом - Васильевым. Попозже мне прислали, в подкрепление, ещё одну бригаду, из бывших зэков. Это были литовцы, из «лесных братьев», отсидевшие свои 10 лет и оставшиеся на положении ссыльных. Они люто ненавидели советскую власть, даже не скрывали этого, но были чрезвычайно дисциплинированы, добросовестны в работе, и у меня с ними не было конфликтов.
А с «кремлёвцем» Макаровым уже в первые дни у меня возникли стычки, когда он потребовал для себя отдельный аккордный наряд, независимый от бригады. Я, конечно, ему отказал, так как, по технологии монтажа, нельзя было сварщику обеспечить непрерывный фронт работ. Он начал мне грозить расправой.
И однажды, на 30-метровой отметке, на подвесных лесах внутри силоса, когда я с трудом, опираясь на мою трость, проверял ход сварочных работ, вдруг схватил меня и попытался столкнуть вниз, в глубину силоса… Я инстинктивно, «мёртвой хваткой», схватился левой рукой за его монтажный ремень на телогрейке и громко заорал: - Полетим вниз только вместе!
Мой отчаянный вопль, отразившийся эхом внутри силосной банки, видимо, был услышан монтажниками на верхнем перекрытии, откуда буквально спустя несколько секунд к нам прибежало несколько человек. Они сразу поняли, в чём дело, скрутили мерзавца и вывели его наружу. Макаров был «прилично выпивши» и страшно матерился, угрожая всем расправой. В тот же день я вызвал милицию, составил акт, направил в Новосибирск телеграмму об отзыве «кремлёвца» со стройки. Макарова увели в отделение милиции, и больше я его, слава богу, никогда не встречал…
Несмотря на мою больную ногу и трудности в передвижении по стройке, но благодаря дружной работе коллектива монтажников и строителей, мы вовремя сдали объект Государственной комиссии и были хорошо премированы. Для урожая зерна 1956 года были открыты новые закрома Родины. Строительство социализма успешно продолжалось…Через несколько дней мне поступила команда - передислоцироваться на новый объект - в Куйбышевку-Восточную Амурской области (ныне Белогорск).
С некоторым сожалением я покинул небольшой «островок социализма» в Амурской области, показавшийся мне позже образцовой стройкой того времени в сравнении с теми объектами, которые меня ожидали в Иркутской области.
По приказу из Новосибирска я был назначен старшим прорабом пяти монтажных участков, расположенных на великой Транссибирской магистрали: в Кутулике, Заларях, Зиме, Куйтуне и Тулуне. Это были так называемые «реалбазы» в системе Министерства хлебопродуктов РСФСР. Они осуществляли приёмку зерна с полей своих районов, а также из железнодорожных составов - урожаев других регионов страны, хранение зерна и отпуск его (реализацию) различным потребителям.
Существенным недостатком этих приёмно-отпускных пунктов было отсутствие в них стационарных зерносушилок. Это создавало большие проблемы при хранении зерна, так как влажное зерно не могло храниться длительное время, интенсивно подвергалось порче, что вызывало немалые убытки.
Строительство зерносушилок на указанных участках велось так называемым «хозспособом». Он культивировался в то время многими хозяйственными руководителями, ограниченными централизованным финансированием со стороны государства.
Как уж директора реалбаз изощрялись «доставать» деньги и материальные ресурсы на эти благородные цели - одному только богу известно…Соответственно - ни шатко, ни валко - велись строительные работы на этих объектах.
Я со своими монтажниками исполнял роль прямого подрядчика, а непосредственными нашими заказчиками были дирекции реализационных баз. Они должны были меня обеспечить необходимым оборудованием и материалами, финансированием и фронтом работ. Совершив «рекогносцировку на местности», то есть объездив все мои объекты, я обнаружил удручающую картину. На всех объектах, кроме Зимы, подготовка к монтажу оказалась в полу-заброшенном состоянии. Здания зерносушилок были недостроены, оборудования и материалов недоставало, на расчётных счетах реалбаз денег не было, рабочих-строителей - и след простыл…
Я решил пока обосноваться в Зиме. Моей штаб-квартирой стала местная гостиница, где мне удалось устроиться в номере «на двоих». Оттуда я начал бомбардировать своего шефа телеграммами и телефонными звонками, требуя, требуя и снова требуя… Однако Ландман был «крепким орешком». Он мне неизменно отвечал: - Докажи, на что ты способен! Выкручивайся из трудных обстоятельств! Вспомни, как товарищ Сталин добывал стране хлеб в Царицыне в годы гражданской войны!
И я начал действовать «по-сталински». Истребовав бригаду монтажников в Зиму, где можно было начинать монтажные работы, я последовательно снова объездил Тулун, Куйтун, Залари и Кутулик, где нанёс визиты местным партийным «бонзам» и сочинил вместе с ними громоподобные телеграммы в Иркутский обком КПСС и Иркутское управление хлебопродуктов. Обрисовав коротко состояние дел на местах, мы попросили срочной помощи, отметив в конце, что в случае непринятия экстренных мер, будет сорвана хлебоуборочная кампания со всеми вытекающими последствиями…
И партия помогла… Я получил из Иркутска незамедлительный вызов на переговоры в областное управление хлебопродуктов. Сентябрьским утром 1956 года моя персона уже была в приёмной начальника управления Михаила Ивановича Невежина, на пересечении улиц Степана Разина и Горького.
То ли начальник был очень занят, то ли решил проверить мой характер, но продержал он меня в приёмной около часа. Излишне говорить о моем психологическом настрое - ведь я пожаловал прямо с ночного поезда, был голоден, небрит, не знал, как меня встретят, не было полной уверенности в победе…Во мне закипали раздражение и злость. В таком состоянии я, наконец, предстал перед Невежиным. Это был человек средних лет, с суровой, начальственной внешностью, Он сидел в своём кресле, - нахмуренный, из-под чёрных мохнатых бровей на меня уставились сверлящие, испытующие глаза… После натянутого приветствия я без приглашения уселся поближе к начальнику и выжидающе замолчал. Невежин тоже молчал…- Так вот ты какой, Табачник! - наконец, прервал он обоюдное молчание. - Какой - такой?..- Настырный…- А вы -другой? - …И к тому же ты не очень вежливый, - закончил он свою мысль.Я благоразумно промолчал…- Ну, ладно, давай ближе к делу.
Мы долго обсуждали, как организовать работу на участках, уточнили сроки работ и поставки материалов и оборудования по генеральному договору и т. д. Приободрённый, с хорошим настроением, я вернулся в Зиму, где работа уже кипела. …Не буду утомлять читателя рутинными производственными подробностями моей монтажной «одиссеи» по Иркутской области.
Отмечу лишь наиболее яркие эпизоды этого самого трудного и вместе с тем - судьбоносного периода моей биографии……С благодарностью вспоминаю главного инженера Тулунской реалбазы хлебопродуктов Терентьева, который оказывал мне всемерную помощь в работе - людьми, инструментами, материалами. Гостеприимный дом бурят Терентьевых заменял мне гостиницу. А какую «жарёху» из свинины с картошкой на огромной сковороде подавала нам на стол жена хозяина! Мы с аппетитом расправлялись с этой царской закуской и маленькими, хрустящими, холодными солёными огурчиками - после, разумеется, нескольких рюмок отличного самогона…
…Самое трудное время для меня и моего трудового коллектива монтажников наступило в ноябре 1956 года, когда ударили приличные морозы. Особенно катастрофично сложилась обстановка в Куйтуне. Реконструкция складского хозяйства и строительство зерносушилки на реалбазе до моего приезда превратились в типичный «долгострой». Объект был явно не готов не только к сушке зерна, но и к его приёмке. Зерновые склады были заставлены не годными к эксплуатации транспортёрами, отсутствовала вентиляционная техника. Недоставало материалов, оборудования, рабочих рук. Территория базы была захламлена строительным мусором. Директору базы, весьма пожилому и болезненному человеку, уже не под силу было справиться с такой неразберихой.
Я доложил своему начальнику управления в Новосибирск о тяжелейшей обстановке, снова позвонил в Иркутск заказчику (Невежину) и потребовал от него соблюдения наших договоренностей.
Пока я старался наводить порядок на других объектах моего «прорабства», в злополучном Куйтуне произошли радикальные перемены, но далеко не в лучшую сторону. На станцию прибыл железнодорожный эшелон с зерном нового урожая (около 2000 тонн!). Кто-то по халатности «загнал» его на совершенно неподготовленный для приёма зерна объект, что в сталинское время «потянуло бы на вышку» …Вагоны стояли на запасном пути, а за время их следования по Транссибу часть зерна успела смерзнуться. Разгружать это зерно было некому, нечем и некуда. Когда я прибыл в Куйтун, меня ожидал ещё один сюрприз: стали прибывать в моё распоряжение командированные рабочие из Украины и других южных регионов. Большая часть их была неквалифицированными и «морально неустойчивыми» людьми (так этим в советские времена расплывчато обозначались многие пороки - от пьянства до «неблагонадёжности»).
Но самым поразительным и возмутительным в моих глазах был тот факт, что подавляющее большинство новоприбывших было одето почти по-летнему и городскому: в лёгких плащах, фетровых шляпах, выходных костюмах, а некоторые даже - в лайковых туфлях… При этом никто из них понятия не имел о сибирских морозах. Вот такая толпа «работяг» из примерно сорока человек скопилась в тесной, накуренной конторе, где я должен был принять оперативные решения по их размещению, экипировке и трудоустройству…
… Не стану перед читателем изображать себя героем, стойко и мужественно встретившим все эти трудности и проблемы. Признаюсь, что поначалу я немного растерялся. Не было рядом человека, с которым можно было посоветоваться и принять решение.
Рабочие были злы, раздосадованы, считали себя обманутыми. Куйтун показался им «проклятой, грязной дырой», в которую их заманили «московские начальники, посулившие золотые горы» … Свою злобу они стали вымещать на мне, матерясь и угрожая мне «набить морду»… моим временным жилищем командированного монтажника-прораба служила уютная комнатёнка в частном домике одной симпатичной пожилой крестьянки. В ней я останавливался, живя на полном хозяйском пансионе, что обходилось мне в мало ощутимую для личного бюджета сумму. (В те далёкие времена скромные одинокие вдовы войны, особенно в сибирской глубинке, не «обдирали» своих постояльцев…). Мне в моих монтажных скитаниях понравились такой способ и место жительства, что я уже успешно опробовал и в Чите, и в Куйбышевке-Восточной.
…И вот, в окружении разъяренных рабочих, мне пришла гениальная мысль. Окрылённый ею, я вдруг обрёл уверенность в себе, встал из-за конторского стола и повелительным тоном закричал: - Прекратите галдёж, мать вашу!.. Подождите в конторе часок-другой, все ваши вопросы я решу, - даю слово! Только не надо меня брать за горло и не надо буйствовать и хулиганить! Вы же - рабочий класс!
Такое внезапное заявление оказалось для большинства из них холодным душем. Шум стал стихать, многие успокоились и стали рассаживаться, кто куда - на столах, стульях и на полу. Я быстро выскользнул из конторы и побежал к тёте Мане - своей хозяйке. Вкратце рассказав ей, в чём дело, по-сыновни попросил её помочь мне осуществить почти что шахматную комбинацию. Она должна была срочно обойти ближайшие избы и попросить трёх-четырёх соседок взять на постой несколько моих вновь прибывших рабочих. Соседки эти, в свою очередь, должны были на своей и на соседних улицах проделать то же самое…
…Уже начало смеркаться, мороз на улице крепчал, в мою душу стало закрадываться сомнение - не обмишурился ли я со своей «комбинацией» и обещанием рабочим…
Приближаясь к конторе, я с радостью заметил у крыльца этого дома толпу женщин, поджидавших, видимо, меня и что-то громко и возбуждённо обсуждавших. Окружив меня плотным кольцом, они наперебой загалдели, засыпав меня градом вопросов. Самым главным из них был такой: не жулики ли они, мои монтажники, не обворуют ли их, женщин… Второй вопрос: а сколько платить будут…Пришлось и здесь выдать гарантии…
Дело кончилось на редкость удачно. Я доложил рабочим обстановку, предупредил их, что ночлег и дальнейшее жильё им обеспечено, но за недостойное поведение и возможные жалобы на них буду немедленно откомандировывать с клеймом: «за грубое нарушение трудовой дисциплины» и последующей отметкой об этом в трудовой книжке.
Через полчаса женщины разобрали своих постояльцев, и обе толпы исчезли в накатившемся на посёлок ночном тумане… Так закончился этот тяжелейший для меня день…
Но последовавшая за этим ночь была не менее беспокойной. Фактически я провел её без сна, в лихорадочных размышлениях: как обеспечить рабочим фронт работ, как снабдить их зимней спецодеждой и обувью, как быстрее добыть недостающие материалы и оборудование, а главное - металлопрокат; как, хотя бы на первое время, профинансировать их насущные нужды - жильё и питание…
…Утро оказалось мудренее ночи. Когда забрезжил ноябрьский рассвет, я уже заканчивал в конторе, за своим письменным столом, писать следующее обращение к … главе нашей страны Н.С. Хрущёву (не более, не менее!..). За давностью лет, я, конечно, не могу точно воспроизвести текст этого «послания», но суть его содержания постараюсь максимально правдиво изложить перед читателем данной книги:
«Москва, Кремль. Первому секретарю ЦК КПСС Н.С. Хрущёву.
Дорогой Никита Сергеевич!
Я, молодой специалист - Табачник Александр Давидович, назначенный старшим прорабом по монтажу в Иркутский куст хлебоприёмных пунктов, расположенных в Тулуне, Куйтуне, Зиме, Заларях, Кутулике, столкнулся с полной неподготовленностью со стороны заказчика к началу монтажных работ на указанных объектах. Не завершены основные строительные работы по складам и зерносушилкам, отсутствуют необходимое технологическое и транспортное оборудование, а также материалы. Особенно запущенное состояние строительства и реконструкции оказалось в Куйтуне, Заларях и Кутулике. В первый из указанных пунктов, кроме всего прочего, был ошибочно кем-то подан и стоит на запасных путях эшелон с 2000 тонн смерзшегося зерна нового урожая, который невозможно разгрузить из-за его некондиционного состояния и неготовности объекта к его приёмке. Командированные в моё распоряжение трестом «Спецэлеватормельстрой» четыре десятка рабочих низкой квалификации оказались в условиях вынужденной безработицы, без зимней спецодежды и обуви. Настоятельно прошу оказать мне помощь в решении поставленной Вами задачи - обеспечить новый урожай страны необходимыми зернохранилищами, способными сохранить плоды труда тружеников наших полей, а также установить реальные сроки сдачи указанных объектов государственным комиссиям. ПОДПИСЬ».
Изложив этот текст в виде фототелеграммы, я отправился на местное почтовое отделение и просунул его в окошко пожилой телеграфистке, которая, прочтя телеграмму, наклонила слегка голову, спустила очки на кончик носа и с любопытством на меня посмотрела. - Такие телеграммы я не уполномочена принимать без разрешения райкома партии…- Как же мне быть? Я ведь ничего не придумал - написал сущую правду. Половина Куйтуна об этом уже знает! - Повторяю вам: на телеграмме должна быть подпись секретаря райкома…Я мигом направился в райком, но первый секретарь оказался в командировке. Принявший меня инструктор, прочтя телеграмму, поморщился, почесал затылок, и вроде сочувственно вздохнул. - Придётся вам подождать возвращения самого…
- Тогда я буду сейчас звонить в обком партии!
- Не надо звонить… Оставьте вашу телеграмму. Мы тут посоветуемся и примем правильное решение.
Пришлось отступить и запастись терпением. Я вернулся на почту и дал телеграмму в Новосибирск с просьбой выслать мне телеграфно денег «в подотчёт» для выплаты аванса рабочим.
В этот же день подобрал из списка несколько человек, назначил их бригадирами и распределил бригады по разным складам, велев заняться демонтажом старых транспортёрных лент, износившихся роликов, комплектацией имеющегося оборудования, подборкой материалов и т.д.
На следующий день пришёл денежный перевод на приличную сумму. Об этом вдруг стало известно всем рабочим… И тут я допустил большую ошибку. Собрав в конторе этот «разношёрстный» и мало знакомый мне «трудовой» коллектив, я, по наивности своей, которая ещё долгие годы будет сопровождать меня по жизни, произнёс перед ними патриотическую речь. В ней я отметил значение задач, поставленных Партией и Правительством, призвал всех осознать свою ответственность перед Отечеством, постараться, по возможности, утеплиться - с использованием местных товаров широкого потребления (телогреек, валенок, рукавиц). А в заключение - всем выдал приличный аванс и отбыл в Залари и Кутулик.
На этих объектах тоже, как говорится, «конь не валялся». Я созвонился с Невежиным, потрепал немного этому начальнику нервы и направился в любимую Зиму, где моя испытанная бригада полным ходом заканчивала монтажные работы. Похвалив ребят и выдав им денежный аванс, я отправился в Тулун, где дела тоже шли неплохо. Там я «подкрепил» рабочих финансами, задержался на несколько дней, чуть не влюбившись в одно юное веснущатое симпатичное создание…
В Тулуне меня достала телеграмма из Новосибирска, в которой предписывалось срочно выехать в Куйтун для принятия там чрезвычайных мер. Я был этим очень озадачен, в душу закралось нехорошее предчувствие…
… характер моей прорабской работы и разбросанность монтажных участков заставляли оперативно использовать в частых поездках железнодорожный транспорт. Участок великой Транссибирской магистрали между Тулуном и Иркутском стал для меня «тропой родимой». Я знал на память расписание пассажирских поездов, последовательность всех остановок, многих проводников знал в лицо (и они меня знали). Не скрою, часто приходилось ездить «зайцем», то есть безбилетником, и платить проводникам наличными за двух или трёхчасовой проезд от станции до станции. Множество раз я использовал для проезда тамбуры товарных вагонов.
вернемся в злополучный Куйтун…Во всех складах и в помещениях конторы царила подозрительная мёртвая тишина, не было ни единой души. Даже стаи голубей-приживальцев куда-то попрятались. Всё объяснила мне моя квартирная хозяйка - тётя Маня. Оказывается, после моего отъезда все рабочие и бригадиры дружно запили, и этот запой ещё не прекратился…
Что было делать? Жизнь снова ставила мне ловушки, и их как-то надо было обходить. Одного-двух пьяниц я ещё мог проучить, наказать, откомандировать из Куйтуна. Но сорок человек?! Тут только я понял свою ошибку: не надо было быть добрячком, этаким благородным начальником-благодетелем, щедро и доверчиво выдавшим незнакомым людям солидный денежный аванс…
Однако судьба всеё же оказалась ко мне благосклонной. К вечеру того же дня вдруг из Иркутска, Новосибирска и даже из Москвы понаехало много начальства. Вместе с ними, как по «щучьему велению, по моему хотению», пришли два больших железнодорожных контейнера. Чего в них только не было: зимняя спецодежда и спецобувь (телогрейки, полушубки, брезентовые костюмы сварщиков, летние рабочие комбинезоны, валенки-катанки (даже с калошами!), кирзовые сапоги, рукавицы меховые и простые), сварочные аппараты, инструменты, крепёжные материалы, кабельная продукция и электротехнические изделия и т. д. Но самый большой и приятный сюрприз предстал передо мной на следующий день.
На площадке перед конторой остановился загруженный металлопрокатом - листовым и профильным - грузовик ЗИС-5. Он привёз из Иркутска так необходимый нам металл и несколько недостающих электродвигателей и вентиляторов.
…События в Куйтуне после приезда высокого начальства стали обретать организованные очертания. Полу-похмельные бригадиры были вызваны «на ковёр», и им было поставлено условие: либо увольнение всех рабочих по самой суровой статье трудового кодекса, либо выход в трезвом виде на работу уже на следующий день. Рабочему классу при шлось капитулировать…
Сроки сдачи объектов «под ключ» в Куйтуне, Заларях, Кутулике были перенесены на лето 1957 года, а монтажные работы в Тулуне и Зиме были закончены в феврале того же года. Эшелон с зерном из Куйтуна был направлен на «оттаивание» куда-то в южные края…
https://proza.ru/2020/08/30/409
Табачник Александр Давидович. Получил высшее техническое образование в Одессе. В 1955-1957 работал молодым специалистом-монтажником на объектах Спецэлеватормельстроя в Сибири и на Дальнем Востоке. В 1958- 1992 годах трудился ведущим специалистом по охране окружающей среды в иркутских проектных институтах «Востсибгипрошахт», «Промстройпроект» и «ВАМИ». Участвовал в проектировании гигантов цветной металлургии: Братского, Иркутского алюминиевых и Новосибирского электродного заводов, ряда объектов строительной индустрии и иркутской городской инфраструктуры. C 1992 года - на пенсии. Литературным творчеством увлёкся в довольно зрелом возрасте, чему способствовали политические перемены в нашей стране. Бывший малолетний узник фашистского концлагеря и жертва сталинских политических репрессий.