У причала в ожидании арестованных стоял пароход "Русь"; это был тот самый пароход, который доставил Романовых в Тобольск в августе прошлого <1917> года. В первые несколько часов, проведенных на борту корабля, великие княжны наводили порядок в каютах, а цесаревич тем временем сидел на палубе в своём кресле на колёсиках, любуясь закатом.
Когда багаж был перегружен на корабль, члены латышского отряда принялись расхаживать по палубе, "распевая песни и играя на аккордеоне". С каждым часом солдаты становились всё более пьяными; они палили из винтовок в воздух, бросали в реку за борт гранаты или развлекались тем, что расстреливали из пулемёта дальние деревья на берегу. Наконец, когда солнце висело совсем низко над горизонтом, раздался мощный рёв пароходного гудка. С пронзительным рёвом судно медленно отчалило от причала Тобольска.
Родионов <, второй комиссар Уральского областного совета,> и его банда пьяных солдат переходили из каюты в каюту, выталкивая из них пассажиров, и вскоре все мужчины оказались собранными в нескольких каютах. Затем двери за ними с грохотом захлопнулись и послышались другие, ещё более угрожающие звуки: в замочных скважинах заскрежетали ключи, и все двери были заперты снаружи.
Женщинам было приказано "оставлять на всю ночь открытыми двери в каюты. Поэтому никто не мог раздеться". Через открытые двери солдаты подглядывали за великими княжнами, отказываясь "оставить их в покое".
Беспорядки в ту ночь нарастали скаждым часом. Гиббс, <учитель царских детей,> будучи заперт в своей каюте, беспомощно слушал, как пьяные охранники донимали великих княжон: "Это было просто отвратительно, что они вытворяли". "Ужасные вопли" царевен <, по свидетельству сына Гиббса Джоржа,> преследовали его "до конца его дней".
Немым символом этой трагедии остаётся поблекшая фотография, сделанная на следующий день на борту парохода "Русь". Этот снимок - едва слышный шёпот страдания. Это последняя фотография Ольги и её брата, причем цесаревич почти полностью скрыт тенью. Ольга сидит на фоне тёмных панелей красного дерева, которыми обшиты стены комнаты, большого зеркала, хрустального плафона, свешивающегося с белого потолка. Хотя уже конец мая <1918 года> и день выдался тёплый, на царевне - длинная тёмная юбка, белая блузка, застёгнутая под самое горло, едва виднеющаяся под тёмным жакетом, и тёмная шляпа. В руках она сжимает сумочку, голова обращена к окну, на лице печальное выражение. Её взгляд - остановившийся, испуганный, тревожный - недвусмысленно выражает всю глубину её отчаяния и безнадёжности.
Пер. с англ. Светланы и Андрея Головых, 2005