Павел Васильев - Соляной бунт. Поэма (1933)
Федька Палый
Видит: орет тряпье -
Старуха у таратаек, -
Слез с коня
И не спеша пошел на нее,
Весело пальцем к себе маня:
- Байбача, отур,
Встречай-ка нас
Да не бойся, старая!.. -
Подошел - и
Саблей ее весело
По скулам - раз!
Выкупались скулы
В черной крови…
Старуха, пятясь, пошла, дрожа
Развороченной,
Мясистой губой.
А Федька брови поднял: - Што жа,
Байбача, што жа с тобой?.. -
И вдруг завизжал --
И ну ее, ну
Клинком целовать
Во всю длину.
Выкатился глаз
Старушечий, грозен,
Будто бы вспомнивший
Вдруг о чем,
И долго в тусклом,
Смертном морозе
Федькино лицо
Танцевало в нем.
Рядом со знатью,
От злобы косые,
Повисшие на
На саблях косых,
Рубили
Сирые и босые
Трижды сирых
И трижды босых.
- Б-е-ей!.. -
Григорий Босой было
Над киргизской девкой
Взмахнул клинком, -
Прянула
Вороная кобыла,
Отнесла, одетая в мыло…
Видит Григорий Босой: босиком
Девка стоит,
Вопить забыла…
Лицо потемнело,
Глаза слепы,
Жалобный светлозубый оскал.
Остановился Григорий:
Где бы
Он еще такую видал?
Где он встречал
Этот глаз поталый?
Вспомнились:
Сенокос,
Косарей частокол…
И рядом с киргизской девкой встала
Сестра его, подобравши подол,
Говаривала:
"Стомился, Гришка?" -
Зазывала под стог
Отдохнуть, присесть.
Эта!
Киргизская Настя!
Ишь ты,
Тоже, гляди, так и братья есть.
- Бе-ей!..
Корнила Ильич вразброс
Вымахал беркутом над лисой:
- Чо замешкался, молокосос?
Руби,
Григорий
Босой! -
Шашка зазвенела вяло,
Зашаталась, как подстреленный на бегу.
Руки опустив,
Девка стояла…
- Атаман?..
- Руби!
- Не могу… -
Да Корнила Ильич
Потемнел от крови,
Ощетинился всей своей сединой,
У переносицы
Встретились брови,
Как две собаки перед грызней.
- Руби, казак!
- Атаман, нельзя…
- В селезня,
В родителей,
В гроб!
Голытьба! Киргизам
Попал в друзья!.. -
И раскроил, глазами грозя,
Григорию плетью лоб.
(Сабля!)
Был атаман -
И не был.
Безнадельный,
Хромой
Смел посметь…
И упал атаман,
И в ясное небо
Перерезанной глоткой
Стал смотреть.