En ma fin est mon commencement
Есть люди, которые даются нам Богом, есть - которые Дьяволом.
Внешне они неразличимы. Разница состоит лишь в эффекте, оказываемом ими на нашу жизнь.
«Любые отношения движутся я направлении завершения». И все заканчивается. И хорошее и плохое.
Когда-то тебе удается поймать этот тонкий зазор времени, отверстие в стене для стрельбы арбалетом, ты понимаешь, как относителен мир. И все, что происходит в нем, имеет ценность лишь ту, которую ты сам ему придаешь.
Я еду по нежно-сиреневой ветке Metro de Paris. Не потому, что мне нужно в Балар или Пуэнт-дю-Лак, просто мне нравится ее цвет. И просто у меня есть время. Все время этого мира. А когда она закончится, всегда можно пересесть на новую и продолжить путь. В воздухе уже нависает коричный аромат Рождества, «belle, belle» - перекатывают, как сладкую карамель, на языке молодые французы и мсье в возрасте. Я улыбаюсь в себя. Так занятно понимать, что они даже не догадываются, что и сейчас и некоторое время еще, я - не простая femme, а шкатулка с секретом. Во мне, как гигантская рыба в тесном аквариуме бьется жизнь. Но во мне и столько внутреннего трагизма и декаданса сейчас, что даже на банальное «Ca va?» я почти не способна. Острый рассол смерти поменял состав моей крови до неузнаваемости. Мне кажется, опыт, поставленный надо мной, осветит нечто новое в алхимии веков.
Где-то рядом оживленно шумит Дефанс - Вашингтон современной Франции. Мне туда не нужно. Я далека от этой неумолимой толпы, ревущей за горизонтом. Как черная вдова в фиолетовом пальто с Тирсеном в наушниках, я перебираю ногами то белые спинки, то желтые животы кленовых листьев.
Этот город без тебя похож на огромное кладбище Нёйи-Сюр-Сен. Здесь родился Бегбедер и похоронен Анре Моруа. Оно умиротворяющее безбожно, как доза морфия для онкологического больного. Здесь прекрасно и одиноко. И мне кажется, я проспала миллионы лет, величественно покоясь под одной из его плит в вуали и шляпке, с приложенным к артрозным кистям мундштуком.
Я приезжаю на Монмартр, где сердце рассыпается в щепки от вида кафе, где ты маскулинно держа длинную десертную ложку, кормил меня тирамису. Как символично сложились переводы этих двух слов теперь: Tiramisù - подними меня вверх и Montmartre - Гора Мучеников. С остервенением, как блокадница, дорвавшаяся до пищи, ем я эти воспоминания, пытаясь найти ключ к разгадке самой большой тайны: Зачем, зачем все это было с нами? Зная, как ты сейчас в стране белых лотосов и холодных ветров гладишь по загривку кого-то, кто случайно оказался рядом, и в глубоком бассейне твоих мыслей плещутся воспоминания о нашем времени.
Грузная, как большая белая медведица, я падаю на ледяную широкую кровать гостиничного номера и с улыбкой вспоминаю смс: «чтобы стало тепло, надо включить батареи». Тогда, целое время назад, это было благословенным началом. Сейчас - предсмертная агония. Пройдет несколько минут, и комната начнет наполняться пьянящим теплом, я стану жалеть, что мне нельзя вина и кофе и скучать о доме с большими бабочками на стене. Мое подсознание, некогда вскормленное алкоголем и фенозепамом, рисует на потолке причудливые тени сказочных драконов, то ненадолго сдавливая виски сном, то показывая уже новые картины: старцев в дряхлых одеяниях или румяных голопопых младенцев на лугах Прованса.
Когда-то я засну.
Когда-то прогуливаясь в Нёйи-Сюр-Сен или Сан-Мишель ты увидишь изящную мраморную плиту цвета айвори. На ней не будет ничего, кроме надписи «En ma fin est mon commencement*». Легкий зефир прозрачной струйкой протянется по твоему позвоночнику. Ты обопрешься на тонкую клюку, теряя устойчивость.
- Дедушка, кто это был? - спросит маленький внук, цепляясь пухлыми ручонками за полу твоего пиджака.
- Я не знал ее, - ответишь ты, тяжело передвигая в голове бетонные плиты воспоминаний.
И, как всегда, не обманешь.
_________________________________________
* "в моем конце - мое начало" - слова, когда-то вышитые марией стюарт на парчовом покрове.
Внешне они неразличимы. Разница состоит лишь в эффекте, оказываемом ими на нашу жизнь.
«Любые отношения движутся я направлении завершения». И все заканчивается. И хорошее и плохое.
Когда-то тебе удается поймать этот тонкий зазор времени, отверстие в стене для стрельбы арбалетом, ты понимаешь, как относителен мир. И все, что происходит в нем, имеет ценность лишь ту, которую ты сам ему придаешь.
Я еду по нежно-сиреневой ветке Metro de Paris. Не потому, что мне нужно в Балар или Пуэнт-дю-Лак, просто мне нравится ее цвет. И просто у меня есть время. Все время этого мира. А когда она закончится, всегда можно пересесть на новую и продолжить путь. В воздухе уже нависает коричный аромат Рождества, «belle, belle» - перекатывают, как сладкую карамель, на языке молодые французы и мсье в возрасте. Я улыбаюсь в себя. Так занятно понимать, что они даже не догадываются, что и сейчас и некоторое время еще, я - не простая femme, а шкатулка с секретом. Во мне, как гигантская рыба в тесном аквариуме бьется жизнь. Но во мне и столько внутреннего трагизма и декаданса сейчас, что даже на банальное «Ca va?» я почти не способна. Острый рассол смерти поменял состав моей крови до неузнаваемости. Мне кажется, опыт, поставленный надо мной, осветит нечто новое в алхимии веков.
Где-то рядом оживленно шумит Дефанс - Вашингтон современной Франции. Мне туда не нужно. Я далека от этой неумолимой толпы, ревущей за горизонтом. Как черная вдова в фиолетовом пальто с Тирсеном в наушниках, я перебираю ногами то белые спинки, то желтые животы кленовых листьев.
Этот город без тебя похож на огромное кладбище Нёйи-Сюр-Сен. Здесь родился Бегбедер и похоронен Анре Моруа. Оно умиротворяющее безбожно, как доза морфия для онкологического больного. Здесь прекрасно и одиноко. И мне кажется, я проспала миллионы лет, величественно покоясь под одной из его плит в вуали и шляпке, с приложенным к артрозным кистям мундштуком.
Я приезжаю на Монмартр, где сердце рассыпается в щепки от вида кафе, где ты маскулинно держа длинную десертную ложку, кормил меня тирамису. Как символично сложились переводы этих двух слов теперь: Tiramisù - подними меня вверх и Montmartre - Гора Мучеников. С остервенением, как блокадница, дорвавшаяся до пищи, ем я эти воспоминания, пытаясь найти ключ к разгадке самой большой тайны: Зачем, зачем все это было с нами? Зная, как ты сейчас в стране белых лотосов и холодных ветров гладишь по загривку кого-то, кто случайно оказался рядом, и в глубоком бассейне твоих мыслей плещутся воспоминания о нашем времени.
Грузная, как большая белая медведица, я падаю на ледяную широкую кровать гостиничного номера и с улыбкой вспоминаю смс: «чтобы стало тепло, надо включить батареи». Тогда, целое время назад, это было благословенным началом. Сейчас - предсмертная агония. Пройдет несколько минут, и комната начнет наполняться пьянящим теплом, я стану жалеть, что мне нельзя вина и кофе и скучать о доме с большими бабочками на стене. Мое подсознание, некогда вскормленное алкоголем и фенозепамом, рисует на потолке причудливые тени сказочных драконов, то ненадолго сдавливая виски сном, то показывая уже новые картины: старцев в дряхлых одеяниях или румяных голопопых младенцев на лугах Прованса.
Когда-то я засну.
Когда-то прогуливаясь в Нёйи-Сюр-Сен или Сан-Мишель ты увидишь изящную мраморную плиту цвета айвори. На ней не будет ничего, кроме надписи «En ma fin est mon commencement*». Легкий зефир прозрачной струйкой протянется по твоему позвоночнику. Ты обопрешься на тонкую клюку, теряя устойчивость.
- Дедушка, кто это был? - спросит маленький внук, цепляясь пухлыми ручонками за полу твоего пиджака.
- Я не знал ее, - ответишь ты, тяжело передвигая в голове бетонные плиты воспоминаний.
И, как всегда, не обманешь.
_________________________________________
* "в моем конце - мое начало" - слова, когда-то вышитые марией стюарт на парчовом покрове.