махаон
На каменистых берегах горной реки цветы - большая редкость. И каково было удивление Кариолии, бабочки-траурницы, когда на ледяном приступке, между двумя зашлифованными камнями, она увидела пронзительно-зеленый, ростом с мизинец младенца, росточек.
Не смотря на фатальное название своей породы, Кариолия была легкой, прекрасной, с темно-шоколадными крылышками, обрамленными палевым кантом. Она не привыкла сопротивляться ветру и, увлекаемая его дыханием, перелетала с места на место, опыляя редкие цветки клевера, лабазник и, если повезет, истошно-синие бутоны хабериарии. Спустя время, когда холодный Йоновек вновь принес ее к горной реке, на месте гладкого мизинца величаво расправился в рост диковинный цветок. Насышенно-фиолетовый, раскидистый, с желтыми и светло-голубыми вкраплениями, мозаичными переходами от лепестка к лепестку, сочными удлиненными листьями и влажным от неуклюжих брызгов реки крепким, уверенным стволом. Кариолия привыкла общаться с цветами легко и незатейливо. Через минуту она уже колыхала воздух возле его мужественной осанки, воодушевленно хлопая ресницами. Цветка звали односложно и глубоко: Ом. На распев, почти как индусская мантра.
За свои короткие жизни и бабочки и цветы переживают, чувствуют, говорят в миллионы раз быстрее природных долгожителей. Через короткое время они признались друг другу в любви, а еще через час - пообещали быть вместе вечно.
Крошечное сердечко бабочки беспокойно трепетало. Сердце Ома билось уверенно и ровно. Как сердце мужчины, понимающего, кто он для своей возлюбленной.
Кариолия бархатистой лапкой касалась его холеного, гладкого листа, Ом говорил: «Еще не время, подожди немного». Бабочка задевала хоботком раскидистый фиолетовый лепесток, но слышала: «Не трогай, пожалуйста, эту часть меня. Это моя темная сторона, я бы не хотел, чтобы вы были знакомы». Траурница готова, было, кинуться к самой его сердцевине, расплескаться ароматным дыханием в его глубине, но возлюбленный отклонялся уверенно и важно, объясняя это тем, что там, внутри, есть нечто, что может ей не понравиться.
Бабочка смутно улыбалась, замечая, что края ее крылышек, терзаемые сильным ветром, начали терять упругость. Это означало, что времени оставалось совсем немного, но влюбленное существо неумолимо порхало над предметом своего обожания.
Ом знал много красивых историй. Перелетные птицы обращались к нему за советами, он предсказывал погоду и, казалось, знал все о любви.
К вечеру, когда Йоновек становился невыносимо холодным, бабочка садилась на внешний лепесток Ома, накрывалась его краешком и засыпала. Этот лепесток был единственным местом, где она могла задержаться, упорствуя встречному ветру. Остальные части любимого цветка так и оставались для нее под запретом.
Прошло немного времени, и сочные листья Ома стали вялыми и безжизненными, как руки уставшего любовника. Сердцевина выцвела и превратилась в непримечательный гербарий. Потом отвалилась пара раскидистых лепестков, стебель некрасиво выгнулся под напором воздушных потоков. На Оме остался единственный лепесток - пристанище Кариолии. Да и тот, спустя день, закрутило в потоке горной реки.
Бабочка потеряла свой цвет, на крылышках паутиной выступили серые прожилки.
Небо становилось дымчатым и низким. Осень, а вместе с ней и скорая смерть, дышали в миллиметре.
Перед Кариолилей, едва удерживаясь на ветру, стоял остов любимого ею Ома.
- Посмотри, ты потерял все, к чему боялся подпустить меня за нашу короткую жизнь. Я так и не узнала твоего цвета там, внутри, где выпуклые семечки назревают в заботливых ладонях тычинки. Мои крылья уже так слабы, что я не могу взлететь, даже чтобы прикоснуться к тебе еще один, последний, раз. В этой жизни мы так и не смогли отдаться друг другу без остатка.
Слова бабочки становились все тише, пока их совсем не перекрыл гул завывающей воды. Она больше не могла летать и безжизненно лежала у его подножья. Прекрасная картина. Но из души Ома прозрачной росой катились тяжелые слезы. Разве такой судьбы для них он хотел? Разве понимал он горечь такого исхода? Разве знал он тогда, что алхимия любящего сердца так искусна, что способна растворить в себе даже самую невыносимую тяжесть и боль?
..Над горной рекой поднимался медный грош солнца, а к крошечному ярко-зеленому ростку, пробивающемуся меж камней, несло желтую, расчерченную графитовыми линиями легкую бабочку. Кажется, это был Махаон…
Не смотря на фатальное название своей породы, Кариолия была легкой, прекрасной, с темно-шоколадными крылышками, обрамленными палевым кантом. Она не привыкла сопротивляться ветру и, увлекаемая его дыханием, перелетала с места на место, опыляя редкие цветки клевера, лабазник и, если повезет, истошно-синие бутоны хабериарии. Спустя время, когда холодный Йоновек вновь принес ее к горной реке, на месте гладкого мизинца величаво расправился в рост диковинный цветок. Насышенно-фиолетовый, раскидистый, с желтыми и светло-голубыми вкраплениями, мозаичными переходами от лепестка к лепестку, сочными удлиненными листьями и влажным от неуклюжих брызгов реки крепким, уверенным стволом. Кариолия привыкла общаться с цветами легко и незатейливо. Через минуту она уже колыхала воздух возле его мужественной осанки, воодушевленно хлопая ресницами. Цветка звали односложно и глубоко: Ом. На распев, почти как индусская мантра.
За свои короткие жизни и бабочки и цветы переживают, чувствуют, говорят в миллионы раз быстрее природных долгожителей. Через короткое время они признались друг другу в любви, а еще через час - пообещали быть вместе вечно.
Крошечное сердечко бабочки беспокойно трепетало. Сердце Ома билось уверенно и ровно. Как сердце мужчины, понимающего, кто он для своей возлюбленной.
Кариолия бархатистой лапкой касалась его холеного, гладкого листа, Ом говорил: «Еще не время, подожди немного». Бабочка задевала хоботком раскидистый фиолетовый лепесток, но слышала: «Не трогай, пожалуйста, эту часть меня. Это моя темная сторона, я бы не хотел, чтобы вы были знакомы». Траурница готова, было, кинуться к самой его сердцевине, расплескаться ароматным дыханием в его глубине, но возлюбленный отклонялся уверенно и важно, объясняя это тем, что там, внутри, есть нечто, что может ей не понравиться.
Бабочка смутно улыбалась, замечая, что края ее крылышек, терзаемые сильным ветром, начали терять упругость. Это означало, что времени оставалось совсем немного, но влюбленное существо неумолимо порхало над предметом своего обожания.
Ом знал много красивых историй. Перелетные птицы обращались к нему за советами, он предсказывал погоду и, казалось, знал все о любви.
К вечеру, когда Йоновек становился невыносимо холодным, бабочка садилась на внешний лепесток Ома, накрывалась его краешком и засыпала. Этот лепесток был единственным местом, где она могла задержаться, упорствуя встречному ветру. Остальные части любимого цветка так и оставались для нее под запретом.
Прошло немного времени, и сочные листья Ома стали вялыми и безжизненными, как руки уставшего любовника. Сердцевина выцвела и превратилась в непримечательный гербарий. Потом отвалилась пара раскидистых лепестков, стебель некрасиво выгнулся под напором воздушных потоков. На Оме остался единственный лепесток - пристанище Кариолии. Да и тот, спустя день, закрутило в потоке горной реки.
Бабочка потеряла свой цвет, на крылышках паутиной выступили серые прожилки.
Небо становилось дымчатым и низким. Осень, а вместе с ней и скорая смерть, дышали в миллиметре.
Перед Кариолилей, едва удерживаясь на ветру, стоял остов любимого ею Ома.
- Посмотри, ты потерял все, к чему боялся подпустить меня за нашу короткую жизнь. Я так и не узнала твоего цвета там, внутри, где выпуклые семечки назревают в заботливых ладонях тычинки. Мои крылья уже так слабы, что я не могу взлететь, даже чтобы прикоснуться к тебе еще один, последний, раз. В этой жизни мы так и не смогли отдаться друг другу без остатка.
Слова бабочки становились все тише, пока их совсем не перекрыл гул завывающей воды. Она больше не могла летать и безжизненно лежала у его подножья. Прекрасная картина. Но из души Ома прозрачной росой катились тяжелые слезы. Разве такой судьбы для них он хотел? Разве понимал он горечь такого исхода? Разве знал он тогда, что алхимия любящего сердца так искусна, что способна растворить в себе даже самую невыносимую тяжесть и боль?
..Над горной рекой поднимался медный грош солнца, а к крошечному ярко-зеленому ростку, пробивающемуся меж камней, несло желтую, расчерченную графитовыми линиями легкую бабочку. Кажется, это был Махаон…