К смерти Ле Карре.
"- Привет, Тимбо Знаешь, что сказал мне Чечеев? Они крадут. Горцы крадут. Украсть почетно, если ты крадешь у казаков. Ты берешь винтовку, выходишь на охоту, убиваешь казака, забираешь его коня и героем возвращаешься домой. В прежние времена они привозили и головы своих врагов, чтобы дети играли с ними. Будь здоров.
- Будь здоров, - отвечаю я, готовясь слушать Ларри, который сегодня в ударе.
- Нет запрета и на убийство. Если ты оказался втянутым в кровную месть, честь требует, чтобы ты перебил всех врагов, до которых доберешься. Да, и ингуши начинают рамадан раньше положенного только для того, чтобы доказать соседям свое благочестие.
- И что же ты собираешься делать? - спрашиваю я терпеливо. - Красть для него, убивать для него или молиться для него?
Он смеется, но прямого ответа мне не дает. Вместо этого мне предстоит выслушать лекцию о суфизме, распространенном среди горцев, и об огромной роли тайных сообществ в сохранении этнического единства; мне напоминают, что Кавказ - настоящий плавильный котел для этносов, мощный заслон от Азии, последний редут обороны малых наций и отдельных этносов. Сорок языков на территории размером с Шотландию, Тимбо! "
Это "Наша игра" Джона Ле Карре, 1995 год.
Тонкая вещь. Агент английской разведки, идеалист, ранее работавший по СССР и влюбленный в русскую культуру, влюбляется уже в Кавказ. Русские совершают падение, думают только о деньгах, да и вообще плохи. В ранее вроде как русском горце из КГБ просыпается национальная идентичность, в которой русские - извечные враги.
"... До нас донесся голос старика. Чечеев перевел:
- Месть священна, об этом не может быть споров. Но достаточно ли будет убить пару осетин или пару русских? Нам нужен новый вождь, который спасет нас от порабощения.
- А они знают, кого бы они хотели? - спросил я.
- Об этом он их и спрашивает.
- А вы?
- Вы хотите, чтобы шлюха возглавила монастырь?
Мы прислушались, и он снова перевел:
- Кто у нас достаточно велик, достаточно умен, достаточно храбр, достаточно предан, достаточно скромен?
Почему они не скажут: достаточно безумен, хватило бы этого.
- Так кто же? - настаивал я.
- Это называется тауба. Эта церемония называется тауба. Это значит покаяние.
- А кто кается? Что они сделали плохого? В чем каяться?
Некоторое время казалось, что он не слышал моего вопроса. У меня было ощущение, что я раздражаю его. А возможно, что его мысли, как и мои, были далеко отсюда. Он отхлебнул из фляжки.
- Им нужен мюрид, который знает суфистские каноны и получил религиозное образование, - ответил он наконец, глядя вниз по склону. - А это десять лет работы. Может быть, двадцать. В резидентурах КГБ этому не научишься. Это должен быть мастер медитации. Птица высокого полета. И первоклассный воин.
Голоса становились громче и переходили в крик. Исса стоял близко к центру круга. Пламя костра отразилось в его бородатой щеке, когда он повернулся к нам и подал сигнал. В нескольких шагах ниже нас за ним следил Магомед, на широкой спине которого черкеска собралась складками.
Другие голоса присоединились к голосу Иссы, выражая ему поддержку. Двое мюридов выбежали из круга и бросились к нам. Я слышал, как имя Магомеда стало повторяться, пока наконец все не стали распевать его. Оставив нас с Чечеевым, Магомед медленно двинулся навстречу мюридам.
Началась новая церемония. Магомед сидел в центре круга, где для него был расстелен ковер. Мужчины, старые и молодые, образовали вокруг него кольцо, с закрытыми глазами снова и снова в унисон распевая одно и то же слово. Мужчины в кольце хлопнули в ладоши и в такт пению стали медленно кружиться в танце.
- Сейчас что, говорит Магомед? - спросил я, потому что я мог поклясться, что слышал его голос, возвысившийся над хлопками в ладоши, над молитвой и над топаньем ног.
- Он призывает Божью милость на мучеников, - сказал Чечеев. - Он говорит им, что впереди еще много битв с русскими. И он чертовски прав.
Здесь, не сказав больше ни слова, он повернулся ко мне спиной, словно ему осточертела моя западная никчемность или своя, и направился вниз.
- Подождите! - крикнул я ему.
Но то ли он не слышал меня, то ли не хотел слышать, только он продолжал спускаться, не поворачивая головы.
С наступлением темноты ветер стих. Над горными вершинами засияли огромные белые звезды, вторя земным огням. Я приложил ладони рупором ко рту и снова крикнул:
- Подождите!
Но пение толпы снова стало таким громким, что он не смог бы услышать меня, даже если бы захотел. Еще минуту я постоял один, обращенный в ничто, ни во что не верящий. У меня не было мира, куда бы я мог вернуться, и не к кому было бежать, кроме меня самого. Рядом со мной лежал «Калашников». Закинув его за плечо, я поспешил вниз".
Что зовут делать идеалы? Идти бороться с русскими на Кавказе. Воровать у русских деньги, работать с этническими опг. Погибнуть за святое дело, но так, что твой друг тоже возьмет "Калашников" и пойдет воевать.
- Будь здоров, - отвечаю я, готовясь слушать Ларри, который сегодня в ударе.
- Нет запрета и на убийство. Если ты оказался втянутым в кровную месть, честь требует, чтобы ты перебил всех врагов, до которых доберешься. Да, и ингуши начинают рамадан раньше положенного только для того, чтобы доказать соседям свое благочестие.
- И что же ты собираешься делать? - спрашиваю я терпеливо. - Красть для него, убивать для него или молиться для него?
Он смеется, но прямого ответа мне не дает. Вместо этого мне предстоит выслушать лекцию о суфизме, распространенном среди горцев, и об огромной роли тайных сообществ в сохранении этнического единства; мне напоминают, что Кавказ - настоящий плавильный котел для этносов, мощный заслон от Азии, последний редут обороны малых наций и отдельных этносов. Сорок языков на территории размером с Шотландию, Тимбо! "
Это "Наша игра" Джона Ле Карре, 1995 год.
Тонкая вещь. Агент английской разведки, идеалист, ранее работавший по СССР и влюбленный в русскую культуру, влюбляется уже в Кавказ. Русские совершают падение, думают только о деньгах, да и вообще плохи. В ранее вроде как русском горце из КГБ просыпается национальная идентичность, в которой русские - извечные враги.
"... До нас донесся голос старика. Чечеев перевел:
- Месть священна, об этом не может быть споров. Но достаточно ли будет убить пару осетин или пару русских? Нам нужен новый вождь, который спасет нас от порабощения.
- А они знают, кого бы они хотели? - спросил я.
- Об этом он их и спрашивает.
- А вы?
- Вы хотите, чтобы шлюха возглавила монастырь?
Мы прислушались, и он снова перевел:
- Кто у нас достаточно велик, достаточно умен, достаточно храбр, достаточно предан, достаточно скромен?
Почему они не скажут: достаточно безумен, хватило бы этого.
- Так кто же? - настаивал я.
- Это называется тауба. Эта церемония называется тауба. Это значит покаяние.
- А кто кается? Что они сделали плохого? В чем каяться?
Некоторое время казалось, что он не слышал моего вопроса. У меня было ощущение, что я раздражаю его. А возможно, что его мысли, как и мои, были далеко отсюда. Он отхлебнул из фляжки.
- Им нужен мюрид, который знает суфистские каноны и получил религиозное образование, - ответил он наконец, глядя вниз по склону. - А это десять лет работы. Может быть, двадцать. В резидентурах КГБ этому не научишься. Это должен быть мастер медитации. Птица высокого полета. И первоклассный воин.
Голоса становились громче и переходили в крик. Исса стоял близко к центру круга. Пламя костра отразилось в его бородатой щеке, когда он повернулся к нам и подал сигнал. В нескольких шагах ниже нас за ним следил Магомед, на широкой спине которого черкеска собралась складками.
Другие голоса присоединились к голосу Иссы, выражая ему поддержку. Двое мюридов выбежали из круга и бросились к нам. Я слышал, как имя Магомеда стало повторяться, пока наконец все не стали распевать его. Оставив нас с Чечеевым, Магомед медленно двинулся навстречу мюридам.
Началась новая церемония. Магомед сидел в центре круга, где для него был расстелен ковер. Мужчины, старые и молодые, образовали вокруг него кольцо, с закрытыми глазами снова и снова в унисон распевая одно и то же слово. Мужчины в кольце хлопнули в ладоши и в такт пению стали медленно кружиться в танце.
- Сейчас что, говорит Магомед? - спросил я, потому что я мог поклясться, что слышал его голос, возвысившийся над хлопками в ладоши, над молитвой и над топаньем ног.
- Он призывает Божью милость на мучеников, - сказал Чечеев. - Он говорит им, что впереди еще много битв с русскими. И он чертовски прав.
Здесь, не сказав больше ни слова, он повернулся ко мне спиной, словно ему осточертела моя западная никчемность или своя, и направился вниз.
- Подождите! - крикнул я ему.
Но то ли он не слышал меня, то ли не хотел слышать, только он продолжал спускаться, не поворачивая головы.
С наступлением темноты ветер стих. Над горными вершинами засияли огромные белые звезды, вторя земным огням. Я приложил ладони рупором ко рту и снова крикнул:
- Подождите!
Но пение толпы снова стало таким громким, что он не смог бы услышать меня, даже если бы захотел. Еще минуту я постоял один, обращенный в ничто, ни во что не верящий. У меня не было мира, куда бы я мог вернуться, и не к кому было бежать, кроме меня самого. Рядом со мной лежал «Калашников». Закинув его за плечо, я поспешил вниз".
Что зовут делать идеалы? Идти бороться с русскими на Кавказе. Воровать у русских деньги, работать с этническими опг. Погибнуть за святое дело, но так, что твой друг тоже возьмет "Калашников" и пойдет воевать.