19 октября - знаменательная дата
14 октября 1941 года пал Калинин. На фронте образовалась брешь шириной 500 км. Закрывать её было нечем. Дорога на Москву была открыта.
Гитлер ранее объявил датой падения русской столицы 16 октября. Была расписана процедура военного парада победоносного вермахта на Красной площади с последующим публичным повешением советских вождей.
Всех, кроме Сталина. Его фюрер ценил и намеревался поставить во главе оккупационной администрации, поскольку, по его мнению, Сталин лучше всех понимал, как надо обращаться с русским народом.
Исходил он из того, что к тому времени Сталин уже извёл более 10 млн. граждан СССР.
На окраинах столицы стали появляться немецкие разведгруппы на мотоциклах с пулемётами. Берия доложил в Кремль, что в Одинцово вражеские танки…
15 октября с утра начался массовый исход жителей из столицы. В первых рядах, всё побросав, нередко вплоть до семей и даже любовниц, прихватывая кассы и ценности, помчалось партийное, хозяйственное и военное начальство.
В Кремле состоялось срочное совещание. Решили тоже драпать и по такому случаю издали постановление ГКО - правительству отбыть 15-го, сам Сталин должен был покинуть Москву на следующий день. Его личные вещи, библиотека и два автомобиля «Паккард» уже были отправлены в Куйбышев, на Центральном аэродроме дежурили в полной готовности несколько «Дугласов», то есть вождю собраться - только подпоясаться.
Правда, летать он боялся, но на поезде отправляться было ещё опаснее, при всей его броневой оснастке. Поезд пустили бы для обмана авиации противника. Также и несколько «Дугласов» было для того, чтобы не знали в каком именно полетит сам Сталин.
У вождя была веская причина не покидать Москву до последнего. Он понимал, что сдача столицы будет воспринята всем миром как окончательное поражение СССР и это не только может лишить его дальнейшей помощи союзников, но и в стране он станет главным виновником в произошедшем и тогда ему припомнят всё - и миллионы жертв коллективизации, и голодомор, и уничтожение ленинской гвардии, и массовые репрессии и дружбу с Гитлером и катастрофу РККА. Что полностью соответствовало истине.
Маршал Иван Степанович Конев на склоне жизни вспоминал, что Сталин растерялся. Вождь позвонил в штаб Западного фронта Коневу, находившемуся под Вязьмой и вдруг стал оправдываться, говоря о себе в третьем лице:
-Товарищ Сталин - не предатель, товарищ Сталин - не изменник, товарищ Сталин - честный человек. Вся его ошибка в том, что он слишком доверился конникам. Товарищ Сталин сделает всё, что в его силах, чтобы исправить сложившееся положение.
У Конева возникло ощущение, что Сталин не соответствует представлению о нём как о человеке бесконечно сильном и волевом. С ним разговаривал растерявшийся и ощущавший свою вину человек.
Под конниками вождь имел в виду своих любимцев, свою главную опору среди военных - выходцев из Первой конной армии. Он испугался, что теперь его самого назовут предателем, как он назвал предателями генерала Павлова и других, и что его тоже могут арестовать и расстрелять.
Поэтому Сталин тянул с принятием окончательного решения и беспрестанно звонил Жукову, тот обнадёживал вождя, что по его наблюдениям противник выдохся и Москву удастся удержать.
И это действительно было так.
Хайнц Гудериан ещё в сентябре стал слёзно просить дать ему дополнительно хотя бы ещё 100 танков, к тому количеству, с которым он начал вояж по СССР, аж от самого Бреста перемолачивая танковые армады РККА, и больше ничего не имел. Увы… Дали лишь 50 танков, фактически это были последние боеспособные резервы панцерваффе. Вот с этими дополнительными 50 танками Гудериан и докатился до русской столицы.
Сталин выслушивал доклады Жукова, однако, на всякий случай, приказал подготовить план отхода и оставления Москвы. Но так, чтобы об этом больше никто не знал, кроме начальника штаба фронта Соколовского и члена военного совета - заместителя председателя Совнаркома Булганина.
Заодно по телефону велел редактору «Красной звезды» Ортенбергу сфотографировать Жукова и поместить его портрет на второй полосе.
Тот подумал, что таким образом товарищ Сталин решил показать москвичам, что столицу защищает полководец, на которого можно положиться.
После войны, уже в брежневские времена, Жуков ему объяснил: « Наивный ты человек. Сталин не верил, что удастся отстоять Москву, точнее, не особенно верил. Вот он и решил, что в случае потери столицы будет на кого свалить вину…».
Сталину было отчего не особенно верить, что Москву получится удержать.
К тому времени созданная им РККА вермахтом была разбита вдребезги. Было потеряно: 15.5 тысяч танков, почти 67 тыс. орудий и миномётов, около 4 млн. единиц стрелкового оружия, более 10 тысяч боевых самолётов, что в разы превышало силы вермахта. В плен попало около 3,5 млн. бойцов Красной Армии- это было примерно равно всему её составу в западных военных округах на момент нападения и равнялось вермахту на восточном фронте на протяжении всей войны!
Срочно собрали ещё 9 млн! Но пока обучишь и вооружишь - на это нужно время, а враг уже у ворот…
Помимо эвакуации, ГКО принял решение этапировать всех заключённых московских тюрем и СИЗО на Урал, в Свердловскую область, тех, кто нетранспортабелен по причине болезней и последствий пыток, либо склонен к побегам, расстрелять.
Чекисты взяли под козырёк и отправились выполнять распоряжение вождя. В ту же ночь задача была выполнена.
16 ноября ситуация резко и крайне усугубилась.
Академик Владимир Иванович Вернадский, потрясенный паникой в Москве, записал в дневнике:
«Ясно для всех выступает причина - бездарность центральной власти, с одной стороны, и власть партийных коммунистов-бюрократов, столь хорошо нам известная на каждом шагу, - с другой.
Крупные неудачи нашей власти - результат ослабления ее культурности: средний уровень коммунистов - и морально, и интеллектуально - ниже среднего уровня беспартийных. В тюрьмах, ссылке и казнены лучшие люди страны. Это сейчас сказывается катастрофически. Цвет страны заслонен дельцами и лакеями-карьеристами…»
Огромная толпа в несколько сотен тысяч человек устремилась по всем дорогам на восток, образовались заторы, стали возникать ужасные сцены. Главной причиной был организованный кем-то поиск евреев для расправы.
Вот как это описывают некоторые очевидцы.
Писатель Александр Первенцев: «Несколько человек бросились на подножки, на крышу, застучали кулаками по стеклу. Под ударами кулаком рассыпалось и вылетело стекло возле шофера. Машину схватили десятки рук и сволокли на обочину, какой-то человек поднял капот и начал рвать электропроводку. Десятки рук потянулись в машину и вытащили жену.
Красноармейцы пытались оттеснить толпу, но ничего не получилось. Толпа кричала, шумела и приготовилась к расправе. Я знаю нашу русскую толпу. Эти люди, подогретые соответствующими лозунгами 1917 года, растащили имения, убили помещиков, бросили фронт, убили офицеров, разгромили винные склады… Это ужасная толпа предместий наших столиц, босяки, скрытые двадцать лет под фиговым листком профсоюзов и комсомола. Армия, защищавшая шоссе, была беспомощна. Милиция умыла руки.
…показал документы. Настроение толпы изменилось. Как писателя, пропустили. Украли, правда, пиджак и теплые унты на волчьем меху, об утрате которых потом сильно сожалел.
Мимо меня прошел мрачный гражданин в кепке и сказал, не поднимая глаз:
- Товарищ Первенцев, мы ищем и бьём жидов. Он сказал это тоном заговорщика-вербовщика. Это был представитель воскресшей «чёрной сотни». История повторялась. Нас усадили в машину и расчистили нам путь с криками «пропустить писателя, мы его знаем».
Рабочий Георгий Решетин : «Шоссе Энтузиастов заполнилось бегущими людьми. Шум, крик, гам. Люди двинулись на восток, в сторону города Горького. Застава Ильича. Отсюда начинается шоссе Энтузиастов. По площади летают листы и обрывки бумаги, мусор, пахнет гарью. Какие-то люди то там, то здесь останавливают направляющиеся к шоссе автомашины. Стаскивают ехавших, бьют их, сбрасывают вещи, расшвыривая их по земле. Раздаются возгласы: «Бей евреев!». Вот появляется очередная машина. В кузове, на папке с документами сидит худощавый старик, рядом красивая девушка. Старика вытаскивают из кузова, бьют по лицу, оно в крови. Девушка заслоняет старика. Кричит, что он не еврей, что они везут документы. Толпа непреклонна. Дикая расправа с евреями, да и не только с ними, у Заставы Ильича меня потрясла.
Никогда я бы не поверил такому рассказу, если бы не видел этого сам…»
Швея Ида Рейзен: «Мы хорошо помнили рассказы родителей о Гражданской. Видимо, внутри это сидело всегда. Поэтому, когда раздался зычный крик «Смерть жидам!», я сразу встала на четвереньки и быстро заползла под какую-то машину. А Миррочка, сестра, замешкалась. Её тут же убили, ударив головой о фонарный столб. Какие-то женщины, по виду работницы, вытащили меня с другой стороны из-под авто. Повязали голову платком, затолкали в свою колонну. Так, обняв, с собой и увели».
Шофёр Степан Подболотов: «Въехать в город невозможно. Курил одну за другой, стоя на подножке своей полуторки. Видел, как буквально вбили ногами в мостовую трёх девушек, принятых за евреек. Шли девчонки - и нет. Три кровавые кляксы на дороге».
Сколько людей таким образом было убито и покалечено неизвестно. А результат налицо: абсолютная невозможность для войсковых частей и транспорта пробиться в столицу, опрокинутые машины и горы скарба.
Советские люди, воспитанные партией в духе интернационализма…
В самом городе идут грабежи складов, магазинов, промышленных предприятий. Разграблена кондитерская фабрика «Большевик», тротуар усыпан шоколадом, работяги и вохра атакуют ёмкости со спиртом…
Повсюду валяются выброшенные книги и бюсты вождей, летают ошмётки изорванных и сожжённых плакатов и открыток с изображением Сталина.
Описывается такой эпизод. Летящая чёрная эмка, неожиданно останавливается возле дворника, невозмутимо сметающего весь этот мусор в кучу, из неё выскакивает обескураженный капитан НКВД: «Какая б… это сделала?!» Дворник-татарин разводит руками: «Все сделала».
В парикмахерских очереди, нет свободных мест. Московские дамы делают причёски, готовясь встречать господ офицеров - представителей высшей арийской расы…
Сталин непрерывно отовсюду получает доклады о происходящем. И успокаивается - восстания явно не будет…
С отъездом можно и повременить - удрать всегда успеется.
Вызывает тогдашнего хозяина Москвы Щербинина.
17 октября на улицах столицы началась стрельба. Милиция по законам военного времени паникёров и грабителей без суда и следствия ставит к стенке и крестит из ППШ.
Пьянь и горлопанов, призывающих бить жидов, спасать Расею прохожие, в основном рабочий люд, сами скручивают и сдают органам. С ними тоже не церемонятся, ибо те, кто проводя рукой по горлу, заявляет : «Скоро мы всех евреев - вот так!» выражают уверенность в приходе немцев. Отводят в ближайшую подворотню и ставят в их пламенных речах свинцовую точку.
18 октября немцы захватывают Можайск.
Но в Москве вновь работает метрополитен.
До позднего вечера светятся окна Государственной публичной исторической библиотеки в Старосадском переулке. В её десяти читальных залах сидит по одному человеку. Это не сотрудники самой ГПИБ или НКВД. И не дежурные ПВО. Без всякой паники здесь работают авторы статей и монографий по самым разным вопросам истории.
В кинотеатре «Метрополь» демонстрируют новую комедию «Антон Иванович сердится» с любимой артисткой Людмилой Целиковской. Фильм несколько раз прерывается сиренами воздушной тревоги, люди уходят в бомбоубежища, потом возвращаются досматривать. В результате сеанс длится всю ночь и заканчивается утром. Люди выходят из зала с улыбками, обмениваются впечатлениями..
А на улице студенты и курсанты с выданными трофейными винтовками Первой мировой войны готовятся к уличным боям, делают баррикады из мешков с песком.
19 октября. Ситуация всё ещё сложная, но жизнь в городе постепенно налаживается, возвращаясь в рабочий ритм.
Сталин, предварительно переговорив по телефону с командованием Западного фронта, собирает ГКО и оставшийся высший партийный актив столицы. Сразу переходит к делу: ««Положение на фронте всем известно. БУДЕМ ЛИ ЗАЩИЩАТЬ МОСКВУ?». Наступило тягостное молчание. Помолчав немного, он обратился с этим вопросом к каждому участнику. Все высказались «за». Хотя, возможно, думали иначе.
Получив от всех утвердительный ответ, Сталин продиктовал постановление о введении осадного положения в столице и прилегающих к ней районах. После чего сразу же стал обзванивать командующих военными округами восточных районов и отдавать приказы о направлении на защиту Москвы дополнительных дивизий.
Таким образом окончательное решение о битве за Москву было принято 19 октября 1941 года. А до этого всё было весьма призрачно и судьба столицы буквально висела на волоске…
Вернёмся, однако, к 16 октября. Уже упомянутый очевидец тех драматических событий писатель Александр Первенцев оценил ситуацию так: «В ночь под 16 октября город Москва был накануне падения. Если бы немцы знали, что происходит в Москве, они бы 16 октября взяли город десантом в 500 человек.»
Почему же немцы всё-таки не взяли Москву?
Вот мнение Жукова: ««Для того чтобы выиграть сражение, им нужно было еще иметь… на направлении главного удара во втором эшелоне дивизий 10-12, то есть нужно было иметь там с самого начала не 27, а 40 дивизий. Вот тогда они могли бы прорваться к Москве. Но у них этого не было. Они уже истратили все, что у них было, потому что не рассчитали силу нашего сопротивления».
Сталин тоже Авереллу Гарриману сказал, что немцы совершили «громадную ошибку», не двинувшись прямо на Москву. По словам Гарримана, «Сталин сказал, что, если бы они сосредоточили все силы для наступления на Москву, они могли бы её взять».
Иначе говоря, согласно Жукову и Сталину, именно ошибка Гитлера в августе 1941 года, когда он расчленил центральную группировку на три части: Ленинград - Москва - Киев, спасла советскую столицу.
Думается, однако, что ситуация была несколько сложнее. Гитлер узнал, что Москва полностью заминирована и подготовлена к затоплению. Также как Ленинград. Поэтому захватывать их было бессмысленно. Следовало удушить в кольце блокады. Правда, полной блокады не получилось и с Ленинградом, но что было делать вообще?
Маршал артиллерии Василий Козаков говорил в своем выступлении: "Я окончил две военные академии, но я не понимаю, почему немцы не взяли Москву. Наших войск в октябре под Москвой практически не было, оборона не существовала. Говорят, что Сталин оставался в Москве, - не верю. Немецкие танки были в Химках - это по прямой 16 километров до Кремля. Но они дальше не пошли. Не понимаю, хоть убей".
На этом можно было бы и закончить, вроде как всё красиво выглядит, если бы не книга воспоминаний сына Маленкова, согласно которым, по словам его отца, в Москве в критические дни октября 41-го Маленков оставался один из высшего руководства:
Уловив, очевидно, некое недоверие в моих глазах, жестко подтвердил: "Да, один. Потому что все руководство во главе со Сталиным из Москвы выехало. Сам Сталин отсутствовал 10 дней”
Что это такое? Решил таким нелепым образом подправить биографию своего бесславно завершившего партийную карьеру папаши? Но ведь это явный идиотизм - всё же проверяется!
Однако, при проверке ситуация становится ещё более интересной. 10 суток, конечно лишка, но в книге записей посещений кабинета Сталина - перерыв четыре дня с 15-го по 18-е ... И в Москве как известно - "октябрьская паника" …
И как с этим теперь быть?
Всё описанное мной касаемо действий Сталина, ГКО и партийного актива Москвы в эти критические дни середины октября 1941 года взято из изложения их разными участниками, очевидцами и писателями - от Гранина до Млечина, но они могли быть по тем или иным причинам неточны в деталях, и вопрос где действительно в это время был Сталин остаётся открытым…
Я же лишь заостряю внимание на том, что решение об обороне Москвы было принято 19 октября. Что полностью согласуется с записями в книге посещений Сталина…