один : один
Несмотря на многочисленных родственников, частенько заполнявших дом моих родителей, одиночество - вот одно из тех чувств, которое я довольно часто ощущал в детстве. Мне нравилось пробовать его на вкус. Нравилось смотреть на чаек, неловко перепрыгивающих с камня на камень, наблюдать за каплями дождя, стекающими по оконному стеклу, вдыхать запах краски в пустой мастерской, взглядом заставлять море менять свой цвет (иногда на это уходило довольно много времени), а то и вовсе воображать себя вождем далекого индейского племени - гордым, молчаливым и бесстрастным. "Монтигома Ястребиный коготь - вождь непобедимых". Брав темперу, я выводил на лице замысловатые пестрые орнаменты, а за ухо втыкал перо вороны.
Мне не хотелось ритуальных танцев, битв с ирокезами, массовых жертвоприношений. В своих мечтах я сидел на вершине холма и наблюдал за полетом облаков.
Мне нравилось это состояние, хотя природа одиночества волновала меня в последнюю очередь.
«Есть два вида одиночества. Для одного одиночество - это бегство больного, для другого - бегство от больных» - писал за много лет до этого Ницше. Я был болен? Или бежал от больных?
Я не знаю ответа до сих пор. Как и не знаю другого: отчего одиночество так притягательно для прочих? Например, для писателей.
От меланхоличного «Сто лет одиночества» до эротизированного «Одиночества в Сети» прошло достаточное количество лет, однако ж забавно: несмотря на разницу во времени и в географических точках, одиночество по-прежнему вставляет не только литераторов, но и тех, кто их читает.
С последними понятно: для них эта тема - всего лишь очередной аттракцион для подсознания.
С писателями же все куда более запутанно. Выбирая одиночество единственной возможной для себя формой существования, сознательно отрезая от себя людей, строя «башни из слоновой кости», рассорившись со всеми своими близкими, как какой Сол Беллоу, уединившись посредь леса, как Селлинджер, затерроризировав родных, как Толстой, послав куда подальше единственную любившую его женщину, как Чехов, исходя желчью, словно Набоков, они, меж тем, это же самое одиночество пытаются распять в собственных книгах.
Гоп! - и Орхан Памук в одном из интервью откровенничает, словно бы оправдывая себя:
«…Хотя я вырос в большой семье и меня всегда учили уважать и воспринимать общество, в котором я живу, с годами я стал испытывать потребность оторваться от него. Есть у меня в характере какая-то тяга к самоуничтожению, и в моменты гнева или в приступе ярости я делаю вещи, которые лишают меня радости общения с приятной компанией. Я довольно рано понял, что общество убивает мое воображение, способность фантазировать. Мне необходима боль одиночества, чтобы заставить работать мое воображение. И тогда я счастлив. Но через какое-то время я начинаю тосковать по общению, мне его не хватает. Роман «Стамбул» стал причиной разрыва отношений с матерью - мы с ней больше не видимся. И конечно, я вряд ли встречусь с братом».
Гоп! - и вот уже Рюноскэ Акутагава в рассказе «Ад одиночества» сгущает краски до апокалиптического оттенка:
- Согласно буддийским верованиям, существуют различные круги ада. Но, в общем, ад можно разделить на три круга: дальний ад, ближний ад и ад одиночества. Помните слова: "Под тем миром, где обитает все живое, на пятьсот ри простирается ад"? Значит, еще издревле люди верили, что ад - преисподняя. И только один из кругов этого ада - ад одиночества - неожиданно возникает в воздушных сферах над горами, полями и лесами. Другими словами, то, что окружает человека, может в мгновение ока превратиться для него в ад мук и страданий. Несколько лет назад я попал в такой ад. Ничто не привлекает меня надолго. Вот почему я постоянно жажду перемен. Но все равно от ада мне не спастись. Если же не менять того, что меня окружает, будет еще горше. Так я и живу, пытаясь в бесконечных переменах забыть горечь следующих чередой дней. Если же и это окажется мне не под силу, останется одно - умереть. Раньше, хотя я и жил этой горестной жизнью, смерть мне была ненавистна. Теперь же...
Кокетство ли это все? Невозможность изменить свою жизнь? Природа творчества? Да и вообще: возможно ли существование писателя без одиночества?
Мне не хотелось ритуальных танцев, битв с ирокезами, массовых жертвоприношений. В своих мечтах я сидел на вершине холма и наблюдал за полетом облаков.
Мне нравилось это состояние, хотя природа одиночества волновала меня в последнюю очередь.
«Есть два вида одиночества. Для одного одиночество - это бегство больного, для другого - бегство от больных» - писал за много лет до этого Ницше. Я был болен? Или бежал от больных?
Я не знаю ответа до сих пор. Как и не знаю другого: отчего одиночество так притягательно для прочих? Например, для писателей.
От меланхоличного «Сто лет одиночества» до эротизированного «Одиночества в Сети» прошло достаточное количество лет, однако ж забавно: несмотря на разницу во времени и в географических точках, одиночество по-прежнему вставляет не только литераторов, но и тех, кто их читает.
С последними понятно: для них эта тема - всего лишь очередной аттракцион для подсознания.
С писателями же все куда более запутанно. Выбирая одиночество единственной возможной для себя формой существования, сознательно отрезая от себя людей, строя «башни из слоновой кости», рассорившись со всеми своими близкими, как какой Сол Беллоу, уединившись посредь леса, как Селлинджер, затерроризировав родных, как Толстой, послав куда подальше единственную любившую его женщину, как Чехов, исходя желчью, словно Набоков, они, меж тем, это же самое одиночество пытаются распять в собственных книгах.
Гоп! - и Орхан Памук в одном из интервью откровенничает, словно бы оправдывая себя:
«…Хотя я вырос в большой семье и меня всегда учили уважать и воспринимать общество, в котором я живу, с годами я стал испытывать потребность оторваться от него. Есть у меня в характере какая-то тяга к самоуничтожению, и в моменты гнева или в приступе ярости я делаю вещи, которые лишают меня радости общения с приятной компанией. Я довольно рано понял, что общество убивает мое воображение, способность фантазировать. Мне необходима боль одиночества, чтобы заставить работать мое воображение. И тогда я счастлив. Но через какое-то время я начинаю тосковать по общению, мне его не хватает. Роман «Стамбул» стал причиной разрыва отношений с матерью - мы с ней больше не видимся. И конечно, я вряд ли встречусь с братом».
Гоп! - и вот уже Рюноскэ Акутагава в рассказе «Ад одиночества» сгущает краски до апокалиптического оттенка:
- Согласно буддийским верованиям, существуют различные круги ада. Но, в общем, ад можно разделить на три круга: дальний ад, ближний ад и ад одиночества. Помните слова: "Под тем миром, где обитает все живое, на пятьсот ри простирается ад"? Значит, еще издревле люди верили, что ад - преисподняя. И только один из кругов этого ада - ад одиночества - неожиданно возникает в воздушных сферах над горами, полями и лесами. Другими словами, то, что окружает человека, может в мгновение ока превратиться для него в ад мук и страданий. Несколько лет назад я попал в такой ад. Ничто не привлекает меня надолго. Вот почему я постоянно жажду перемен. Но все равно от ада мне не спастись. Если же не менять того, что меня окружает, будет еще горше. Так я и живу, пытаясь в бесконечных переменах забыть горечь следующих чередой дней. Если же и это окажется мне не под силу, останется одно - умереть. Раньше, хотя я и жил этой горестной жизнью, смерть мне была ненавистна. Теперь же...
Кокетство ли это все? Невозможность изменить свою жизнь? Природа творчества? Да и вообще: возможно ли существование писателя без одиночества?