Вовращение М. или М-ские зарисовки (продолжение)
Над городом висела гроза, оставляя огромные лужи и брызги от проезжавших машин. Сизые тучи иногда сменялись слабо-пробивающимися желтыми лучами заходящего солнца.
Несмотря на дождь и сырость, громадный проспект гудел от многочисленных машин и толп прохожих. Это было практически сердце города.
Ее оглушали эти звуки большого города. Ее лицо сохраняло спокойствие, и лишь немного испуганный взгляд выдавал ее ощущения.
Она буквально вцепилась в локоть своего попутчика. Мятый шелк куртки тепло принимал ее тонкие цепкие пальцы. Воздух, хотя и наполненный сыростью, был чистым и полностью наполнял легкие. Они шли наугад. Нужно было попасть на скверик за театром.
Наконец, они добрались до угла дома и свернули в небольшой, обсаженный деревьями, переулок. Слева стоял дом из черного камня с деревянной большой дверью. Прямо - арка подъезда.
Ты уверен, что мы выйдем на нужную улицу? Я совершенно не знаю этих мест, - озираясь с любопытством, произнесла она.
- Уверен. Из небольшого черного дипломата, который был его неизменным другом во всех походах, он вытащил карту города, разложил ее на коленях и стал внимательно изучать.
Она, выглядывая из-за плеча, пыталась понять, где эта улица на карте. Но пестрота красок и многочисленных линий проспектов, ее сбили окончательно. Она просто дала шанс своему другу найти нужную краску и линию на схеме города.
Он задумчиво водил пальцем по карте. После этого, взглянул в глубь улицы, перевел взгляд на нее и сказал: Все, я нашел. Мы идем правильно.
Впереди простирался широкий проезд. Старинные дома оранжевого и красновато-малинового камня, спокойно и величественно возвышались над мокрыми улицами и спешащими людьми. Деревья, умытые грозой, испускали аромат свежей зелени. Большие капли иногда стекали по листьям и веткам, падая на лица людей. Солнце вспыхнуло из-за громоздких сизых туч и осветило лужи и края крыш своими ласковыми лучами.
Она почувствовала уверенность рядом шагающего человека и легко и непринужденно взяла его за локоть, как всегда. Это была ее давняя привычка.
Его лицо дышало спокойствием, и тихая радость как бы нечаянно выплывала и вновь пряталась на этом бледном лице.
Он понимал, как легко и приятно идти рядом. Мысль, что никогда ни с кем не было ему так хорошо, - уже не хотела покидать. Да, ему никогда ни с кем так не было хорошо, как с ней. Он хорошо понимал это. Он помнил, как было пусто и темно в его душе с ее исчезновением в никуда. И какая теплота, нега окутывала его душу сейчас. Он вздохнул, пытаясь забрать как можно больше воздуха в свои легкие. Приятные волны щекотали его горло. Он чувствовал, как ее маленькая ладонь, тихо приютилась между рукой и его бедром. Казалось, он чувствует пульс этой ладони. Он готов был так идти до горизонта, не останавливаясь. Он так давно мечтал об этом. И вот, сейчас, он не верит самому себе. Они идут вместе, в самом сердце этого города. Вокруг рождается весна: в распускающих свои ярко-зеленые листья, деревьях; в этих низко лежащих облаках, в этих лужах после грозы, в цветах тополя, лежащих на мокром асфальте, в пробивающемся солнце.
Ее глаза, казалось, впитали изумруд распускающейся листвы, на ее губах дрожала еле-заметная нервная нотка.
В нем буквально забурлило желание. Ведь это Она идет сейчас рядом с ним, он может ее почувствовать, взять ее ладонь в свою, посмотреть в эти бездонные таинственные глаза. Эти губы... Как они недосягаемы и как они близки были именно сейчас!
Тем временем, она внимательно осматривала названия улиц и номера домов.
После минутного молчания, она вопросительно взглянула на него:
- И где же тот знаменитый дом?
Он не знал, что ответить. Он так увлекся своими переживаниями и мыслями, что вопрос показался ему неуместным, казалось, он взялся вдруг, ниоткуда.
На него смотрели ее вопрошающие зеленые глаза.
- Мы его обязательно найдем. Мы еще не дошли, - ответил он, и застенчивая улыбка слабо осветила его лицо.
По правде сказать, он мало верил в то, что сказал сейчас. Он не знал точно, где находится тот злополучный дом, о котором он столько рассказывал ей. Но сейчас это было настолько неважно, это было, как застывшее, не вернувшееся эхо.
Ему было все равно, где они, куда они идут по улицам этого огромного города.
Было ощущение сказки, нереальности всего происходящего. Ему казалось, что он наблюдает чью-то жизнь со стороны и чувствует каждый оттенок мысли.
Было ощущение полета, парения, и он не хотел спускаться на землю.
Они завернули за угол старого, покрытого сырым мхом, дома и перед ними возник одиноко-скучающий, парк. Солнце резко выскочило из-за туч и осветило все яркими желтыми лучами; капли, стекающие с каждого листа; мокрую, яркую зелень. Сырые скамейки были, словно покрыты лаком, сверкали под лучами майского солнца. В воздухе висела предзакатная сырость, и тем ни менее воздух не потерял пронзительности и свежести.
Из под колес машин вылетали тысяча мелких брызг и, словно, рассыпавшиеся бусы, со стеклянным бряканьем, прыгали в разные стороны.
Какая-то приглушенность, тишина, словно невидимой стеной разделяла парк и улицу. Все звуки в парке растушевывались и замирали. С деревьев на лица падали холодные одинокие капельки. Желтоватый песок был мокрым, и ботинки оставляли глубокие следы, которые тот час же заполнялись влагой.
Скамейки стояли, одинокие и покинутые. Парк пустовал, только редкие прохожие перебегали по мокрым дорожкам и куда-то исчезали.
Ее сердце замерло, она схватывала все звуки, впитывала все краски этого вечера, она наслаждалась этой сказочной тишиной, будто скрывающей какую-то тайну, парка. Она попала в какой-то другой мир. Это был остров безмолвия и нависающей недосказанности, тут не было случайных прохожих, не было лишних слов. Все будто тонуло в вязкости сырого воздуха и принимало совсем непонятные, мистические формы. Мысли исчезли, буйные желания осели глубоко, в недрах души и на поверхности осталось только нежное, спокойное чувство радости и единения с этими огромными деревьями. Здесь даже птицы замирали и молча скрывались в листве.
Он взял ее за руку и подвел к краю пруда. Чудовищная, разрытая бульдозерами пропасть зияла перед их взорами. На дне скапливалась дождевая вода, размытая глина была похожа на расплавленный шоколад. Следы от бульдозера были похожи на следы невероятно-огромных когтей, оставленных каким-то омерзительно-гигантским драконом.
Тучи нависали над этой зияющей ямой, которая, наверное, была видна даже звездам ночью, если бы они не боялись заглянуть в эту черную дыру.
Ее рука крепче сжала его пальцы, он ощутил теплый пульс внутри этой маленькой, доверяющей ему, ладони.
Она не могла поверить тому, что видела. Ей было страшно заглянуть в самую глубь. Она была погружена в собственные мысли и не хотела видеть эту чернеющий внизу ужас.
- Пойдем отсюда.
Она высвободила свою ладонь, развернулась спиной к пруду и буквально зачерпнула легкими свежесть вечернего воздуха.
В его душе что-то оборвалось. Эта ладонь, которая так, казалось, надежно, укрылась в его, вдруг так легко выпорхнула. Солнце опять скрылось, и мелкий моросящий дождик продолжил допевать предзакатную арию, но уже слабо.
Она, прогуливаясь, смотрела себе под ноги, иногда останавливалась и что-то чертила на сыром песке носком своего ботинка.
Такая реакция удивила его, он нагнал ее и спросил с интересом:
- Что ты такое делаешь?
Долгий взгляд был направлен сквозь его зрачки. Таких задумчивых глаз он еще не видел, это его встревожило и, тем ни менее, он понимал, что ничего страшного не происходит.
Вдруг она рассмеялась, и, как всегда, взмахнув руками, словно собираясь улететь, сказала ему:
- Просто я ожидала более грандиозного зрелища.
Она вскочила на узкий бордюр вдоль аллейки, раскинула руки и легко балансируя, на носочках продолжала идти. Он, шутя, пытался поймать ее порхающие ладошки.
Вдруг она соскочила на песок и встала, прям напротив него, ее взгляд был чистым и пронизывающим. Потом, как это было ее привычкой, она взяла его чуть повыше локтя и, вынуждая его двигаться дальше, медленно проговорила:
- Когда этот пруд заполнят водой, вот тогда мы придем и посмотрим на него.
Тогда он станет Настоящим прудом.
И после небольшой паузы, добавила:
- А вообще, их идея с Примусом была необычна и интересна, жаль, что люди совсем не понимают. Жаль, что не поняли. С Примусом, он был бы намного привлекательнее. Люди никогда не понимают действительно интересных вещей и явлений. Они боятся всего необычного, непонятного, недостижимого для их простого понимания. Почему так? Они сужают свой мир до проема окна, выходящего из их квартиры и всегда боятся выглянуть и посмотреть поверх деревьев, посмотреть за линию горизонта.... Им мешает Примус? Им тяжело смотреть на него? А на это безобразие, на этот зияющий ужас им не тяжело смотреть?! Я не понимаю.... Хотя....Что это я так разошлась? От нас с тобой все равно ничего не зависит.
Он с большим вниманием слушал ее пылкую тираду и боялся нарушить даже жестом.
- Я тебя расстроил?
- Чем? - удивленно спросила девушка.
- Тем, что привел тебя сюда и, наверное, расстроил... - почти утвердительно закончил он.
- Нет, наоборот, я благодарна тебе, что ты показал мне Пруд. Я так долго мечтала посмотреть на него. И я не жалею. Должны же мы быть настоящими..., но она не закончила фразы, она лишь заглянула ему в глаза, пронзая зрачки и таинственно улыбаясь.
Он понимающе кивнул и усмехнулся.
- Да, - тихо ответил он.
Они вышли на асфальтовую дорожку, дождь прекратился.
Парк сомкнул кроны деревьев за их спинами.
Парк погрузился в бесконечное безмолвие.
Становилось прохладно, дождь, оставивший свои следы на асфальте, прекратился совсем. И солнце напоследок, опять выскользнуло из лап мохнатых туч, чтобы поласкать улицы своими уходящими лучами.
Они шли по неширокой улочке, по обеим сторонам которой, стояли здания начала прошлого столетия.
- Раньше люди умели строить, - думала она, - дома такие разные, непохожие один на другой. Этот - из розового кирпича, этот - черного камня, - этот, слева - сплошной мягко-лазурный. Огромные окна, в которых можно часто увидеть горшок с каким-нибудь чахло растущим, цветком. Типичные окна этого города. Люди хотят закрыться от реальности, поглощающей их мысли и жизнь.
Дома выставляли, по старой привычке ушедшей эпохи, свои сверкающие медью и лакированным деревом, подъезды. Лестницы, большей частью сделанные из черного или красного гранита, не скрывали своего возраста и отколотые части или полу стертые ступеньки, выдавали истинный век домов. На стенах тускло поблескивали красивые медные таблички, которые рассказывали о тех, кто когда-то жил в этих больших, с тяжелой лепниной под крышами, домах. Кое-где сохранились старинные узкие указатели домовладельцев над звонком. Букв уже не было видно, и они печально доживали свой век, как старые преданные слуги, из жалости оставленные у своих бывших хозяев.