(no subject)
Наверное, если вспоминать детские ощущения, можно сказать, что критерием настоящей сказки является для меня захваченность смутным страхом, что оставался непрояснённым долгое время после. Вроде встречи с айсбергом, огромная пугающая часть которого скрыта от пока ещё упрощённых средств наблюдения\познания, но догадка о ней уже есть. Говорят, сказки происходят от мифов, только они часто дидактичны, в мифах же ничто и не должно было, видимо, щадить чувство безопасности, т. к. архетипы зачастую могут пугать своей природной - вне устоявшейся морали - энергией.
Многие сказки были адаптированны, или же сейчас пишутся новые сказки сразу под детей, в виде какого-то замораживающего обезбола от ощущения реальности. Но вероятно и старые вполне могли работать с детьми, т. к. не видя сразу всю ту часть айсберга под водой, - оседает в памяти только нечто закодированное, как будущая интенция для взросления, для поиска. Например, смерть там в них, конечно, чаще спрятана в виде чего-то обратимого, а не парализующего напрочь от ужаса: кто-то там веками спящий в хрустальном гробу, какая-нибудь отрубленная, но, всё-же, говорящая голова, и т. п. Или, например, как концовка «жили долго и счастливо и умерли в один день» непрямо указывающая на возможный трагизм одиночества последних человеческих лет. Заморозка от реальности, вероятно, может приводить к развитию несколько инфантильной, конформной личности, что выгодна любому государству при наличествующем положении дел.
Сказка - скорее про некий смысловой отрезок меж двумя небытиями, миф - вневременной и вполне безжалостный к нашему самоощущению себя находящимися в линейной прогрессивистской модели. Архаичный миф как предфилософия, наверное в какой-то степени, и попытка онтологизации, пока ещё без чёткой аксиологической системы координат. Сказка как-бы прикрывает эту бездну светом: кто-то ведёт героя, значит мы не безразличны какому-то осуществлённому закону, определённые действия вознаграждаются и т. п., - здесь частично проповедническая функция, что ближе к религиозной практике. В принципе, не исключено что миф может быть многомерен для считывания (релятивизм), т. к. не указывает прямо на какие-нибудь установки, не содержит жёстко заданный ценностный кодовый ключ, но как-бы предлагает самим делать выводы, исходя из структуры нарратива. Как в мышлении (пусть даже и похожем на расщепленное) пытающемся описывать предельные явления, в архаичном мифе нет места иронии, как нет её и в научном познании. Сказка может содержать иронию, так как она уже ближе к живой ткани повседневной жизни, чем образные схемы, что доносит для нас историческое познание древних, проявленное в мифе.
Вообще, вероятно, всё это в - до поры - зашифрованном виде должно познакомить\подготовить неокрепший ум с грядущей встрече со злом (негативной частью жизни), которое в пределе, скорее всего - смерть, физическая или ментальная, а может - вечная боль, если таковая, конечно, возможна (Прометей). Так что кажется, хорошая сказка, маскируя пугающую часть архетипов, всё-таки, где-то даже «фигурой умолчания» сохраняет указание на нечто за границами своего уровня отражения.