(no subject)
Автор - Александр ГОРДОН.
Название - ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ.
В еврейской истории кровавые наветы - неотъемлемая черта празднования праздника Песах. Кровавые наветы и пасхальные погромы переплелись в непреодолимый узел еврейского бытия в докрасной России. Русский еврей, который не испытал на себе обвинения в употреблении христианской крови, не ощутил своё еврейство в полной мере, не познал его глубоко. Мне это удалось пережить не во время дела сачхерских евреев в 1878 году, не в период дела Бейлиса в 1911-1913 гг., а в начале шестидесятых годов двадцатого века. Почувствовать себя участником еврейского заговора было почётно, интересно и страшно. Кто не был еврейским заговорщиком, едва ли поймёт драму истории этого народа.
* * *
Коммунизм сошёл с исторической сцены, но он оставил удивительные образцы человеческого сожительства, не предусмотренные старыми утопистами. Он изобрёл коммунальные квартиры. В учебниках по марксизму-ленинизму было много написано о жизни человека при коммунизме, но тема коммунальной квартиры оказалась неразработанной.
Наша коммунальная квартира занимала полэтажа дома постройки конца девятнадцатого века. Расстояние между полом и потолком в нашей квартире было четыре с половиной метра. В высоту наша жизнь была очень просторна и располагала к мечтам о светлом будущем, как и полагалось советским людям. Но в длину и в ширину мы жили очень тесно. До октябрьской революции в квартире проживала одна семья, а с победой коммунизма пришла скромность: вместо одной семьи на той же территории поселили восемь.
Квартира начиналась с общей входной двери, на которой помещались таблички с фамилиями жильцов и всего один общий для всех звонок. На табличках было написано, к кому сколько раз звонить. С этого звонка начинались проблемы в отношениях между жильцами. Как просигналить, что посетитель идет именно к этой семье? Хорошо тому, к кому звонить один раз, два или три, но тот, к кому семь или восемь звонков, должен был быть предельно внимательным, чтобы правильно посчитать и открыть дверь своему гостю, а не обслуживать других жильцов, впуская их друзей и родственников. С учётом сложных отношений, а порой и их отсутствием между соседями, открыть или не открыть дверь часто было делом чести. Поэтому жильцы напряжённо считали звонки. Напряжение дошло до того, что решили изменить всю систему звонков. Чтобы долго не считать, стали звонить коротко и длинно. Например, какой-то семье звонили два длинных звонка, а другой - два коротких. Так что ограничились счётом до четырёх. Казалось, всё ясно, но длительность оказалась понятием относительным, и снова возникла напряжённость и нервная обстановка.
Впрочем, у нас в квартире был гораздо бÓльший очаг напряжённости - один туалет на двадцать пять человек с восемью лампочками. Каждый хотел иметь свой личный свет, за который он платит, и зорко следил за тем, чтобы другие не пользовались его электричеством. Каждый хотел сидеть в туалете освещённый личной лампочкой и чувствовать себя независимо и комфортабельно. Но через дверь требовали справедливости, то есть как можно более быстрого освобождения этого важнейшего учреждения нашей квартиры. Личные права в этом пункте быстро кончались. Сколько времени можно было занимать туалет? Эта проблема была предметом оживлённой и постоянной дискуссии, но оставалась неразрешённой. В квартире проживали соседи, которые сидели в общем туалете так долго, как будто он был их личной собственностью. Они считались нарушителями общественного порядка в нашей общине. Им стучали в дверь во время сидения, их стыдили при входе и выходе. Иногда они отрицали приписываемые им сроки сидения, иногда признавались в своих ошибках. Сколько унитазов будет при коммунизме на душу населения, а точнее на - одну ... населения, не обсуждалось на съездах КПСС и в газетах, не анализировалось в учебниках и на политсобраниях.
Другой жгучей проблемой в нашей квартире была ванная комната, вернее её отсутствие. На огромной светлой кухне, снабжённой большим окном и восемью лампочками, был всего один умывальник, к которому стояли длинные очереди, в особенности по утрам. Кухня регулярно превращалась в ванную комнату. На её трёх газовых плитах грелась вода для мытья, которая сливалась в тазы и корыта. Жильцы плескались в тазах и смывали с себя грязь под недовольные крики других жильцов, не могущих попасть в кухню и использовать её по её главному назначению - быть кормилицей. Чтобы накормить двадцать пять человек, нужно было непрерывно готовить. Кухня была постоянным источником запахов, разносившихся по всей квартире и оповещавших соседей, кто что ест. Кухня была также дискуссионным клубом, средством коммуникации, полем битв и источником сплетен. Она функционировала с раннего утра до глухой ночи и была сердцем и желудком нашей квартиры.
Соседи знали друг о друге всё: кто что и когда ест, кто сколько моется и как часто ходит в туалет, кто к кому приходит в гости. Никакой частной жизни не было. В нашей квартире ничего нельзя было скрыть.
Хотя евреи были в СССР крошечным меньшинством, в нашей квартире они составляли большинство: из восьми семей шесть были еврейскими и две русскими. В квартире был один русский жилец, который временами напивался до потери человеческого облика, а порой и до потери сознания. Он нередко лежал в разных частях нашей квартиры, через него осторожно переступали и продолжали заниматься своими делами. Человек он был безобидный, а жена его была женщиной очень милой, страдавшей от запоев мужа. Но в другой русской семье была женщина иного типа. Некоторые соседи называли её Немецкой Овчаркой, или сокращённо - Овчаркой, за её духовную и другую близость с нацистскими оккупантами во время войны. Из-за нашего пьяного соседа и разыгралась история, которая вынудила меня написать этот рассказ.
На Песах евреи едят мацу. Достать её было непросто, потому что для этого надо было идти в синагогу. Посещение синагоги было для советского человека, атеиста и передового строителя коммунизма, делом позорным и небезопасным. Туда ходили пожилые люди, отсталые элементы и заблуждавшиеся хранители еврейской традиции. Добыча мацы возлагалось на пожилых людей, которым нечего было терять. Однажды мы были тайно приглашены на Песах к соседям. Соседка-хозяйка попросила мою маму приготовить и принести к ним фаршированную рыбу. Все приготовления к пасхальной трапезе держались в секрете даже от других соседей-евреев. Маца была жгучей тайной. Неизвестно было, как гости сумеют незаметно пронести запретную мацу на пиршество.
Вечером к этим соседям стали приходить гости. Но всё не было гостей, которые должны были принести мацу. Наконец, раздался телефонный звонок. Телефон у нас был в общем коридоре. Когда кого-то звали к телефону, приходилось говорить эзоповским языком, чтобы находящиеся в кухне, то есть рядом с телефоном, или проходившие мимо соседи не поняли содержание разговора. Я подбежал к телефону и позвал организаторшу пиршества. Она радостно объясняла гостям с мацой дорогу. Они никогда у нас не были. Я слышал, как организаторша, в ответ на вопрос гостей, сказала на идиш: «Ди шхэйним зайнен айнгенемэ лайт» («Соседи - очень приятные люди»).
Дверь их квартиры была ближе всего к общей входной двери. Когда мы уже сидели за праздничным столом, раздался звонок, однозначно свидетельствовавший о том, что идут к хозяевам, и все очень обрадовались, что, наконец, несут мацу. Довольная хозяйка пошла открывать дверь. Через минуту мы услышали страшный женский крик на идиш: «Гвалт! а Коп!» («Караул! Голова!»). Я, как самый маленький и быстрый, раньше всех оказался на месте происшествия. Возле входной, богатой звонками двери нашей квартиры было темно, но можно было разглядеть разбросанную по полу мацу. У самого входа лежала скомканная простыня. Я понял, что маца была замаскирована под постиранное бельё. Рядом с хозяйкой стояли незнакомые мужчина и женщина, женщина очень громко причитала: «А Коп! А Коп! нор дэр Коп! Ву из дэр Керпэр! А Шрэк! Эр из тэйт!» («Голова, голова, одна голова! Ужас! Где тело? Он мёртвый!»). Я сразу понял, что произошло. Когда она вошла, она наткнулась на голову нашего пьяного соседа, лежавшего рядом с дверью комнаты наших гостеприимных соседей. Оставшаяся часть его тела была скрыта от неё за углом. Гостья споткнулась о голову, страшно испугалась, выронила всю мацу и оставалась в шоке. На её крики сбежались все соседи. Появилась и Овчарка. Она стала кричать ещё громче гостьи: «У них Пасха! Они его оглушили и тащили пить его кровь с мацой! Жиды проклятые! Кровопийцы!» От её криков пьяный очнулся и промямлил: «Они убили нашего товарища Иисуса». Сказав это, он повернулся на бок и продолжал спать. Гостья замолчала и вместе с мужем зашла в праздничную квартиру. Мы с хозяйкой торопливо подобрали мацу и простыню и вошли вслед за ней под крик соседки «Кровопийцы!». Так наша тайная вечеря была обнаружена. У нас в квартире ничего нельзя было скрыть.