(no subject)
ИЗ МОИХ ДЕТСКИХ ВОСПОМИНАНИЙ
Один раз отец приезжал к нам с фронта в Ташкент на побывку. На память об этом у меня на всю жизнь осталась трещина на языке. Его я почти откусила, взывая ко всем прохожим военным, после папиного короткого пребывания с нами: "Папа!". При этом подбородок мой лежал на перилах, вернее, на ограждении проёма подвала, где мы жили. Пока язык не зажил, мама кормила меня только манной кашей. В войну и после войны помню у нас дома коричневую кобуру, орденские планки, какие-то плексигласовые планшеты, обрывки парашютного шёлка... Со всем этим хозяйством я играла.
После фронта отец из рядов Вооружённых Сил не демобилизовался, работал в Наркомате Обороны, что и поныне под названием Министерство Обороны находится на Фрунзенской набережной. Место работы называлось - ГАУ. Это слово часто произносилось в нашем доме, эту абревиатуру помню всю жизнь. Расшифровывалось как "Главное Артиллерийское Управление". Отец был специалистом по поставкам лесоматериалов для нужд артиллерийских войск страны. Его довоенное образование - Лесотехническая академия.
"Мы не от старости умрём, от старых ран умрём". У многих после войны такой старой раной была язва желудка, хворь, приобретённая на фронте. По ночам его мучили язвенные боли. Лечить язву желудка в те годы не умели. С работы папа приезжал не раньше 10 часов вечера, какой уж там режим питания... В советских учреждениях после войны было принято работать до ночного времени, позднее Сталин эту практику отменил. Однажды он бежал с трамвая домой по тёмной улице и не отдал честь встреченному офицеру... тот нажаловался в военкомат, папу туда затаскали, как-то наказали. Я папу очень любила и жалела.
В ГАУ работал до 1948 года, до наступления проклятого времени борьбы с космополитизмом. Офицер-фронтовик был уволен - тогда это называлось "по сокращению штатов", но касалось только евреев. И полгода был без работы в стране, где не было безработицы. Демобилизоваться, то есть уходить из армии, не хотел, надо было кормить семью. Семён заканчивал школу, надо было думать о его высшем образовании (Семён, смеясь, называл его верхним). После того, как полгода папа пробыл без работы, уехал служить на военную базу в городок Балаклея Харьковской обл. (путинская армия как раз сейчас его бомбит). Мне Балаклея запомнилась, как украинское царство репчатого лука. Там папа опять жил на сухомятке... Помню летнюю нашу поездку туда, чтобы навестить папу и подкормить его.
Потом папа подал рапорт, чтобы перевестись поближе к семье, к Москве, - на военную базу в Ярославле. Там и умер после очередной операции на желудке, сделанной скоропостижно, без маминого согласия. Вызвали её, когда он уже был при смерти. Мама всю жизнь корила себя за то, что мы не уехали с папой из Москвы на места его службы. Сберегли комнату в Ростокино и в ней московскую прописку, а папу потеряли.
Я рассказывала уже, как мама везла тело отца на военном грузовике из Ярославля в Москву. Она бы отморозила ноги, если бы солдат, водитель грузовика, который дал ей валенки... Помню, что гроб с телом отца стоял на столе в нашей комнате и как тянулись к нему родственники и соседи для прощания. Похоронен отец на Востряковском кладбище. Много лет после его смерти мама каждое воскресение ездила на его могилу. Там давно уже и мама лежит. Семён поставил им хороший памятник.
Один раз отец приезжал к нам с фронта в Ташкент на побывку. На память об этом у меня на всю жизнь осталась трещина на языке. Его я почти откусила, взывая ко всем прохожим военным, после папиного короткого пребывания с нами: "Папа!". При этом подбородок мой лежал на перилах, вернее, на ограждении проёма подвала, где мы жили. Пока язык не зажил, мама кормила меня только манной кашей. В войну и после войны помню у нас дома коричневую кобуру, орденские планки, какие-то плексигласовые планшеты, обрывки парашютного шёлка... Со всем этим хозяйством я играла.
После фронта отец из рядов Вооружённых Сил не демобилизовался, работал в Наркомате Обороны, что и поныне под названием Министерство Обороны находится на Фрунзенской набережной. Место работы называлось - ГАУ. Это слово часто произносилось в нашем доме, эту абревиатуру помню всю жизнь. Расшифровывалось как "Главное Артиллерийское Управление". Отец был специалистом по поставкам лесоматериалов для нужд артиллерийских войск страны. Его довоенное образование - Лесотехническая академия.
"Мы не от старости умрём, от старых ран умрём". У многих после войны такой старой раной была язва желудка, хворь, приобретённая на фронте. По ночам его мучили язвенные боли. Лечить язву желудка в те годы не умели. С работы папа приезжал не раньше 10 часов вечера, какой уж там режим питания... В советских учреждениях после войны было принято работать до ночного времени, позднее Сталин эту практику отменил. Однажды он бежал с трамвая домой по тёмной улице и не отдал честь встреченному офицеру... тот нажаловался в военкомат, папу туда затаскали, как-то наказали. Я папу очень любила и жалела.
В ГАУ работал до 1948 года, до наступления проклятого времени борьбы с космополитизмом. Офицер-фронтовик был уволен - тогда это называлось "по сокращению штатов", но касалось только евреев. И полгода был без работы в стране, где не было безработицы. Демобилизоваться, то есть уходить из армии, не хотел, надо было кормить семью. Семён заканчивал школу, надо было думать о его высшем образовании (Семён, смеясь, называл его верхним). После того, как полгода папа пробыл без работы, уехал служить на военную базу в городок Балаклея Харьковской обл. (путинская армия как раз сейчас его бомбит). Мне Балаклея запомнилась, как украинское царство репчатого лука. Там папа опять жил на сухомятке... Помню летнюю нашу поездку туда, чтобы навестить папу и подкормить его.
Потом папа подал рапорт, чтобы перевестись поближе к семье, к Москве, - на военную базу в Ярославле. Там и умер после очередной операции на желудке, сделанной скоропостижно, без маминого согласия. Вызвали её, когда он уже был при смерти. Мама всю жизнь корила себя за то, что мы не уехали с папой из Москвы на места его службы. Сберегли комнату в Ростокино и в ней московскую прописку, а папу потеряли.
Я рассказывала уже, как мама везла тело отца на военном грузовике из Ярославля в Москву. Она бы отморозила ноги, если бы солдат, водитель грузовика, который дал ей валенки... Помню, что гроб с телом отца стоял на столе в нашей комнате и как тянулись к нему родственники и соседи для прощания. Похоронен отец на Востряковском кладбище. Много лет после его смерти мама каждое воскресение ездила на его могилу. Там давно уже и мама лежит. Семён поставил им хороший памятник.