Перечитывая "Войну и мир"
-- Не говорите со мной так: я не стою этого! - вскрикнула Наташа и
хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно
что-то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
-- Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, -- сказал он ей.
-- Для меня? Нет! Для меня все пропало, -- сказала она со стыдом и
самоунижением.
-- Все пропало? -- повторил он. -- Ежели бы я был не я, а красивейший ,
умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на
коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и
умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления
и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
-- Теперь куда прикажете? -- спросил кучер.
"Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб
или гости?" Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем
чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем
размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из-за слез
взглянула на него.
-- Домой, -- сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая
медвежью шубу на своей широкой, радостно-дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными
крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не
чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на
которой находилась его душа.
хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно
что-то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
-- Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, -- сказал он ей.
-- Для меня? Нет! Для меня все пропало, -- сказала она со стыдом и
самоунижением.
-- Все пропало? -- повторил он. -- Ежели бы я был не я, а красивейший ,
умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на
коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и
умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления
и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
-- Теперь куда прикажете? -- спросил кучер.
"Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб
или гости?" Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем
чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем
размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из-за слез
взглянула на него.
-- Домой, -- сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая
медвежью шубу на своей широкой, радостно-дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными
крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не
чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на
которой находилась его душа.