«Кураж» - скажи мне молча
Разрыв шаблона - это самое любопытное, что может быть в
искусстве. Милионтрехсотая точно такая же, как и все предыдущие трактовка «Гамлета» на пушечный выстрел отгоняет от театрального зала. И совсем наоборот, когда смотришь пьесу, ставшую классикой эпического театра, в котором вопреки всей логике слову слова не давали - это притягивает, а при известной доле режиссерского таланта еще и завораживает.
Именно так и произошло на спектакле «Кураж» в учебном студенческом театре при университете Карпенко-Карого (мастерская В.И. Зимней). Что мне, знакомому с брехтовским сюжетом (постановка по мотивам пьесы «Мамаша Кураж и ее дети»), что спутнице, о ее существовании ровным счетом ничего не слышавшей, было понятно все без слов. Разве что пришлось сделать уточнение пары-тройки моментов, которые на общее восприятие влияет в границах погрешности. Поэтому читать или не читать пьесу перед просмотром - решение сугубо индивидуальное, ведь как показала практика, сценический язык режиссера-постановщика Алексея Скляренко понятен практически каждому. И это при объемности сюжета…
Насколько же удалось молодым людям, будущим актерам, передать брехтовскую драматургию в пластическом спектакле? Бремя мамаши Кураж непосильно изначально. Женщина, на своих плечах тянущая фургон и ораву выросших детей, по воле судьбы ставшая маркитанткой и по очереди хоронящая своих отпрысков - это монолит, из которого ушли эмоции, выплакались слезы… Актерская монолитность приходит с годами и опытом. Это не хорошо и не плохо. Это - факт. Поэтому предъявлять особые требования мамаше Кураж (Виктория Быстрицкая) не приходится. Актриса за некоторыми эпизодами - все время на сцене в крайне сложной роли, которая не то что велика ей, а местами огромна… Подобная роль зреет годами, наливаясь соком личных переживаний и, как бы это не звучало жестоко, трагедий… Полнота роли и, соответственно, рассвет невозможен с университетской скамьи… Да подобной задачи, пожалуй, в учебном театре и не стояло. Актриса стоически выдерживает нагрузку, возможно, без привнесения личностных переживаний маске героини. Объем роли выносит через силу, но она это делает! А в этом чувствуется жажда искусства, которая с каждым последующем спектаклем будет на шаг ближе к тому самому недосягаемому идеалу.
Совершенно иначе обстоят дела с актерами второй линии. Их присутствие не является обязательным весь спектакль, поэтому, переведя дух за кулисами, актерская поросль выпархивает, и (насколько корректно употребление этого слова в театральном контексте), отдаются сцене. Россыпь ярких актерских эпизодов на теле спектакля делает его безальтернативно привлекательным. При этом напомню, условия игры «Крокодильчик» - слов нет, одни движения - играй лицом и всем телом.
Кстати, о теле. Режиссерское решение пользоваться всем, что под рукой, дало великолепные всходы. Есть гимнастическая растяжка - обыграем, природная гибкость - используем, стройное юношеское тело с кубиками и прессом - обнажим… Пластическая постановка, понятно, однако актерский состав отнюдь не выпускники хореографических училищ. Да это было бы даже излишним, ведь во главе угла - режиссерское решения, которое в постановке выстроено и скоординировано таким образом, что пазл собирается в общее полотно без потери отдельных элементов и без обнаруженных завалящих лишних деталей.
Целостно здесь все, начиная от оригинальной музыки (Андрей Шусть) до ряда элегантных «фишичек» (фургон мамаши без фургона, пластические перевоплощения деревянного стола, расстрел поясами…). Все это происходит на фоне сценографических (Тарас Ткаченко) язв Тридцатилетней войны (хотя, ее название, пожалуй, не важно, все войны с аналогичными нарывами).
Здесь закрытость людей и открытость реальной опасности мрачно оттеняются центральными воротами, которые перед каждым рано или поздно захлопываются. А пока идет спектакль, именно они определяют, по какую сторону добра и зла (сложившихся обстоятельств) оказывается персонаж в каждую единицу времени этого «Куража», спектакля, о котором хочется говорить, который хочется смотреть.
искусстве. Милионтрехсотая точно такая же, как и все предыдущие трактовка «Гамлета» на пушечный выстрел отгоняет от театрального зала. И совсем наоборот, когда смотришь пьесу, ставшую классикой эпического театра, в котором вопреки всей логике слову слова не давали - это притягивает, а при известной доле режиссерского таланта еще и завораживает.
Именно так и произошло на спектакле «Кураж» в учебном студенческом театре при университете Карпенко-Карого (мастерская В.И. Зимней). Что мне, знакомому с брехтовским сюжетом (постановка по мотивам пьесы «Мамаша Кураж и ее дети»), что спутнице, о ее существовании ровным счетом ничего не слышавшей, было понятно все без слов. Разве что пришлось сделать уточнение пары-тройки моментов, которые на общее восприятие влияет в границах погрешности. Поэтому читать или не читать пьесу перед просмотром - решение сугубо индивидуальное, ведь как показала практика, сценический язык режиссера-постановщика Алексея Скляренко понятен практически каждому. И это при объемности сюжета…
Насколько же удалось молодым людям, будущим актерам, передать брехтовскую драматургию в пластическом спектакле? Бремя мамаши Кураж непосильно изначально. Женщина, на своих плечах тянущая фургон и ораву выросших детей, по воле судьбы ставшая маркитанткой и по очереди хоронящая своих отпрысков - это монолит, из которого ушли эмоции, выплакались слезы… Актерская монолитность приходит с годами и опытом. Это не хорошо и не плохо. Это - факт. Поэтому предъявлять особые требования мамаше Кураж (Виктория Быстрицкая) не приходится. Актриса за некоторыми эпизодами - все время на сцене в крайне сложной роли, которая не то что велика ей, а местами огромна… Подобная роль зреет годами, наливаясь соком личных переживаний и, как бы это не звучало жестоко, трагедий… Полнота роли и, соответственно, рассвет невозможен с университетской скамьи… Да подобной задачи, пожалуй, в учебном театре и не стояло. Актриса стоически выдерживает нагрузку, возможно, без привнесения личностных переживаний маске героини. Объем роли выносит через силу, но она это делает! А в этом чувствуется жажда искусства, которая с каждым последующем спектаклем будет на шаг ближе к тому самому недосягаемому идеалу.
Совершенно иначе обстоят дела с актерами второй линии. Их присутствие не является обязательным весь спектакль, поэтому, переведя дух за кулисами, актерская поросль выпархивает, и (насколько корректно употребление этого слова в театральном контексте), отдаются сцене. Россыпь ярких актерских эпизодов на теле спектакля делает его безальтернативно привлекательным. При этом напомню, условия игры «Крокодильчик» - слов нет, одни движения - играй лицом и всем телом.
Кстати, о теле. Режиссерское решение пользоваться всем, что под рукой, дало великолепные всходы. Есть гимнастическая растяжка - обыграем, природная гибкость - используем, стройное юношеское тело с кубиками и прессом - обнажим… Пластическая постановка, понятно, однако актерский состав отнюдь не выпускники хореографических училищ. Да это было бы даже излишним, ведь во главе угла - режиссерское решения, которое в постановке выстроено и скоординировано таким образом, что пазл собирается в общее полотно без потери отдельных элементов и без обнаруженных завалящих лишних деталей.
Целостно здесь все, начиная от оригинальной музыки (Андрей Шусть) до ряда элегантных «фишичек» (фургон мамаши без фургона, пластические перевоплощения деревянного стола, расстрел поясами…). Все это происходит на фоне сценографических (Тарас Ткаченко) язв Тридцатилетней войны (хотя, ее название, пожалуй, не важно, все войны с аналогичными нарывами).
Здесь закрытость людей и открытость реальной опасности мрачно оттеняются центральными воротами, которые перед каждым рано или поздно захлопываются. А пока идет спектакль, именно они определяют, по какую сторону добра и зла (сложившихся обстоятельств) оказывается персонаж в каждую единицу времени этого «Куража», спектакля, о котором хочется говорить, который хочется смотреть.