«Не имеет значения, милорд. Если надо, мы пойдем туда опять.»
Вообще-то слова «самоубийственное безрассудство» и «англичане» сравнительно редко ставятся рядом в одном контексте, особенно историческом, но как же иначе назвать то, что овладело английскими кавалерийстами в Крыму тем октябрьским днем 1854 года.
Штурм бригады легкой кавалерии под Балаклавой вошел в английскую литературу, в учебники военной истории, запечатлен на холстах, в стихах, на экранах.
Никогда до Крымской (Восточной) войны не противостояли друг другу на поле боя русская и британская армии. Ревнивая слежка за территориальными захватами друг друга и дипломатическая «холодная война» - заспинно, заглазно, закулисно - это никогда не прекращалось, но в пятидесятых годах девятнадцатого века русско-британские отношения накалились как чугунная печка. И вот почему: османская империя разваливалась.
Извечный геополитический конкурент Российской империи терял власть над своими подданными.
«Больным Европы» назвал Турцию царь Николай I ( это выражение очень понравилось англичанам). И турецких поработителей со вполне понятным энтузиазмом пытались стряхнуть греческое, болгарское, сербское и другие освободительные движения. Российский монарх
Николай Первый тоже оказывал им энергичную поддержку. Во-первых, большинство из порабощенных исповедовали православие. Во-вторых, жили эти православные в благодатных и плодородных балканских странах с прекрасным климатом, отличными портами и стратегически бесценными проливали на Средиземном и Черном море, так что было бы просто глупостью со стороны русского монарха хотя бы не попытаться когда-нибудь включить эти страны в число своих подданных. Так что вера являлась, как это и бывает, фиговым листиком, под которым прятались жадность, борьба за максимальную власть и расширение российской империи на Балканы.
Естественно, возможный перекрой европейского «одеяла»на подобный лад, не мог понравиться «старым европейцам» - ни Англии, ни Австрии, ни Пруссии, ни Франции с Испанией ни примкнувшей к ним «могучей» Сардинии (тоже, кстати выставившей на крымский театр военных действий свою небольшую, но прыткую армию).
В общем, объединенные армии Европы выступили официально в защиту интересов «заболевшего» союзника - османов, а неофициально - просто чтобы самим не пропустить раздачи и не дать российскому монарху заграбастать все Балканы и Черное море, и, возможно, даже Константинополь, а значит, и важнейшие английские торговые пути, которые покрывали глобус довольно частой сеткой. Австрия и Пруссия воздержались от немедленного присоединения к коалиции, но обещали присоединиться как только и если что.
Лирический поэт, цензор и тайный советник Федор Тютчев сказал об этом так: «Это весь Запад пришел выказать свое отрицание России и преградить ей путь в будущее». Обидно, конечно. Российская империя от Босфора до Сахалина- вот это бы да! А еще бы омыть сапоги в Индийском океане. Но реальность есть реальность.
Ах, беспокойное это занятие - империализм: только англичане думали, что вот-вот вздохнут и займутся чаевничаем на своих колониальных террасах, разделавшись с Наполеоном, а тут - нате вам, спустя всего лишь несколько десятилетий уже «русский медведь» старается «закогтить» Босфор!
Официально русский царь никаких территориальных претензий не предъявлял. Исключительно «защита православия», «мир», «свобода», «справедливость». Англичане и французы - тоже. Ни-ни - никаких территорий, только высокое, доброе, вечное: верность союзническому долгу перед Турцией, и конечно, тоже - «свобода», и конечно- «справедливость», и «мир», и еще- «за цивилизацию против варварства». Естественно.
Но и те и другие ждали повода. Началось все на древнейших и классических камнях преткновения - иерусалимских: со спора из-за ключей от Храма гроба Господня. Ключи находились на тот момент у православной «элладской церкви».
Французы потребовали у «эллинов» немедленно отдать ключи католикам. Точной цитатой ответа православной стороны мы не располагаем, но легко представить нечто почти ильфопетровское, где тоже фигурирует слово «ключ» (и еще «квартира»). И, конечно, никаких ключей католикам не отдали.
Османы, у которых был тогда контроль над Иерусалимом, пообещали ключи и тем, и другим, но в итоге отдали их католикам (неоспоримым аргументом оказался появившийся у Стамбула французский линейный 90-пушечный «Шарлемань»). Ах так!
Тогда Николай занял османские Дунайские княжества (Молдавию и Валахию) и блокировал Дунай.
Ах так!
Тогда французы, англичане и турки высадились в Крыму, захватили Балаклаву и осадили Севастополь. Но все это вкратце, опуская второстепенные детали и долгую, изощренную дипломатическую казуистику (ну вот хотя бы для примера: русский царь обратился к новому императору Франции Наполеону номер Три не как к «frere” - «брату», а как monsieur mon ami -к «моему дорогому другу» .
Вроде бы мелочь и ерунда. Но на дипломатическом языке эта непротокольная фамильярность означала отказ в признании нового французского императора «братом», то есть, по сути, отказ в признании императорской легитимности. Эдакий вербальный международный афронт, «кузькина мать» девятнадцатого века. Наполеону III стало обидно. И он двинул в Крым армию и флот.
В битве за Балаклаву командир 93-го шотландского полка Колин Кемпбелл из-за тяжелых потерь, растянул своих стрелков в шеренги не по четыре, а по два человека. Так возникла «тонкая красная линия» (по цвету мундиров), из последних сил предотвратившая прорыв русской кавалерии.
Но самым примечательным событием той войны была, конечно, атака британской легкой кавалерийской бригады.
«Пол-лиги, пол-лиги-вперед и вперед!
В долину Смерти скачут шестьсот!»
(Теннисон, обожаю!)
Но истинно великие нации не боятся рассказывать о своих поражениях. Этого боятся только нации авторитарные и неуверенные в себе.
Балаклава- символ британского героизма и... вопиющей некомпетентности. Судите сами.
Дело было так: на Сапун-горе сидел командующий британскими армиями лорд Раглан и ему с горы было видно, что русские артиллеристы пытаются внизу, в долине, утащить захваченные накануне у турок отличные трофейные пушки.
Лорд Раглан решает этому помешать и надиктовывает своему генерал-квартирмейстеру Ричарду Эри приказ для графа Лукана, командующего кавалерийской дивизией- атаковать и не дать русским утащить пушки. Ричард Эри, промокнув чернила, направляет к Лукану капитана Льюиса Нолана.
Тот гонит коня к лорду Лукану (который со своим штабом сидит на совсем другой высотке, откуда никаких русских, пытающихся утащить трофейные пушки, не видно). Прискакав, запаленный Нолан выкрикивает, не вдаваясь в подробности: «Приказ лорда Раглана! Кавалерии атаковать немедленно!» Лорд Лукан сразу решает, что командующему Раглану, видимо, крымским солнцем голову напекло на Сапун-горе, несмотря на октябрь: впереди - русская батарея, по бокам - стрелки, какая атака?!
Пытаясь это уяснить и вчитываясь в текст невразумительного приказа, он многозначительно осведомляется о самочувствии главнокомандующего и старается уточнить у Нолана, что за пушки имеет в виду лорд Раглан и в каком именно направлении атаковать.
Капитан Нолан делает нетерпеливый, роковой жест (в атаке именно он погибнет первым) куда-то в осеннюю желтизну балаклавской долины: «Вот там, милорд- пушки, и там- ваш противник!» Делать нечего: лорд Лукан сам скачет к командиру легкой бригады - лорду Кардигану с приказом Раглана. У командира легкой бригады сразу возникает идентичная мысль о перегреве головы главнокомандующего, но лорд Кардиган - человек сдержанный: «Позвольте заметить, Лукан, что русские имеют в долине перед нами батарею, а также пушки и стрелков по ее сторонам». Лорд Лукан подавляет вздох: «Я знаю. Но мы должны не выбирать, а исполнять».
...Русские артиллеристы поначалу оторопели, увидев, как на рысях, постепенно переходя на галоп, по совершенно открытой долине на них, что-то вопя (это был клич охотников английской лисьей охоты «Tally-ho!») несется кавалерия с саблями наголо, и решили, что англичане - пьяны.
Но оторопь артиллерийстов была недолгой - и полетели ядра.
Впереди всех несся лорд Кардиган, держащийся «прямо, как в церкви» в седле своего драгоценного ипсомского призера, чистокровного скакуна Рональда.
Чугунные ядра разрывали людей и лошадей в сочащиеся кровью куски, но те кавалерийсты, что пока еще были живы, скакали четкими шеренгами, не нарушая строя.
Сержанту Тэлботу начисто снесло ядром голову, однако тело осталось в седле и обезглавленный мертвец несколько минут продолжал нестись вместе со всеми. Всадник без головы.
Не обращая внимания на картечь и ядра, словно забыв о том, что смертны, 13-й драгунский полк, к тому же, еще и затеял состязание с 17-м драгунским первой линии: «Не давайте 17-му выйти вперед!» - слышал крики участник битвы Артур Тремейн.
Кардигану с несколькими драгунами удалось не только доскакать живым и прорваться между орудиями , но и чудом избежать плена.
Остаткам бригады, конечно, пришлось отступить.
Кардиган пережил битву. Он обратился потом к горстке своих уцелевших израненных кавалерийстов: «Люди, это было безумие, но в этом нет моей вины».
И что же ответили ему драгуны? Пригрозили общественным расследованием, судом как над военным преступником? Потребовали немедленного трибунала над Луканом и Рагланом за преступную ошибку и их отставку за некомпетентность? Потребовали компенсаций за физический и моральный ущерб и немедленного прекращения бесчеловечной, никому не нужной войны на краю света?
Нет, они ответили: «Не имеет значения, милорд. Если надо, мы пойдем туда опять.»
А главный виновник гибели лучшей британской кавалерийской бригады - лорд Раглан- во время осады Севастополя предстал пред Высшим Судьей, тем самым избежав суда человеческого.
В Париже в 1856 году воюющие стороны после долгого дипломатического торга все-таки заключили мир (на российском престоле Николая I к тому времени уже сменил Александр II ). По условиям мирного договора, Россия вернула Турции захваченный ею город Карс, а также дунайские княжества. Таким образом, к вящему покою европейской коалиции, границы России отодвигались от Европы подальше. За это союзники вернули России Балаклаву, часть Севастополя и иные приобретенные в ходе кампании владения. Россия и Турция лишались военных флотов на Черном море и Дунае. Плавание по ним для всех торговых судов объявлялось свободным. И много еще чего было в этих условиях.
Естественно, все эти договоренности были временными, и последующие европейские войны, вплоть до Второй мировой, будут продолжать перекраивать старое лоскутное европейское «одеяло», заскорузлое от крови.
Та война дала миру “Севастопольские рассказы» Льва Толстого (непосредственного участника событий), первую сестру милосердия Флоренс Найтингейл, первую гипсовую повязку и эфирный общий наркоз, изобретенные и примененные в полевых условиях русским военврачом Пироговым, первую метеостанциию для предсказания погоды во время войны, первое использование телеграфа, первых военкоров и фотокорреспондентов (это кому-то в лондонской «Таймс» впервые пришла в голову такая идея).
Еще Крымская война обогатила английский язык двумя новыми выражениями - «атака легкой бригады» -charge of the light brigade - означающее безнадежную и бессмысленную попытку, чреватую большими потерями, но неподражаемой доблестью, и «тонкая красная линия»- thin red line- означающее прочную оборону из последних сил.
А еще остался вещдок- шапка balaklava - странный головной убор, напоминающий шерстяной чулок с прорезями для глаз, носа и рта, изобретенный английскими солдатами в Крыму для защиты от холода, а теперь полюбившийся рыбакам, строителям, а также джентльменам, по ряду личных причин не желающим разоблачать свою физиономию для фото и видеозаписей.
А откуда странное название такое - «балаклава» - немногие в Англии теперь уже и ответят.
Carina Cockrell-Fehre