В подражание Ернсту Хамингваю и Чарлесу Буковскому
Всего лишь раз в жизни мне довелось носить гипсовый корсет. Но этот период я запомню навсегда. Это продолжалось три месяца. Мне только исполнилось шестнадцать. Корсет весил больше меня самого, а сам я после трёх месяцев же на больничной койке был слаб и истощён.
И вот на Новый Год я обожрался жареным гусем. Корсет был очень узок - и начал давить на мой раздувшийся живот. Я почувствовал, что умираю. Это не фигура речи - еда давила изнутри, корсет давил снаружи, а тонкая прослойка меня между едой и корсетом тщетно взывала к небесам о милосердии.
Тогда я лёг в ванну и взялся за ножницы. Всю новогоднюю ночь с 1999-го на 2000-й год я пролежал в ванне, потроша размокший гипс. Под утро я выполз из ванны, упал на коврик и заснул, чувствуя небывалое облегчение.
Потом размокшая гипсовая крошка, засохнув, намертво забила слив, и ещё примерно пару месяцев мы не могли прочистить его до конца.
Мне ещё пришлось избавиться от одной привычки. Когда на мне был корсет, я любил, красуясь перед друзьями, картинно бить себя в грудь ножом с размаху. Однажды я сделал так, забыв, что на мне нет корсета, и в последнюю секунду остановил руку. Ещё я ставил на него тарелку с горячим супом и лёжа ел. Как-то раз я по привычке поставил её на голую грудь.
Потом мне исполнилось восемнадцать, и я познакомился с красивой девушкой, сербкой по национальности, двумя годами старше меня. Её звали Милена. Она и убила во мне невинность. Её ступни были всегда чуть сладковатыми на ощупь языка.
И вот на Новый Год я обожрался жареным гусем. Корсет был очень узок - и начал давить на мой раздувшийся живот. Я почувствовал, что умираю. Это не фигура речи - еда давила изнутри, корсет давил снаружи, а тонкая прослойка меня между едой и корсетом тщетно взывала к небесам о милосердии.
Тогда я лёг в ванну и взялся за ножницы. Всю новогоднюю ночь с 1999-го на 2000-й год я пролежал в ванне, потроша размокший гипс. Под утро я выполз из ванны, упал на коврик и заснул, чувствуя небывалое облегчение.
Потом размокшая гипсовая крошка, засохнув, намертво забила слив, и ещё примерно пару месяцев мы не могли прочистить его до конца.
Мне ещё пришлось избавиться от одной привычки. Когда на мне был корсет, я любил, красуясь перед друзьями, картинно бить себя в грудь ножом с размаху. Однажды я сделал так, забыв, что на мне нет корсета, и в последнюю секунду остановил руку. Ещё я ставил на него тарелку с горячим супом и лёжа ел. Как-то раз я по привычке поставил её на голую грудь.
Потом мне исполнилось восемнадцать, и я познакомился с красивой девушкой, сербкой по национальности, двумя годами старше меня. Её звали Милена. Она и убила во мне невинность. Её ступни были всегда чуть сладковатыми на ощупь языка.