Люди, которые знали.
Бруклинский музей истории мира. 2748 год.
Страницы дневника.
«…эти дни он запомнит как самые счастливые в его жизни. Беспамятство или безмятежность, не знаю; стремление выпить жизнь до последней капли, успеть вдохнуть ветер всех уголков мира, прилетающий на крыши Парижа летними вечерами. И заранее зная ответ, вновь попытаться убежать.
В те времена все они бежали - от себя, от других, хотя каждый уже понимал - с этим ничего не сделать, не повернуть вспять…»
«В один миг закончились все иллюзии. Буквально на секунду замерла планета, замолкли радиостанции, треск эфира и шум голосов на разных языках. Время омрачилось не только первозданной тьмой, но было и новое. Каждый живущий обрёл самое нежеланное с начала мироздания знание - своего отмеренного срока…»
«Все рождающиеся дети знали теперь, сколько быть им на этой бренной земле. Наступали такие же алые рассветы и сиреневые сумерки, сочившиеся по углам, времена года, день и ночь. Новая эпоха продлилась 127 лет и закончилась так же внезапно. Но долго жила отзвуком в тёмных глазах свидетелей прошлого, этих рано седеющих, за одну ночь, людей.»
***
«Я до сих пор думаю, что это был хороший урок. Растерянные и, казалось уже, безнадёжно погибающие для новой весны, мы учились жить заново, и ценить всё, что могли. Мы словно оживали опять, после долгой спячки, открывали глаза и закрывали эту новую тайну далеко-далеко; потом пробовали улыбнуться и робко учились любить...»
«Негласным правилом стало хранение секрета. Да никто никогда и не признался бы. Никто и никогда, кроме него, повстречавшегося мне 17 октября 1969 года, в 118 год этой странной эпохи.
Не знаю, что и как сломалось в мироздании, но за все эти годы я была единственным человеком на земле, не знавшим, сколько мне осталось жить. Тогда я не считала, что мне повезло, не знала просто, что раньше было иначе, потому представляла свой мир как потерю глубины чёрной морской расщелины, веет холодом, как жить с иллюзией, как переживать любимых и не знать об этом заранее, будто нож в спину. Чувствовать не как все и не понимать. Страшно. И уж конечно, я не знала, что нам с ним суждено было быть вместе ровно девять лет…»
***
«Да, это были лучшие годы.
Сначала я совсем не понимала, почему он избегал меня, зная, что любит. Это было действительно так. Смутное опасение закрадывалось уже позже: сложно было догадаться, что он просто оберегал меня от горя потери, зная отмеренное, почти просыпанное уже, время. А я страдала от невозможности быть с ним. И когда его сердце почти разорвалось от тоски, он не выдержал невыносимого положения, приехал среди ночи, чтобы больше никогда не уходить, чувствовать вместе аромат цветов и спелых яблок, любить и умереть у меня на руках. Так и вышло. Но я не знала всего этого и думала, что теперь много-много лет мы будем вместе.
Шёл 122 год.»
***
«Шаг, другой. Стук каблуков по мостовой гулко отражается и рассыпается среди камней набережной. Сегодня мне на плечо прилетел пожелтевший листок этой осени. Как всегда, полной ожиданий, сбывшихся и нет. Крючки нашей жизни цепляются за уходящие дни, а я держу его за руку. Тёплый кашемир пальто, уютный, невероятно длинный, вязаный шарф. Я еще не знаю, что это последний день. Наш последний день, и последний день 127 года почти закончившейся эпохи…»
«Девять Лет. Безумный мир, по течению которого мы плыли. Шум большого города. Маленькое кафе. Мы всегда садимся за один и то же столик, под мерцающими в дымке приглушёнными лампами. В центре зала белый рояль. Скоро совсем стемнеет, уже зажигаются свечи, и юная девушка тапёр начнёт едва слышно наигрывать нежные, расходящиеся с наступлением ночи, мелодии. Его красивый тихий голос. И мой, в одночасье треснувший мир; будто взрыв хрустальной пыли. Он говорит и говорит, но я не слушаю, не могу осознать невозвратности минут и дней. Спустя несколько часов, уже дома, я крепко обниму его, такого безумно родного и домашнего, и он затихнет у меня на руках. На этот раз навсегда…»
- Эта эпоха, несомненно, вошла в историю мира как одно из самых необъяснимых событий. Начало ознаменовалось в далёком 1851 году чередой самоубийств и беспорядков. До нас дошли лишь отрывочные сведения о том столетии, свидетельством которых служат чудом сохранившиеся страницы дневника парижанки Тэи Даниэль. Но, конечно же, можно сказать, что это было время, когда люди заново учились ценить жизнь и любовь. Пусть это и грустная история, но она положила начало новому миру, в котором нам с вами довелось жить…