Юрий Левитанский: Почти все ифлийцы ушли добровольцами на фронт
Михаил Кульчицкий
...Мечтатель, фантазер, лентяй-завистник!
Что? Пули в каску безопасней капель?
И всадники проносятся со свистом
вертящихся пропеллерами сабель.
Я раньше думал: «лейтенант»
звучит вот так: «Налейте нам!»
И, зная топографию,
он топает по гравию.
Война - совсем не фейерверк,
а просто - трудная работа,
когда, черна от пота, вверх
скользит по пахоте пехота.
Марш!
И глина в чавкающем топоте
до мозга костей промерзших ног
наворачивается на чeботы
весом хлеба в месячный паек.
На бойцах и пуговицы вроде
чешуи тяжелых орденов.
Не до ордена.
Была бы Родина
с ежедневными Бородино.
26 декабря 1942. / Погиб в 1943-м. Похоронен в братской могиле.
http://levitansky.ru/?r=12&m=35&pg=2&gal=4# (кликнете!!)
Юрий Левитанский
Я поступил в ИФЛИ в 39-м году. Проучился два года... В 41-м году началась война, и почти все ифлийцы ушли добровольцами на фронт. Вот и все... Мое детство на этом кончилось.
Начинали мы под Москвой. В октябре нашу часть привели в Москву, в октябре 41-го года, когда немцы были рядом, и предполагалось, что они могут вот-вот войти в город. И в нашу задачу входило держать оборону Москвы уже в Москве: участок от Белорусского вокзала до Пушкинской площади. Наша часть была расквартирована в Литературном институте, в фойе соседнего кинотеатра и в школе на Бронной. Мы патрулировали улицы - ходили вместе с моим другом Гудзенко... Мы, юные патриоты, готовились защищать грудью Москву: у нас была задача не пропустить немцев через Садовое кольцо. То, что немцы не вошли в Москву, было просто чудом: они не знали - им не могло прийти в голову - что можно было входить беспрепятственно: Москва была открытым городом два дня примерно...
Я узнал из последних публикаций, что в эти же дни буквально, когда мы готовили огневые точки, где должны быть укрыты пулеметы, [власти] готовились к возможному выводу населения, как если бы вдруг здесь начались бои, - в эти же дни происходила такая вот операция: было дано распоряжение, видимо, на самом высоком уровне, срочно уничтожить тех, кто сидел в это время на Лубянке и в городских тюрьмах... На случай, если немцы займут город... День и ночь их везли в район Бутово и там расстреливали, наспех закапывали и везли следующих, везли и везли... Всех тех, кто сидел тогда. Даже еще не получивших срок, с незаконченным следствием...
Шенталинский опубликовал эти материалы в «Новом мире»... «Папки с расстрельными списками». Это ошеломило: 400 томов списков людей, которых расстреляли в эти октябрьские дни. Солженицын об этом писал: их увозили в машинах «Хлеб» и «Мясо» днем и ночью, расстреливали, везли следующих, следующих, следующих.
Вот такая картина...
Ну вот... А как мы начали воевать?
Немецкие части, как известно, в Москву не вошли. Нас забросили потом, позже, в ноябре, примерно, в район Волоколамска... В декабре началось наше наступление, в декабре 41-го года... Мы отошли от Москвы...
Это было начало... для меня: подмосковный снег холодной зимы, очень холодной зимы 41-го года...
Ну а конец...
Кто-то свыше специально придумал такой сценарий, чтобы война окончилась именно 9 мая: расцвела сирень в Праге, начиналась весна... Как писал Семен Гудзенко: «Окончилась Вторая мировая, нам жить и жить... Гони, шофер, гони!..» В самом деле, казалось, вся жизнь впереди...
Отсюда, кстати, у большинства ветеранов идет это ощущение, что все было прекрасно тогда... Потому что это была юность. А юность только так и вспоминается. У большинства этих людей ничего более яркого в жизни не было. Тем более что война - это отнюдь не бесконечная стрельба все четыре года подряд день за днем. Были и передышки - и дни, и ночи, и недели... Все равно шла жизнь во всех ее проявлениях - с любовью, с какими-то беглыми романами, с попойками... Поэтому сейчас все это вспоминается - это мало кто может понять - в ореоле, в сиянии этих дней весны, этой сирени... Для большинства людей, прежде всего, предстает сияние вот этих праздничных дней, и все, что тогда было в их жизни, - даже не только то, что не было светлым, но и то, что было просто черным и тяжелым - сегодня им представляется как нечто праздничное и прекрасное.
Это было удивительно, можете себе представить... Мы стояли недалеко от Праги. Фактически с мая война-то закончилась... А мы были на том участке фронта, где бои продолжались вплоть до 8 мая, когда командующий 2-м Украинским фронтом Малиновский передал немцам ультиматум: если к утру немцы не капитулируют, то он всеми имеющимися в его распоряжении средствами... Под утро немцы капитулировали. Вокруг была безумная стрельба: стреляли все, кто мог, как бы салютуя Победе.
Чехи в каждой деревне, в каждом городе действительно встречали нас как никто и нигде, даже... даже, ну не знаю, как на нашей собственной земле... Они еще тогда не знали, что у нас на уме... Они-то думали, что мы их освободим от немцев и уйдем, а они останутся счастливые и благодарные. Им и в голову не приходило, что мы там останемся... Поэтому было всеобщее ликование - в цветах и в солнце...
А по шоссе шли колонны немцев, шли без конвоя, по указателям. Они шли в плен - немецкий порядок... Это было зрелище, которое забыть трудно.
Вот это - конец войны...
А потом наша 53-я армия должна была выехать в Одесский военный округ. Но знаете, как это бывает - судьба...
Нашим командиром был командующий 53-й армией генерал-лейтенант Манагаров. Его любил командующий фронтом Малиновский. И когда Малиновский был назначен на Восток, он решил взять с собой нашего генерала Манагарова. А Манагаров, естественно, взял с собой нас - свою армию. Так мы вместо Одессы попали в Монголию, а затем в Китай… В этой маленькой войне я тоже участвовал. После этого я уже оказался в составе Восточносибирского округа. Два года еще служил в Иркутске... С большим трудом в 47-м году демобилизовался.
...четыре года войны и два года после еще… Так что у меня большой военный стаж...
Умер в 1996-м, вернувшись с заседания Президентского совета, где выступал против войны в Чечне.
Александр Галич
Мы похоронены где-то под Нарвой,
Под Нарвой, под Нарвой,
Мы похоронены где-то под Нарвой,
Мы были - и нет.
Так и лежим, как шагали, попарно,
Попарно, попарно,
Так и лежим, как шагали, попарно,
И общий привет!
И не тревожит ни враг, ни побудка,
Побудка, побудка,
И не тревожит ни враг, ни побудка
Помёрзших ребят.
Только однажды мы слышим, как будто,
Как будто, как будто,
Только однажды мы слышим, как будто,
Вновь трубы трубят.
Что ж, подымайтесь, такие-сякие,
Такие-сякие,
Что ж, подымайтесь, такие-сякие,
Ведь кровь - не вода!
Если зовёт своих мёртвых Россия,
Россия, Россия,
Если зовёт своих мёртвых Россия,
Так значит - беда!
Вот мы и встали в крестах да в нашивках,
В нашивках, в нашивках,
Вот мы и встали в крестах да в нашивках,
В снежном дыму.
Смотрим и видим, что вышла ошибка,
Ошибка, ошибка,
Смотрим и видим, что вышла ошибка,
И мы - ни к чему!
Где полегла в сорок третьем пехота,
Пехота, пехота,
Где полегла в сорок третьем пехота,
Без толку, зазря,
Там по пороше гуляет охота,
Охота, охота,
Там по пороше гуляет охота,
Трубят егеря!
Там по пороше гуляет охота,
Трубят егеря…
Галич об истории создания этой песни:
"В 62-м году я с группой кинематографистов вылетал на пленум Союза кинематографистов Грузии. Неизвестно, почему послали меня туда, я к Грузии, в общем, не имел никакого отношения, но так, попался под руку - меня и послали. И вот в самолёте, когда мы уже вылетели, я открыл последний номер газеты и прочёл о том, что Никита Сергеевич Хрущёв устроил для своего дорогого гостя, великого революционера, представителя «Острова свободы», Фиделя Кастро... правительственную охоту с егерями, с доезжачими, с кабанами, которых загоняли эти егеря, - и они, уже обессиленные, стояли на подгибающихся ногах, а высокое начальство стреляло в них в упор, - с большой водкой, икрой и так далее. Маленькая деталь: охота эта была устроена на месте братских могил под Нарвою, где в тысяча девятьсот сорок третьем году ко дню рождения Гения всех времён и народов товарища Сталина было устроено контрнаступление, кончившееся неудачей, потому что оно подготовлено не было, оно было такое парадное контрнаступление. И вот на этих местах лежали тысячи тысяч наших с вами братьев, наших друзей. И на этих местах, вот там, где они лежали, на месте этих братских могил, гуляла правительственная охота.
Я помню, что когда я прочёл это сообщение, меня буквально залило жаром, потому что я знал историю этого знаменитого контрнаступления, и вот... эта трагичная, отвратительная история. И тут же в самолёте я начал писать эту песню и, когда мы приехали в Тбилиси, я не пошёл на какую-то там очередную торжественную встречу, а, запершись у себя в номере гостиницы, написал её целиком. Потом я попросил достать мне гитару и положил её на музыку. И вот так возникла песня под названием «Ошибка».
Галич не воевал из-за врожденного порока сердца. Погиб при странных обстоятельствах в вынужденной эмиграции в 1977 году.
Александр Володин
Аккуратно перед наступленьем
все по кружкам разливают водку.
Порошенный снегом суп глотают,
хлеб дожевывая на ходу.
Мы с Суродиным сидим в сторонке.
Может быть, последний ломоть хлеба,
может быть, последний раз из фляги
водку разливаем пополам.
Выпили. Чтоб тот, кто уцелеет,
помнил этот день оглохший, белый,
и домой вернулся, и за друга
две хороших жизни пережил!
У него в спине была воронка.
Мелкая воронка, но в спине.
1942
...Мечтатель, фантазер, лентяй-завистник!
Что? Пули в каску безопасней капель?
И всадники проносятся со свистом
вертящихся пропеллерами сабель.
Я раньше думал: «лейтенант»
звучит вот так: «Налейте нам!»
И, зная топографию,
он топает по гравию.
Война - совсем не фейерверк,
а просто - трудная работа,
когда, черна от пота, вверх
скользит по пахоте пехота.
Марш!
И глина в чавкающем топоте
до мозга костей промерзших ног
наворачивается на чeботы
весом хлеба в месячный паек.
На бойцах и пуговицы вроде
чешуи тяжелых орденов.
Не до ордена.
Была бы Родина
с ежедневными Бородино.
26 декабря 1942. / Погиб в 1943-м. Похоронен в братской могиле.
http://levitansky.ru/?r=12&m=35&pg=2&gal=4# (кликнете!!)
Юрий Левитанский
Я поступил в ИФЛИ в 39-м году. Проучился два года... В 41-м году началась война, и почти все ифлийцы ушли добровольцами на фронт. Вот и все... Мое детство на этом кончилось.
Начинали мы под Москвой. В октябре нашу часть привели в Москву, в октябре 41-го года, когда немцы были рядом, и предполагалось, что они могут вот-вот войти в город. И в нашу задачу входило держать оборону Москвы уже в Москве: участок от Белорусского вокзала до Пушкинской площади. Наша часть была расквартирована в Литературном институте, в фойе соседнего кинотеатра и в школе на Бронной. Мы патрулировали улицы - ходили вместе с моим другом Гудзенко... Мы, юные патриоты, готовились защищать грудью Москву: у нас была задача не пропустить немцев через Садовое кольцо. То, что немцы не вошли в Москву, было просто чудом: они не знали - им не могло прийти в голову - что можно было входить беспрепятственно: Москва была открытым городом два дня примерно...
Я узнал из последних публикаций, что в эти же дни буквально, когда мы готовили огневые точки, где должны быть укрыты пулеметы, [власти] готовились к возможному выводу населения, как если бы вдруг здесь начались бои, - в эти же дни происходила такая вот операция: было дано распоряжение, видимо, на самом высоком уровне, срочно уничтожить тех, кто сидел в это время на Лубянке и в городских тюрьмах... На случай, если немцы займут город... День и ночь их везли в район Бутово и там расстреливали, наспех закапывали и везли следующих, везли и везли... Всех тех, кто сидел тогда. Даже еще не получивших срок, с незаконченным следствием...
Шенталинский опубликовал эти материалы в «Новом мире»... «Папки с расстрельными списками». Это ошеломило: 400 томов списков людей, которых расстреляли в эти октябрьские дни. Солженицын об этом писал: их увозили в машинах «Хлеб» и «Мясо» днем и ночью, расстреливали, везли следующих, следующих, следующих.
Вот такая картина...
Ну вот... А как мы начали воевать?
Немецкие части, как известно, в Москву не вошли. Нас забросили потом, позже, в ноябре, примерно, в район Волоколамска... В декабре началось наше наступление, в декабре 41-го года... Мы отошли от Москвы...
Это было начало... для меня: подмосковный снег холодной зимы, очень холодной зимы 41-го года...
Ну а конец...
Кто-то свыше специально придумал такой сценарий, чтобы война окончилась именно 9 мая: расцвела сирень в Праге, начиналась весна... Как писал Семен Гудзенко: «Окончилась Вторая мировая, нам жить и жить... Гони, шофер, гони!..» В самом деле, казалось, вся жизнь впереди...
Отсюда, кстати, у большинства ветеранов идет это ощущение, что все было прекрасно тогда... Потому что это была юность. А юность только так и вспоминается. У большинства этих людей ничего более яркого в жизни не было. Тем более что война - это отнюдь не бесконечная стрельба все четыре года подряд день за днем. Были и передышки - и дни, и ночи, и недели... Все равно шла жизнь во всех ее проявлениях - с любовью, с какими-то беглыми романами, с попойками... Поэтому сейчас все это вспоминается - это мало кто может понять - в ореоле, в сиянии этих дней весны, этой сирени... Для большинства людей, прежде всего, предстает сияние вот этих праздничных дней, и все, что тогда было в их жизни, - даже не только то, что не было светлым, но и то, что было просто черным и тяжелым - сегодня им представляется как нечто праздничное и прекрасное.
Это было удивительно, можете себе представить... Мы стояли недалеко от Праги. Фактически с мая война-то закончилась... А мы были на том участке фронта, где бои продолжались вплоть до 8 мая, когда командующий 2-м Украинским фронтом Малиновский передал немцам ультиматум: если к утру немцы не капитулируют, то он всеми имеющимися в его распоряжении средствами... Под утро немцы капитулировали. Вокруг была безумная стрельба: стреляли все, кто мог, как бы салютуя Победе.
Чехи в каждой деревне, в каждом городе действительно встречали нас как никто и нигде, даже... даже, ну не знаю, как на нашей собственной земле... Они еще тогда не знали, что у нас на уме... Они-то думали, что мы их освободим от немцев и уйдем, а они останутся счастливые и благодарные. Им и в голову не приходило, что мы там останемся... Поэтому было всеобщее ликование - в цветах и в солнце...
А по шоссе шли колонны немцев, шли без конвоя, по указателям. Они шли в плен - немецкий порядок... Это было зрелище, которое забыть трудно.
Вот это - конец войны...
А потом наша 53-я армия должна была выехать в Одесский военный округ. Но знаете, как это бывает - судьба...
Нашим командиром был командующий 53-й армией генерал-лейтенант Манагаров. Его любил командующий фронтом Малиновский. И когда Малиновский был назначен на Восток, он решил взять с собой нашего генерала Манагарова. А Манагаров, естественно, взял с собой нас - свою армию. Так мы вместо Одессы попали в Монголию, а затем в Китай… В этой маленькой войне я тоже участвовал. После этого я уже оказался в составе Восточносибирского округа. Два года еще служил в Иркутске... С большим трудом в 47-м году демобилизовался.
...четыре года войны и два года после еще… Так что у меня большой военный стаж...
Умер в 1996-м, вернувшись с заседания Президентского совета, где выступал против войны в Чечне.
Александр Галич
Мы похоронены где-то под Нарвой,
Под Нарвой, под Нарвой,
Мы похоронены где-то под Нарвой,
Мы были - и нет.
Так и лежим, как шагали, попарно,
Попарно, попарно,
Так и лежим, как шагали, попарно,
И общий привет!
И не тревожит ни враг, ни побудка,
Побудка, побудка,
И не тревожит ни враг, ни побудка
Помёрзших ребят.
Только однажды мы слышим, как будто,
Как будто, как будто,
Только однажды мы слышим, как будто,
Вновь трубы трубят.
Что ж, подымайтесь, такие-сякие,
Такие-сякие,
Что ж, подымайтесь, такие-сякие,
Ведь кровь - не вода!
Если зовёт своих мёртвых Россия,
Россия, Россия,
Если зовёт своих мёртвых Россия,
Так значит - беда!
Вот мы и встали в крестах да в нашивках,
В нашивках, в нашивках,
Вот мы и встали в крестах да в нашивках,
В снежном дыму.
Смотрим и видим, что вышла ошибка,
Ошибка, ошибка,
Смотрим и видим, что вышла ошибка,
И мы - ни к чему!
Где полегла в сорок третьем пехота,
Пехота, пехота,
Где полегла в сорок третьем пехота,
Без толку, зазря,
Там по пороше гуляет охота,
Охота, охота,
Там по пороше гуляет охота,
Трубят егеря!
Там по пороше гуляет охота,
Трубят егеря…
Галич об истории создания этой песни:
"В 62-м году я с группой кинематографистов вылетал на пленум Союза кинематографистов Грузии. Неизвестно, почему послали меня туда, я к Грузии, в общем, не имел никакого отношения, но так, попался под руку - меня и послали. И вот в самолёте, когда мы уже вылетели, я открыл последний номер газеты и прочёл о том, что Никита Сергеевич Хрущёв устроил для своего дорогого гостя, великого революционера, представителя «Острова свободы», Фиделя Кастро... правительственную охоту с егерями, с доезжачими, с кабанами, которых загоняли эти егеря, - и они, уже обессиленные, стояли на подгибающихся ногах, а высокое начальство стреляло в них в упор, - с большой водкой, икрой и так далее. Маленькая деталь: охота эта была устроена на месте братских могил под Нарвою, где в тысяча девятьсот сорок третьем году ко дню рождения Гения всех времён и народов товарища Сталина было устроено контрнаступление, кончившееся неудачей, потому что оно подготовлено не было, оно было такое парадное контрнаступление. И вот на этих местах лежали тысячи тысяч наших с вами братьев, наших друзей. И на этих местах, вот там, где они лежали, на месте этих братских могил, гуляла правительственная охота.
Я помню, что когда я прочёл это сообщение, меня буквально залило жаром, потому что я знал историю этого знаменитого контрнаступления, и вот... эта трагичная, отвратительная история. И тут же в самолёте я начал писать эту песню и, когда мы приехали в Тбилиси, я не пошёл на какую-то там очередную торжественную встречу, а, запершись у себя в номере гостиницы, написал её целиком. Потом я попросил достать мне гитару и положил её на музыку. И вот так возникла песня под названием «Ошибка».
Галич не воевал из-за врожденного порока сердца. Погиб при странных обстоятельствах в вынужденной эмиграции в 1977 году.
Александр Володин
Аккуратно перед наступленьем
все по кружкам разливают водку.
Порошенный снегом суп глотают,
хлеб дожевывая на ходу.
Мы с Суродиным сидим в сторонке.
Может быть, последний ломоть хлеба,
может быть, последний раз из фляги
водку разливаем пополам.
Выпили. Чтоб тот, кто уцелеет,
помнил этот день оглохший, белый,
и домой вернулся, и за друга
две хороших жизни пережил!
У него в спине была воронка.
Мелкая воронка, но в спине.
1942