Михаил Козаков, интервью после инфаркта
Два месяца назад Михаил Козаков оказался в одной из израильских клиник с диагнозом инфаркт. Во время операции он пережил клиническую смерть.
"Но усилия врачей и поддержка близких помогли 75-летнему Михаилу Михайловичу быстро восстановиться. Сейчас он принял решение: остаться в Израиле с бывшей семьей и развестись с молодой женой. Михаил Михайлович уже один раз эмигрировал в Израиль в девяностые годы. Это было тяжелое время для российского кино, и вместе с тогдашней супругой Анной Ямпольской и сыном Мишей они уехали. Там родилась дочь Зоя...
(Исправляю неточности, сначала семья вернулась в Москву, Анна занималась антрепризами мужа, и только спустя несколько лет они развелись, Анна вернулась к родителям вместе с детьми, Михаил Козаков остался в Москве.)
- Михаил Михайлович, неужели вы уехали в Израиль навсегда? Ведь у вас уже была такая попытка, все равно в Россию вернулись…
- Да, была… Но сейчас это обусловлено в первую очередь здоровьем. У меня произошел инфаркт, потом клиническая смерть… Теперь я, правда, потихоньку восстанавливаюсь, но еще лечусь. Пока буду находиться здесь, хотя и не разрываю творческих связей с Россией. Просто сейчас здесь есть хорошие предложения - собираюсь преподавать, ставить спектакли, снова подучиваю иврит, на котором когда-то играл в Израиле. В общем, у меня большие планы.
- Говорят, что после клинической смерти люди начинают по-другому смотреть на жизнь. С вами что-то такое было?
- Нет… Это меня никак не изменило, я отнесся к этому событию достаточно легко. И то, что рассказывают другие люди, пережившие подобное: тоннели, свет - я этого ничего не видел. Эти полторы минуты, когда меня здесь не было, вспоминаются просто как необыкновенная легкость…
- Вы часто читаете со сцены известное стихотворение Давида Самойлова, где он просит Господа: не дай дожить до тех пор, когда я стану дряхлым стариком. А сами вы хотите "дожить"?
- Самойлов написал это стихотворение, когда был моложе меня! И я много раз просил у Господа: "Забери меня! Пусть я умру. Я уже пережил свое время!" Ведь столько друзей ушло - и старше меня, и младше… Я уже не могу слышать о том, что кого-то не стало! В такие моменты, и особенно когда еще болезни одолевают, у меня случается депрессия и я желаю смерти… Но потом это проходит, и вдруг в мою жизнь снова приходит что-то новое. Мне становится интересно жить. Вот сейчас я увлечен новой пьесой… Она будет затрагивать проблемы, которые сейчас волнуют все человечество. Я имею в виду все эти катаклизмы…
- А вы верите, что будет конец света? Сейчас ведь все об этом говорят…
- Меня беспокоит то, что происходит в мире. Столько аномальных явлений, экологических катастроф! Я волнуюсь, потому что у меня есть дети и им дальше жить в этом мире. Хотя, если верить слухам, то и я еще могу захватить апокалипсис…
- Теперь вы живете в Израиле. А как же ваша 30-летняя российская жена Надежда?
- Нет-нет, с ней у нас больше нет ничего общего… Я надеюсь, что нас разведут. Просто она оказалась аферисткой. Хотела загнать меня в гроб и получить квартиру. К сожалению, старые люди от этого не защищены. За нами охотятся мошенники… Уверен: это мой последний брак. С моей бывшей женой Анной мы в прекрасных отношениях, но тоже не живем вместе. У нас разные квартиры.
- Михаил Михайлович, мы знаем, что делом вашей жизни является чтение стихов. Считаете, людям в наше время это нужно?
- Самое главное, что это нужно мне! Я просто не могу не читать стихов. Это началось с раннего детства. Я научился грамоте очень рано, года в четыре, и мама знакомила меня со стихами Пушкина, Лермонтова… Я их запоминал. С тех пор я всегда читал - в пионерском лагере, в школе-студии и до сих пор. Я записал множество пластинок, дал десятки поэтических спектаклей. Только за последние три года их было больше ста! Отсюда делаю вывод, что людям это нужно, хотя, конечно, не всем…
- Это правда, что стихи помогли вам выбраться из депрессии, когда вы лечились в психушке?
- Да, в 1987 году я лежал сначала в Ленинграде в Бехтеревке, потом в клинике имени Соловьева в Москве. За плечами была неудачная постановка "Пиковой дамы", я провалился и переживал ужасно. Тогда у меня случилась депрессия, и я решил уйти из профессии! Помогли стихи… Постепенно: сначала бубнил их себе под нос, потом начали собираться первые слушатели - пациенты клиники. И в итоге я там начал давать чуть ли не концерты!
- Как психически больные люди реагировали на стихи?
- По-разному. Кто-то потом подходил ко мне и говорил, что стал чувствовать себя лучше, получил душевное успокоение. Но так было не со всеми, конечно… Вообще, моя привычка читать стихи кому угодно доводила меня до анекдотических ситуаций. В начале семидесятых я гастролировал по Сибири. На афишах было написано: "Популярный актер, Педро Зурито из "Человека-амфибии" расскажет вам о себе", а внизу мелко: "Будет читать стихи". И вот залы были полупустые. А тут я приехал в город Канск, и люди ну просто, что называется, висели на люстрах. После концерта я спросил у организатора, почему. И он ответил: "Вы не обидитесь? Просто я заклеил на афише строчку "Будет читать стихи"… Я хохотал как безумный!
- Заметим, что километры стихов вы читаете наизусть, ни разу не заглянув в книгу. У вас феноменальная память!
- Я не знаю, как это объяснить. В обычной жизни память у меня просто жуткая! Я не помню своего номера телефона, не в состоянии посчитать деньги! Поэтому хозяйство всегда прошу вести жен. Я ничего не понимаю в счетах, в технике… В общем, я полный гуманитарий. Но стихи почему-то запоминаю… Конечно, у меня есть своя градация. Для меня на первом месте Пушкин, Лермонтов, Бродский, Ахматова, Тарковский… Это величайшие поэты. Но в своей жизни доводилось читать всякое. Например, стихи Иосифа Сталина! Вы знаете, что в молодости он писал неплохие стихи? И я их читал со сцены. Ведь в то время мы еще не понимали, что он дьявол, убийца…
- Ведь со многими авторами стихов вы были знакомы?
- Да, во всяком случае, много знал о них. Есенин приходил в дом на канале Грибоедова, где мы жили, и в детстве я слушал рассказы современников о нем. Я знал Анну Ахматову. Наша семья дружила с Борисом Пастернаком. С Бродским была связана интересная история. Мы не были друзьями, но несколько раз встречались, и однажды через Высоцкого он передал для меня книгу с автографом. Это был очень ценный подарок для меня! Но Высоцкий его… потерял. И вот спустя много лет, уже после его смерти, мать Высоцкого нашла эту книжку и передала ее мне.
- А что для вас война? Ведь вам было уже 6 лет, когда она началась…
- Слава Богу, мы успели эвакуироваться из Ленинграда. Но для нашей семьи война - это трагедия, потому что на фронте погиб старший брат. Мне тяжело об этом говорить. Это было очень большое горе…
- Михаил Михайлович, расскажите о своих детях. Сколько им сейчас лет и чем они занимаются?
- От первого брака - сын Кирилл и дочь Катя. Кате уже 53 года, Кириллу - 47. Он режиссер и актер. И вы знаете, я высоко ценю его работу. Недавно на канале "Культура" состоялась премьера фильма "Лебединая песня", где он автор сценария и режиссер, а я исполнитель главной роли. Хотя в свое время я не только не помогал ему пойти в эту профессию, а даже мешал! Но сейчас я верю в него… Дочь Кирилла, моя внучка Маша, тоже актриса. Сейчас снялась в этой идиотской "Кармелите". Но я не осуждаю, нет! Сам иногда появляюсь в современных фильмах. Например, в комедии "Любовь-морковь". А что делать, грешен… Просто там платят, как нигде!.. Дочь от второго брака, Манана, живет в Грузии, в Тбилиси, и там работает в театре. Когда я ставил "Чайку", она играла в этом спектакле. Я рад, что она состоялась… Младшие дети, которые живут с нами в Израиле, пока не определились. Здесь служат в армии и мужчины, и женщины, независимо ни от чего. Никто даже не думает о том, чтобы откосить! И мой 21-летний сын Миша сейчас в армии, он будет служить три года. А дочери Зое сейчас 15 лет, она закончит школу и потом тоже пойдет в армию, будет служить два года. А какие профессии они выберут потом, я не знаю. Сейчас у них много увлечений - участие в спектаклях, кино, музыка, поэзия… Я думаю, они состоятся.
- Ваши дети не ревнуют вас друг к другу, не осуждают, что у вас было так много браков?
- Нет, они все дружат и относятся ко мне хорошо. Я волнуюсь за них, а они волнуются за меня (смеется). Я их всех очень люблю.
- Дети напоминают вам вас самого?
- Я увлекающийся человек во всем… Мне интересно все попробовать, и, например, моя дочь Зоя в этом на меня похожа. Она научилась играть на трубе! Захотела - и научилась. Я тоже такой был. В свое время я целый год учился в балетной школе!
- Вы уже выпустили мемуары о себе в двух томах. Будет что-то еще?
- Да, сейчас я пишу третью книгу. Вторая заканчивается на том, что я вернулся из Израиля в Москву в конце девяностых. В третьей я расскажу, что было дальше… Я пишу откровенно - и про то, что пил, и про все свои отношения с женщинами. Я ведь простой грешный человек, хочу, чтобы меня таким и знали. Я не стараюсь быть идеальным для читателя и не боюсь, что меня кто-то осудит…
- Вы пользуетесь компьютером?
- Нет, пишу по старинке, рукой. Даже печатной машинкой никогда не пользовался. У меня есть убеждение, что между рукой и бумагой существует какая-то священная связь, передается энергия… А вообще, читать что-то в компьютере мне мешает плохое зрение. Один глаз не видит, другой видит только на тридцать процентов. Читаю с помощью сильных очков и разного рода ухищрений: у меня глаукома, к сожалению, это трудно вылечить.
- Вы можете сказать, что прожили счастливую жизнь?
- Конечно! Нечего гневить Бога. Я дал в своей жизни очень много концертов, прочел десятки тысяч стихов, снял фильмы и сам работал как актер в театре, кино. Я реализовался и не обижаюсь на нынешнее время."
Via http://tochka-be.livejournal.com/345023.html.
Яндекс-картинки. С детьми и внучками. Фото Валерия Плотникова.
Интервью двухлетней давности.
МИХАИЛ КОЗАКОВ:
«Моя внешность очень ограничивала меня в советском кино. Поначалу я играл только отрицательные роли, стрелял кому-то в спину...»
- Михаил Михайлович, почему вы выбрали актерскую профессию?
- Вспоминая свою жизнь, я пытаюсь понять, когда вообще захотел стать актером. И почему актером, а не юристом. Я ведь мог стать юристом, долгое время думал об этом... Почему не врачом? Одно время хотел стать врачом - пошел в морг, но испугался трупов и сбежал...
В эвакуации мы жили в деревне Черное под городом Молотов. Когда я только научился читать, мама подарила мне томик английских баллад в переводе Маршака. Прелестная книжка! Я выучил весь этот томик наизусть и читал стихи сначала в детском лагере своим товарищам, а затем меня стали отправлять по госпиталям, где я читал раненым. Это было начало не только моей актерской карьеры, но и той любви к поэзии, которую я, благодаря Господу Богу, пронес через всю свою жизнь. В моем репертуаре самые разные программы: Пушкин, Лермонтов, Тютчев, поэты Cеребряного века - Мандельштам, Ахматова, Цветаева; Арсений Тарковский, Давид Самойлов и последний великий поэт двадцатого столетия - Иосиф Бродский.
- То есть вначале был Козаков-чтец?
- Да, свою робкую деятельность я начал в качестве чтеца. После войны учился во Дворце пионеров в Ленинграде вместе с Сережей Юрским, с которым мы читали какие-то композиции о Мичурине... (Улыбается.) В общем, то, что велели читать пионерам. Но читали также классиков. У нас был прекрасный педагог - Борис Федорович Музалёв. Мы часто его вспоминаем, очень любим и благодарим за то, что он нам дал.
А затем мне захотелось играть - стало не хватать только чтения стихов. Начал, как многие мальчишки в те годы, принимать участие в самодеятельности: в школе, в драмкружке Дворца пионеров... И к десятому классу стало совершенно ясно, что другого пути у меня нет - пойду в артисты. Не очень-то я понимал, что это за профессия, но хотелось - и все!
- Теперь вы понимаете, что это за профессия?
- Кто-то сказал: «Это не профессия - это диагноз». Отчасти верно. (Смеется.)
- Как на ваш выбор повлияла семья?
- Меня все время тянуло к искусству. В какой-то мере это из-за семьи. Отец родился в Лубнах под Полтавой, где в детстве с Исааком Дунаевским играл в футбол. Потом закончил юридический факультет, но стал писателем. Не знал украинского языка, не знал еврейского, хотя был евреем, знал только русский язык. Его ранние вещи - 1920-30-х годов - были весьма неплохи. Потом Сталин написал о его пьесе «Когда я один»: «Пьеса вредная, пацифистская...» Отец испугался, и было отчего.
Наша семья страдала немало. Моя мама из дворянской семьи, некогда - невеста Николая Александровича Бенуа, сына великого художника. Она могла уехать в эмиграцию - ее звали, но не поехала - приняла революцию... За что и получила срок в 1937 году: ее обвинили в шпионаже. Отсидела год в камере-одиночке. Я спрашивал: «Мама, как можно сидеть год в «одиночке», еще и допросы - 13 суток без сна?..» Она говорила: «Все, Миша, можно. Главное - воля! Каждое утро я драила камеру до блеска, а из спички сделала иглу, которой вышивала платочек». Этот платочек, как реликвия, хранится в нашей семье до сих пор. Тогда же посадили и мою слепую бабушку... Но Ежова сменил Берия - стали понемногу выпускать, и они вышли на волю.
Кстати, к бабушке в свое время сватался бедный студент с типичной еврейской фамилией Рабинович. Семья наша была зажиточной, и ему отказали. Знали бы, кому отказывают! Позднее этот Рабинович стал Шолом-Алейхемом! Но не отказали бы - и не появился бы на свет ваш покорный слуга. (Смеется.)
«Играл Гамлета три года. И потом всю мою дальнейшую жизнь мне снилась эта роль»
- Вы родились в культурной столице России - Ленинграде, но учиться поехали в Москву...
- Я поступил в Школу-студию МХАТ в 1952 году и таким образом «заделался» москвичом. На моем курсе занимались Женя Евстигнеев, Олег Басилашвили, Таня Доронина, Нора Максимова... На курс старше учились Галя Волчек, Леня Броневой, Игорь Кваша... На курс младше - очень сильный был курс - Олег Табаков, Валя Гафт, Женя Урбанский... За нами пришел Володя Высоцкий, с которым я познакомился на лестничной площадке во время перекура. В то время я уже был актером - снялся в первой своей картине «Убийство на улице Данте»...
Во мне до сих пор живут два начала - ленинградское и московское. И это в каком-то смысле мое счастье, потому что питерская поэзия - несколько иная, нежели московская - несет в себе какой-то особый драматизм. С другой стороны, не могу представить себя без московского начала, без 1950-х годов - времен недолгих иллюзий жизни при Хрущеве, эпохи «позднего реабилитанса», когда мы были молоды и «солнцем была полна голова»... Это ностальгия не по коммунальной квартире, а по нашей юности и наивным надеждам на свободу. Позднее я отразил тот период в своем фильме «Покровские ворота», о котором мой друг Давид Самойлов написал так: «В этом фильме атмосфера непредвиденных потерь. В нем живется не так серо, как живется нам теперь...» Это 1982 год.
В общем, все началось с того, что я стал читать стихи, добился успеха, мне это доставило удовольствие, я поступил в театральный институт с надеждой играть в театре и, если получится, в кино. Так оно и произошло. А потом я пришел в режиссуру.
- Уже первой вашей ролью в театре стал Гамлет. Как вам досталась эта роль?
- Охлопков (знаменитый советский режиссер, сценарист и актер. - Ред.) пригласил меня после того, как я снялся в первой своей картине. До меня Гамлета играл Евгений Самойлов, и спектакль был знаменит. Но в силу разных обстоятельств Охлопкову захотелось ввести молодого актера, и его выбор пал на меня. Это стало настоящим подарком судьбы!
1956 год был, пожалуй, самым счастливым годом в моей жизни. Счастливые периоды случались и потом, но такого года больше не было! Только подумайте: сняться в кино у Михаила Ромма - картина идет во всех кинотеатрах страны по три месяца, и эти три месяца моя физиономия висит на рекламных плакатах! «Убийство на улице Данте» - не лучшая роммовская картина и не лучшая моя роль, но благодаря ей я сыграл и Гамлета. Мне 21 год... В двадцать два я еду в Канаду на Шекспировский фестиваль!..
- «Гамлет» в свое время снился вам долгие годы. Теперь не снится?
- Если роль настоящая, она накладывает отпечаток на твою человеческую сущность. Я играл Гамлета три года и должен сказать, что всю мою дальнейшую жизнь мне снилась эта роль. И если меня попросить вспомнить ее наизусть, я вспомню.
«Гамлетом» я продолжал заниматься даже после того, как бросил его играть: создавал композиции, записывал пластинки, не так давно как режиссер сделал трехсерийную художественно-документальную картину «Играем Шекспира». Делал ее к своему 70-летию.
Кроме Гамлета, играл Полония в спектакле Ленкома, а у Петера Штайна - Тень отца Гамлета. И когда на пресс-конференции у меня спросили: «Какую роль вы теперь сыграете в вашей любимой пьесе?» - я ответил: «Роль черепа бедного шута Йорика». (Смеется.)
Сыграл я и вторую знаменитую роль у Шекспира - короля Лира. Спектакль снят на пленку, так что можно увидеть и телевизионную версию. Это одна из самых любимых моих ролей. Потом я изоб-ражал двух близнецов в кинофильме «Комедия ошибок». И не так давно, лет семь назад, сыграл Шейлока в «Венецианском купце» в Театре Моссовета. Тут мне помогло то, что я четыре года прожил в Израиле, знал немножко иврит. Я придумал себе этого Шейлока рыжим, со щетиной, которую я мазал рыжей краской, и начал роль с того, чего нет у Шекспира - Шейлок молится. Ведь в пьесе есть проблема взаимной ненависти христиан и иудеев. Спектакль начинался под музыку, я выходил в церковном одеянии, с Торой и читал молитву на иврите...
На три серии «Играем Шекспира» мне дали всего 14 тысяч долларов. Год я работал, но добился, чего хотел: если Гамлет - то это и Самойлов, и Смоктуновский, и Лоуренс Оливье, и Пол Скофилд, и Мел Гибсон, и Эдик Марцевич, и, конечно же, Володя Высоцкий.
Никогда не забуду, как я пришел в Театр на Таганке и увидел Володю в роли Гамлета. Володя - Гамлет? Это уже было странно. Еще поразило то, что спектакль начинался с пустой сцены. Володя сидел на фоне кирпичной стены в черных брюках, в современном черном свитере, а рядом стояла гитара... Сегодня мы ко всему привыкли, а тогда все насторожились... Володя вышел вперед и запел стихи Пастернака, который переводил «Гамлета», и в «Докторе Живаго» у него есть стихи о Гамлете: «...Но продуман распорядок действий, и неотвратим конец пути. Я один. Все тонет в фарисействе. Жизнь прожить - не поле перейти». Это было потрясающе!
«Я придумал, что мой маркиз в «Соломенной шляпке» будет... геем. Андрей Миронов заржал: «Миша, ты с ума сошел?»
- «От высокого до смешного - один шаг»: знаю, что вы гордитесь ролями «идиотов» в «Соломенной шляпке» и «Здравствуйте, я ваша тетя!»...
- Вообще-то я ничем не горжусь. В своем двухтомнике я написал, что ты можешь испытывать радость от того, что тебе что-либо удалось. Но всегда надо помнить, что ты есть некий сосуд, который кто-то наполнил способностями, дарованием: кому больше, кому меньше, кому немерено. А дальше ты пытаешься реализовать отпущенное тебе судьбой, Богом, генетикой. Гордиться можно, наверное, совершенным подвигом. Полетом в космос, например. Да и то, я думаю, если спросить великого физика Исаака Ньютона, гордится ли он открытыми законами, он бы ответил, что все это - от Господа Бога.
- Хорошо, слово «гордитесь» заменим на...
- Кажется, я понимаю, к чему вы ведете. Как профессионал я всегда пытался расширить свой диапазон. Мне скучно повторяться. Пожалуй, как любому нормальному человеку. Поэтому и ставлю как режиссер то водевиль «Покровские ворота», то психологическую абсурдистскую драму «Визит дамы». То же самое и в актерской профессии: сегодня мне интересно играть драматическую роль Джека Бердена в фильме «Вся королевская рать», а завтра - этих кретинов в фильмах «Соломенная шляпка» и «Здравствуйте, я ваша тетя!». Так я служу чистой профессии - как пианист, который всю жизнь гениально играет Баха, но если при этом он может играть еще и джаз, то это совсем неплохо. Так веселее, интереснее.
Моя судьба в большом кино не очень сложилась. Да, были популярные картины: «Человек-амфибия», отчасти «Выстрел»... Но моя внешность очень ограничивала меня в советском кино. Поначалу я играл только отрицательные роли, которые даже не хочу вспоминать: все время с огнестрельным оружием, стрелял кому-то в спину... Да и роли были маленькие.
- Но вы нашли себя в телефильмах.
- Да, как ни странно, меня спасло телевидение. Сначала я стал сниматься как актер в телеспектаклях, а потом и в телефильмах. Ведь людей, которые приходят в театр, - ничтожный процент. А в театре я играл самые разнообразные роли, в том числе и комедийные. Например, в «Голом короле» играл Человека-собаку, делал себе такой грим, что, когда в финале выходил без грима, зрители недоумевали: «А этот чего вышел кланяться?» Настолько я был неузнаваем! В общем, на телевидении я, наконец, сыграл комедийные роли. Например, в фильме «Лев Гурыч Синичкин» играл графа Земфирова: придумал, что буду разговаривать, как Михаил Царев (знаменитый театральный актер, народный артист СССР. - Ред.) и косить, как он. Нонна Мордюкова, моя партнерша по фильму, спросила: «Мишка, а ты можешь сделать так, что, когда плачешь, слезы лились бы накрест?» Но нет, этого я сделать не мог. (Смеется.)
А в фильме «Соломенная шляпка» я играл маркиза. Роль малюсенькая - что там играть? Тогда я придумал, что он у меня будет... геем. Правда, я не знал слова «гей», а знал погрубее - от Никиты Сергеевича Хрущева... Я выходил с лорнетом в руке, в паричке, который то и дело спадал с моей лысой головы, и говорил Андрюше Миронову, картавя: «Вот сгребают сено, сгребают... И, знаете, такой молоденький-молоденький пастушок... И бычок - бык!» Андрей заржал и говорит: «Миша, ты с ума сошел? Закроют всё к черту!..» Но режиссер Леонид Квинихидзе махнул рукой: «Пускай! Зарубят - так зарубят!» Но не зарубили.
Сыграл я этого маркиза - и пошли мне косяком характерные роли, все говорили: «Да он комик! Чего это притворяется героем, Гамлета играет?..» Мой товарищ по дому, замечательный режиссер Леня Гайдай часто делал со мной кинопробы. Потом мы шли в пивную, выпивали свои граммы, он говорил: «Ну, на сей раз ты у меня играешь!» И каждый раз... не брал. И правильно делал, потому что эти роли доставались Вицину - великому комику. А кто я рядом с ним?.. Но все же круг ролей мне удалось расширить.
- Сейчас вас приглашают играть в комедиях?
- Совсем недавно я снялся в картине «Двадцать один». Это сказка. Я там придумал себе роль - я вообще себе роли придумываю. Речь идет о школе, но немного странной, полуфантастической. Я играю директора школы, законченного дегенерата. Придумал себе грим Сальвадора Дали. А чтобы оправдать это, выдумал имя - Станислав Далиевич Сальвадоров. Иногда актеру очень хочется побаловаться.
Одна из последних моих режиссерских работ - комедия «Цветок смеющийся». Там заняты двенадцать актеров, а главную роль играет Фима Шифрин - он оказался замечательным театральным артистом.
- Как вы относитесь к чинам и популярности?
- Сегодня принято восклицать: «Этот гений! И этот гений! А это - вообще легенда!..» На самом деле, все не так. Среди нас иногда попадаются гении, но это Шостакович, Рихтер, тот же Александр Сергеевич - вот это гений! А мы - нормальные люди, лучше или хуже исполняющие свою работу. Не зря у Пастернака сказано: «Быть знаменитым некрасиво, не это поднимает ввысь. Не надо заводить архивы, над рукописями трястись. Цель творчества - самоотдача, а не шумиха, не успех. Позорно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех...»
Я имел честь быть знакомым с Пастернаком. В те годы, когда Москва его уже «не любила», но еще до «Доктора Живаго», Пастернак поехал в Грузию. А тогда грузины принимали!.. Страна-то поэтическая! У них поэт, как сказал Евтушенко, - больше, чем поэт. И когда Пастернак вернулся из Грузии, то сказал: «Меня так принимали!.. А я что написал? «Быть знаменитым некрасиво...» На самом деле так приятно...» (Смеется.)
«Никогда не хотел быть богатым»
- В последнее время вы занимаетесь в основном театром. Каково сегодня состояние театра в России по сравнению с тем, что было 30-50 лет назад?
- Нынешнее состояние очень непростое. Есть замечательные спектакли в разных театрах. Могу привести пример Петра Наумовича Фоменко - моего любимого режиссера. Но главная проблема заключается в том, что нет современной русской драматургии, без которой театру очень трудно существовать. Настоящих пьес, таких как у Шварца, Булгакова, Вампилова или Володина, сейчас нет. Сколько же можно «переставлять» классику? Ее уже столько ставили! А театр все-таки жив современной пьесой.
- Что вы думаете по поводу современной российской поэзии?
- К сожалению, сейчас очень мало людей, занимающихся поэзией всерьез. Поэтов много, но так, чтобы очень серьезно, въедливо, фанатически - таких я не знаю... Считаю, моему поколению повезло: мы росли в ту эпоху, когда поэзию любили слушать. Мы учились читать у Журавлева, Аксенова, Кольцова... Я бегал на все концерты, покупал пластинки, слушал и хорошие записи, и плохие, слушал Качалова, Яхонтова... Иногда думаю: «Сколько нас осталось - тех, кто читает большие концерты?» Я и Юрский. И то Сережа стал мало читать. Он как-то сказал мне: «Ты еще читаешь? А у меня уже сил нет... Играю спектакли, а читаю редко. И в основном свои вещи».
Мне очень приятно, что публика снова приходит слушать поэзию. Вы не можете себе представить, что было в девяностые годы - никто не ходил! Не до поэзии было... А сейчас я много езжу по стране и с радостью говорю, что когда приезжаю в город Брянск или Ставрополь - а это не Москва, не Киев - и вижу людей, и часто молодых людей, то начинаю думать, что мне на мою уже недолгую жизнь хватит даже того малого процента настоящих любителей поэзии, что есть в России, Украине, Грузии и странах дальнего зарубежья, где население - русскоязычное.
- А каково ваше мнение по поводу взаимоотношений «художника и власти»?
- Кто-то однажды сказал: «Если ты не интересуешься политикой - политика заинтересуется тобой». Но я все же человек отдельный: жил без тусовок, не был у власти, не состоял ни в одной партии, никогда не делал этим себе карьеры...
Блок в письме к Гиппиус в 1903 году написал: «Все, что человек хочет, непременно сбудется. А если не сбудется, то и желания не было. А если сбудется, но не то - разочарование только кажущееся: сбылось именно то». Это сказано в простом письме - не в стихах, не в прозе! Меня поразила эта фраза, я выписал ее и повесил на стену, а позднее использовал в качестве эпиграфа к моей книге.
Думаю, что для тех, кто живет нормальной жизнью, эта формула чрезвычайно верна. Например, я никогда не любил деньги. Конечно, их надо зарабатывать - у меня пять детей и пять внуков - и надо кормить семью. Но я никогда не хотел быть богатым. Правда, и бедным быть не хотелось. Жил я скромно, нормально одевался...
Если бы я любил деньги, то, наверное, как-то иначе построил свою жизнь: вступил в нужное время в партию, не веря в идеи, делал бы карьеру, получил бы дачный участок и так далее. Но я этого не любил. А любил, если честно, не считая родителей, детей и друзей, свою работу, за что многие жены меня упрекали - работа была моей главной женой и главной любовницей, как это ни эгоистично звучит. Это отнюдь не значит, что я жил монахом, но все было подчинено именно работе.
Когда в Москве проходил Конгресс русскоязычной интеллигенции, проживающей за рубежом, меня пригласили почитать стихи и дали ровно 17 минут. Надо было определиться, что же прочесть? В зале - Владимир Владимирович Путин... Я прочел три стихотворения Пушкина. Вот одно из них, которое считаю очень важным.
Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспоивать налоги
Или мешать царям друг с другом воевать;
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.
Все это, видите ль, слова, слова, слова.
Иные, лучшие мне дороги права;
Иная, лучшая, потребна мне свобода:
Зависеть от царя, зависеть от народа -
Не все ли нам равно? Бог с ними. Никому
Отчета не давать, себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там;
Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья.
Вот счастье! Вот права...
- Что для вас означает быть самим собой?
- О-о-о!.. Для начала надо бы разобраться, кто ты есть? А это очень трудно. Даю вам слово: я по сей день не знаю, кто я. Конечно, мы кое-что знаем о себе: хорошие мы или плохие. Но сути не знает никто.
Знаю, что я очень тяжелый для себя человек. И бываю радостным по-настоящему только на сцене. Или с детьми. Или с друзьями, когда пью водку. Я как-то спросил одного серьезного ученого, верит ли он в Бога? Он ответил: «Нет. Но одно меня смущает, и тогда я начинаю верить: я не знаю, что такое «я»». Это непростая мысль, но очень существенная. Ведь человек всю жизнь занят тем, что пытается понять, кто же он на самом деле.
http://sobytiya.net.ua/archive,date-2008_10_20,article-mihail_kozakov_moya_vneshnost_ochen/article.html