[Shelby Foote] 1-1-11
Итак, первая часть первой главы первого тома переведена.
Шелби Фут. Гражданская война. Повествование.
Том 1. От Самтера до Перривилля.
Глава 1. Противники.
Отрывок 11.
Дуглас же объявил речь Линкольна доказательством его радикализма, заявив, что его оппонент оказался не просто сторонником политического раздора, но и «безрассудным пророком грядущей войны». Прибыв в родной штат, Маленький Гигант решительно выступил против всех, кто не готов был за ним последовать - и демократов, и республиканцев. Чикагская речь Дугласа заставила толпу взорваться приветствиями и аплодисментами. Он продолжил свой путь по штату в обществе секретарей, стенографистов и влиятельных поклонников - в ярко украшенном салон-вагоне, отданном ему в распоряжение Джорждем Б. МакКлелланом, главным инженером Центральной железной дороги Иллинойса. Мало того, к поезду прицепили еще и платформу с установленной на ней медной пушкой, дабы холостым выстрелом подавать сигналы о скором прибытии Маленького Гиганта. Вслед за ним в одиночестве ехал Линкольн (просто купив билет на поезд!), мимо экзальтированных людей, ослепленных блеском Дугласа. В конце концов он вызвал Дугласа на дебаты, и тот уже не имел возможности от них отказаться. Дуглас согласился встретиться с Линкольном в каждом из оставшихся семи округов, ещё не посещённых ими.
Таким образом, дебаты шли, и шли ярко и красочно - Дуглас, коротенький и толстый, элегантно одетый, с аккуратной прической; но с хмурым и сердитым взглядом, агрессивно жестикулирующий, да так, что его голос порой походил на лягушачье кваканье, противостоял Линкольну, одетому во фрак, высокому и серьезному, с пронзительным голосом, достигавшим самых краёв собравшейся толпы. Дебаты собирали много зрителей, нередко по десять-пятнадцать тысяч человек, заполонявших маленькие одинокие городки в прерии. Во Фрипорте Линкольн поставил Дугласа перед трудным выбором, задав вопрос: «Может ли население новых территорий Соединенных Штатов законным путем запретить у себя рабство перед формированием Конституции штата?» Если бы Дуглас ответил «нет», он потерял бы голоса Партии свободной земли. Положительный же ответ сделал бы Дугласа для жителей Юга неприемлемым кандидатом на президентских выборах 1860 года. Дуглас сделал выбор. «Да», ответил он, сделав вызов Верховному Суду и всему Югу, одновременно решив в свою пользу выборы в Сенат и подготовив грядущие неприятности.
Итак, приближаясь к пятидесяти годам, Линкольн потерпел еще одно поражение в своей политической карьере, снова вернувшись к адвокатской практике, ибо банковский счет изрядно Авраама изрядно отощал, и требовалось его пополнить. Прошедшие дебаты с Дугласом сделали Линкольна известным всей нации. В газетах его откровенно считали «президентским материалом» , на что он, впрочем, не менее откровенно отвечал - «Вы знаете, я думаю, что совершенно не гожусь в президенты». А иногда - менее откровенно - «Я буду честно трудиться в рядах республиканской партии, пока (хоть я и думаю, что это вряд ли случится) партия не выдвинет меня на другую должность». Уже отпраздновав свой пятидесятый день рождения, Линкольн все долгое жаркое лето 1859 года писал письма, готовил речи и вообще делал все для того, чтобы улучшить положение своей партии к грядущим в следующем году выборам.
Но в середине октября 1859 года телеграфная лента принесла новости, ошарашившие всех и заставившие забыть о прошлых делах и проблемах. Джон Браун, прозванный после резни в Канзасе «Осаватоми Брауном», захватил федеральный арсенал в Харперс-Ферри в Вирджинии. Это был его первый шаг в надежде поднять и возглавить восстание рабов. «Армия» Брауна насчитывала восемнадцать человек, включая пятерых негров. Мятеж провалился; Браун был арестован морскими пехотинцами под командованием полковника Роберта Эдварда Ли. Брауна судили в Чарльстоне в Вирджинии и проговорили к повешению; второго декабря 1859 года приговор суда был приведен в исполнение. Несколько аболиционистов из Новой Англии, тайно поддерживавших Брауна деньгами, провели шесть ужасных недель в страхе, что тот выдаст их. Однако старый фанатик не сделал этого. На пути к виселице, сидя в телеге на собственном гробу, Браун бросил взгляд на подёрнутый дымкой Блу-Ридж. «Вот эта прекрасная страна», промолвил он, «Думаю, я только сейчас узрел её по-настоящему». После казни тюремщик развернул предсмертную записку Брауна, больше похожую на пророчество: «Я, Джон Браун, ныне совершенно уверен, что преступления этой греховной страны не могут быть смыты ничем иным, кроме как кровью».
Произошедшее добавило жара в процесс распада общества - дух Джона Брауна маршировал по земле как символ добра или зла - в зависимости от отношения людей к Брауну и его мятежу. Вернувшийся в Вашингтон Дуглас немедленно выставил инцидент в Харперс-Ферри следствием речи Линкольна «Дом разделенный», что, впрочем, подействовало на публику совсем наоборот, сделав имя Линкольна еще более широко известным. В конце февраля, сразу после того, как Линкольну исполнился 51 год, он отправился в Нью-Йорк, чтобы выступить в колледже Купер-Юнион. Высокий и неуклюжий, в новом черном суконном костюме, помятом во время путешествия на поезде, Линкольн казался местной публике странным и чуждым. «Господа!», начал он, и вся его неуклюжесть куда-то исчезла, а может - Линкольн просто забыл о ней. Он начал свою речь, спокойную и властную, словно доказывая то, что республиканская партия едина и ни разу не радикальна, как представляли её оппоненты. Главный вопрос заключался в рабстве, Севере и Юге.
«Как бы мы ни думали, что рабство является неправильным, мы все же можем позволить себе оставить его в покое там, где оно есть, потому что это во многом связано с необходимостью, вытекающей из его фактического присутствия в стране; но можем ли мы, пока наши голоса будут этому препятствовать, позволить ему распространиться на национальные территории и захватить нас здесь, в этих свободных штатах? Сможем ли мы с точки зрения нашей моральной, социальной и политической ответственности допустить подобное? Думаю, нет. Если наше чувство долга запрещает это, давайте же будем выполнять свой долг бесстрашно и эффективно. Также давайте не будем клеветать на выполнение нашего долга ложными обвинениями против нас, не будем бояться угроз разрушения правительству или темниц для нас самих. Давайте верить в то, что право рождает мощь, и с этой верой давайте до конца осмелимся выполнять свой долг, как мы его понимаем.»
Так закончилась речь Линкольна, и публика поднялась со своих мест, аплодируя ему и размахивая платочками и шляпами. Казалось, каждый хочет пожать ему руку. Четыре нью-йоркские газеты напечатали полный текст его речи на следующее утро, но Линкольн был уже на пути в Новую Англию - надо было посетить еще несколько мест перед возвращением в Спрингфилд. Приближалось время выдвижения кандидатур на президентские выборы. Когда друг Авраама спросил у него, будет ли тот выдвигать себя в качестве кандидата, Линкольн ответил - «Кажется, я уже чувствую этот вкус.»
Местом проведения съезда Республиканской партии в мае 1860 года стал Чикаго. Так, как предложил еще в конце прошлого года один из сторонников Линкольна - с невозмутимым лицом высказавший мысль, что западный город будет идеально нейтральной территорией, тем более поскольку кандидата от Иллинойса пока еще не существовало. Теперь, в середине мая, собравшиеся в Чикаго десять тысяч человек, уже грезящие о предстоящей победе, наконец-то пришли к мысли, что Иллинойсу нужен свой кандидат - причем не просто популярный политический деятель. Линкольн был практически «темной лошадкой» среди таких известных на политической сцене фигур, как Уильям Х. Сьюард из Нью-Йорка, Сэлмон П. Чейз из Огайо, Эдвард Бэйтс из Миссури и Саймон Кэмерон из Пенсильвании. Это тоже имело свои преимущества - по крайней мере, Линкольну не пришлось отмываться своих от старых грешков в политике. Напротив, каждый из его соперников был замечен в чём-то порочащем - Сьюард слишком часто вещал о «неразрешимом конфликте», Чейз считался твердолобым радикалом, Бэйтс замазался в нативизме, о Кэмероне ходили слухи как о плуте и обманщике.
Помощники Линкольна организовали предвыборный штаб и начали упорную подковерную борьбу за его выдвижение. Уже практически перед выборами штаб получил телеграмму из Спрингфилда - «Я не пойду ни на какие сделки. Мои руки должны быть развязаны». Впрочем, его штаб считал по-другому - «Линкольн далеко отсюда, на месте виднее, что именно надо делать» - и продолжили бесконечные переговоры, обещая должности в кабинете и прочие преференции в обмен на поддержку их кандидата. Дошло даже до раздачи фальшивых билетов на церемонию выставления кандидатов. Вопли Сьюарда Линкольн парировал издевательской зевотой, хоть ньюйоркец и лидировал в первом туре голосования. Во втором туре Линкольн уже подобрался совсем близко к Сьюарду, а в третьем - обошел его. Стены зала дрожали от выкриков и оваций, дополненных свистом и звоном колокольчиков - нацию ждали удивительные новости.
«Подумать только - такой сосунок как я может стать президентом!» - заметил Линкольн. Его друзья в Спрингфилде, те, которых еще не достигли новости, были ошеломлены спокойным и уверенным достоинством Авраама, что облекало его словно тога - римского сенатора.
Линкольн практически не принимал участия в собственной избирательной кампании, ибо подобное считалось в обществе неуместным. Впрочем, как и двое из трех остальных кандидатов на высокий пост. Однако, Дуглас - единственный из четверки кандидатов, уверенный в том, что выборы приведут к войне, лично продолжал агитацию. Предвыборные платформы всех четырех претендентов основывались на сохранении Союза. Линкольн мог проиграть выборы исключительно Дугласу, ибо никто из оставшихся кандидатов даже не надеялся победить в свободных штатах. Памятуя об этом, Дуглас старался изо всех сил, работая на износ. Однако, где бы он не появлялся, его всегда встречали люди Линкольна - Сьюард, Чейз, Бэйтс. Кампания Республиканской партии за «Честного Эйба-Лесоруба» - с барбекю, факельными шествиями и гуляниями - была яркой и красочной. Впрочем, Дуглас не собирался сдаваться. Но в августе 1860 года сторонники Линкольна победили на выборах в Мэйне и Вермонте, в октябре - в Пенсильвании и Огайо. Только тогда Дуглас прекратил борьбу, посчитав её дальнейшее продолжение бессмысленным. «Мистер Линкольн - наш следующий президент» - с горечью сообщил он своему секретарю, «Мы должны попробовать спасти Союз. Поэтому я поеду на Юг».
На Юге Дуглас предпринял последнюю попытку объединить Демократическую партию, но всё было тщетно - никто даже слушать друг друга не хотел. В день выборов, 6 ноября 1860 года, он почти догнал Линкольна по количеству голосов избирателей, но вот голосов выборщиков Дуглас получил намного меньше, оказавшись последним из претендентов.
Эту ночь Линкольн провёл на телеграфе Спрингфилда, следя за результатами выборов. «Белл - 588 879 голосов; Брекенридж - 849 781 голос; Дуглас - 1 376 957 голосов; Линкольн -- 1 866 452 голоса». Объединенные голоса его оппонентов превышали его собственные почти на миллион, значит - он будет президентом меньшинства, так же, как и нынешний президент Бьюкенен. Линкольн проиграл выборы во всех пятнадцати южных штатах, в пяти из которых он вообще не получил ни одного голоса. И ни одного голоса выборщика с Юга. Тем не менее, Авраам победил на Севере, за исключением Нью-Джерси, где успех пришлось разделить с Дугласом. Впрочем, разделение голосов уже выборщиков говорило само за себя: Линкольн - 180, Брекенридж - 72, Белл - 39, Дуглас - 12. Даже если объединить все голоса избирателей его соперников и отдать их некоему гипотетическому кандидату в президенты - этому кандидату не хватило бы для победы 11 голосов выборщиков. Любой гражданин, не важно - Севера или Юга - понимал, что в марте следующего, 1861 года, Линкольн станет президентом Соединенных Штатов
Однако, оставался еще один очень серьезный вопрос - сколько штатов останется в Союзе? Северная Каролина предупреждала о том, что покинет Союз, если Линкольн будет избран, и сдержала свое слово. За несколько месяцев между выборами и инаугурацией Линкольна её примеру последовали еще шесть штатов. Линкольн в Спрингфилде не мог решить, как будет правильнее - искать компромисс или принять произошедшее, как есть. «Удерживать позиции!» - писал он сенатору из Иллинойса, «Настало время упорной борьбы - сейчас или никогда. Держать строй, будто мы все скованы одной цепью!»
Даже здесь, дома, у Авраама хватало проблем. «Никаких сделок и соглашений!» - телеграфировал он своим представителям в собрании, однако они игнорировали его указания. Зеваки и просто любопытные мешали ему работать, бесцеремонно врываясь в дом и в контору, кто-то просто подбегал на улицах и дергал Линкольна за рукава пальто.
За неделю до своего отъезда в Вашингтон Авраам съездил в округ Коулз попрощаться со своей мачехой Салли Буш Линкольн, так много сделавшей для него, когда он был ребенком. Когда девять лет назад умер отец Эйба, Линкольн не приехал на похороны, но сейчас нашел время для прощания. Обняв и поцеловав мачеху, Авраам вернулся в Спрингфилд, закрыл адвокатскую контору, попрощался со своим деловым партнером Херндоном и отправился в Ченери-Хаус, чтобы провести свою последнюю ночь в Иллинойсе.
Отъезд был запланирован на восемь часов утра - холодного и дождливого. Линкольн в компании своих пятнадцати соратников вместе с провожающими собрался в зале ожидания маленького кирпичного вокзала. Все казались как будто подавленными и мрачными, не слышно было смеха, а лица лишь изредка озаряли улыбки. Гудок паровоза прозвучал как призывающий к атаке сигнальный горн; собравшиеся покинули вокзал. Избранный президент Соединенных Штатов и его сопровождающие отправились к персональному пассажирскому вагону; провожающие столпились на перроне, и мелкий дождь тихо постукивал по шелку их зонтиков. Линкольн выглядел как будто опечаленным, его взгляд был устремлен вниз, на мокрую от дождя землю. Завтра ему исполнится пятьдесят два года, и он будет самым молодым президентом, занявшим свое кресло, вырванное у оппонентов в жаркой борьбе три месяца назад. Тут Авраам поднял взгляд, и окружающая платформу толпа притихла.
«Друзья!» - тихо, чуть громче шума дождя сказал Линкольн, «Вряд ли кто из вас сможет ощутить горечь и грусть, которую чувствую я при расставании. Я всем обязан вам, вашей доброте и этому прекрасному городу. Я прожил тут четверть века, прошел путь от юноши до пожилого человека. Здесь родились мои дети, и здесь же похоронен один из них. Сейчас я покидаю Спрингфилд. Я не знаю, когда я вернусь сюда, и вернусь ли я сюда вообще - теперь, когда передо мной стоят задачи как бы не важнее и сложнее тех, что стояли перед Джорджем Вашингтоном. Без помощи Божией я не справлюсь, а с оной - не могу не справиться! Верую в то, что Он пойдет со мной, и останется с вами, и будет везде, дабы не допустить зла в этом мире. Вверяю вас призрению Его, и надеюсь, что вы упомянете и меня в молитвах Ему. До свидания!»
Поезд отправился, и оставшиеся на станции долго смотрели ему вслед. Кто-то украдкой вытирал слезы. Четыре года и два месяца спустя Салли Буш Линкольн скажет: «Когда Эйб уезжал, я чувствовала, что он уже никогда не вернется сюда живым».
Шелби Фут. Гражданская война. Повествование.
Том 1. От Самтера до Перривилля.
Глава 1. Противники.
Отрывок 11.
Дуглас же объявил речь Линкольна доказательством его радикализма, заявив, что его оппонент оказался не просто сторонником политического раздора, но и «безрассудным пророком грядущей войны». Прибыв в родной штат, Маленький Гигант решительно выступил против всех, кто не готов был за ним последовать - и демократов, и республиканцев. Чикагская речь Дугласа заставила толпу взорваться приветствиями и аплодисментами. Он продолжил свой путь по штату в обществе секретарей, стенографистов и влиятельных поклонников - в ярко украшенном салон-вагоне, отданном ему в распоряжение Джорждем Б. МакКлелланом, главным инженером Центральной железной дороги Иллинойса. Мало того, к поезду прицепили еще и платформу с установленной на ней медной пушкой, дабы холостым выстрелом подавать сигналы о скором прибытии Маленького Гиганта. Вслед за ним в одиночестве ехал Линкольн (просто купив билет на поезд!), мимо экзальтированных людей, ослепленных блеском Дугласа. В конце концов он вызвал Дугласа на дебаты, и тот уже не имел возможности от них отказаться. Дуглас согласился встретиться с Линкольном в каждом из оставшихся семи округов, ещё не посещённых ими.
Таким образом, дебаты шли, и шли ярко и красочно - Дуглас, коротенький и толстый, элегантно одетый, с аккуратной прической; но с хмурым и сердитым взглядом, агрессивно жестикулирующий, да так, что его голос порой походил на лягушачье кваканье, противостоял Линкольну, одетому во фрак, высокому и серьезному, с пронзительным голосом, достигавшим самых краёв собравшейся толпы. Дебаты собирали много зрителей, нередко по десять-пятнадцать тысяч человек, заполонявших маленькие одинокие городки в прерии. Во Фрипорте Линкольн поставил Дугласа перед трудным выбором, задав вопрос: «Может ли население новых территорий Соединенных Штатов законным путем запретить у себя рабство перед формированием Конституции штата?» Если бы Дуглас ответил «нет», он потерял бы голоса Партии свободной земли. Положительный же ответ сделал бы Дугласа для жителей Юга неприемлемым кандидатом на президентских выборах 1860 года. Дуглас сделал выбор. «Да», ответил он, сделав вызов Верховному Суду и всему Югу, одновременно решив в свою пользу выборы в Сенат и подготовив грядущие неприятности.
Итак, приближаясь к пятидесяти годам, Линкольн потерпел еще одно поражение в своей политической карьере, снова вернувшись к адвокатской практике, ибо банковский счет изрядно Авраама изрядно отощал, и требовалось его пополнить. Прошедшие дебаты с Дугласом сделали Линкольна известным всей нации. В газетах его откровенно считали «президентским материалом» , на что он, впрочем, не менее откровенно отвечал - «Вы знаете, я думаю, что совершенно не гожусь в президенты». А иногда - менее откровенно - «Я буду честно трудиться в рядах республиканской партии, пока (хоть я и думаю, что это вряд ли случится) партия не выдвинет меня на другую должность». Уже отпраздновав свой пятидесятый день рождения, Линкольн все долгое жаркое лето 1859 года писал письма, готовил речи и вообще делал все для того, чтобы улучшить положение своей партии к грядущим в следующем году выборам.
Но в середине октября 1859 года телеграфная лента принесла новости, ошарашившие всех и заставившие забыть о прошлых делах и проблемах. Джон Браун, прозванный после резни в Канзасе «Осаватоми Брауном», захватил федеральный арсенал в Харперс-Ферри в Вирджинии. Это был его первый шаг в надежде поднять и возглавить восстание рабов. «Армия» Брауна насчитывала восемнадцать человек, включая пятерых негров. Мятеж провалился; Браун был арестован морскими пехотинцами под командованием полковника Роберта Эдварда Ли. Брауна судили в Чарльстоне в Вирджинии и проговорили к повешению; второго декабря 1859 года приговор суда был приведен в исполнение. Несколько аболиционистов из Новой Англии, тайно поддерживавших Брауна деньгами, провели шесть ужасных недель в страхе, что тот выдаст их. Однако старый фанатик не сделал этого. На пути к виселице, сидя в телеге на собственном гробу, Браун бросил взгляд на подёрнутый дымкой Блу-Ридж. «Вот эта прекрасная страна», промолвил он, «Думаю, я только сейчас узрел её по-настоящему». После казни тюремщик развернул предсмертную записку Брауна, больше похожую на пророчество: «Я, Джон Браун, ныне совершенно уверен, что преступления этой греховной страны не могут быть смыты ничем иным, кроме как кровью».
Произошедшее добавило жара в процесс распада общества - дух Джона Брауна маршировал по земле как символ добра или зла - в зависимости от отношения людей к Брауну и его мятежу. Вернувшийся в Вашингтон Дуглас немедленно выставил инцидент в Харперс-Ферри следствием речи Линкольна «Дом разделенный», что, впрочем, подействовало на публику совсем наоборот, сделав имя Линкольна еще более широко известным. В конце февраля, сразу после того, как Линкольну исполнился 51 год, он отправился в Нью-Йорк, чтобы выступить в колледже Купер-Юнион. Высокий и неуклюжий, в новом черном суконном костюме, помятом во время путешествия на поезде, Линкольн казался местной публике странным и чуждым. «Господа!», начал он, и вся его неуклюжесть куда-то исчезла, а может - Линкольн просто забыл о ней. Он начал свою речь, спокойную и властную, словно доказывая то, что республиканская партия едина и ни разу не радикальна, как представляли её оппоненты. Главный вопрос заключался в рабстве, Севере и Юге.
«Как бы мы ни думали, что рабство является неправильным, мы все же можем позволить себе оставить его в покое там, где оно есть, потому что это во многом связано с необходимостью, вытекающей из его фактического присутствия в стране; но можем ли мы, пока наши голоса будут этому препятствовать, позволить ему распространиться на национальные территории и захватить нас здесь, в этих свободных штатах? Сможем ли мы с точки зрения нашей моральной, социальной и политической ответственности допустить подобное? Думаю, нет. Если наше чувство долга запрещает это, давайте же будем выполнять свой долг бесстрашно и эффективно. Также давайте не будем клеветать на выполнение нашего долга ложными обвинениями против нас, не будем бояться угроз разрушения правительству или темниц для нас самих. Давайте верить в то, что право рождает мощь, и с этой верой давайте до конца осмелимся выполнять свой долг, как мы его понимаем.»
Так закончилась речь Линкольна, и публика поднялась со своих мест, аплодируя ему и размахивая платочками и шляпами. Казалось, каждый хочет пожать ему руку. Четыре нью-йоркские газеты напечатали полный текст его речи на следующее утро, но Линкольн был уже на пути в Новую Англию - надо было посетить еще несколько мест перед возвращением в Спрингфилд. Приближалось время выдвижения кандидатур на президентские выборы. Когда друг Авраама спросил у него, будет ли тот выдвигать себя в качестве кандидата, Линкольн ответил - «Кажется, я уже чувствую этот вкус.»
Местом проведения съезда Республиканской партии в мае 1860 года стал Чикаго. Так, как предложил еще в конце прошлого года один из сторонников Линкольна - с невозмутимым лицом высказавший мысль, что западный город будет идеально нейтральной территорией, тем более поскольку кандидата от Иллинойса пока еще не существовало. Теперь, в середине мая, собравшиеся в Чикаго десять тысяч человек, уже грезящие о предстоящей победе, наконец-то пришли к мысли, что Иллинойсу нужен свой кандидат - причем не просто популярный политический деятель. Линкольн был практически «темной лошадкой» среди таких известных на политической сцене фигур, как Уильям Х. Сьюард из Нью-Йорка, Сэлмон П. Чейз из Огайо, Эдвард Бэйтс из Миссури и Саймон Кэмерон из Пенсильвании. Это тоже имело свои преимущества - по крайней мере, Линкольну не пришлось отмываться своих от старых грешков в политике. Напротив, каждый из его соперников был замечен в чём-то порочащем - Сьюард слишком часто вещал о «неразрешимом конфликте», Чейз считался твердолобым радикалом, Бэйтс замазался в нативизме, о Кэмероне ходили слухи как о плуте и обманщике.
Помощники Линкольна организовали предвыборный штаб и начали упорную подковерную борьбу за его выдвижение. Уже практически перед выборами штаб получил телеграмму из Спрингфилда - «Я не пойду ни на какие сделки. Мои руки должны быть развязаны». Впрочем, его штаб считал по-другому - «Линкольн далеко отсюда, на месте виднее, что именно надо делать» - и продолжили бесконечные переговоры, обещая должности в кабинете и прочие преференции в обмен на поддержку их кандидата. Дошло даже до раздачи фальшивых билетов на церемонию выставления кандидатов. Вопли Сьюарда Линкольн парировал издевательской зевотой, хоть ньюйоркец и лидировал в первом туре голосования. Во втором туре Линкольн уже подобрался совсем близко к Сьюарду, а в третьем - обошел его. Стены зала дрожали от выкриков и оваций, дополненных свистом и звоном колокольчиков - нацию ждали удивительные новости.
«Подумать только - такой сосунок как я может стать президентом!» - заметил Линкольн. Его друзья в Спрингфилде, те, которых еще не достигли новости, были ошеломлены спокойным и уверенным достоинством Авраама, что облекало его словно тога - римского сенатора.
Линкольн практически не принимал участия в собственной избирательной кампании, ибо подобное считалось в обществе неуместным. Впрочем, как и двое из трех остальных кандидатов на высокий пост. Однако, Дуглас - единственный из четверки кандидатов, уверенный в том, что выборы приведут к войне, лично продолжал агитацию. Предвыборные платформы всех четырех претендентов основывались на сохранении Союза. Линкольн мог проиграть выборы исключительно Дугласу, ибо никто из оставшихся кандидатов даже не надеялся победить в свободных штатах. Памятуя об этом, Дуглас старался изо всех сил, работая на износ. Однако, где бы он не появлялся, его всегда встречали люди Линкольна - Сьюард, Чейз, Бэйтс. Кампания Республиканской партии за «Честного Эйба-Лесоруба» - с барбекю, факельными шествиями и гуляниями - была яркой и красочной. Впрочем, Дуглас не собирался сдаваться. Но в августе 1860 года сторонники Линкольна победили на выборах в Мэйне и Вермонте, в октябре - в Пенсильвании и Огайо. Только тогда Дуглас прекратил борьбу, посчитав её дальнейшее продолжение бессмысленным. «Мистер Линкольн - наш следующий президент» - с горечью сообщил он своему секретарю, «Мы должны попробовать спасти Союз. Поэтому я поеду на Юг».
На Юге Дуглас предпринял последнюю попытку объединить Демократическую партию, но всё было тщетно - никто даже слушать друг друга не хотел. В день выборов, 6 ноября 1860 года, он почти догнал Линкольна по количеству голосов избирателей, но вот голосов выборщиков Дуглас получил намного меньше, оказавшись последним из претендентов.
Эту ночь Линкольн провёл на телеграфе Спрингфилда, следя за результатами выборов. «Белл - 588 879 голосов; Брекенридж - 849 781 голос; Дуглас - 1 376 957 голосов; Линкольн -- 1 866 452 голоса». Объединенные голоса его оппонентов превышали его собственные почти на миллион, значит - он будет президентом меньшинства, так же, как и нынешний президент Бьюкенен. Линкольн проиграл выборы во всех пятнадцати южных штатах, в пяти из которых он вообще не получил ни одного голоса. И ни одного голоса выборщика с Юга. Тем не менее, Авраам победил на Севере, за исключением Нью-Джерси, где успех пришлось разделить с Дугласом. Впрочем, разделение голосов уже выборщиков говорило само за себя: Линкольн - 180, Брекенридж - 72, Белл - 39, Дуглас - 12. Даже если объединить все голоса избирателей его соперников и отдать их некоему гипотетическому кандидату в президенты - этому кандидату не хватило бы для победы 11 голосов выборщиков. Любой гражданин, не важно - Севера или Юга - понимал, что в марте следующего, 1861 года, Линкольн станет президентом Соединенных Штатов
Однако, оставался еще один очень серьезный вопрос - сколько штатов останется в Союзе? Северная Каролина предупреждала о том, что покинет Союз, если Линкольн будет избран, и сдержала свое слово. За несколько месяцев между выборами и инаугурацией Линкольна её примеру последовали еще шесть штатов. Линкольн в Спрингфилде не мог решить, как будет правильнее - искать компромисс или принять произошедшее, как есть. «Удерживать позиции!» - писал он сенатору из Иллинойса, «Настало время упорной борьбы - сейчас или никогда. Держать строй, будто мы все скованы одной цепью!»
Даже здесь, дома, у Авраама хватало проблем. «Никаких сделок и соглашений!» - телеграфировал он своим представителям в собрании, однако они игнорировали его указания. Зеваки и просто любопытные мешали ему работать, бесцеремонно врываясь в дом и в контору, кто-то просто подбегал на улицах и дергал Линкольна за рукава пальто.
За неделю до своего отъезда в Вашингтон Авраам съездил в округ Коулз попрощаться со своей мачехой Салли Буш Линкольн, так много сделавшей для него, когда он был ребенком. Когда девять лет назад умер отец Эйба, Линкольн не приехал на похороны, но сейчас нашел время для прощания. Обняв и поцеловав мачеху, Авраам вернулся в Спрингфилд, закрыл адвокатскую контору, попрощался со своим деловым партнером Херндоном и отправился в Ченери-Хаус, чтобы провести свою последнюю ночь в Иллинойсе.
Отъезд был запланирован на восемь часов утра - холодного и дождливого. Линкольн в компании своих пятнадцати соратников вместе с провожающими собрался в зале ожидания маленького кирпичного вокзала. Все казались как будто подавленными и мрачными, не слышно было смеха, а лица лишь изредка озаряли улыбки. Гудок паровоза прозвучал как призывающий к атаке сигнальный горн; собравшиеся покинули вокзал. Избранный президент Соединенных Штатов и его сопровождающие отправились к персональному пассажирскому вагону; провожающие столпились на перроне, и мелкий дождь тихо постукивал по шелку их зонтиков. Линкольн выглядел как будто опечаленным, его взгляд был устремлен вниз, на мокрую от дождя землю. Завтра ему исполнится пятьдесят два года, и он будет самым молодым президентом, занявшим свое кресло, вырванное у оппонентов в жаркой борьбе три месяца назад. Тут Авраам поднял взгляд, и окружающая платформу толпа притихла.
«Друзья!» - тихо, чуть громче шума дождя сказал Линкольн, «Вряд ли кто из вас сможет ощутить горечь и грусть, которую чувствую я при расставании. Я всем обязан вам, вашей доброте и этому прекрасному городу. Я прожил тут четверть века, прошел путь от юноши до пожилого человека. Здесь родились мои дети, и здесь же похоронен один из них. Сейчас я покидаю Спрингфилд. Я не знаю, когда я вернусь сюда, и вернусь ли я сюда вообще - теперь, когда передо мной стоят задачи как бы не важнее и сложнее тех, что стояли перед Джорджем Вашингтоном. Без помощи Божией я не справлюсь, а с оной - не могу не справиться! Верую в то, что Он пойдет со мной, и останется с вами, и будет везде, дабы не допустить зла в этом мире. Вверяю вас призрению Его, и надеюсь, что вы упомянете и меня в молитвах Ему. До свидания!»
Поезд отправился, и оставшиеся на станции долго смотрели ему вслед. Кто-то украдкой вытирал слезы. Четыре года и два месяца спустя Салли Буш Линкольн скажет: «Когда Эйб уезжал, я чувствовала, что он уже никогда не вернется сюда живым».