Два театра
1. Из ЖЖ-1952
Театр безусловный
«Волки и овцы» Малый театр. Режиссёр Пров Садовский. 1952 г.
Пока я не попал в Малый театр, я считал, что в ХХ веке, веке режиссуры, такого театра уже не существует, он остался в веке XIX. Я считал, что для создания живого спектакля обязательно нужна режиссёрская концепция, нужна режиссура, здесь же, в этом спектакле ничего этого нет, есть только пьеса и актёры, воплощающие на сцене живые человеческие характеры, режиссура, конечно, есть, но она незаметна, она растворена в пьесе, в воссоздании именно той современной драматургу реальности, которая была в пьесе запечатлена. Эта реальность пореформенной России 70-х годов XIX века представлена живыми и колоритными типами - предприниматели мелкие и крупные, помещики разоряющиеся и процветающие, их окружение: родственники и обслуживающий персонал - подрядчики, стряпчие, слуги. Театр воссоздаёт мир пьесы, мир, стоящий за пьесой, в мельчайших деталях - одежды и причёски героев, мебель, обои, картины на стенах, мелкая утварь, и даже задвижка у печной вьюшки закопчена чёрным дымом (художник К.Юон). Но на сцене - не музей, не музейный театр, это - живой театр, на сцене живые люди, с живыми волчьими и овечьими характерами. Овцы тут всё разные: овца добрая - Лыняев (Николай Светловидов), овца тупая и глупая - Купавина, овца никчёмная - Аполлон Мурзавецкий, овцы-труженики - подрядчики, столяры, маляры, мастера, толкущиеся в прихожей Мурзавецкой в ожидании денег за выполненные чуть ли не год назад работы.
Волки тоже разные:
Малый театр играет пьесу целиком, не выкидывая ни строчки, ни одного слова, ни одной авторской ремарки, ни запятой, играется даже бессловесное третье явление первого действия, состоящее только из 5-6 ремарок о том, кто куда идёт, кто, где и как стоит, кто и что делает. По замыслу невидимого режиссёра - это безусловный театр, театр, в котором всё как в жизни, в той далёкой жизни. Но элемент условности всё-таки в этот театр проникает, и связан он с возрастом нескольких исполнителей, с ныне действующим в Малом театре Союза ССР правилом: главные роли могут играть лишь нар.арт.СССР или нар.арт.РСФСР, ну или на худой конец засл.арт.РСФСР, а это - люди уже в летах.
Взглянем в список действующих лиц, в нём почти все роли главные:
Жаль, конечно, что безусловный театр, задуманный Провом Садовским, не может быть в полной мере сегодня, в 1952 году, реализован.
2. Из ЖЖ-2009
Театр концептуальный & театр условный
«Волки и овцы» Театр-студия п/р О.Табакова. Режиссёр Константин Богомолов. 2009 г.
Ещё до начала спектакля ясно, что он сделан в духе театра концептуального: сценическая площадка, пол и стены окрашены в два цвета, слева - чёрный, справа - белый, на полу и на стенах стулья, тоже чёрные и белые, посредине между чёрным и белым - красная ковровая дорожка, понятно, что это поле для ролевых игр, а разбросанные стулья двух цветов - вроде как игровые фишки (сценограф и художник по костюмам Л.Ломакина). А вот появляются и они, игроки - волки в чёрных одеждах, и овцы - в белых. Двигаются русские волчары и овечки почему-то под мелодии немецкого кабаре двадцатых годов прошлого века, в первом действии эта музыка несколько озадачивает и даже раздражает, за исключением сцен, в которых под эту музыку волки-овцы энергично, с плёткой, с акробатическими позами, занимаются сексом - Мурзавецкая с Чугуновым и Чугунов с Купавиной, во втором действии эта музыка сопровождает любовные сцены волков-овец, эти сладенькие романтические мелодии многое объясняют в любовных дуэтах Беркутова с Купавиной и Глафиры с Лыняевым. Режиссёрская концепция становится окончательно ясной после появления Беркутова, судя по повадкам, этот бизнесмен из Петербурга - выходец из чекистских структур, прибывает оттуда с откровенно рейдерскими целями - захватить богатое имение Купавиной. С ним безмолвный сопровождающий в штатском, который случайно вместо крёстного знамени честь отдаёт, и который и обыск у Мурзавецкой со вскрытием полов и изъятием денег и драгоценностей проведёт, и изобьёт или пристрелит любого неугодного или мешающего, и сигарету или огонёк начальнику подаст, и пистолет, из которого Беркутов, сам парень не промах, подстрелит в небе птицу, оказавшуюся двуглавым орлом, символом российской власти, попавшей в XXI веке в руки чекистов. Под свою концепцию режиссёр обстругивает пьесу, сокращает сцены и даже одного персонажа - колоритную Анфусу, ну да ладно - не знаешь, как поставить сцену - сократи её, Богомолов же дописывает пьесу за Островского, добавляя персонажей и текст, так весьма лаконичная сцена расправы матёрого волка Беркутова над хилым шакальчиком Чугуновым превращена в целую картину - чекисты приходят к Чугунову: «Чугуновы здесь живут?», малолетний сынишка кричит: «Папа за тобой пришли!», появляется беременная жена Чугунова с грудным младенцем на руках, начинаются ахи-охи и т.д. и т.п. И таких кавээнистых придумок в богомоловском спектакле много, органичной же выглядит лишь одна - с псом Тамерланом, который упоминается в тексте пьесы, и которого играет актриса Яна Сексте, одетая в длинное сером платье, и с которым у Аполлона - любовь.
Если сравнить режиссёра с портным, а пьесу с человеческим телом, то задача портного-режиссёра - придумать такое платье (концепцию), чтоб оно данному человеку (пьесе) было впору. Концепция Богомолова выглядит узким чулком, она слишком формальна и узка, чулок предназначен лишь для ноги, а режиссёр натягивает его на тело, и натянутая на живое тело пьесы Островского чекистская концепция обуживает её, делает бесформенным, а богомоловские приписки выглядят имплантами, неживой тканью, пришитой белыми нитками к тексту Островского. И тут театр узко-концептуальный превращается в театр условный - смотришь Островского, а видишь чекистов. И всё-таки спектакль отнюдь не провальный, вытягивают его актёры, и спасает, возможно, не слишком глубокое проникновение богомоловского импланта-концепции в тело пьесы. Актёры играют азартно, играют историю про циничный мир, где человек человеку волк, где всё разворовывается и похищается, либо покупается, где молятся - там же и трахаются, где вместо морали - ханжество, а вместо бизнеса - обман. В спектакле только одна овца - это алкаш Аполлон, который спиваясь и скорбя по своей любимой (собаке) сам превращается в пса, все остальные - волки. Ну, может ещё Лыняев какой-то зверь неопределённого вида, а Купавина - тоже хищница, хищное растение, сексапильная и сексолюбивая дамочка, себе на уме, которая ловит себе мужа, по приезде Беркутова она надевает ярко-красное платье, в котором выглядит как приманка, и эта её приманка срабатывает.
Театр безусловный побеждает театр условный, театр концептуальный.
Театр безусловный
«Волки и овцы» Малый театр. Режиссёр Пров Садовский. 1952 г.
Пока я не попал в Малый театр, я считал, что в ХХ веке, веке режиссуры, такого театра уже не существует, он остался в веке XIX. Я считал, что для создания живого спектакля обязательно нужна режиссёрская концепция, нужна режиссура, здесь же, в этом спектакле ничего этого нет, есть только пьеса и актёры, воплощающие на сцене живые человеческие характеры, режиссура, конечно, есть, но она незаметна, она растворена в пьесе, в воссоздании именно той современной драматургу реальности, которая была в пьесе запечатлена. Эта реальность пореформенной России 70-х годов XIX века представлена живыми и колоритными типами - предприниматели мелкие и крупные, помещики разоряющиеся и процветающие, их окружение: родственники и обслуживающий персонал - подрядчики, стряпчие, слуги. Театр воссоздаёт мир пьесы, мир, стоящий за пьесой, в мельчайших деталях - одежды и причёски героев, мебель, обои, картины на стенах, мелкая утварь, и даже задвижка у печной вьюшки закопчена чёрным дымом (художник К.Юон). Но на сцене - не музей, не музейный театр, это - живой театр, на сцене живые люди, с живыми волчьими и овечьими характерами. Овцы тут всё разные: овца добрая - Лыняев (Николай Светловидов), овца тупая и глупая - Купавина, овца никчёмная - Аполлон Мурзавецкий, овцы-труженики - подрядчики, столяры, маляры, мастера, толкущиеся в прихожей Мурзавецкой в ожидании денег за выполненные чуть ли не год назад работы.
Волки тоже разные:
- Мурзавецкая в исполнении гениальной Веры Николаевны Пашенной - это такой хищный динозавр, реликт, со скрытой, почти отсутствующей мимикой, по ней не угадаешь, чего она на самом деле хочет и затевает, но в критически важные моменты она словно приоткрывает с лица панцирь и мгновенно прицельно срабатывает глазками в направлении нужного ей объекта - деньги, жертва, документ, в эти моменты становится понятно, что динозавр легко проглотит и прожуёт свою добычу, овечку.
- Беркутов (Борис Телегин) - это хищник нового поколения, со стальной хваткой, с помощью которой он легко придушивает динозавровую Мурзавецкую, играет с ней, использует её и … отпускает.
- Вукол Чугунов (Владимир Владиславский) - мелкий хищник типа гиены, или маленького шакала, который живёт под боком крупного динозавра и питается кусками с его трапез, у него и мимика какая-то гиено-шакальская.
- Глафира - хитренькая, ловкая хищница-лисичка.
Малый театр играет пьесу целиком, не выкидывая ни строчки, ни одного слова, ни одной авторской ремарки, ни запятой, играется даже бессловесное третье явление первого действия, состоящее только из 5-6 ремарок о том, кто куда идёт, кто, где и как стоит, кто и что делает. По замыслу невидимого режиссёра - это безусловный театр, театр, в котором всё как в жизни, в той далёкой жизни. Но элемент условности всё-таки в этот театр проникает, и связан он с возрастом нескольких исполнителей, с ныне действующим в Малом театре Союза ССР правилом: главные роли могут играть лишь нар.арт.СССР или нар.арт.РСФСР, ну или на худой конец засл.арт.РСФСР, а это - люди уже в летах.
Взглянем в список действующих лиц, в нём почти все роли главные:
- Евлампия Николаевна Купавина, богатая молодая вдова - играет её Елена Шатрова 60 лет, причём по тексту пьесы неоднократно звучат слова о молодости Купавиной, заметно , что исполнительница же совсем не молода. И различные гримаски и ужимки, свойственные молоденькой легкомысленной девушке у этой Купавиной смотрятся, как говорит Анфуса - «Да уж... Совсем уж… Где уж... Куда уж...»
- Аполлон Викторович Мурзавецкий, молодой человек лет 24-х, прапорщик в отставке, племянник - его играет Игорь Ильинский, 51 год. Бывший мейерхольдовец Ильинский находит весьма оригинальный способ прикрыть свой возрастной перебор: он играет своего персонажа-забулдыгу острогротескно, сам себе режиссируя, Пров Садовский здесь ни при чём, и это совсем не безусловный театр, это фантамасгорический театр гротеска.
- Глафира Алексеевна, бедная девица, родственница Мурзавецкой - в этой роли Татьяна Еремеева, 39 лет. Тут возрастной перебор не столь большой, но всё же есть, и он сглаживается некоторой свежестью и обаянием исполнительницы с очаровательной ямочкой на подбородке.
Жаль, конечно, что безусловный театр, задуманный Провом Садовским, не может быть в полной мере сегодня, в 1952 году, реализован.
2. Из ЖЖ-2009
Театр концептуальный & театр условный
«Волки и овцы» Театр-студия п/р О.Табакова. Режиссёр Константин Богомолов. 2009 г.
Ещё до начала спектакля ясно, что он сделан в духе театра концептуального: сценическая площадка, пол и стены окрашены в два цвета, слева - чёрный, справа - белый, на полу и на стенах стулья, тоже чёрные и белые, посредине между чёрным и белым - красная ковровая дорожка, понятно, что это поле для ролевых игр, а разбросанные стулья двух цветов - вроде как игровые фишки (сценограф и художник по костюмам Л.Ломакина). А вот появляются и они, игроки - волки в чёрных одеждах, и овцы - в белых. Двигаются русские волчары и овечки почему-то под мелодии немецкого кабаре двадцатых годов прошлого века, в первом действии эта музыка несколько озадачивает и даже раздражает, за исключением сцен, в которых под эту музыку волки-овцы энергично, с плёткой, с акробатическими позами, занимаются сексом - Мурзавецкая с Чугуновым и Чугунов с Купавиной, во втором действии эта музыка сопровождает любовные сцены волков-овец, эти сладенькие романтические мелодии многое объясняют в любовных дуэтах Беркутова с Купавиной и Глафиры с Лыняевым. Режиссёрская концепция становится окончательно ясной после появления Беркутова, судя по повадкам, этот бизнесмен из Петербурга - выходец из чекистских структур, прибывает оттуда с откровенно рейдерскими целями - захватить богатое имение Купавиной. С ним безмолвный сопровождающий в штатском, который случайно вместо крёстного знамени честь отдаёт, и который и обыск у Мурзавецкой со вскрытием полов и изъятием денег и драгоценностей проведёт, и изобьёт или пристрелит любого неугодного или мешающего, и сигарету или огонёк начальнику подаст, и пистолет, из которого Беркутов, сам парень не промах, подстрелит в небе птицу, оказавшуюся двуглавым орлом, символом российской власти, попавшей в XXI веке в руки чекистов. Под свою концепцию режиссёр обстругивает пьесу, сокращает сцены и даже одного персонажа - колоритную Анфусу, ну да ладно - не знаешь, как поставить сцену - сократи её, Богомолов же дописывает пьесу за Островского, добавляя персонажей и текст, так весьма лаконичная сцена расправы матёрого волка Беркутова над хилым шакальчиком Чугуновым превращена в целую картину - чекисты приходят к Чугунову: «Чугуновы здесь живут?», малолетний сынишка кричит: «Папа за тобой пришли!», появляется беременная жена Чугунова с грудным младенцем на руках, начинаются ахи-охи и т.д. и т.п. И таких кавээнистых придумок в богомоловском спектакле много, органичной же выглядит лишь одна - с псом Тамерланом, который упоминается в тексте пьесы, и которого играет актриса Яна Сексте, одетая в длинное сером платье, и с которым у Аполлона - любовь.
Если сравнить режиссёра с портным, а пьесу с человеческим телом, то задача портного-режиссёра - придумать такое платье (концепцию), чтоб оно данному человеку (пьесе) было впору. Концепция Богомолова выглядит узким чулком, она слишком формальна и узка, чулок предназначен лишь для ноги, а режиссёр натягивает его на тело, и натянутая на живое тело пьесы Островского чекистская концепция обуживает её, делает бесформенным, а богомоловские приписки выглядят имплантами, неживой тканью, пришитой белыми нитками к тексту Островского. И тут театр узко-концептуальный превращается в театр условный - смотришь Островского, а видишь чекистов. И всё-таки спектакль отнюдь не провальный, вытягивают его актёры, и спасает, возможно, не слишком глубокое проникновение богомоловского импланта-концепции в тело пьесы. Актёры играют азартно, играют историю про циничный мир, где человек человеку волк, где всё разворовывается и похищается, либо покупается, где молятся - там же и трахаются, где вместо морали - ханжество, а вместо бизнеса - обман. В спектакле только одна овца - это алкаш Аполлон, который спиваясь и скорбя по своей любимой (собаке) сам превращается в пса, все остальные - волки. Ну, может ещё Лыняев какой-то зверь неопределённого вида, а Купавина - тоже хищница, хищное растение, сексапильная и сексолюбивая дамочка, себе на уме, которая ловит себе мужа, по приезде Беркутова она надевает ярко-красное платье, в котором выглядит как приманка, и эта её приманка срабатывает.
Театр безусловный побеждает театр условный, театр концептуальный.