Страшная сказка, рассказанная маленькой дочке
Шекспир «Лир король» в театре Эрмитаж, спектакль Михаила Левитина в пространстве Сергея Бархина, 2014
Я сказку знаю наизусть
От слова и до слова,
Но пусть рассказывает,
Пусть,
Я буду слушать снова.
И я хочу лишь одного:
Пусть дольше сказка длится.
Пока я с папой,
Ничего
Плохого не случится.
И папу я прошу опять
Сначала сказку рассказать.
Олег Бундур. Папа рассказывает сказку.
Едва зритель входит в зал, он видит на ярко раскрашенной зелёным и красным сцене жёлтое кресло и в нём - коренастый человек в горностаевой мантии и в красной накидке, рядом у подлокотника - девочка лет восьми-девяти, она прижимается к его руке, ластится, они доверительно шепчутся, улыбаются друг другу, папа и дочка, Лир король и его младшая дочь Корделия.
Все персонажи, кроме Лира и Корделии, смастерены гротескно, эксцентрично, ярко, в стиле эрмитажевской школы клоунов, у каждого какая-то своя одна сочная краска, вроде тех, что с наплывами разлиты по арене сцене и по декорации. Старшие дочери Гонерилья и Регана - зрелые дамы, в длинных чёрных платьях, вроде тех, что носили в XIX веке трагические актрисы, и о своей любви к отцу Лиру они рассказывают дурными голосами с фальшивыми интонациями плохих провинциальных актрис далёкого прошлого. Когда же они получают свои доли королевства, то словно начинают излучать чёрную энергию зла, в этих своих чёрных платьях словно превращаясь в злых презлых злодеек Бастинду и Гингему.
Братья Эдгар и Эдмунд - пародийные японские самураи, с набеленными лицами, как у актёров театра Кабуки, беспрерывно сражающиеся друг с другом нунчаками и палочками под старинные японские заклинания: акира-куросава и до-дес-ка-ден. Постепенно их кабуки-лики проявляются, превращаясь в красивое человеческое лицо у Эдгара, и мертвенно бледное у Эдмунда, у одной из сестёр, что поцелует злодея Эдмунда, лицо «чернеет» от той же белой краски.
Корнуэлл и Олбани - рыцари, бряцающие металлическими доспехами, один с железным лязганием выдирает у живого человека глаза, другой - как то неуверенно звенящий своими железяками, нерешительно отстраняется от злодейств.
Освальд - это вообще какой-то склизкий паук с перекошенной мерзкой улыбочкой лицом. Когда Гингема Гонерилья, Бастинда Регана, Корнуэлл и Освальд уговаривают сидящего в своём жёлтеньком кресле Лира сократить свиту до 0 (нуля) чел., то вся их злодейская нечеловеческая цепочка образует что-то вроде чёрной удавки, которая вот-вот обовьётся вокруг старика и задушит его.
Кент и Глостер - клоуны на эрмитажевской лир-арене. Им, как и любым клоунам на арене крепко достаётся. Да и они не слишком довольны, что попали в этот лировский переплёт. Кент несколько раз апеллирует к зрителям, ссылается на высказывания Льва Толстого о слабом драматурге Шекспире, о неправдоподобности его сюжетов, демонстрируя соответствующие распечатки из интернета.
Шут в этом представлении - музыкант, он развлекает своего короля игрой на тромбоне, и он же держит ритм спектакля, ритм джазовый, брызжущий.
Весь спектакль - это сказка, которую папа Лир рассказывает, создаёт для своей маленькой любимой дочки. Когда эту девочку отдают в жёны французскому королю, тот выпархивает на сцену в образе сказочного эльфа, весь в кружевах, сверкающий золотом и брильянтами, маленькие девочки, видимо, так и представляют своих будущих принцев. На вопрос короля - «Хотел бы я от дочерей услышать, кто больше любит нас, чтобы щедрей ту наградить?» девочка Корделия молчит, не произносит ни слова. И тут начинается сказка, страшная сказка, страшная тем, что все злодейства совершают не какие-нибудь пришельцы-оккупанты, а близкие люди, у которых почему-то зачерствели, расчеловечелись сердца. Мне кажется, из текста пьесы эта маленькая Корделия ничего и не произносит, она лишь озвучивает заглавия эпизодов, сцен - «Королевские игры», «Гнусь», …, причём на английском и на русском, ведь сказка эта - английская. И показывает зрителям эти заголовки в виде страничек из старинных манускриптов, она как бы листает книжку со сказкой.
Зло побеждено, причём повержено при помощи клоунских приёмов - Кент избивает злодея потёртыми боксёрским перчатками, ударяет о боксёрскую грушу, и тот падает замертво. Дочка опять рядом с папой, у подлокотника его кресла. Смерти нет, и зло существует только в сказке. Это спектакль о любви, о родительской любви, о её границах и её безграничности.
Я сказку знаю наизусть
От слова и до слова,
Но пусть рассказывает,
Пусть,
Я буду слушать снова.
И я хочу лишь одного:
Пусть дольше сказка длится.
Пока я с папой,
Ничего
Плохого не случится.
И папу я прошу опять
Сначала сказку рассказать.
Олег Бундур. Папа рассказывает сказку.
Едва зритель входит в зал, он видит на ярко раскрашенной зелёным и красным сцене жёлтое кресло и в нём - коренастый человек в горностаевой мантии и в красной накидке, рядом у подлокотника - девочка лет восьми-девяти, она прижимается к его руке, ластится, они доверительно шепчутся, улыбаются друг другу, папа и дочка, Лир король и его младшая дочь Корделия.
Все персонажи, кроме Лира и Корделии, смастерены гротескно, эксцентрично, ярко, в стиле эрмитажевской школы клоунов, у каждого какая-то своя одна сочная краска, вроде тех, что с наплывами разлиты по арене сцене и по декорации. Старшие дочери Гонерилья и Регана - зрелые дамы, в длинных чёрных платьях, вроде тех, что носили в XIX веке трагические актрисы, и о своей любви к отцу Лиру они рассказывают дурными голосами с фальшивыми интонациями плохих провинциальных актрис далёкого прошлого. Когда же они получают свои доли королевства, то словно начинают излучать чёрную энергию зла, в этих своих чёрных платьях словно превращаясь в злых презлых злодеек Бастинду и Гингему.
Братья Эдгар и Эдмунд - пародийные японские самураи, с набеленными лицами, как у актёров театра Кабуки, беспрерывно сражающиеся друг с другом нунчаками и палочками под старинные японские заклинания: акира-куросава и до-дес-ка-ден. Постепенно их кабуки-лики проявляются, превращаясь в красивое человеческое лицо у Эдгара, и мертвенно бледное у Эдмунда, у одной из сестёр, что поцелует злодея Эдмунда, лицо «чернеет» от той же белой краски.
Корнуэлл и Олбани - рыцари, бряцающие металлическими доспехами, один с железным лязганием выдирает у живого человека глаза, другой - как то неуверенно звенящий своими железяками, нерешительно отстраняется от злодейств.
Освальд - это вообще какой-то склизкий паук с перекошенной мерзкой улыбочкой лицом. Когда Гингема Гонерилья, Бастинда Регана, Корнуэлл и Освальд уговаривают сидящего в своём жёлтеньком кресле Лира сократить свиту до 0 (нуля) чел., то вся их злодейская нечеловеческая цепочка образует что-то вроде чёрной удавки, которая вот-вот обовьётся вокруг старика и задушит его.
Кент и Глостер - клоуны на эрмитажевской лир-арене. Им, как и любым клоунам на арене крепко достаётся. Да и они не слишком довольны, что попали в этот лировский переплёт. Кент несколько раз апеллирует к зрителям, ссылается на высказывания Льва Толстого о слабом драматурге Шекспире, о неправдоподобности его сюжетов, демонстрируя соответствующие распечатки из интернета.
Шут в этом представлении - музыкант, он развлекает своего короля игрой на тромбоне, и он же держит ритм спектакля, ритм джазовый, брызжущий.
Весь спектакль - это сказка, которую папа Лир рассказывает, создаёт для своей маленькой любимой дочки. Когда эту девочку отдают в жёны французскому королю, тот выпархивает на сцену в образе сказочного эльфа, весь в кружевах, сверкающий золотом и брильянтами, маленькие девочки, видимо, так и представляют своих будущих принцев. На вопрос короля - «Хотел бы я от дочерей услышать, кто больше любит нас, чтобы щедрей ту наградить?» девочка Корделия молчит, не произносит ни слова. И тут начинается сказка, страшная сказка, страшная тем, что все злодейства совершают не какие-нибудь пришельцы-оккупанты, а близкие люди, у которых почему-то зачерствели, расчеловечелись сердца. Мне кажется, из текста пьесы эта маленькая Корделия ничего и не произносит, она лишь озвучивает заглавия эпизодов, сцен - «Королевские игры», «Гнусь», …, причём на английском и на русском, ведь сказка эта - английская. И показывает зрителям эти заголовки в виде страничек из старинных манускриптов, она как бы листает книжку со сказкой.
Зло побеждено, причём повержено при помощи клоунских приёмов - Кент избивает злодея потёртыми боксёрским перчатками, ударяет о боксёрскую грушу, и тот падает замертво. Дочка опять рядом с папой, у подлокотника его кресла. Смерти нет, и зло существует только в сказке. Это спектакль о любви, о родительской любви, о её границах и её безграничности.