Начало романа
У меня есть друг. Это мальчик в коричневом хлопчатобумажном костюме, немного напоминающем пижаму. На руке у него нарисованные часы. Он вырезал их из кухонной клеенки. На желтоватой изнаночной стороне нарисовал фиолетовым фломастером циферблат и две стрелки.
Мой друг живет на Васильевском острове, и зовут его, кстати, Вася. Каждый день Вася приходит к метро Василеостровская, становится в толпе ожидающих на выходе и озабоченно поглядывая на свои нарисованные часы, делает вид, что тоже ждет кого-то.
Места у метро оживленные. На остановке выстроились в ряд маршрутки, они поочередно сигналят и пытаются выехать на забитую машинами дорогу. Водители, в свою очередь, тоже сигналят и очень нервничают. На остановке стоят ожидающие транспорта, сидят личности с початыми бутылками пива, здесь же попадаются лежащие - уже принявшие дневную дозу алкоголя. Поодаль от остановки выстроились бабушки и продают поникшие и обтрепавшиеся венички петрушки с удушливым запахом. Они шли долгими тропами по садоводству, потом везли петрушку полтора часа в электричке, чтобы выйти на финишную прямую здесь, у метро.
В близлежащих домах находится: кондитерская, знаменитая позавчерашними пирожными «картошка»; выкрашенный в безмятежный розовый цвет Макдональдс, (головные ноты туалета причудливо сплетаются с запахом жареной картошки, шлейф завершает едва уловимый оттенок моющих средств); шаверма, которую по народным преданиям делают исключительно из собак и добавляют заправку, происхождение которой запрещено цензурой (что не мешает, впрочем, употреблять продукт и периодически его желать многим послушным гражданам, даже нам с Васей); курица гриль, чье мертвое тело выставлено на всеобщее обозрение в прозрачной печи, закапанной маслом, разнузданно вертящееся в адском пекле… и другие гастрономические изобретения и заведения, непереводимые на иностранные языки, непостижимые и для русского ума, незаменимые, востребованные, верные.
Недавно нас покинула одна из таких жемчужин - кафе «Глория», что располагалось с незапамятных времен на углу 7 линии и Среднего проспекта. Миллениум давно наступил, а там все еще продавали мороженое в погнутых железных вазочках на ножке, клюквенный кисель в граненых стаканах, мелко-нарезанный винегрет, способный к перерождению, и выпечку, умирающую и воскресающую вновь посредством особых технологий хранения, система которых держится в секрете, и известна только работникам кафе да тараканам, умудряющимся проникать в подсобку.
Мы познакомились с Васей в среду, а умер он в воскресенье. Я загибаю пальцы правой руки - раз, два, три, четыре, пять. Такого количества дней ему хватило, чтобы изменить мою жизнь (и не только) и уйти из своей, тихо, спокойно и аккуратно сняв ее, как рубашку. Раз, два, три, четыре, пять - я надеваю Васины нарисованные часы и иду искать тех, кого он ждал у метро, ждет и теперь.
Итак, среда, сентябрь, начало XXI века. Какая юность это начало века, какая давность. Вспомните, какие они были милые, эти люди начала XX века - в своих смешных шляпках, перчатках, пальто. Нецветные люди, размытые на фотографиях, мельтешащие в зернистом немом кино, люди на пройденном этапе развития, люди-открытки, люди-шкатулки, люди-игрушки. Мы наблюдаем их через линзы телеэкранов, как микроскопов, подчеркиваем абзацы в книгах, умиляемся ржавым, желтеющим, тлеющим обрывкам их жизни, уместившейся в коробку на антресолях, пусть они там себе резвятся, маленькие люди начала века. - Столетие спустя иду я в универ, а вы на работу. Вы представляете, как это важно - маркетинг, паблик релейшнз, корпоративная культура, только свежие новости, только компетентные специалисты, только низкокалорийный йогурт… Вот бы поржать над этим еще столетие спустя.
Лук
Среда. Сентябрь. Знакомые нам институты общественного питания начинают свою работу, насаживая на вертел вчерашних куриц, размораживая булочки, выкладывая немытыми руками на пыльную витрину пирожные «картошка», строгая свежую собачатину.
Осень переминается с ноги на ногу. Одна нога у этого природного явления - осень, а другая - лето. Или как некоторые женщины учатся водить машину - руки на руле, ноги на педалях, глаза в пол - смотрит, правильно ли ставит ноги. Машина едет прямо, но смотреть вперед пока не получается.
На улице холодно, тепло, солнце, дождь, цветы, опавшие листья. Мимо проходит дама в босоножках, за ней девушка в сапогах на шпильках, купленных прошлой весной на распродаже. Наконец-то удалось надеть. Людно. В лицо прилетает сигаретный дым, доносятся звонки телефонов, гудки машин, разговоры, бурчание, смех, мат, от кого-то несет свежим перегаром, от кого-то пахнет духами.
По утрам в городе преобладает классический реализм. К полудню прорывает импрессионизм стресса на работе, к трем-четырем часам тело и мозг затекает в кубизм, чтобы к вечеру разлиться абстракцией, а к ночи докатиться до полного сюра - вроде все реально, но абсолютный абсурд.
Утренний реализм трезв, а если нетрезв, то объясним. Поэтому когда я увидела Васю, подумала, что мне показалось - потому что его просто не могло тут быть, по крайней мере в такое время. Днем, ближе к вечеру - пожалуйста, город мог легко породить его образ в горячке конца рабочего дня, когда солнце выходит на полчаса и сеет желтую смуту среди нормальных серых улиц и нормальных бело-зеленых лиц.
Вася стоит на выходе из метро как деловой утренний гражданин. Поглядывает на часы. Волосы взъерошены ничуть не меньше, чем если бы он делал «стильную укладку» в салоне у «креативного» мастера. Видно, что происхождение прически натуральное. Коричневая пижама выглядит прохладной, колышется на ветхом Васином теле. Молодое бледное лицо, прямой тонкий нос, глаза анимэ-героинь европеоидного типа - громадные, голубые, выразительные, блестящие. На мой взгляд Вася красив. Коричневые ботинки его зашнурованы и завязаны на бантик волосатой ниткой, которой обычно перематывают посылки на почте. Через плечо у Васи вымазанный красками чемоданчик художника на кожаном ремешке.
Ослепленная Васиной красотой, я просто стояла и бесцеремонно рассматривала его почти в упор. Он, конечно, заметил, что на него смотрят и начал стесняться. Завертелся и начал шевелить губами, как будто что-то припоминает, потом еле заметно кивнул и согласился в чем-то с самим с собой.
Вдруг из метро вышла работница метрополитена в форме и стремительно направилась к молодому человеку. Подходя, она громко и грубо заговорила и замахала рукой
- Иди, иди отсюда. Опять здесь. Ишь ты, какой настырный.
И уже обращаясь ко мне как к единственному человеку, внимательно наблюдавшему сцену, начала объяснять:
- Все наркоманов собрал. Устроил у метро черт знает что, они вот и тянутся сюда со всей округи, а потом на ступеньках тут и валяются. Художник нашелся - полный чемодан шприцов!
Вася начал отходить, смотря поочередно то на меня, то на нее. Работник метрополитена удалилась, он присел на бордюр, обхватил свой чемоданчик и смотрел перед собой.
Перед собой он видел меня. Меня?! Я сама не поняла, как это вышло, и уже начинала нервничать, не находя слов, чувствуя, что напрашиваюсь на знакомство, когда он заговорил со мной. Вася пошарил в кармане и вытащил луковицу, которую тут же протянул мне.
- Это вам. Луковица, то есть лук, - замотал головой и исправился Вася.
- Спасибо, сказала я и с радостью схватила луковицу. В ту минуту мне казалось, что даже если бы он протянул мне гранату, я завладела бы ей с такой же глупой довольной улыбкой.
- Лук надо уважать. Лук одухотворенный.
-Да уж, заулыбалась я, плоско намекая на едкий запах.
Вася скривился (но вежливо, ни в коем случае не желая меня обидеть, а просто искренне расстроился),
- Лук заставляет плакать, как можно не уважать то, что вызывает слезы?
Я тут же сделала умное лицо и закивала - мол, да, да, я, право, тоже так считаю…
-Теперь у тебя есть лук и ты можешь стрелять. У тебя ведь есть стрелы.
Я обрадовалась про себя тому, что Вася заметил во мне скрытые способности в виде обладания стрелами, и многозначительно промолчала, устремив вдаль взгляд человека, готового сражаться. Значения у этого взгляда не было ровно никакого.
- Меня зовут Вася.
- Майя, - не без удовольствия сообщила я, всю жизнь считавшая что мое имя как нельзя лучше подходит для подобных романтических моментов.
- До свидания, Майя. Мне пора. Оружие передал.
Вася взглянул на часы и пошел. Раскрашенный чемоданчик, висящий на длинном ремешке, колыхался и бил Васю по ноге.