Вокруг Гайдна
Если бы меня спросили, кого я считаю величайшим из композиторов, я не задумываясь бы назвал Баха. А если бы спросили, кто из композиторов у меня самый любимый - в ту же секунду я бы ответил: конечно Гайдн. Светлый, мудрый, добрый, прекрасный, безмятежный...
Однажды, во время премьеры одной из знаменитых “Лондонских Симфоний” в театре, где все происходило, прямо с потолка, прямо в партер упала люстра - немаленькая такая люстра, весом в несколько центнеров. А был аншлаг - Гайдн считался воистину суперзвездой своего времени и в Лондоне пользовался популярностью совершенно всенародной. И вот, падает эта громадина прямо в зрительный зал и… абсолютно никто не пострадал, ни один человек не получил ни ушиба, ни царапины! Зрители, видимо забыв на минутку, что времена AC/DC далеко ещё не наступили, а наступят ещё ох, как нескоро - все, как один, свои места в партере покинули и столпились возле сцены, чтобы быть поближе к волшебной Музыке… Страшно даже представить себе, что бы это было, если бы музыка не заставила людей вести себя таким, в общем-то, неподобающим для своего, галантного и манерного времени образом. Гайдн был под очень большим впечатлением от произошедшего и сказал: “Наверно моя музыка всё-таки чего-то стоит, если спасла столько жизней!”
Но самая моя любимая история про Гайдна произошла (или может быть не произошла, а это только красивая легенда, какая разница?) в момент его смерти. А был он к тому моменту человеком уже весьма преклонного (особенно для того времени) возраста и всё, в общем, происходило вполне чинно, благородно и благостно. Но надо ж было такому случиться, что прямо в то время, когда окружённый священниками, слугами и домочадцами великий композитор готовился отойти в мир иной, в Вену пожаловал с не слишком дружеским визитом хорошо нам известный император Наполеон Бонапарт, устроив на улицах города нечто совершенно далёкое от всякой чинности, благородности и, особенно, благостности. И вот, в самый неподходящий момент, во двор дома, где умирал Гайдн вдруг прилетело совершенно неуместное пушечное ядро, всполошив всех присутствующих кроме, разумеется, самого умирающего. Слуги, домочадцы и даже священники, естественно, перепугались, женщины заплакали, заохали, запричитали и так далее. А великолепный старик им и говорит: “Не бойтесь, дети мои. Там, где Гайдн, ничего плохого случиться не может!” А больше он уже ничего не сказал. А что ещё скажешь?
Sbornik 124 Around Haydn