Литература. Глава вторая.
Ну и конечно, потребность самому что-нибудь написать долго себя ждать не заставила. Чтение - чтением, а по-настоящему интересных книжек в мире явно не хватало. Я ведь тогда в чем измерял качество литературы? Разумеется - в убийствах. В количестве трупов на квадратный дециметр текста. То есть: на каждой странице Идеальной Книги должен был погибать красивой насильственной смертью, или хотя бы конкретно получать по морде как минимум один из персонажей, а лучше - больше. Различные стихийные бедствия, погони, дикие звери и прочие смертельные опасности тоже годились, но только на самый крайний случай и, желательно, тоже с летальным исходом. И вот. Так уж выходило, что идеальной, в полной мере соответствующей моим стандартам качества книги на свете пока еще не существовало. И сей прискорбный факт пробуждал во мне необузданное желание самолично эту кошмарную ситуацию исправить. Правда, мне редко удавалось в своих писательских порывах забраться дальше второй страницы, но уж поверьте - вот эти-то две страницы были действительно «идеальны». Кости хрустели, кровь лилась, все герои в каждом предложении издавали возгласы изумления и крики ярости, ветер дул, зубы скрежетали, а звезды мерцали. Или, скажем, солнце всходило... Над Нью-Йорком.
С фразы: «Солнце всходило над Нью-Йорком» начиналось целых два моих объемных (аж в несколько десятков рукописных тетрадных страниц) опуса. В одном из них, в роли главного героя выступал космический рейнджер Бак Робертс, обладатель буйной, черной шевелюры, квадратного подбородка, стальных бицепсов и собственного звездолета. В первой главе он, как сейчас помню, душевно мордовал засланного агента межзвездной мафии. Во второй, чудом избегал покушения на свою жизнь, попутно отправляя к праотцам несколько десятков неразумно покушавшихся, а заодно и разрушая ненароком добрую половину пресловутого Нью-Йорка. В третьей главе Бак Робертс попадал на своем звездолете под ужасный метеоритный ливень, очередным чудом избегая смерти, но сам при этом совершенно никого не убивал - поэтому этой главой автор был не вполне доволен. Зато в следующей, четвертой главе, главный герой на укромной планетке встречался с космическими пиратами и тут уж отрывался по полной. Все это дело сопровождалось авторскими иллюстрациями, нарисованными тремя цветными шариковыми ручками, с пояснительными надписями. Короче, без-балды-шедевр, однозначно. Только вот дальше четвертой главы дело не пошло: после массового истребления космических пиратов вместе со случайно оказавшимся на линии огня мирным населением укромной планетки, возник неизбежный кризис жанра. Наверное, убивать в ближайших окрестностях галатики стало просто некого.
С названием этой зубодробительной космической оперы у меня тогда ничего не вышло, не придумалось. Пользуясь случаем, исправляю ситуацию. Пусть будет «Звездная Хрень» - по-моему, название очень подходящее. Жаль только, что тетрадка с этим без-балды-шедевром где-то затерялась под пылью времени и потомки теперь не прочтут его никогда. Зато они обязательно прочтут еще один, на этот раз детективно-фантастический, тридцатистраничный «роман», также начинающийся с бессмертной фразы «Солнце всходило над Нью-Йорком».
Удивительно, но «роман» сей открывался отнюдь не мордобоем (как это у меня обычно бывало) и даже не ядерным взрывом, а в порядке придания тексту неоспоримых литературных достоинств - вступительным описанием якобы обычного Нью-Йоркского утра. Описанием, которое я, как вдумчивый литературовед-популяризатор, считаю своим долгом привести здесь полностью, без малейших купюр и исправлений, дабы читатель мог вполне насладиться красотою стиля. Итак:
«Солнце всходило над Нью-Йорком, освещая стены домов и небоскребов. Свежие, прохладные струи холодного, осеннего ветра гнали перед собой опавшие листья. Тишина ночи стала улетучиваться куда-то вдаль, отгоняемая новыми звуками пробуждающегося города. Этих звуков становилось все больше. То и дело раздавались хлопки закрывающихся дверей, на улицах зажужжали моторы первых, пока одиноких еще автомобилей. Тротуары тоже начали наполняться людьми, спешащими на работу. С течением времени машины запрудили все улицы, а тотуары люди. Уже пролетела куда-то пожарная машина. Раздались первые гудки предприятий. Начался новый, обычный, трудовой Нью-йоркский день».
Главного героя этого «романа» тоже звали Бак - уж не знаю, наверное у них там в Нью-Йорке в те времена вообще всех широкоплечих брюнетов с квадратными подбородками звали Бак. Зато фамилия у него была оригинальная: Уильямс. И был он по профессии - моряком, по стечению обстоятельств - частным сыщиком, а по призванию, исходя из того, что шагу не мог ступить не пропустив стаканчик-другой - горьким пьяницей. Также, среди действующих лиц значились: некий гениальный и безумный профессор-изобретатель, тупые разумеется полицейские и большая группа статистов, появляющихся на страницах «романа» только для того, чтобы получить пулю или зуботычину.
Безумный профессор изобрел машину «временной остановки времени», которая попала в руки нехороших людей, которые с ее помощью стали грабить банки и ювелирные магазины. И все бы у нехороших людей было хорошо, кабы не оказался у них на пути доблестный Бак Уильямс, который с небольшой помощью героически погибающего на последней странице безумного дедульки-профессора покрошил всех злодеев натурально в капусту, невзирая на хронический перепой. Такой вот нехитрый сюжет. Называлось это дело поэтично и литературно: «Остановись, мгновенье».
Как видите, если я и был от чего-то по-настоящему далек в ту пору, так это от любого реализма. То есть - моя «книжная» жизнь была гораздо ярче и интересней тусклой, унылой повседневности, поэтому мне и в голову не приходило писать о чем-либо хотя бы отдаленно напоминающем окружающую меня действительность. Также, нельзя не обратить внимание, что среди действующих лиц моих графоманских потуг напрочь отсутствовали женщины. И в самом деле - бить девочек нехорошо, а что еще с ними делать? Не про любовь-морковь же писать?! Любовь-морковь меня в те времена вообще никак не интересовала, ну ее, скукотища...
Еще один объемный, на этот раз как бы историко-приключенческий роман гордо назывался «Плащи и шпаги», и сюжет его был навеян стивенсоновским «Домом на дюнах». Мне, знаете ли, очень понравился «Дом на дюнах», однако был у этой повести один конкретный, с моей точки зрения, недостаток: мало трупов. Честно говоря, я был серьезно возмущен тем фактом, что у такого уважаемого мной литератора, как Роберт Льюис Стивенсон, не хватило писательского мастерства на то, чтобы укокошить на страницах такой, в общем-то, интересной повести хотя бы десяток-другой негодяев. Ну, что ему стоило?! Вот и пришлось мне самому брать перо в руки и лично исправлять недочеты классика. В результате, от «Дома на Дюнах» мало что осталось: сюжет был предельно упрощен, женщины на фиг удалены из списка действующих лиц, количество трупов превысило добрую сотню. Остановимся на данном произведении поподробней, ибо оно того стоит. Действие происходило где-то в восемнадцатом веке, повествование велось от первого лица...
В первой главе повествователь представляется и вкратце «рассказывает свою биографию». Рассказ сей в основном заключается в масштабном описании победоносной уличной драки с участием юного главного героя и троих его друзей против «тридцати пацанов из соседнего городка». А так: детство героя прошло в занятиях боксом, фехтованием, стрельбой, а также «метанием ножей и топоров» - вот, собственно, и вся биография.
Во второй главе герой «получает письмо и отправляется в путешествие». В письме один из друзей детства главного героя просит о помощи, поскольку ему угрожает смертельная опасность. Поэтому герой в компании еще двоих друзей детства вооружаются до зубов и вместе с тремя, также вооруженными до зубов слугами, незамедлительно отправляются в путешествие, на помощь другу. В конце главы помощь таки поспевает - в последний, как положено, момент. Посреди леса они застают своего друга отбивающимся от целой толпы каких-то однозначно мерзавцев. Звучит залп из двенадцати (по одному в каждой руке) пистолетов, двенадцать мерзавцев прощаются с жизнью, остальные обращаются в бегство, друг спасен. Но это только начало...
В третьей главе спасенный друг «рассказывает свою историю». О том, как он несколько лет назад завел себе смертельного врага, который разумеется был редким гадом. Гад был по-честному побежден на дуэли, но великодушно пощажен, а зря, зря. После дуэли негодяй «уехал на юг», но клятвенно обещал еще вернуться и грозил кулаком. И вот теперь таки вернулся чтоб свести старые счеты - да не один, а вместе с доброй сотней головорезов. Поэтому друг главного героя вместе со своими домочадцами уже неделю вынужден держать глухую оборону у себя в усадьбе. Что он, при таком раскладе, делал один в лесу - остается загадкой.
В главе четвертой на главного героя «совершают нападение». Ночью главный герой вдруг слышит в лесу подозрительный шум, который больше никто не слышит. Накинув плащ и прихватив шпагу, он почему-то в одиночку отправляется выяснять, кто и зачем шумит. А там - явно нехорошие люди, втроем занимаются какими-то своими, вероятно, очень темными делишками. А главный герой одному сразу - в челюсть, а второму - под дых, а третьему - в глаз, а первому - по яйцам, а второму - опять в челюсть, а третий возьми, да и выхвати шпагу. И те двое - за шпаги, и наш герой тоже. Но только он успевает заколоть одного из противников, как на его голову обрушивается сзади удар дубиной, да такой сокрушительный, что по его собственному утверждению: «жизнь мне спасла только шляпа». Это четвертый негодяй подкрался сзади незаметно. Нехорошие люди, резонно рассудив, что шляпа нашего героя от такого удара никак спасти не могла, оставляют его, якобы бездыханного, лежать посреди леса, а сами уходят, прихватив труп убиенного товарища. Но успевают обронить несколько фраз, из которых следует, что утром на рассвете предстоит большой штурм. И главный герой, конечно, бежит бегом обратно в усадьбу, всех будит и рассказывает о предстоящем штурме.
В пятой главе ничего особенного не происходит - друзья готовятся к обороне: строят баррикады на первом и на втором этаже усадьбы, заряжают ружья, превращают окна в бойницы с помощью мешочков с песком, пересчитывают наличный состав. Подсчеты неутешительны - их, вместе со слугами и домочадцами оказывается ровно восемнадцать против доброй сотни. Но сдаваться никто не собирается, тем более, что оружия, пороха и пуль хватает на всех с избытком.
В шестой главе «штурм начинается» - после короткой беседы с вражеским парламентером и гордого отказа от предложения сложить оружие и сдаться. Толпа головорезов бежит из леса в сторону дома, но два удачных ружейных залпа вносят в ряды врага смятение и неприятель убегает обратно в лес, где в течение получаса зализывает раны. Потом снова выбегает из лесу и таки добирается до усадьбы, несмотря на потери. Обороняющиеся занимают места на баррикаде, сооруженной прямо перед входной дверью. Нападающие врываются в дом, звучит еще один залп и начинается рукопашная.
«Глава седьмая, в которой мы побеждаем врага». Главный герой, застрелив в упор одного, заколов второго, схватывается с третьим, который, повалив героя на пол, хочет ножом перерезать ему глотку, но «... я успел перехватить его руку. Некоторое время мы оставались без движения, пытаясь: он зарезать меня, а я отвести его руку». Герой таки выходит из схватки победителем, хватает шпагу и тут же начинает сражаться сразу с двумя «подозрительного вида негодяями». Защитники баррикады с боем отступают по лестнице на второй этаж. «Мои противники сильно теснили меня, с редким упрямством пытаясь меня убить. Я применял все свои силы, чтобы обороняться. Но долго так продолжаться не могло, кто-то должен был победить. Тут мне в голову пришла остроумная идея и я не замедлил привести ее в исполнение. Фехтуя, я приблизился к одному из моих противников и нанес ему сильнейший удар в ухо. Он рухнул на пол. Наконец-то я оказался один на один с врагом!» Вот так! Герой убивает одного, второго, третьего - и вдруг вспоминает, что у него «за пояс заткнуты специальные ножички для метания». Во как! Герой с успехом метает ножички, потом опять фехтует, пронзает одного, протыкает второго, закалывает третьего, насаживает на острие четвертого. Потом наконец-то падает заблаговременно подпиленная лестница на второй этаж. Герой еще успевает получить вероломную рану в плечо и убить еще двоих, но сражение выиграно, хотя обороняющихся тоже, как в той песне, остается только трое из восемнадцати. Погибают все слуги и домочадцы в полном составе и даже, особенно героическим образом - один из друзей детства главного героя.
В девятой главе сводятся счеты и добиваются недобитые. Скрыться не успевает никто. Хозяин усадьбы, опять же по-честному, побеждает главного злодея на дуэли, но на этот раз уже не щадит - и правильно, правильно. «На этом закончились наши приключения. Возвратясь в дом, мы начали вытаскивать трупы и хоронить их. На это ушло два дня. По истечению этих дней поляна возле усадьбы стала выглядеть, как загородное кладбище». Конец цитаты.
Затем следует эпилог, в котором главный герой явно лицемерно жалуется на то, как он однако устал проливать человеческую кровь и убивать людей. Но заявляет, что сам он лично ни о чем не жалеет, ибо все, что было сделано - было сделано ради дружбы, а дружба - это штука воистину великая...
Если после всего этого кто-то еще сомневается в подлинном литературном таланте автора, то я даже не знаю: кого еще убить! Насколько мне известно, никому не удавалось подробнейшим образом угробить такое количество народу всего на пятидесяти шести тетрадных страничках крупным, школьным почерком, без применения оружия массового поражения и даже без артиллерии. Чего же боле?!
А все-таки, я не был вполне доволен написанным. Можно, наверняка можно писать еще лучше - свято верил я, безуспешно пытаясь впихнуть в повествование хотя бы еще покойничка-другого, хотя бы между строк. «Есть кто живой?» - восклицал я, пересматривая исписанные страницы раз за разом. Но живых не было, только главный герой и двое его друзей детства, а этих убивать было жалко - я же все-таки не зверь!
Ведь, на самом деле, я никогда не был жестоким - напротив, я был мальчиком добрым, стеснительным, недрачливым. Просто, такие у меня были представления о том, что «интересно», а что нет. Знал бы я тогда, насколько «неинтересные» рассказы и (о, Боже!) стихи я буду писать через двадцать лет - я бы наверное повесился с тоски. Знал бы я, какими «скучными» книжками я стану зачитываться! Да, знал бы я... Но я не знал. И это очень хорошо, что не знал. Это правильно!
Продолжение следует
С фразы: «Солнце всходило над Нью-Йорком» начиналось целых два моих объемных (аж в несколько десятков рукописных тетрадных страниц) опуса. В одном из них, в роли главного героя выступал космический рейнджер Бак Робертс, обладатель буйной, черной шевелюры, квадратного подбородка, стальных бицепсов и собственного звездолета. В первой главе он, как сейчас помню, душевно мордовал засланного агента межзвездной мафии. Во второй, чудом избегал покушения на свою жизнь, попутно отправляя к праотцам несколько десятков неразумно покушавшихся, а заодно и разрушая ненароком добрую половину пресловутого Нью-Йорка. В третьей главе Бак Робертс попадал на своем звездолете под ужасный метеоритный ливень, очередным чудом избегая смерти, но сам при этом совершенно никого не убивал - поэтому этой главой автор был не вполне доволен. Зато в следующей, четвертой главе, главный герой на укромной планетке встречался с космическими пиратами и тут уж отрывался по полной. Все это дело сопровождалось авторскими иллюстрациями, нарисованными тремя цветными шариковыми ручками, с пояснительными надписями. Короче, без-балды-шедевр, однозначно. Только вот дальше четвертой главы дело не пошло: после массового истребления космических пиратов вместе со случайно оказавшимся на линии огня мирным населением укромной планетки, возник неизбежный кризис жанра. Наверное, убивать в ближайших окрестностях галатики стало просто некого.
С названием этой зубодробительной космической оперы у меня тогда ничего не вышло, не придумалось. Пользуясь случаем, исправляю ситуацию. Пусть будет «Звездная Хрень» - по-моему, название очень подходящее. Жаль только, что тетрадка с этим без-балды-шедевром где-то затерялась под пылью времени и потомки теперь не прочтут его никогда. Зато они обязательно прочтут еще один, на этот раз детективно-фантастический, тридцатистраничный «роман», также начинающийся с бессмертной фразы «Солнце всходило над Нью-Йорком».
Удивительно, но «роман» сей открывался отнюдь не мордобоем (как это у меня обычно бывало) и даже не ядерным взрывом, а в порядке придания тексту неоспоримых литературных достоинств - вступительным описанием якобы обычного Нью-Йоркского утра. Описанием, которое я, как вдумчивый литературовед-популяризатор, считаю своим долгом привести здесь полностью, без малейших купюр и исправлений, дабы читатель мог вполне насладиться красотою стиля. Итак:
«Солнце всходило над Нью-Йорком, освещая стены домов и небоскребов. Свежие, прохладные струи холодного, осеннего ветра гнали перед собой опавшие листья. Тишина ночи стала улетучиваться куда-то вдаль, отгоняемая новыми звуками пробуждающегося города. Этих звуков становилось все больше. То и дело раздавались хлопки закрывающихся дверей, на улицах зажужжали моторы первых, пока одиноких еще автомобилей. Тротуары тоже начали наполняться людьми, спешащими на работу. С течением времени машины запрудили все улицы, а тотуары люди. Уже пролетела куда-то пожарная машина. Раздались первые гудки предприятий. Начался новый, обычный, трудовой Нью-йоркский день».
Главного героя этого «романа» тоже звали Бак - уж не знаю, наверное у них там в Нью-Йорке в те времена вообще всех широкоплечих брюнетов с квадратными подбородками звали Бак. Зато фамилия у него была оригинальная: Уильямс. И был он по профессии - моряком, по стечению обстоятельств - частным сыщиком, а по призванию, исходя из того, что шагу не мог ступить не пропустив стаканчик-другой - горьким пьяницей. Также, среди действующих лиц значились: некий гениальный и безумный профессор-изобретатель, тупые разумеется полицейские и большая группа статистов, появляющихся на страницах «романа» только для того, чтобы получить пулю или зуботычину.
Безумный профессор изобрел машину «временной остановки времени», которая попала в руки нехороших людей, которые с ее помощью стали грабить банки и ювелирные магазины. И все бы у нехороших людей было хорошо, кабы не оказался у них на пути доблестный Бак Уильямс, который с небольшой помощью героически погибающего на последней странице безумного дедульки-профессора покрошил всех злодеев натурально в капусту, невзирая на хронический перепой. Такой вот нехитрый сюжет. Называлось это дело поэтично и литературно: «Остановись, мгновенье».
Как видите, если я и был от чего-то по-настоящему далек в ту пору, так это от любого реализма. То есть - моя «книжная» жизнь была гораздо ярче и интересней тусклой, унылой повседневности, поэтому мне и в голову не приходило писать о чем-либо хотя бы отдаленно напоминающем окружающую меня действительность. Также, нельзя не обратить внимание, что среди действующих лиц моих графоманских потуг напрочь отсутствовали женщины. И в самом деле - бить девочек нехорошо, а что еще с ними делать? Не про любовь-морковь же писать?! Любовь-морковь меня в те времена вообще никак не интересовала, ну ее, скукотища...
Еще один объемный, на этот раз как бы историко-приключенческий роман гордо назывался «Плащи и шпаги», и сюжет его был навеян стивенсоновским «Домом на дюнах». Мне, знаете ли, очень понравился «Дом на дюнах», однако был у этой повести один конкретный, с моей точки зрения, недостаток: мало трупов. Честно говоря, я был серьезно возмущен тем фактом, что у такого уважаемого мной литератора, как Роберт Льюис Стивенсон, не хватило писательского мастерства на то, чтобы укокошить на страницах такой, в общем-то, интересной повести хотя бы десяток-другой негодяев. Ну, что ему стоило?! Вот и пришлось мне самому брать перо в руки и лично исправлять недочеты классика. В результате, от «Дома на Дюнах» мало что осталось: сюжет был предельно упрощен, женщины на фиг удалены из списка действующих лиц, количество трупов превысило добрую сотню. Остановимся на данном произведении поподробней, ибо оно того стоит. Действие происходило где-то в восемнадцатом веке, повествование велось от первого лица...
В первой главе повествователь представляется и вкратце «рассказывает свою биографию». Рассказ сей в основном заключается в масштабном описании победоносной уличной драки с участием юного главного героя и троих его друзей против «тридцати пацанов из соседнего городка». А так: детство героя прошло в занятиях боксом, фехтованием, стрельбой, а также «метанием ножей и топоров» - вот, собственно, и вся биография.
Во второй главе герой «получает письмо и отправляется в путешествие». В письме один из друзей детства главного героя просит о помощи, поскольку ему угрожает смертельная опасность. Поэтому герой в компании еще двоих друзей детства вооружаются до зубов и вместе с тремя, также вооруженными до зубов слугами, незамедлительно отправляются в путешествие, на помощь другу. В конце главы помощь таки поспевает - в последний, как положено, момент. Посреди леса они застают своего друга отбивающимся от целой толпы каких-то однозначно мерзавцев. Звучит залп из двенадцати (по одному в каждой руке) пистолетов, двенадцать мерзавцев прощаются с жизнью, остальные обращаются в бегство, друг спасен. Но это только начало...
В третьей главе спасенный друг «рассказывает свою историю». О том, как он несколько лет назад завел себе смертельного врага, который разумеется был редким гадом. Гад был по-честному побежден на дуэли, но великодушно пощажен, а зря, зря. После дуэли негодяй «уехал на юг», но клятвенно обещал еще вернуться и грозил кулаком. И вот теперь таки вернулся чтоб свести старые счеты - да не один, а вместе с доброй сотней головорезов. Поэтому друг главного героя вместе со своими домочадцами уже неделю вынужден держать глухую оборону у себя в усадьбе. Что он, при таком раскладе, делал один в лесу - остается загадкой.
В главе четвертой на главного героя «совершают нападение». Ночью главный герой вдруг слышит в лесу подозрительный шум, который больше никто не слышит. Накинув плащ и прихватив шпагу, он почему-то в одиночку отправляется выяснять, кто и зачем шумит. А там - явно нехорошие люди, втроем занимаются какими-то своими, вероятно, очень темными делишками. А главный герой одному сразу - в челюсть, а второму - под дых, а третьему - в глаз, а первому - по яйцам, а второму - опять в челюсть, а третий возьми, да и выхвати шпагу. И те двое - за шпаги, и наш герой тоже. Но только он успевает заколоть одного из противников, как на его голову обрушивается сзади удар дубиной, да такой сокрушительный, что по его собственному утверждению: «жизнь мне спасла только шляпа». Это четвертый негодяй подкрался сзади незаметно. Нехорошие люди, резонно рассудив, что шляпа нашего героя от такого удара никак спасти не могла, оставляют его, якобы бездыханного, лежать посреди леса, а сами уходят, прихватив труп убиенного товарища. Но успевают обронить несколько фраз, из которых следует, что утром на рассвете предстоит большой штурм. И главный герой, конечно, бежит бегом обратно в усадьбу, всех будит и рассказывает о предстоящем штурме.
В пятой главе ничего особенного не происходит - друзья готовятся к обороне: строят баррикады на первом и на втором этаже усадьбы, заряжают ружья, превращают окна в бойницы с помощью мешочков с песком, пересчитывают наличный состав. Подсчеты неутешительны - их, вместе со слугами и домочадцами оказывается ровно восемнадцать против доброй сотни. Но сдаваться никто не собирается, тем более, что оружия, пороха и пуль хватает на всех с избытком.
В шестой главе «штурм начинается» - после короткой беседы с вражеским парламентером и гордого отказа от предложения сложить оружие и сдаться. Толпа головорезов бежит из леса в сторону дома, но два удачных ружейных залпа вносят в ряды врага смятение и неприятель убегает обратно в лес, где в течение получаса зализывает раны. Потом снова выбегает из лесу и таки добирается до усадьбы, несмотря на потери. Обороняющиеся занимают места на баррикаде, сооруженной прямо перед входной дверью. Нападающие врываются в дом, звучит еще один залп и начинается рукопашная.
«Глава седьмая, в которой мы побеждаем врага». Главный герой, застрелив в упор одного, заколов второго, схватывается с третьим, который, повалив героя на пол, хочет ножом перерезать ему глотку, но «... я успел перехватить его руку. Некоторое время мы оставались без движения, пытаясь: он зарезать меня, а я отвести его руку». Герой таки выходит из схватки победителем, хватает шпагу и тут же начинает сражаться сразу с двумя «подозрительного вида негодяями». Защитники баррикады с боем отступают по лестнице на второй этаж. «Мои противники сильно теснили меня, с редким упрямством пытаясь меня убить. Я применял все свои силы, чтобы обороняться. Но долго так продолжаться не могло, кто-то должен был победить. Тут мне в голову пришла остроумная идея и я не замедлил привести ее в исполнение. Фехтуя, я приблизился к одному из моих противников и нанес ему сильнейший удар в ухо. Он рухнул на пол. Наконец-то я оказался один на один с врагом!» Вот так! Герой убивает одного, второго, третьего - и вдруг вспоминает, что у него «за пояс заткнуты специальные ножички для метания». Во как! Герой с успехом метает ножички, потом опять фехтует, пронзает одного, протыкает второго, закалывает третьего, насаживает на острие четвертого. Потом наконец-то падает заблаговременно подпиленная лестница на второй этаж. Герой еще успевает получить вероломную рану в плечо и убить еще двоих, но сражение выиграно, хотя обороняющихся тоже, как в той песне, остается только трое из восемнадцати. Погибают все слуги и домочадцы в полном составе и даже, особенно героическим образом - один из друзей детства главного героя.
В девятой главе сводятся счеты и добиваются недобитые. Скрыться не успевает никто. Хозяин усадьбы, опять же по-честному, побеждает главного злодея на дуэли, но на этот раз уже не щадит - и правильно, правильно. «На этом закончились наши приключения. Возвратясь в дом, мы начали вытаскивать трупы и хоронить их. На это ушло два дня. По истечению этих дней поляна возле усадьбы стала выглядеть, как загородное кладбище». Конец цитаты.
Затем следует эпилог, в котором главный герой явно лицемерно жалуется на то, как он однако устал проливать человеческую кровь и убивать людей. Но заявляет, что сам он лично ни о чем не жалеет, ибо все, что было сделано - было сделано ради дружбы, а дружба - это штука воистину великая...
Если после всего этого кто-то еще сомневается в подлинном литературном таланте автора, то я даже не знаю: кого еще убить! Насколько мне известно, никому не удавалось подробнейшим образом угробить такое количество народу всего на пятидесяти шести тетрадных страничках крупным, школьным почерком, без применения оружия массового поражения и даже без артиллерии. Чего же боле?!
А все-таки, я не был вполне доволен написанным. Можно, наверняка можно писать еще лучше - свято верил я, безуспешно пытаясь впихнуть в повествование хотя бы еще покойничка-другого, хотя бы между строк. «Есть кто живой?» - восклицал я, пересматривая исписанные страницы раз за разом. Но живых не было, только главный герой и двое его друзей детства, а этих убивать было жалко - я же все-таки не зверь!
Ведь, на самом деле, я никогда не был жестоким - напротив, я был мальчиком добрым, стеснительным, недрачливым. Просто, такие у меня были представления о том, что «интересно», а что нет. Знал бы я тогда, насколько «неинтересные» рассказы и (о, Боже!) стихи я буду писать через двадцать лет - я бы наверное повесился с тоски. Знал бы я, какими «скучными» книжками я стану зачитываться! Да, знал бы я... Но я не знал. И это очень хорошо, что не знал. Это правильно!
Продолжение следует