Испанская радуга (от Севильи до Гранады)
4. Золотая Севилья. (начало: http://jaseneva.livejournal.com/98874.html#cutid1)
Немного боязно: утренний зимний ветерочек пронизывает насквозь, хотя в Севилье обещают солнце. Но само по себе это - обещание Севильи - бодрит и провоцирует почище любого ветерка. - Эх, Севилья!... Слишком долго мечтала об этом городе. Его абрис исподволь уже нарисовался в подсознании - а что может быть хуже несовпадения?... Ну и вообще: разве город обязан соответствовать своему певучему имени, своему образу в литературе, моим фантазиям о нем?...
…Но первые же разлеты улиц современной Севильи с акведуком, «сработанным еще рабами Рима», ее парки, площади, ее фонтаны и зеленое ложе Гвадалквивира - стерли, смели все заготовки. Вот всегда у меня так: достаточно мгновения, чтобы то, что может внутри вспыхивать, восхищаться, влюбляться и терять голову, - моментально это и проделало. В секунду, не более - и я уже люблю. Люблю настолько, что сбрасываю пальто - танцевать «испанские безумства» среди солнца и фонтанных брызг, вдыхать, впитывать этот освобождающий и благодатный воздух, текущий любовью, тысячею любовей, радостей, вздохов, объятий - это же Севилья, родина Дона Жуана, город Альмавивы, великого коррехидора Андалусии, город Кармен… И она, Севилья, не в очертаниях, но в магии, в ощущениях, в составе атмосферы - она именно такая!
Когда шок узнавания и обморока счастья немного отпускает, выясняется, что Севилья - еще и порт Атлантического океана. В том смысле, что каравеллы (и Колумба в том числе) отправлялись за золотым руном Белой Индии из Севильи (слава Гвадалквивиру, тогда еще судоходному в окрестностях Севильи), а сама Севилья обладала эксклюзивным правом разгрузки заокеанских кораблей. И хотя Золотая башня в тогдашнем устье города осталась еще от арабов, но самый этот образ - золотой башни золотого города - очень подходит Севилье, богатой красотке-моднице, прихорашивающейся и флиртующей с каждым встречным.
Только Севилья может себе позволить засадить улицы золотистыми апельсинами (то есть апельсины-дички растут по улицам испанских городов, как у нас тополя, но подлинные съедобные апельсины встретишь только в Севильи). - Мы ныряем в вязь переулков старого города прямо под «балконом Фигаро». Не очень-то я верю подобным окололитературным легендам (занятый такой образец вторичной мифологизации), а они как раз утверждают, что некий бравый цирюльник, одаряющий идущих к обедне горожанок восторженными или осуждающими восклицаниями, обретался именно на этом самом балкончике.
Балкончик и правда живописней некуда. Но мне приятнее представлять, что, скажем, именно здесь никогда не существовавший Альмавива пел свое «Ессо ridente in cielo» для никогда не существовавшей Розины… Целый рой очаровательных теней кружится и льется за мной по пятам, пока мы движемся по Севилье - и я едва удерживаюсь, чтобы не поздороваться с ними вслух…
Впрочем, и в холодной зимней Москве они меня не покинут: высокое небо, торопливые шаги, робкое прикосновение - и бездна, и вечность, и силуэты влюбленных, и весь прочий Фет… (Тут я все-таки порадуюсь, что после путешествий ограничиваюсь только жж-шными записями. Это как-то гуманнее, что ли. - Навеяно чтением «Белой голубки Кордовы»). - И мы все вместе (я - и до запаха, до звука живые мои призраки) выскакиваем к Севильскому кафедральному собору.
Взглядом не объять - он огромен. Конечно, все средневековые соборы в чем-то похожи. Но если Нотр-Дам, Вестминстер растут ввысь, то Севильский собор, как огромный левиафан, всплывает и вольно раскидывается во всю ширь и мощь. Его можно разглядывать как книгу. Можно погладить его шершавые бока. Закинув голову, восхититься небесным подобием - ажурным сводом…
Но более всего поражает - позолоченный алтарь, визуальная Библия католической Европы.
…В Толедо мне казалось, что ничего красивее тамошнего алтаря мне уже не увидеть. Но Севильский - лучше. Дорогой в небеса, он уходит ввысь, завораживая гармоничностью и легкостью, казалось бы, немыслимыми при таких масштабах. И я вижу, чувствую, как перед его оживающими фигурками опускаются на колени те самые тени, что шли вслед за мной и тоже заглянули внутрь… В этом соборе хочется молиться. Он из тех, что больше самих себя изнутри (как, скажем, наш московский Елоховский). - ...Попросить Его о том, чтобы - вернуться… Побродить окрестными улочками. Проплыть на кораблике по реке. Решиться и - послушать и поговорить с его призраками… Прошептать им, как же прекрасен - этот их севильский вечный приют…
5. Зеленая Кордова.
Тут - если бы я умела сочинять стихи - тут должна была бы быть поэма о Гвадалквивире. В испанском река - мужского рода. Но только на берегах Гвадалквивира понимаешь, что иначе нельзя. - Сила и стать, мужественная красота его зеленой, протяжной воды, быстрое, мощное течение, устремленное в море, его переливы, привольные волны… В его объятья бы - как в омут с головой - с радостью. Почти физическое переживание гармонического тока, потока Гвадалквивира - как королевского шествия, как рыцарского пути, от коих больно взгляд оторвать… В его заводях приютились серые цапли и дикие гуси. Его берега поросли древесной живностью - обмелевший, навеки снявший доспехи, старым Конквистадором, он продолжает быть величественным и добрым, дающим приют, зовущим к себе и… он, конечно, из тех, кого всю жизнь ищут и всю жизнь ждут, потому что нет на свете другого такого… (…«если б я поэтом не был, я бы стал бы звездочетом»…)
И от зеленоватых, чудного светло-медного оттенка, вод Гвадалквивира Кордова, раскинувшаяся на его берегах, тоже показалась мне чуточку зеленоватой… Ее дворики с подвесными кашпо - зеленые-зеленые, даже в январе (вернее, пока еще январь?), ее благородные седины…
Центром города, точкой силы, системой отсчета является, конечно, Мескита - та самая мечеть времен расцвета Кордовского халифата со встроенным в сердцевину христианским храмом (он же - кафедральный собор). …Понимаете, тот, прежний, арабский город с миллионным (это в средневековье-то!) населением, с самыми образованным в Европе двором, передовой край науки и все такое прочее - этого города многие столетия уже нет и никогда больше не будет. Прошлое не возвращается - «и при слове грядущее из русского языка выбегают мыши и всей оравой отгрызают от лакомого куска памяти, что твой сыр, дырявой». А пространство, живое полотно города, не терпит прорех и пустоты.
- Так среди зала тысячи колон Мескиты появляется храм - в арабском же стиле… Может, затем, чтобы в веках резче оттенить то непередаваемую восточную прелесть ушедшего и разрушенного? -
Да, Мескита - волшебство.
Колоны, уходящие бесконечными рядами, отражающимися друг в друге - как будто в иное измерение… (кстати, колоны позаимствованы из античных храмов по тому же самому закону неприятия пустоты, где «храм оставленный - все храм»). Стройные, легкие их тела - балерины кордебалета, выступающие в грандиозном полонезе…
И - линии, изогнутые, переплетающиеся, дуговые, узорчатые, роскошные, тонкие - буйство орнамента, расшивающего стены и купола. Если где-то и можно потеряться во времени, забредя по ту сторону настоящего, то - как раз в полутемном лабиринте колон Мескиты. Римское, арабское, готическое, барочное - не противоречит в ней друг другу, не рождает ощущение хаоса и дурновкусия… Как слоеный пирог, собор и город вокруг него благоухают и тают на вкус - невиданным и невозможным лакомством веков…
6. Коричневый Толедо.
Уже второй раз этот город напоминает мне очертаниями каравай. Или пасхальный кулич.
Он стоит на крутом берегу Тахо, подрумяненный со всех боков. Его улочки поднимаются вверх - к глазури облаков.
У него внутри толедская золотая чеканка, толедская сталь, толедский собор с очень редкой статуей улыбающейся Мадонны, и толедские румяные ароматные марципаны. Вокруг - райские миндальные сады (после инжира в моем личном списке следует миндаль - и за форму, и за звуковую оболочку, и за вкус). Когда смотришь на город со стороны реки, то поражаешься какой-то удивительной ладности, именно выпеченности этого музея под открытым небом, как будто замкнутого на самом себе, но при этом, как и положено куличу, отменно праздничного… Правда, у него в середке, с одной стороны, тот самый сказочный Эль Греко, а с другой - Алькасар, взорванный республиканцами и восстановленный Франко. - Впрочем, для меня само имя Толедо всегда и при всех условиях рифмоваться будет только с Эль Греко.
Но о нем, так же, как о Прадо, Веласкесе, Мадриде - я не буду сейчас писать. О Мадриде, кстати, уже было (http://jaseneva.livejournal.com/76200.html#cutid1), а говорить о живописи Эль Греко будет таким бесконечным дилетантством… С ним летишь ввысь и падаешь в бездну - или (как, говорят, Сальвадор Дали, хлопаешься без чувств от того, что он творит на холсте…
7. Прозрачная Сарагоса.
Арагон прятался от нас - за туманами, за инеем. В горном Арагоне (какая красивая аллитерация, а?) наконец-то вспомнилось, что - зима. Не то, чтобы неприветливый, но такой по-горски суровый, немногословный, обстоятельный, Арагон запахнулся от нашего туристического любопытства, даже не пытаясь расцветиться солнышком.
Катил воды Эбро - первая река Испании, показался четырехугольный (с башенками по краям - практически стопроцентная мечеть) собор Святой Девы Пилар. - Мужественный край. Его названия знакомы и по «Рукописи, найденной в Сарагосе», и по гражданской войне 30-х годов. - Более всего меня поразили два совершенных чуда, на которые, видимо, в силу строгости местных нравов, Высшие инстанции для Сарагосы не поскупились. Оба помещаются сейчас в том самом соборе Девы Пилар.
Первому - почти две тысячи лет. Это белый столб с красноватыми венами-прожилками, с полустертым боком от прикосновений поколений верующих. Считается, что его из рук в руки передала апостолу Иакову, проповедовавшему в Испании, сама Богоматерь. Как зримый знак Своего присутствия в мире. - Столб - теплый и почти живой. Он как будто тихонько откликается на прикосновение. Вокруг него вечно идет служба, наполняя собор духом, душой и звуком.
А в высоте - две росписи, сделанные Гойей. За сочные вольности одной ему крепко досталось от церковных властей - но, видит Бог, эта роспись оставила меня равнодушной. - Зато другая, ранняя… Чистый Тинторетто…
Если приглядеться, в правом углу зияет странно-замазанное пятно. В этом месте бомба летчиков Муссолини, атаковавших республиканцев, пробила свод собора. Еще пару бомб (выпотрошенных, разумеется) висят на стене в виде назидательного напоминания о… - Ни одна не взорвалась. Даже фреску попортили только с краю. И под этой специально не отреставрированной дырой, и напротив бомб застываешь похлеще, чем перед столбом. - Божья Матерь охраняет Свои владения?... Святу месту не быть пусту? - Чтобы там ни говорили об упадке веры в католической Испании, но во всех ее соборах без исключения явственно веет тот самый Дух, Который дышит, где хочет. Оно осязаемо, слышно, оно эхом отдается внутри - это Его горячее дыхание.
На прощание была еще звездная ночь над кромкой Средиземного моря, пустынный зимний пляж и тепло, тепло испанского января… Не то, чтобы не хотелось уезжать. - Но мучительно, до слез хотелось - возвращаться и еще много раз возвращаться…
Немного боязно: утренний зимний ветерочек пронизывает насквозь, хотя в Севилье обещают солнце. Но само по себе это - обещание Севильи - бодрит и провоцирует почище любого ветерка. - Эх, Севилья!... Слишком долго мечтала об этом городе. Его абрис исподволь уже нарисовался в подсознании - а что может быть хуже несовпадения?... Ну и вообще: разве город обязан соответствовать своему певучему имени, своему образу в литературе, моим фантазиям о нем?...
…Но первые же разлеты улиц современной Севильи с акведуком, «сработанным еще рабами Рима», ее парки, площади, ее фонтаны и зеленое ложе Гвадалквивира - стерли, смели все заготовки. Вот всегда у меня так: достаточно мгновения, чтобы то, что может внутри вспыхивать, восхищаться, влюбляться и терять голову, - моментально это и проделало. В секунду, не более - и я уже люблю. Люблю настолько, что сбрасываю пальто - танцевать «испанские безумства» среди солнца и фонтанных брызг, вдыхать, впитывать этот освобождающий и благодатный воздух, текущий любовью, тысячею любовей, радостей, вздохов, объятий - это же Севилья, родина Дона Жуана, город Альмавивы, великого коррехидора Андалусии, город Кармен… И она, Севилья, не в очертаниях, но в магии, в ощущениях, в составе атмосферы - она именно такая!
Когда шок узнавания и обморока счастья немного отпускает, выясняется, что Севилья - еще и порт Атлантического океана. В том смысле, что каравеллы (и Колумба в том числе) отправлялись за золотым руном Белой Индии из Севильи (слава Гвадалквивиру, тогда еще судоходному в окрестностях Севильи), а сама Севилья обладала эксклюзивным правом разгрузки заокеанских кораблей. И хотя Золотая башня в тогдашнем устье города осталась еще от арабов, но самый этот образ - золотой башни золотого города - очень подходит Севилье, богатой красотке-моднице, прихорашивающейся и флиртующей с каждым встречным.
Только Севилья может себе позволить засадить улицы золотистыми апельсинами (то есть апельсины-дички растут по улицам испанских городов, как у нас тополя, но подлинные съедобные апельсины встретишь только в Севильи). - Мы ныряем в вязь переулков старого города прямо под «балконом Фигаро». Не очень-то я верю подобным окололитературным легендам (занятый такой образец вторичной мифологизации), а они как раз утверждают, что некий бравый цирюльник, одаряющий идущих к обедне горожанок восторженными или осуждающими восклицаниями, обретался именно на этом самом балкончике.
Балкончик и правда живописней некуда. Но мне приятнее представлять, что, скажем, именно здесь никогда не существовавший Альмавива пел свое «Ессо ridente in cielo» для никогда не существовавшей Розины… Целый рой очаровательных теней кружится и льется за мной по пятам, пока мы движемся по Севилье - и я едва удерживаюсь, чтобы не поздороваться с ними вслух…
Впрочем, и в холодной зимней Москве они меня не покинут: высокое небо, торопливые шаги, робкое прикосновение - и бездна, и вечность, и силуэты влюбленных, и весь прочий Фет… (Тут я все-таки порадуюсь, что после путешествий ограничиваюсь только жж-шными записями. Это как-то гуманнее, что ли. - Навеяно чтением «Белой голубки Кордовы»). - И мы все вместе (я - и до запаха, до звука живые мои призраки) выскакиваем к Севильскому кафедральному собору.
Взглядом не объять - он огромен. Конечно, все средневековые соборы в чем-то похожи. Но если Нотр-Дам, Вестминстер растут ввысь, то Севильский собор, как огромный левиафан, всплывает и вольно раскидывается во всю ширь и мощь. Его можно разглядывать как книгу. Можно погладить его шершавые бока. Закинув голову, восхититься небесным подобием - ажурным сводом…
Но более всего поражает - позолоченный алтарь, визуальная Библия католической Европы.
…В Толедо мне казалось, что ничего красивее тамошнего алтаря мне уже не увидеть. Но Севильский - лучше. Дорогой в небеса, он уходит ввысь, завораживая гармоничностью и легкостью, казалось бы, немыслимыми при таких масштабах. И я вижу, чувствую, как перед его оживающими фигурками опускаются на колени те самые тени, что шли вслед за мной и тоже заглянули внутрь… В этом соборе хочется молиться. Он из тех, что больше самих себя изнутри (как, скажем, наш московский Елоховский). - ...Попросить Его о том, чтобы - вернуться… Побродить окрестными улочками. Проплыть на кораблике по реке. Решиться и - послушать и поговорить с его призраками… Прошептать им, как же прекрасен - этот их севильский вечный приют…
5. Зеленая Кордова.
Тут - если бы я умела сочинять стихи - тут должна была бы быть поэма о Гвадалквивире. В испанском река - мужского рода. Но только на берегах Гвадалквивира понимаешь, что иначе нельзя. - Сила и стать, мужественная красота его зеленой, протяжной воды, быстрое, мощное течение, устремленное в море, его переливы, привольные волны… В его объятья бы - как в омут с головой - с радостью. Почти физическое переживание гармонического тока, потока Гвадалквивира - как королевского шествия, как рыцарского пути, от коих больно взгляд оторвать… В его заводях приютились серые цапли и дикие гуси. Его берега поросли древесной живностью - обмелевший, навеки снявший доспехи, старым Конквистадором, он продолжает быть величественным и добрым, дающим приют, зовущим к себе и… он, конечно, из тех, кого всю жизнь ищут и всю жизнь ждут, потому что нет на свете другого такого… (…«если б я поэтом не был, я бы стал бы звездочетом»…)
И от зеленоватых, чудного светло-медного оттенка, вод Гвадалквивира Кордова, раскинувшаяся на его берегах, тоже показалась мне чуточку зеленоватой… Ее дворики с подвесными кашпо - зеленые-зеленые, даже в январе (вернее, пока еще январь?), ее благородные седины…
Центром города, точкой силы, системой отсчета является, конечно, Мескита - та самая мечеть времен расцвета Кордовского халифата со встроенным в сердцевину христианским храмом (он же - кафедральный собор). …Понимаете, тот, прежний, арабский город с миллионным (это в средневековье-то!) населением, с самыми образованным в Европе двором, передовой край науки и все такое прочее - этого города многие столетия уже нет и никогда больше не будет. Прошлое не возвращается - «и при слове грядущее из русского языка выбегают мыши и всей оравой отгрызают от лакомого куска памяти, что твой сыр, дырявой». А пространство, живое полотно города, не терпит прорех и пустоты.
- Так среди зала тысячи колон Мескиты появляется храм - в арабском же стиле… Может, затем, чтобы в веках резче оттенить то непередаваемую восточную прелесть ушедшего и разрушенного? -
Да, Мескита - волшебство.
Колоны, уходящие бесконечными рядами, отражающимися друг в друге - как будто в иное измерение… (кстати, колоны позаимствованы из античных храмов по тому же самому закону неприятия пустоты, где «храм оставленный - все храм»). Стройные, легкие их тела - балерины кордебалета, выступающие в грандиозном полонезе…
И - линии, изогнутые, переплетающиеся, дуговые, узорчатые, роскошные, тонкие - буйство орнамента, расшивающего стены и купола. Если где-то и можно потеряться во времени, забредя по ту сторону настоящего, то - как раз в полутемном лабиринте колон Мескиты. Римское, арабское, готическое, барочное - не противоречит в ней друг другу, не рождает ощущение хаоса и дурновкусия… Как слоеный пирог, собор и город вокруг него благоухают и тают на вкус - невиданным и невозможным лакомством веков…
6. Коричневый Толедо.
Уже второй раз этот город напоминает мне очертаниями каравай. Или пасхальный кулич.
Он стоит на крутом берегу Тахо, подрумяненный со всех боков. Его улочки поднимаются вверх - к глазури облаков.
У него внутри толедская золотая чеканка, толедская сталь, толедский собор с очень редкой статуей улыбающейся Мадонны, и толедские румяные ароматные марципаны. Вокруг - райские миндальные сады (после инжира в моем личном списке следует миндаль - и за форму, и за звуковую оболочку, и за вкус). Когда смотришь на город со стороны реки, то поражаешься какой-то удивительной ладности, именно выпеченности этого музея под открытым небом, как будто замкнутого на самом себе, но при этом, как и положено куличу, отменно праздничного… Правда, у него в середке, с одной стороны, тот самый сказочный Эль Греко, а с другой - Алькасар, взорванный республиканцами и восстановленный Франко. - Впрочем, для меня само имя Толедо всегда и при всех условиях рифмоваться будет только с Эль Греко.
Но о нем, так же, как о Прадо, Веласкесе, Мадриде - я не буду сейчас писать. О Мадриде, кстати, уже было (http://jaseneva.livejournal.com/76200.html#cutid1), а говорить о живописи Эль Греко будет таким бесконечным дилетантством… С ним летишь ввысь и падаешь в бездну - или (как, говорят, Сальвадор Дали, хлопаешься без чувств от того, что он творит на холсте…
7. Прозрачная Сарагоса.
Арагон прятался от нас - за туманами, за инеем. В горном Арагоне (какая красивая аллитерация, а?) наконец-то вспомнилось, что - зима. Не то, чтобы неприветливый, но такой по-горски суровый, немногословный, обстоятельный, Арагон запахнулся от нашего туристического любопытства, даже не пытаясь расцветиться солнышком.
Катил воды Эбро - первая река Испании, показался четырехугольный (с башенками по краям - практически стопроцентная мечеть) собор Святой Девы Пилар. - Мужественный край. Его названия знакомы и по «Рукописи, найденной в Сарагосе», и по гражданской войне 30-х годов. - Более всего меня поразили два совершенных чуда, на которые, видимо, в силу строгости местных нравов, Высшие инстанции для Сарагосы не поскупились. Оба помещаются сейчас в том самом соборе Девы Пилар.
Первому - почти две тысячи лет. Это белый столб с красноватыми венами-прожилками, с полустертым боком от прикосновений поколений верующих. Считается, что его из рук в руки передала апостолу Иакову, проповедовавшему в Испании, сама Богоматерь. Как зримый знак Своего присутствия в мире. - Столб - теплый и почти живой. Он как будто тихонько откликается на прикосновение. Вокруг него вечно идет служба, наполняя собор духом, душой и звуком.
А в высоте - две росписи, сделанные Гойей. За сочные вольности одной ему крепко досталось от церковных властей - но, видит Бог, эта роспись оставила меня равнодушной. - Зато другая, ранняя… Чистый Тинторетто…
Если приглядеться, в правом углу зияет странно-замазанное пятно. В этом месте бомба летчиков Муссолини, атаковавших республиканцев, пробила свод собора. Еще пару бомб (выпотрошенных, разумеется) висят на стене в виде назидательного напоминания о… - Ни одна не взорвалась. Даже фреску попортили только с краю. И под этой специально не отреставрированной дырой, и напротив бомб застываешь похлеще, чем перед столбом. - Божья Матерь охраняет Свои владения?... Святу месту не быть пусту? - Чтобы там ни говорили об упадке веры в католической Испании, но во всех ее соборах без исключения явственно веет тот самый Дух, Который дышит, где хочет. Оно осязаемо, слышно, оно эхом отдается внутри - это Его горячее дыхание.
На прощание была еще звездная ночь над кромкой Средиземного моря, пустынный зимний пляж и тепло, тепло испанского января… Не то, чтобы не хотелось уезжать. - Но мучительно, до слез хотелось - возвращаться и еще много раз возвращаться…