И стал Свет. Светописец Караваджо и провидец Блейк в Пушкинском.
…Тот, кто всерьез считает, что при отключении Интернета сразу образуется куча свободного времени, по-моему, просто «вводит правосудие в заблуждение» (Бомарше). За почти недельное отсутствие здесь времени у меня не токмо не образовалось лишнего, но казалось, что его как черная дыра всасывает. (Плюс, конечно, постоянный дискомфорт от выключенности из информационных потоков и изводящие нутро размышления, расчувствования и размусоливания всяческого добра и зла по внутренней орбите). И поста про спектакль «Пристань» я так и не написала, хотя, казалось бы, без Инета-то что и делать, как писать/читать?... Но про «Пристань» я обещаю. Мне есть, что сказать.
А сегодня - про живопись. Поскольку думать вообще вредно, а мне в данный конкретный период - категорически противопоказано, то - пошла лечиться высоким искусством. (То есть я понимаю, что в последнее время мой ЖЖ превращается в такой странноватый обзор культурных артефактов, но, но, но… о жизни? о любви? о науке? о том, что происходит внутри и снаружи?... нету у меня этих слов, да и смысла в них нету…)
Выставка Караваджо оформлена почти по-европейски - интимный полумрак, обширные и очень грамотные комментарии (ни одного по-английски! Это, знаете ли, уже практически варварство, азиатчина какая-то). - Полотен немного, но все - шедевры, от которых ноги не уносят. Религиозная тематика преобладает.
. …Чтобы - от всего белого света - за стеной снега, за темным занавесом, вверх по лестнице - выше, далеко-далеко от всего прочего - образ иного мира, иного движения и дыхания. Образ Христа. Как по Иоанну - образ Света и Духа Святого. …Дух - ветер, где хочет - ищет и дышит... Для Караваджо Дух - Свет, Который светит во тьме, вытесняя ее Собою. Художник порой нарушает пропорции, искажает привычные композиции, даже традиционные представления о светотени, делая источником света - Христа, бичуемого стражниками или оплакиваемого учениками.
Оно пронзительно: сочетание достаточно реалистичного рисунка, ренессансных прекрасных, выразительных тел - с ломающим перспективы, пространство, законы оптики Светом как знаком Его присутствия в мире, Его зримого воплощения.
Положение во гроб
Это, конечно, нужно, необходимо смотреть вживую, потому что ни сути световой игры, ни поразительного ощущения смотрящего на тебя взгляда, сопоставимого со взглядом святых на православных иконах, репродукции ни разу не… Тут малейший оттенок - высветленный или затемненный - меняет все волшебство. Казалось бы, ну что такого в этой вот сцене ужина в Эммаусе?
В простых кусках хлеба на бедном столе, в Его опущенном лице (в следующее мгновение Он посмотрит на них и преломит хлеб в жесте причастия - и тогда они Его, воскресшего, изменившегося, узнают - увидят сокровенное), в слушающей его челяди? Но та старуха с краю - не смерть ли она сама, а? А из другого угла ко Христу вьется ручеек света - преображенной отныне жизни… Воскрешение - это, знаете, не столько праздник, потрясение мироздания, революция. - У Караваджо это - работа, труд сродни повседневному, это - глубинная художественная философия проявления внутреннего, мистического - в обыденном внешнем. Вся группа - вроде бы бытовая зарисовка, но при этом - многогранный, полносветный символ встречи земного с небесным, Жизни и жизни в той обыденности и неотменимости, как это и было описано Евангелиями.
Еще ближе к мировидению икон (иконическому, знаковому раскрытию горнего в дольнем) - вот это поклонение пастухов.
Красный плат Богородицы, подчеркнутая бедность хлева, ноздри вола и склоненные нищие люди… И тонущие во тьме углы еще не освещенного Им бытия, потому что пока - Младенец - Свет Его тонок и робок. Но этот Свет и есть - точка отсчета и картины, и мира. То, что применительно к иконам мы называем обратной перспективой.
Но самой завораживающей для меня стало
Обращение Савла
Поверьте - если встать под картиной (а Караваджо писал для Церкви Петра и Павла, зная, что картина будет расположена в правом пределе, как раз над паствой), если вдохнуть ее пластику, обрушивающуюся сверху вниз - вслед движения Савла, вслед Божьего гласа - с Небес на землю - то тогда с очевидностью: центр картины - Божий всепроницающий Свет, Тот, каким его пишут на иконах Благовещения, Тот, что носился над водами, Тот, Кто в столпе Огненном вел людей из рабства… Поверженный воин в римском облачении (что, думаю, исторически неточно, но ярко передает художественную идею), юный борец с ересью и ревнитель старины - ослепший от света Савл поднимется на ноги уже иным человеком… Лотман сказал бы, что здесь срабатывает древнейший архетип обращения злодея в героя… Впрочем, как объяснил по поводу Павла Господь праведнику Анании, Свет проходит к тому, кто ищет, кто избран - искать, упасть и родится заново от Духа Святого. Низшая точка этого пути - падение оземь, смерть, уступающая под напором Света. Краски буквально воздушны - и начинает казаться, что между пестрой лошадью, слугою и Савлом - границей - встает именно Он, световой Столп, невидимый, но - ясный, ощущаемый сильнее, чем зримость.
Это же самое по духу, хотя совершенно иное по форме и культуре, это именно визионерство сводило с ума Блейка, когда он пытался зарисовать приходящие к нему образы. Его рисунки и графика бесконечно далеки от живописи в понимании Караваджо, скажем, или Веласкеса. Дикий, дивный, загадочный животно-ангельский мир, который плывет в космосе где-то между мистерией Мильтона и неотмирной красотой модернизма. Неслучайно собеседники Блейка, его проводники по миру незримого - это и Библия, и Данте, и Шекспир, и Мильтон, и Ньютон.
Ньютон
Тут, наверное, тоже своего рода иконописный символизм - передать не портрет, а саму сущность человека. Не буду даже искать тех картинок, которыми Блейк передает образ адмирала Нельсона. Это - лучше один раз увидеть своими глазами. - Различить изнанку мировой махины и расписать все мироздание такими же емкими формулами, которыми физики описывают строение физического мира.
Только тема Блейка - мир духовный. Сонмы духов. Ангелы и демоны, преступники и провидцы.
Давид, извлекаемый из вод многих
Ему очевидно нравилось рисовать - воплощать во плоть и кровь - аллегории и притчи. Вытянутые фигуры неземных то ли дев, то ли эльфов, крылато-бесплотных, как фантазии, но овеществляющих мир наравне с водою и воздухом.
10 дев из евангельской притчи о девах разумных и неразумных
И - распростерший над землей руки - Создатель всего этого бытия в ощущаемых нами кантовских категориях. И звездное небо над нами…
Создание Адама
…Когда смотришь на творения Блейка, вспоминаешь и К.С. Льюиса с его Львом и волшебными нарнийскими существами, и Толкина с его средиземьем. Вернее, так - понимаешь, чувствуешь, откуда это все у них, откуда собраны нарнийские фавны и дриады, откуда - орки и гоблины. Не в плане мифологических корней, а именно в плане визуального образа - истоки того, что больше собственной картинки, собственной формы, собственной причудливости.
Может быть, это безумие. Такой Кассандров дар. - Или же особая такая одержимость, что сродни гениальности. - Но, когда разгадываешь Блейка, то - по-набоковски - будто приставляешь к обезумевшему зеркалу нетку обыденного мира - чтобы увидеть чудо. И благословить безумца.
Пусть остальные «визионеры», представленные на выставке, уступают Блейку в цельности дара, в сумасшествии видения, но и они сияют от Божьей искры. А вот эта Беатриче Г.Д. Россетти…
Если бы я не была ясеневой, то, все всякого сомнения, была бы Беатриче.
А сегодня - про живопись. Поскольку думать вообще вредно, а мне в данный конкретный период - категорически противопоказано, то - пошла лечиться высоким искусством. (То есть я понимаю, что в последнее время мой ЖЖ превращается в такой странноватый обзор культурных артефактов, но, но, но… о жизни? о любви? о науке? о том, что происходит внутри и снаружи?... нету у меня этих слов, да и смысла в них нету…)
Выставка Караваджо оформлена почти по-европейски - интимный полумрак, обширные и очень грамотные комментарии (ни одного по-английски! Это, знаете ли, уже практически варварство, азиатчина какая-то). - Полотен немного, но все - шедевры, от которых ноги не уносят. Религиозная тематика преобладает.
. …Чтобы - от всего белого света - за стеной снега, за темным занавесом, вверх по лестнице - выше, далеко-далеко от всего прочего - образ иного мира, иного движения и дыхания. Образ Христа. Как по Иоанну - образ Света и Духа Святого. …Дух - ветер, где хочет - ищет и дышит... Для Караваджо Дух - Свет, Который светит во тьме, вытесняя ее Собою. Художник порой нарушает пропорции, искажает привычные композиции, даже традиционные представления о светотени, делая источником света - Христа, бичуемого стражниками или оплакиваемого учениками.
Оно пронзительно: сочетание достаточно реалистичного рисунка, ренессансных прекрасных, выразительных тел - с ломающим перспективы, пространство, законы оптики Светом как знаком Его присутствия в мире, Его зримого воплощения.
Положение во гроб
Это, конечно, нужно, необходимо смотреть вживую, потому что ни сути световой игры, ни поразительного ощущения смотрящего на тебя взгляда, сопоставимого со взглядом святых на православных иконах, репродукции ни разу не… Тут малейший оттенок - высветленный или затемненный - меняет все волшебство. Казалось бы, ну что такого в этой вот сцене ужина в Эммаусе?
В простых кусках хлеба на бедном столе, в Его опущенном лице (в следующее мгновение Он посмотрит на них и преломит хлеб в жесте причастия - и тогда они Его, воскресшего, изменившегося, узнают - увидят сокровенное), в слушающей его челяди? Но та старуха с краю - не смерть ли она сама, а? А из другого угла ко Христу вьется ручеек света - преображенной отныне жизни… Воскрешение - это, знаете, не столько праздник, потрясение мироздания, революция. - У Караваджо это - работа, труд сродни повседневному, это - глубинная художественная философия проявления внутреннего, мистического - в обыденном внешнем. Вся группа - вроде бы бытовая зарисовка, но при этом - многогранный, полносветный символ встречи земного с небесным, Жизни и жизни в той обыденности и неотменимости, как это и было описано Евангелиями.
Еще ближе к мировидению икон (иконическому, знаковому раскрытию горнего в дольнем) - вот это поклонение пастухов.
Красный плат Богородицы, подчеркнутая бедность хлева, ноздри вола и склоненные нищие люди… И тонущие во тьме углы еще не освещенного Им бытия, потому что пока - Младенец - Свет Его тонок и робок. Но этот Свет и есть - точка отсчета и картины, и мира. То, что применительно к иконам мы называем обратной перспективой.
Но самой завораживающей для меня стало
Обращение Савла
Поверьте - если встать под картиной (а Караваджо писал для Церкви Петра и Павла, зная, что картина будет расположена в правом пределе, как раз над паствой), если вдохнуть ее пластику, обрушивающуюся сверху вниз - вслед движения Савла, вслед Божьего гласа - с Небес на землю - то тогда с очевидностью: центр картины - Божий всепроницающий Свет, Тот, каким его пишут на иконах Благовещения, Тот, что носился над водами, Тот, Кто в столпе Огненном вел людей из рабства… Поверженный воин в римском облачении (что, думаю, исторически неточно, но ярко передает художественную идею), юный борец с ересью и ревнитель старины - ослепший от света Савл поднимется на ноги уже иным человеком… Лотман сказал бы, что здесь срабатывает древнейший архетип обращения злодея в героя… Впрочем, как объяснил по поводу Павла Господь праведнику Анании, Свет проходит к тому, кто ищет, кто избран - искать, упасть и родится заново от Духа Святого. Низшая точка этого пути - падение оземь, смерть, уступающая под напором Света. Краски буквально воздушны - и начинает казаться, что между пестрой лошадью, слугою и Савлом - границей - встает именно Он, световой Столп, невидимый, но - ясный, ощущаемый сильнее, чем зримость.
Это же самое по духу, хотя совершенно иное по форме и культуре, это именно визионерство сводило с ума Блейка, когда он пытался зарисовать приходящие к нему образы. Его рисунки и графика бесконечно далеки от живописи в понимании Караваджо, скажем, или Веласкеса. Дикий, дивный, загадочный животно-ангельский мир, который плывет в космосе где-то между мистерией Мильтона и неотмирной красотой модернизма. Неслучайно собеседники Блейка, его проводники по миру незримого - это и Библия, и Данте, и Шекспир, и Мильтон, и Ньютон.
Ньютон
Тут, наверное, тоже своего рода иконописный символизм - передать не портрет, а саму сущность человека. Не буду даже искать тех картинок, которыми Блейк передает образ адмирала Нельсона. Это - лучше один раз увидеть своими глазами. - Различить изнанку мировой махины и расписать все мироздание такими же емкими формулами, которыми физики описывают строение физического мира.
Только тема Блейка - мир духовный. Сонмы духов. Ангелы и демоны, преступники и провидцы.
Давид, извлекаемый из вод многих
Ему очевидно нравилось рисовать - воплощать во плоть и кровь - аллегории и притчи. Вытянутые фигуры неземных то ли дев, то ли эльфов, крылато-бесплотных, как фантазии, но овеществляющих мир наравне с водою и воздухом.
10 дев из евангельской притчи о девах разумных и неразумных
И - распростерший над землей руки - Создатель всего этого бытия в ощущаемых нами кантовских категориях. И звездное небо над нами…
Создание Адама
…Когда смотришь на творения Блейка, вспоминаешь и К.С. Льюиса с его Львом и волшебными нарнийскими существами, и Толкина с его средиземьем. Вернее, так - понимаешь, чувствуешь, откуда это все у них, откуда собраны нарнийские фавны и дриады, откуда - орки и гоблины. Не в плане мифологических корней, а именно в плане визуального образа - истоки того, что больше собственной картинки, собственной формы, собственной причудливости.
Может быть, это безумие. Такой Кассандров дар. - Или же особая такая одержимость, что сродни гениальности. - Но, когда разгадываешь Блейка, то - по-набоковски - будто приставляешь к обезумевшему зеркалу нетку обыденного мира - чтобы увидеть чудо. И благословить безумца.
Пусть остальные «визионеры», представленные на выставке, уступают Блейку в цельности дара, в сумасшествии видения, но и они сияют от Божьей искры. А вот эта Беатриче Г.Д. Россетти…
Если бы я не была ясеневой, то, все всякого сомнения, была бы Беатриче.