Комедия vs трагедия (много шума попусту)
…Что-то давно я про Шекспира не писала, вам не кажется?:) А то, что у меня семестр начался (и меня снова ждут лекции по истории журналистики), так это ведь - не оправдание, правда? И хотя, наверное, активное взращивание в себе внутренней англичанки - процесс в корне порочный, но как упоительно ему, как и всякому пороку, предаваться:)…
С другой стороны, всем известна банальность про то, что мысль материальна. После чтения «Тома Джонса» минуты сосредоточенного плавания в бассейне (гениальный релакс, конечно) были посвящены цветным фантазиям на тему экранизации сего шедевра. - И моментально обнаружилось, что таковая экранизация таки уже существует (что-то, кстати, в ней классно, что-то, уж разумеется, я бы сделала лучше:)))))))))), поэтому фантазии пришлось переключиться (о, пути женской логики и торжество ассоциативного мышления!) на постановку одной из самых моих любимых шекспировских комедий -
Да, варианты я, разумеется, видела. И с Эммой Томпсон и Кеннетом Бранной (http://ru.wikipedia.org/wiki/%CC%ED%EE%E3%EE_%F8%F3%EC%E0_%E8%E7_%ED%E8%F7%E5%E3%EE_(%F4%E8%EB%FC%EC%2C_1993)), и с Костей Райкиным и будущей матерью Милы Йовович (http://www.kino-teatr.ru/kino/movie/sov/3937/annot/), и даже с Удовиченко и Ярмольником (http://www.kino-teatr.ru/kino/movie/sov/3625/annot/ (кстати, оч.гуд), хотя, конечно, лучше всего - старинный спектакль театра Вахтангова с Любимовым и Целиковской (http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9C%D0%BD%D0%BE%D0%B3%D0%BE_%D1%88%D1%83%D0%BC%D0%B0_%D0%B8%D0%B7_%D0%BD%D0%B8%D1%87%D0%B5%D0%B3%D0%BE_(%D1%82%D0%B5%D0%BB%D0%B5%D1%81%D0%BF%D0%B5%D0%BA%D1%82%D0%B0%D0%BA%D0%BB%D1%8C)) (если вы этого не видели, то не пожалейте трафика, скачайте - это чудесно!) - Но если каждая эпоха требует своего «Гамлета», то почему бы не быть и новым реинкарнациям этой пьесы? Вот сейчас она чуть не двух московских театрах идет, но тут, простите, вступает в силу твердое правило: «слишком люблю некоторые пьесы, чтобы смотреть по ним посредственные спектакли».
…Эх, вот бы поиграться в тех условных испанцев, коими представлены у Шекспира двое сиятельных синьоров-принцев. Так и вижу дона Педро Арагонского в стане поклонников «Барселоны», в яркой сине-гранатовой мантии с коллекцией кубков в виде значков, например:). И тогда ненависть к нему дона Хуана, болельщика, как сами понимаете, мадридского Реала, в аскетичной белой майке, - будет всем понятна и еще ой как мотивирована! Все военные действия, подразумеваемые в пьесе, перевести в план футбольных баталий - актуальненько, живенько, бодренько, а, главное, любимая шекспировская идея игры обыгрывается в новом свете и играет новыми гранями:).
Обожаемый Шекспиром карнавал - да под испанские-то ритмы… Нет, не в духе причесанных «Джипси кингз» и мюзикла «Зорро», а настоящим эмоциональным испанским фламенко, переборами и перестуками каблучков, в которых страсть, смерть, любовь и ревность… пусть наши артисты никогда не будут плясать фламенко так, как испанцы в Испании, но ритм-то поймать, звуковой камертон истории дать - вполне возможно и, опять же, довольно современно на фоне общего увлечения испанскими танцами…
Но, впрочем, музыка, костюмы и прочие необходимые элементы трактовки (продолжаю настаивать на своем скромном мнении, что шекспировское пьесы для современного зрителя нуждаются в некой концептуальной адаптации) - это все, конечно, побочно, по сравнению с собственно легким и прекрасным текстом. - Прекрасным? Несмотря на распространенное мнение о том, что как пьеса «Много шуму из ничего» плоха и не продумана. - И действительно, как воспринимать пьесу, в которой второстепенные герои начисто заслоняют собой и своими чувствами главных персонажей, в свою очередь, на редкость пресных и, прямо скажем, далеких от идеала?... - Мастер пробовал перо? Великий маг и волшебник просто захотел еще раз поэкспериментировать с пассионарным женским характером, которым, вне всякого, увлекался и любовался?
Дважды Розалин(д)а (в «Бесплодных усилиях любви» и в «Как вам это понравится») и Беатриче («Много шуму из ничего»), эта женщина обаятельна своим остроумием и силой своего духа. «Нежная роза», «благословенная», она насколько же далека от идеальной возлюбленной в духе банального петраркизма, насколько оригинальная Смуглая леди шекспировских сонетов противоположна общепринятому канону прекрасной подруги. Но отчего-то Мастер дает этому характеру обессмерченное Данте имя самой светлой музы возрождения; поистине королевское имя (для Англии роза - геральдический знак Тюдоров (http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%EE%E7%E0_%D2%FE%E4%EE%F0%EE%E2), нежной розой, думаю, вполне можно было бы куртуазно наименовать Елизавету Тюдор (или, например, ее крестницу - Елизавету Сидни, дочь поэта Филиппа Сидни и падчерицу Эссекса, жену того самого графа Рэтленда…). Поэтическое прозвище «Розалина», говорят, носила графиня Мэри Сидни-Пэмбрук,
сестра Филиппа Сидни, переводчица псалмов и поэтесса, издательница и вероятный редактор шекспировского Великого Фолио. - Тут я опускаю напрашивающиеся разглагольствования о творческой психологии, о возможном биографизме образа (хотя у Шекспира-великого реформатора канонов образ Беатриче/Розалины вполне может быть от начала до конца вымышленным - нет, не так: продиктованным азартом новатора театральной формы и театральных типажей). - Но выбираемые имена в общем контексте эпохи буквально кричали, громогласным фейерверком указывали на крайнюю художественную значимость этого образа в шекспировском драматургическом мышлении.
Беатриче и Бенедикт - не главные герои пьесы, но, волею Поэта, эта любовная пара и их любовная история - уровня Ромео и Джульетты, Тристана и Изольды, Мастера и Маргариты, Паоло и Франчески и других величайших любовников (и именно по этому пункту Беатриче кардинально отличается от Розалин, чьи возлюбленные Бирон (этакий черновик образа Бенедикта) и Орландо ни в коем случае не становятся их органическими половинками, их идеальными «другими», про которых слагают мифы и поэмы).
Заподозрить Шекспира в том, что он и не догадывался об очевидном перекосе сценического внимания ко второстепенными героям - по меньшей мере странно. Когда Мастер трансформирует сюжеты и жанровые границы, он, с его-то чувством стиля, сюжета и драматическим чутьем, вероятно, прекрасно знает, что и, главное, зачем он делает. - По версии Одена («Лекции о Шеспире») драматург просто увлечен полемикой с петраркизмом и прочими куртуазными штампами. - Очень убедительно, кстати. Развенчать главных героев за пошлость и плоскость чувств (ах, милая Геро едва не умирает, но все-таки ей далеко до «Геро и Леандра», ах, имя Клавдио означает «хромой» - но до чёрта ему хромать и хромать…) - ну помните, как Пушкин убивает Ленского за то, что тот - плохой поэт? - Пусть торжествует новый тип любви и новый тип человека влюбленного - смешливого, язвительного, честного, отзывчивого и не страшащегося ни чьих насмешек… …Полагаю, именно эта подспудная мысль и по сию пору вызывает постановочный и зрительский интерес к «несовершенной пьесе». К тому же понятно, что характерным артистам с беатриче-бенедиктовым темпераментом не меньше романтических героев хочется сыграть про любовь, а текстовых возможностей у них, увы, в разы меньше. (То есть можно, конечно, и Жерару Депардье изображать графа Монте-Кристо, и будет классно, поскольку Депардье есть Депардье, но куда привычней и стопроцентней представлять подобного рода протагонистов актерам плана Жана Маре или Алена Делона - компране ву, не правда ли?)
Тут много интересней для меня другое. Когда-то в одной из литературных игр Ю. Вяземский предложил зрителям школьного возраста (hic!) поразмышлять на тему, почему это у Шекспира «Ромео и Джульетта» - трагедия, а «Много шуму из ничего» - обратно комедия? - Ну как же?! Как раз потому, что в «Много шуму» есть пара Бенедикт-Беатриче, а в «Ромео и Джульетта» - один несчастный Меркуцио (еще одна классическая роль характерного репертуара). - И, при всей наивности подобного ответа, в чем-то мне он кажется не таким уж глупым. Более того, гениальность Мастера как раз в том и проявляется, что он умеет сделать великим обыденное (а великое - обыденным). Ведь комическая пара явно не чета трагедийному накалу страстей.
Но посмотрите, сколь малое, казалось бы, отделяет трагедию несвершившейся любви Ромео и Джульетты от бурного и ясного счастья «Много шуму из ничего». - Есть и вражда кланов (дона Педро и дона Хуана), и мнимая смерть невесты и ее мнимое погребение (скандал с Геро), и дуэль недавних друзей, Клавдио и Бенедикта, явно напрашивается… А разница в том, что трагедию вершат звезды, неумолимый рок древних трагедий (бедные starcross’d lovers), мановение которого и сделает повесть о Ромео и Джульетте печальнейшей на свете. Трагический конфликт не разрешаем по определению, а потому любви героев будут противостоять не люди, не обстоятельства, не чувства и даже не смерти (это все преодолимо для того, кто любит так, как они) - но высшие силы, ополчившиеся на подлинную любовь… - Интригой же «Много шуму из ничего» правят люди, пусть и властители Арагона, но всего лишь люди. Место «трагедийного рока» в пьесе занимает обман, любовная клевета, становящаяся пружиной обоих сюжетных линий (а, согласитесь, обман по семантике - безусловно комедийный элемент). Дон Педро сотоварищи обманывают, «клевещут» Бенедикту и Беатриче об их взаимной влюбленности (сложно сказать, сознают ли милые лгуны, насколько их ложь недалека от истины и что в действительности стоит за взаимными пикировками Беатриче и Бенедикта (и как вот после этого отрицать у Шекспира психологизм по реалистическому образцу, хотя, вроде бы, нет и не может еще у него быть этого самого психологизма?:)) - И тут же, рядом, дон Хуан с приятелями оклеветали непорочную Геро, да так, что благородный Клавдио отказывается от нее прямо у алтаря. «Какой переполох, когда подвох наткнется на подвох»! - Оден называет это конфликтом между видимостью и сущностью, но, думаю, можно подобрать формулировку и попроще. - Обман формирует в пьесе ту «пороговую ситуацию», которую в трагедии создает вмешательство рока, - то есть дает героям проявить свое подлинное я, свои лучшие/худшие качества, перевернуть гармонический мир вверх тормашками, чтобы - в потрясенном до основ мироздании - узнать про самих себя, чего же стоит человек перед лицом вечности. - Но обман не обладает необратимостью рока: как ни тщатся Педро с друзьями присвоить себе роль Купидона, а Хуан - роль дьявола, они остаются самыми обыкновенными людьми, чьи возможности не сравнимы с небожителями.
Древний, исконный трагедийный код: человек проигрывает Року, каким бы прекрасным и сильным ни был человек (вспомните Эдипа !), реализуемый в «Ромео и Джульетта», в «Много шуму из ничего» (название-то каково! говорящее:)) волею гения преобразуется в мысль о, слава Богу, неспособности человека конкурировать с роком, о мере исключительно человеческой ответственности за гармонию в мире. Из сферы действия неуправляемого рока любовь и счастье человеческое переходит под юрисдикцию его самого. И он сам (и только он) оказывается ответствен и виновен за перипетии и обманы, за предательства и верность, за жестокость и милосердие. - Гуманизм, на самом деле, очень жесткая штука, европейская цивилизация до сих пор расхлебает его последствия и разбирается с его достижениями (быть самому за все виноватым - это сколько же воли-то нужно? И, главное, а так ли это на самом-то деле?...). - Но шекспировский гуманизм привлекателен тем, что он - честнее. Как любовь честнее обмана. И еще он - светлее и радостней прежнего античного рока, ибо верит в человеческие возможности преодолеть все те горы, что самим же человеком и наворочены. Как сказал бы Джон Донн, если любящие - это ножки циркуля, то, описав круг, они соединятся - по закону математики, по закону гармонии, по закону любви - и никакой рок и хаос помешать этому будет не властен…
Мне кажется, «Много шуму из ничего» как раз об этом. Она триумфально опровергает саму трагедийную модель вселенной, как она представлялась в догуманистические времена, а потому именно комические герои с их настоящей любовью… потому они и только они - главные… (И еще, капельку, не предостережение ли это Эссексу с его горделивыми амбициями? Даже будучи Эссексом, доном Педро Арагонским, ты, человече, - всего лишь человек… Да, впрочем, Эссексу ли слушать, услышать какого-то там Великого барда?...)
P.S. Про три креста мои постоянные читатели уже должны быть в курсе. Повторюсь: они по прочтении приветствуются:))))))))).
С другой стороны, всем известна банальность про то, что мысль материальна. После чтения «Тома Джонса» минуты сосредоточенного плавания в бассейне (гениальный релакс, конечно) были посвящены цветным фантазиям на тему экранизации сего шедевра. - И моментально обнаружилось, что таковая экранизация таки уже существует (что-то, кстати, в ней классно, что-то, уж разумеется, я бы сделала лучше:)))))))))), поэтому фантазии пришлось переключиться (о, пути женской логики и торжество ассоциативного мышления!) на постановку одной из самых моих любимых шекспировских комедий -
Да, варианты я, разумеется, видела. И с Эммой Томпсон и Кеннетом Бранной (http://ru.wikipedia.org/wiki/%CC%ED%EE%E3%EE_%F8%F3%EC%E0_%E8%E7_%ED%E8%F7%E5%E3%EE_(%F4%E8%EB%FC%EC%2C_1993)), и с Костей Райкиным и будущей матерью Милы Йовович (http://www.kino-teatr.ru/kino/movie/sov/3937/annot/), и даже с Удовиченко и Ярмольником (http://www.kino-teatr.ru/kino/movie/sov/3625/annot/ (кстати, оч.гуд), хотя, конечно, лучше всего - старинный спектакль театра Вахтангова с Любимовым и Целиковской (http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9C%D0%BD%D0%BE%D0%B3%D0%BE_%D1%88%D1%83%D0%BC%D0%B0_%D0%B8%D0%B7_%D0%BD%D0%B8%D1%87%D0%B5%D0%B3%D0%BE_(%D1%82%D0%B5%D0%BB%D0%B5%D1%81%D0%BF%D0%B5%D0%BA%D1%82%D0%B0%D0%BA%D0%BB%D1%8C)) (если вы этого не видели, то не пожалейте трафика, скачайте - это чудесно!) - Но если каждая эпоха требует своего «Гамлета», то почему бы не быть и новым реинкарнациям этой пьесы? Вот сейчас она чуть не двух московских театрах идет, но тут, простите, вступает в силу твердое правило: «слишком люблю некоторые пьесы, чтобы смотреть по ним посредственные спектакли».
…Эх, вот бы поиграться в тех условных испанцев, коими представлены у Шекспира двое сиятельных синьоров-принцев. Так и вижу дона Педро Арагонского в стане поклонников «Барселоны», в яркой сине-гранатовой мантии с коллекцией кубков в виде значков, например:). И тогда ненависть к нему дона Хуана, болельщика, как сами понимаете, мадридского Реала, в аскетичной белой майке, - будет всем понятна и еще ой как мотивирована! Все военные действия, подразумеваемые в пьесе, перевести в план футбольных баталий - актуальненько, живенько, бодренько, а, главное, любимая шекспировская идея игры обыгрывается в новом свете и играет новыми гранями:).
Обожаемый Шекспиром карнавал - да под испанские-то ритмы… Нет, не в духе причесанных «Джипси кингз» и мюзикла «Зорро», а настоящим эмоциональным испанским фламенко, переборами и перестуками каблучков, в которых страсть, смерть, любовь и ревность… пусть наши артисты никогда не будут плясать фламенко так, как испанцы в Испании, но ритм-то поймать, звуковой камертон истории дать - вполне возможно и, опять же, довольно современно на фоне общего увлечения испанскими танцами…
Но, впрочем, музыка, костюмы и прочие необходимые элементы трактовки (продолжаю настаивать на своем скромном мнении, что шекспировское пьесы для современного зрителя нуждаются в некой концептуальной адаптации) - это все, конечно, побочно, по сравнению с собственно легким и прекрасным текстом. - Прекрасным? Несмотря на распространенное мнение о том, что как пьеса «Много шуму из ничего» плоха и не продумана. - И действительно, как воспринимать пьесу, в которой второстепенные герои начисто заслоняют собой и своими чувствами главных персонажей, в свою очередь, на редкость пресных и, прямо скажем, далеких от идеала?... - Мастер пробовал перо? Великий маг и волшебник просто захотел еще раз поэкспериментировать с пассионарным женским характером, которым, вне всякого, увлекался и любовался?
Дважды Розалин(д)а (в «Бесплодных усилиях любви» и в «Как вам это понравится») и Беатриче («Много шуму из ничего»), эта женщина обаятельна своим остроумием и силой своего духа. «Нежная роза», «благословенная», она насколько же далека от идеальной возлюбленной в духе банального петраркизма, насколько оригинальная Смуглая леди шекспировских сонетов противоположна общепринятому канону прекрасной подруги. Но отчего-то Мастер дает этому характеру обессмерченное Данте имя самой светлой музы возрождения; поистине королевское имя (для Англии роза - геральдический знак Тюдоров (http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%EE%E7%E0_%D2%FE%E4%EE%F0%EE%E2), нежной розой, думаю, вполне можно было бы куртуазно наименовать Елизавету Тюдор (или, например, ее крестницу - Елизавету Сидни, дочь поэта Филиппа Сидни и падчерицу Эссекса, жену того самого графа Рэтленда…). Поэтическое прозвище «Розалина», говорят, носила графиня Мэри Сидни-Пэмбрук,
сестра Филиппа Сидни, переводчица псалмов и поэтесса, издательница и вероятный редактор шекспировского Великого Фолио. - Тут я опускаю напрашивающиеся разглагольствования о творческой психологии, о возможном биографизме образа (хотя у Шекспира-великого реформатора канонов образ Беатриче/Розалины вполне может быть от начала до конца вымышленным - нет, не так: продиктованным азартом новатора театральной формы и театральных типажей). - Но выбираемые имена в общем контексте эпохи буквально кричали, громогласным фейерверком указывали на крайнюю художественную значимость этого образа в шекспировском драматургическом мышлении.
Беатриче и Бенедикт - не главные герои пьесы, но, волею Поэта, эта любовная пара и их любовная история - уровня Ромео и Джульетты, Тристана и Изольды, Мастера и Маргариты, Паоло и Франчески и других величайших любовников (и именно по этому пункту Беатриче кардинально отличается от Розалин, чьи возлюбленные Бирон (этакий черновик образа Бенедикта) и Орландо ни в коем случае не становятся их органическими половинками, их идеальными «другими», про которых слагают мифы и поэмы).
Заподозрить Шекспира в том, что он и не догадывался об очевидном перекосе сценического внимания ко второстепенными героям - по меньшей мере странно. Когда Мастер трансформирует сюжеты и жанровые границы, он, с его-то чувством стиля, сюжета и драматическим чутьем, вероятно, прекрасно знает, что и, главное, зачем он делает. - По версии Одена («Лекции о Шеспире») драматург просто увлечен полемикой с петраркизмом и прочими куртуазными штампами. - Очень убедительно, кстати. Развенчать главных героев за пошлость и плоскость чувств (ах, милая Геро едва не умирает, но все-таки ей далеко до «Геро и Леандра», ах, имя Клавдио означает «хромой» - но до чёрта ему хромать и хромать…) - ну помните, как Пушкин убивает Ленского за то, что тот - плохой поэт? - Пусть торжествует новый тип любви и новый тип человека влюбленного - смешливого, язвительного, честного, отзывчивого и не страшащегося ни чьих насмешек… …Полагаю, именно эта подспудная мысль и по сию пору вызывает постановочный и зрительский интерес к «несовершенной пьесе». К тому же понятно, что характерным артистам с беатриче-бенедиктовым темпераментом не меньше романтических героев хочется сыграть про любовь, а текстовых возможностей у них, увы, в разы меньше. (То есть можно, конечно, и Жерару Депардье изображать графа Монте-Кристо, и будет классно, поскольку Депардье есть Депардье, но куда привычней и стопроцентней представлять подобного рода протагонистов актерам плана Жана Маре или Алена Делона - компране ву, не правда ли?)
Тут много интересней для меня другое. Когда-то в одной из литературных игр Ю. Вяземский предложил зрителям школьного возраста (hic!) поразмышлять на тему, почему это у Шекспира «Ромео и Джульетта» - трагедия, а «Много шуму из ничего» - обратно комедия? - Ну как же?! Как раз потому, что в «Много шуму» есть пара Бенедикт-Беатриче, а в «Ромео и Джульетта» - один несчастный Меркуцио (еще одна классическая роль характерного репертуара). - И, при всей наивности подобного ответа, в чем-то мне он кажется не таким уж глупым. Более того, гениальность Мастера как раз в том и проявляется, что он умеет сделать великим обыденное (а великое - обыденным). Ведь комическая пара явно не чета трагедийному накалу страстей.
Но посмотрите, сколь малое, казалось бы, отделяет трагедию несвершившейся любви Ромео и Джульетты от бурного и ясного счастья «Много шуму из ничего». - Есть и вражда кланов (дона Педро и дона Хуана), и мнимая смерть невесты и ее мнимое погребение (скандал с Геро), и дуэль недавних друзей, Клавдио и Бенедикта, явно напрашивается… А разница в том, что трагедию вершат звезды, неумолимый рок древних трагедий (бедные starcross’d lovers), мановение которого и сделает повесть о Ромео и Джульетте печальнейшей на свете. Трагический конфликт не разрешаем по определению, а потому любви героев будут противостоять не люди, не обстоятельства, не чувства и даже не смерти (это все преодолимо для того, кто любит так, как они) - но высшие силы, ополчившиеся на подлинную любовь… - Интригой же «Много шуму из ничего» правят люди, пусть и властители Арагона, но всего лишь люди. Место «трагедийного рока» в пьесе занимает обман, любовная клевета, становящаяся пружиной обоих сюжетных линий (а, согласитесь, обман по семантике - безусловно комедийный элемент). Дон Педро сотоварищи обманывают, «клевещут» Бенедикту и Беатриче об их взаимной влюбленности (сложно сказать, сознают ли милые лгуны, насколько их ложь недалека от истины и что в действительности стоит за взаимными пикировками Беатриче и Бенедикта (и как вот после этого отрицать у Шекспира психологизм по реалистическому образцу, хотя, вроде бы, нет и не может еще у него быть этого самого психологизма?:)) - И тут же, рядом, дон Хуан с приятелями оклеветали непорочную Геро, да так, что благородный Клавдио отказывается от нее прямо у алтаря. «Какой переполох, когда подвох наткнется на подвох»! - Оден называет это конфликтом между видимостью и сущностью, но, думаю, можно подобрать формулировку и попроще. - Обман формирует в пьесе ту «пороговую ситуацию», которую в трагедии создает вмешательство рока, - то есть дает героям проявить свое подлинное я, свои лучшие/худшие качества, перевернуть гармонический мир вверх тормашками, чтобы - в потрясенном до основ мироздании - узнать про самих себя, чего же стоит человек перед лицом вечности. - Но обман не обладает необратимостью рока: как ни тщатся Педро с друзьями присвоить себе роль Купидона, а Хуан - роль дьявола, они остаются самыми обыкновенными людьми, чьи возможности не сравнимы с небожителями.
Древний, исконный трагедийный код: человек проигрывает Року, каким бы прекрасным и сильным ни был человек (вспомните Эдипа !), реализуемый в «Ромео и Джульетта», в «Много шуму из ничего» (название-то каково! говорящее:)) волею гения преобразуется в мысль о, слава Богу, неспособности человека конкурировать с роком, о мере исключительно человеческой ответственности за гармонию в мире. Из сферы действия неуправляемого рока любовь и счастье человеческое переходит под юрисдикцию его самого. И он сам (и только он) оказывается ответствен и виновен за перипетии и обманы, за предательства и верность, за жестокость и милосердие. - Гуманизм, на самом деле, очень жесткая штука, европейская цивилизация до сих пор расхлебает его последствия и разбирается с его достижениями (быть самому за все виноватым - это сколько же воли-то нужно? И, главное, а так ли это на самом-то деле?...). - Но шекспировский гуманизм привлекателен тем, что он - честнее. Как любовь честнее обмана. И еще он - светлее и радостней прежнего античного рока, ибо верит в человеческие возможности преодолеть все те горы, что самим же человеком и наворочены. Как сказал бы Джон Донн, если любящие - это ножки циркуля, то, описав круг, они соединятся - по закону математики, по закону гармонии, по закону любви - и никакой рок и хаос помешать этому будет не властен…
Мне кажется, «Много шуму из ничего» как раз об этом. Она триумфально опровергает саму трагедийную модель вселенной, как она представлялась в догуманистические времена, а потому именно комические герои с их настоящей любовью… потому они и только они - главные… (И еще, капельку, не предостережение ли это Эссексу с его горделивыми амбициями? Даже будучи Эссексом, доном Педро Арагонским, ты, человече, - всего лишь человек… Да, впрочем, Эссексу ли слушать, услышать какого-то там Великого барда?...)
P.S. Про три креста мои постоянные читатели уже должны быть в курсе. Повторюсь: они по прочтении приветствуются:))))))))).