Чувствую, работа на сегодня отменяется
Мне неловко. Но, с другой стороны, я надеюсь, что вы меня поймете и извините, а?
В №6 "Вопросов литературы" опубликована рецензия О. Осмухиной на мою монографию. На протяжении определенного времени мои попытки найти текст (разными путями) успехом не увенчивались - и только трепет (назовем это так) перед неизвестными словами, которые где-то там сказаны и живут сами по себе, предательски нарастал. Пока чудесня добрая фея porcelina_kgb не взмахнула волшебной палочкой (я ей и тем, кто помогал, бесконечно благодарна, тут просто даже слов нет)...
Текст, конечно, под кат.
Я. В. Солдаткина. Мифопоэтика русской эпической прозы 1930-1950-х годов: генезис и основные художественные тенден¬ции. М.: Экон-Информ, 2009. 356 с.
Основательное и продуманное исследование Я. Солдаткиной начинается с весьма примечательного утверждения о соответст¬вии развития русской эпической прозы 1930-1950-х годов «тому культурному пути, который был проделан русским социумом на протяжении минувшего столетия <...> Смещение крупных эпи¬ческих форм на периферию литературного процесса <...> отража¬ет особое умонастроение той поры, вызванное крушением обще¬принятых норм и ценностей, предчувствием грядущих глобальных перемен» (с. 3). Однако ожидаемой «социологиче¬ской» интерпретации сугубо литературных явлений не состоя¬лось. Автор сумел избежать одностороннего подхода, рассматри¬вая становление мифопоэтического канона эпической прозы А. Платонова, М. Шолохова, Б. Пастернака и др. и весьма кор¬ректно и тонко, с учетом философского и литературного контек¬стов, продемонстрировать создание русской эпикой собственного неомифа. Учитывая понимание мифа как вторичной семиологической системы Р. Барта, а также изыскания в этой области мэт¬ров отечественного литературоведения (Ю. Лотмана, М. Гаспарова, В. Топорова), автор монографии определяет на их основе собственный исследовательский ракурс: рассмотрение мифопоэтики как промежуточной области между уровнем собственно поэтики и проблемно-идеологическим уровнем текста, связы¬вающей их в единое художественное целое. При этом мифопоэти¬ка отнюдь не сводится исследовательницей исключительно к творческому переосмыслению исходного мифологического мате¬риала и созданию на его основе авторских текстов; Я. Солдатки¬на исследует мифотворчество как средство выражения нацио¬нального самосознания, «способ создания нового национального мифа, предназначенного для всего этноса» (с. 19).
Уже в первой главе («Литературные предпосылки возникно¬вения неомифа в прозе 1930- 1950-х годов: неомиф в романах А. П. Платонова»), сопоставляя взаимодействие образов «Чевен¬гура» и «Счастливой Москвы» с мифологемами языческого и хри¬стианского происхождения, Я. Солдаткина демонстрирует, как Платонов с одной стороны - подменяет официальный соцреалистический массовый миф о «новом» герое и строительстве комму¬низма мифологией чевенгурцев, основанной на «уничтожении ра¬зобщенности, "сиротства" с помощью братского единения и воскресения мертвых» (с. 37), с другой - противопоставляет ему способность к самопожертвованию, самоценность человека как «соборного единства индивидуальностей» (с. 81) в «Счастливой Москве», реально ведущие к счастливому будущему отдельной личности и нации в целом.
Через анализ функций мифологических и евангельских реми¬нисценций в структуре авторского текста осмысливаются шолохов¬ский неомиф в «Тихом Доне» («Мифопоэтика эпопеи М. Шолохо¬ва "Тихий Дон": национальное мировоззрение и национальный характер»), «Поднятой целине» («Роман М. Шолохова "Поднятая целина": приемы художественного диалога с массовой советской мифологией») и пастернаковский в «Докторе Живаго» («Роман Б. Пастернака "Доктор Живаго": основные принципы построения и центральные мифологемы»). Каждый из романов предлагает чита¬телю, по мысли исследовательницы, всеобъемлющий мифопоэти- ческий образ мира, выражающий миросозерцание целого этноса с его представлениями о гармонии и традиционнымии поисками высшей мудрости. Но если в «Тихом Доне» и «Поднятой целине» развитие личности и народа представлено автором на фоне столк¬новения и примирения революционной и патриархальной идеоло¬гии, синтеза ее с христианскими гуманистическими мотивами, то в «Докторе Живаго», объединяющем «личностную, национальную и общечеловеческую историософскую проблематику» (с. 271), дис¬куссия с массовой советской мифологией завершается окончатель¬ным противопоставлением ей мифологемы личности в контексте большого исторического времени.
Завершением разговора о мифопоэтике становится рассмот¬рение малых эпических форм 1950- 1960-х годов («Судьба чело¬века» М. Шолохова, «Evgenia Ivanovna» Л. Леонова, «Один день Ивана Денисовича» А. Солженицына), исполненных уже не пафо¬са обустройства страны или воссоздания национального космоса, но осмысливающих «вопросы дальнейшей духовной жизнеспо¬собности нации» (с. 275). Воплощением его теперь становится «маленький человек», сохраняющий, как показывает исследова¬тельница, связь с эпической народной традицией и уже на новом историческом витке возрождающий идею соборности.
Справедливо объединяя столь разные, на первый взгляд, тек¬сты в единый «мифопоэтический» контекст, автор монографии тем не менее не рассматривает вписывающиеся в него образцы «дере¬венской прозы» конца 1950-х годов, осмысливающие все ту же ми¬фологему личности в ее отношении к национальному и общечело¬веческому. Однако, несмотря на это, серьезная и глубокая книга Я. Солдаткиной может претендовать на полноправное место в ряду трудов, исследующих мифопоэтику отечественной прозы XX века.
О. ОСЬМУХИНА
г. Саранск
А мне - разводить руками от нежданности и нереальности произошедшего, мысленно благодарить всех, кто к появлению этой рецензии руку приложил (я точно не прикладывала никаких усилий, потому что такие усилия просто вне сферы моей досягаемости)...
Да, на всякий случай. Монографию еще можно взять у меня или купить в книжной лавке литинститута на Тверском бульваре. (Эх, а вот этого, как восклицала Фаншетта, наверное, уже не нужно было говорить:))))).
В №6 "Вопросов литературы" опубликована рецензия О. Осмухиной на мою монографию. На протяжении определенного времени мои попытки найти текст (разными путями) успехом не увенчивались - и только трепет (назовем это так) перед неизвестными словами, которые где-то там сказаны и живут сами по себе, предательски нарастал. Пока чудесня добрая фея porcelina_kgb не взмахнула волшебной палочкой (я ей и тем, кто помогал, бесконечно благодарна, тут просто даже слов нет)...
Текст, конечно, под кат.
Я. В. Солдаткина. Мифопоэтика русской эпической прозы 1930-1950-х годов: генезис и основные художественные тенден¬ции. М.: Экон-Информ, 2009. 356 с.
Основательное и продуманное исследование Я. Солдаткиной начинается с весьма примечательного утверждения о соответст¬вии развития русской эпической прозы 1930-1950-х годов «тому культурному пути, который был проделан русским социумом на протяжении минувшего столетия <...> Смещение крупных эпи¬ческих форм на периферию литературного процесса <...> отража¬ет особое умонастроение той поры, вызванное крушением обще¬принятых норм и ценностей, предчувствием грядущих глобальных перемен» (с. 3). Однако ожидаемой «социологиче¬ской» интерпретации сугубо литературных явлений не состоя¬лось. Автор сумел избежать одностороннего подхода, рассматри¬вая становление мифопоэтического канона эпической прозы А. Платонова, М. Шолохова, Б. Пастернака и др. и весьма кор¬ректно и тонко, с учетом философского и литературного контек¬стов, продемонстрировать создание русской эпикой собственного неомифа. Учитывая понимание мифа как вторичной семиологической системы Р. Барта, а также изыскания в этой области мэт¬ров отечественного литературоведения (Ю. Лотмана, М. Гаспарова, В. Топорова), автор монографии определяет на их основе собственный исследовательский ракурс: рассмотрение мифопоэтики как промежуточной области между уровнем собственно поэтики и проблемно-идеологическим уровнем текста, связы¬вающей их в единое художественное целое. При этом мифопоэти¬ка отнюдь не сводится исследовательницей исключительно к творческому переосмыслению исходного мифологического мате¬риала и созданию на его основе авторских текстов; Я. Солдатки¬на исследует мифотворчество как средство выражения нацио¬нального самосознания, «способ создания нового национального мифа, предназначенного для всего этноса» (с. 19).
Уже в первой главе («Литературные предпосылки возникно¬вения неомифа в прозе 1930- 1950-х годов: неомиф в романах А. П. Платонова»), сопоставляя взаимодействие образов «Чевен¬гура» и «Счастливой Москвы» с мифологемами языческого и хри¬стианского происхождения, Я. Солдаткина демонстрирует, как Платонов с одной стороны - подменяет официальный соцреалистический массовый миф о «новом» герое и строительстве комму¬низма мифологией чевенгурцев, основанной на «уничтожении ра¬зобщенности, "сиротства" с помощью братского единения и воскресения мертвых» (с. 37), с другой - противопоставляет ему способность к самопожертвованию, самоценность человека как «соборного единства индивидуальностей» (с. 81) в «Счастливой Москве», реально ведущие к счастливому будущему отдельной личности и нации в целом.
Через анализ функций мифологических и евангельских реми¬нисценций в структуре авторского текста осмысливаются шолохов¬ский неомиф в «Тихом Доне» («Мифопоэтика эпопеи М. Шолохо¬ва "Тихий Дон": национальное мировоззрение и национальный характер»), «Поднятой целине» («Роман М. Шолохова "Поднятая целина": приемы художественного диалога с массовой советской мифологией») и пастернаковский в «Докторе Живаго» («Роман Б. Пастернака "Доктор Живаго": основные принципы построения и центральные мифологемы»). Каждый из романов предлагает чита¬телю, по мысли исследовательницы, всеобъемлющий мифопоэти- ческий образ мира, выражающий миросозерцание целого этноса с его представлениями о гармонии и традиционнымии поисками высшей мудрости. Но если в «Тихом Доне» и «Поднятой целине» развитие личности и народа представлено автором на фоне столк¬новения и примирения революционной и патриархальной идеоло¬гии, синтеза ее с христианскими гуманистическими мотивами, то в «Докторе Живаго», объединяющем «личностную, национальную и общечеловеческую историософскую проблематику» (с. 271), дис¬куссия с массовой советской мифологией завершается окончатель¬ным противопоставлением ей мифологемы личности в контексте большого исторического времени.
Завершением разговора о мифопоэтике становится рассмот¬рение малых эпических форм 1950- 1960-х годов («Судьба чело¬века» М. Шолохова, «Evgenia Ivanovna» Л. Леонова, «Один день Ивана Денисовича» А. Солженицына), исполненных уже не пафо¬са обустройства страны или воссоздания национального космоса, но осмысливающих «вопросы дальнейшей духовной жизнеспо¬собности нации» (с. 275). Воплощением его теперь становится «маленький человек», сохраняющий, как показывает исследова¬тельница, связь с эпической народной традицией и уже на новом историческом витке возрождающий идею соборности.
Справедливо объединяя столь разные, на первый взгляд, тек¬сты в единый «мифопоэтический» контекст, автор монографии тем не менее не рассматривает вписывающиеся в него образцы «дере¬венской прозы» конца 1950-х годов, осмысливающие все ту же ми¬фологему личности в ее отношении к национальному и общечело¬веческому. Однако, несмотря на это, серьезная и глубокая книга Я. Солдаткиной может претендовать на полноправное место в ряду трудов, исследующих мифопоэтику отечественной прозы XX века.
О. ОСЬМУХИНА
г. Саранск
А мне - разводить руками от нежданности и нереальности произошедшего, мысленно благодарить всех, кто к появлению этой рецензии руку приложил (я точно не прикладывала никаких усилий, потому что такие усилия просто вне сферы моей досягаемости)...
Да, на всякий случай. Монографию еще можно взять у меня или купить в книжной лавке литинститута на Тверском бульваре. (Эх, а вот этого, как восклицала Фаншетта, наверное, уже не нужно было говорить:))))).