Рождественский пост о Шекспире
(Юбилею Шекспира и году культуры Великобритании в России...)
…нет у них крыльев, чтобы улететь от бога… (Шекспир «Генрих V»)
С подачи дорогой ЕЮ zlobny_4itatel посмотрела (с длительными перерывами, но посмотрела-таки!) сериал ВВС «Пустая корона» по тетралогии Шекспира «Ричард II», «Генрих IV» (две части), «Генрих V». В принципе, меня и так тянет разговаривать и размышлять об Англии и Шекспире, а уж после такого повода… (Тут я снова вспоминаю, что в моем ЖЖ, скажем, есть тэги Шекспир и Роджер Меннерс, граф Рэтленд, а тэга Платонов нет, и из серии тестов Colta.ru лучше всего, как выяснилось, я знаю Шекспира и БГ:). Это я все к тому, что простите, дорогие читатели, нижеследующий кирпич, но иначе слова и образы нешуточно угрожают разорвать меня изнутри:)).
Кстати, та же Кольта позволила себе заметить, что, дескать, у Шекспира как-то мало про Бога и веру. Как говаривал еще в прошлом веке И.О. Шайтанов, о Шекспире по-русски написано много, но всё нужно писать заново. И, судя по всему, ситуация не изменилась, увы. Потому что Шекспир-то как раз очень даже про Бога. В том смысле, что ядром его пьес, их символическим сюжетом зачастую становятся именно библейские притчи и даже отдельные афоризмы: история Иова и исцеления бесноватого в «Короле Лире» (сам Лир и Эдгар Глостер); образ Иоанна Предтечи и Гамлет (вариация «Гамлет как христианский воин»); «Какою мерою меряете, такою и вам отмерено будет» («Мера за меру»). Это так, навскидку. Сериал же ВВС накрыл меня с головой - именно проявленностью библейско-евангельских аллюзий. (Сразу: сериал прекрасен не только этим, конечно. На высоте подбор актеров и их игра (особенно Том Хиддлстон (сорри:)), работа по адаптации очень театрального текста к киноязыку, декорации-костюмы-атмосфера… Разве что батальные сцены, особенно в «Генрихе IV» несколько… м-м-м… разочаровали. Да, эталоном съемок конного и пешего фехтования на мечах для меня, вероятно, навсегда останется Ежи Гофман с «Потопом», но здесь очень уж напоминало незабываемое «Перестаньте! Перестаньте размахивать саблей!». - Но за фантастического принца Гарри (Хэла), абсолютно положительного и человечного в каждом своем движении, за горячие глаза молодого Болингброка, за сцену безумия Ричарда огрехи фехтования, думается, извинимы).
Разумеется, уже влезла и в классическое «Шекспир. Основные начала драматургии» Пинского и эпатажные «Лекции о Шекспире» У. Одена. Расстроилась. У одного - сплошной абсолютизм (хотя о Фальстафе и Времени гениально, конечно), у второго оба Генриха - лицемеры и приспособленцы. (Да, еще в Инете нашлось нечто про Гарри и Гамлета (где я была все эти годы, а? Это должна была написать я:)) - Нет, милая, а как же ты хотела? Ты правда надеялась прочитать где-то по-русски о том небесном Иерусалиме, которого жаждут шекспировские герои? Об аллюзиях на образ Давида и Саула и всю историю построения идеального государства на земле? О долгом пути испытаний как пути к истинному величию, о том, что «древнее золото редко блестит» и «ты не короны себе искал» (скажите, а про шекспировские традиции в «ВК» все уже, конечно, написано, да? Про них же у Льюиса я и сама все понимаю, хотя, уверена, Коля leptoptilus тут массу всего рассказать может:)). - Понимаете, пока смотрела фильм и перечитывала тетралогию, буквально за голову хваталась: как же это очевидно, как зримо! Он, Великий Бард, рассуждает о природе власти, но рассматривает эту власть не только в политической, но, в первую очередь, в нравственной плоскости (вертикали). (Бахтин как-то проговорился, что у Шекспира все следует понимать в «топографическом» - вертикальном - смысле). Ближайший контекст - претензии Эссекса на престол в качестве реального наследника при узурпаторше-Елизавете (вспоминаем «Гамлета», там тот же сюжет) - Шекспир расширяет до экзистенциального: власть не просто нуждается в достойнейшем (будет или не будет, в конце концов, у них там остров-сад?), она сама по себе - нравственный выбор, ведущий к свету или к падению, она - повод вырастать над собой вверх, к Богу… Ведь несколько сантиметров короны не только возвышают короля, но бременем (употребляю именно это слово совершенно сознательно) ложатся на плечи, давят вниз, тянут в бездну - если по всей своей природе и молекулярной структуре ты власти не достоин.
Как жаль, что - ключевую для образа Болингброка-Генриха IV - линию стремления в Иерусалим (за покаянием, за светом, к Богу, к непреходящему величию и прощению) ВВС все-таки убрали:( (Оден называл его ложью. А жаль. Безусловно, это можно, как всегда у Шекспира, сыграть и так, но если бы все так просто…) Напомню: вроде как совершенно законный, но слабохарактерный и лишенный благодати король Ричард высылает Генриха Болингброка, грабит его поместья, чем вынуждает рыцаря вернуться и в процессе борьбы за наследство даже как-то против воли сместить короля по праву более достойного. - Это уже было описано однажды, во IIой книге Царств Ветхого завета, где помазанник Саул лишается Божьего благословения за недостойное поведение, а новым царем, царем народным, вынужденными вести гражданскую войну, но потом вступившим в Иерусалим победным маршем, становится Давид. Тот самый, который так трепетно и с такой любовью преклоняет колени перед Саулом и так горько скорбит о его смерти…
Ах нет, это не Давид, это шекспировский Болингброк, услышав о, в общем, чаемой смерти (убийстве) Ричарда, совершенно по-давидовски не радуется, а скорбит и рвется в Иерусалим (как будет до смерти рваться. Не в крестовый поход - в град Божий. Он ведь из тех рыцарей, что, как Роланд, перчатку свою протягивают Богу - в знак смиренной своей вассальской покорности). - Как в Библии, так и у Шекспира, Бог - Хозяин времени и державы - меняет дурного короля (как по-Сауловски Ричард сходит с ума и бушует!), потому что весь этот мир - Его. Это Он играет в шахматы, где король - лишь пешка, а ходы в этих шахматах - милосердие, верность долгу, Англии и закону. Знавшие наизусть псалмы Давида, зрители шекспировского театра ведь понимали, о чем он вообще? Разве не выросли они на тех же самых историях и той же самой вере в короля как инструмент Божьего величия? Но Бог - вечен, а короли… В конце концов, вся Библия, в общем, и об этом тоже.
Про Давида (мне ж только дай повод:)) можно рассказывать тысячу раз - и все по-разному. Великий воин и объединитель, он пережил распрю с собственным сыном Авессаломом, маленькую такую гражданскую войну, да не одну.
Причем, вот что любопытно, этот самый сын считал себя более приспособленным для власти, чем отец (то есть попытался «проиграть» заново саулов сюжет). - Открываем первую часть «Генриха IV». Любой комментатор скажет, что Генри Перси Хотспер с отцом Нортумберлендом действуют против Генриха по той же схеме, что прежде она сам против Ричарда. А с учетом того, что сам Генрих называет Хотспера едва ли не сыном… -
Но Хотсперу, как и Авессалому, как и всем прочим заговорщикам, никогда не быть королями. Они - слишком жаждут. Слишком ищут земного: власти, чести, славы, битв. Они идут по сцене, не поднимая голов к небу, не мечтая о Иерусалиме, не понимая ярусного устройства вселенной -не будучи достойными. Хотспер - зеркало, но отражает оно не только пороки принца Хэла, а собственнические и прочие инстинкты всего окружения Болинброка. И за свою недостойность Хотспер будет низвержен дважды: сначала вроде как слабейшим противником, принцем Гарри (вариации боя Давида с Голиафом, где побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто прав, с кем Бог), а потом, уже мертвым, он будет проткнут и высмеян Фальстафом. Поле битвы принадлежит Богу, а в земном измерении: с одной стороны, святым, с другой - шутам. Сколько в тетралогии ни воюют, этот библейский принцип будет сохраняться неукоснительно.
Гарри, принц Хэл, неунывающий весельчак, балагур, выпивоха, позорящий собственный титул… Мне всегда казалось, что в его образе архитепически имеется в виду евангельский блудный сын, прокутивший наследство, пропащий во всех мыслимых ямах, - и прощенный отцом. Тем более, что в хронике, как и в Иисусовой притче, есть - для сравнения - другой сын, весь из себя образец, как Джон Ланкастерский. И уже эта гипотеза многое объясняла в этом характере. Но теперь я понимаю, что - много серьезнее:). Хотя сама по себе притча о Блудном сыне - о Блудном Гарри - сформировала, ни много ни мало, весь английский роман (Пинский пишет, что хроника «Генрих IV» близка роману. И я даже могу сказать - какому. Любимый мой «Том Джонс» - это, конечно, вариация на шекспировскую тему, а уж все, что написано островитянами позже, без оглядки на Шекспира и «Тома Джонса» не существует:)).
Пусть критика сколько угодно распинается на тему «Гарри Английского» как персонажа скучного или уж точно - деградирующего (в театрально-зрелищном плане). Так блестяще, как обыграл Шекспир тему «короля - первого из поданных», вряд ли кто другой отважился хотя бы задумать. Гарри - классический возрожденческий everyman, в котором - по законам поэтики универсализма - представлен путь человеческой души вообще: от буйств юности, сочетающихся с нежной любовью и преданностью отцу, от желания «во всем дойти до самой сути» (в познании человеческой натуры - как минимум), до вершин самоотречения, когда король, оставаясь королем, то есть отвечая пред Богом за все доверенные ему души, сознает всю ограниченность собственной власти и покорно склоняет главу и колена перед властью Высшей (как прежде, еще будучи принцем, пред Верховным судьей, осмелившимся отправить не в меру разошедшегося королевского отпрыска охолынуть в темнице). Весь кульминационный IV акт «Генриха V» (лучший в пьесе, имхо) - он не про битву при Азенкуре, он - про это вот.
В этом отношении Фальстаф - не только «искуситель», сбивающий принца с пути истинного. Он - его двойник. Больше: оборотная сторона медали, воплощение Тела с его пороками и запросами, сама низменная человеческая природа, которая колобродит в Гарри, как в любом из нас, и то и дело стремится взять верх и подмять под себя. «О, если б этот толстый сгусток мяса…» - Это, кстати, не о Фальстафе, это принц Га… Гамлет в переводе М. Лозинского - сам о себе, о собственном теле, мешающем вознестись его гордому духу. Гарри, вышучивая Фальстафа, разоблачая его проделки, оплакивая его гибель, - воюет с самим собой, исследует самого себя. И, в их общем с Фальстафом лице, человеческую Плоть как таковую. Чтобы стать подлинным «народным» королем, он спускается в адское пекло - в трактир «Кабанья голова», учась, как ни странно, состраданию, милосердию, ну и заодно - чувству юмора, ибо куда ж королю-то без чувства юмора?
- Сгорев дотла в сцене прощания с отцом, доказав свою чистоту и приняв корону как тяжкое бремя, он освобождается, наконец, и от Фальстафовой зависимости - Гарри преодолевает Плоть, силу ее тяготения. «Мне долго снился человек такой - // Раздувшийся от пьянства, старый, грубый, // Но я проснулся, и тот сон мне мерзок» (Генрих IV, часть вторая). - Так от страшного сна просыпается набоковский Цинциннат, победивший в себе мсье Пьера. (Завораживающая, кстати, Великого Барда тема сна (Гамлет, Просперо…))
Пройдя путь испытаний простого смертного, так сказать, первый круг путешествия («хожения»), Гарри наследует и отцовские поиски Небесного града. Неслучайно Генрих IV у Шекспира все-таки умирает в Иерусалиме, хотя и оказывающимся всего лишь монастырской залой с таким названием. Прекрасно осведомленный о всех отцовских проступках, Гарри Английский будет вынужден отныне доказывать всему свету, памяти отца, небесному престолу, что он-то как раз - достоин своей короны. Ну да, «образ идеального монарха». Только сам-то Гарри пока еще для себя не решил, идеален ли он. Прощены ли королю отцовские грехи, с ним ли «Бог и Святой Георг»? - Это так по-библейски, на самом деле: верить, что в битве бок о бок с верным сражается Бог и «тьмы крылатых легионов». И, создавая образ «царственной святости», Бард снова обращается ко все тем же известным символам: ветхозаветным царям-воителям, шедшим на врага с молитвою на устах, с чистой совестью и готовым первыми пасть в бою наравне с любым солдатом. Это все опять о Давиде: как иначе, если несколько сцен «Генриха V» построены на упоминании Давида как покровителя Уэльса, откуда сам Гарри родом? (ВВС, кстати, все это на фиг выкинули, решив, видимо, что хватит островной экзотики. А у Барда-то лишних слов - нет:)). - И с этой точки зрения Азенкур, при котором англичане и правда одержали блистательную победу над превосходящими в численности и тяжелом вооружении французскими рыцарями, это - тот настоящий небесный Иерусалим, которой, спускаясь с небес, наглядно подтверждает всей Европе, всей Англии и, вероятно, все-таки наконец и самому Гарри - его нравственное право быть королем. Потому после битвы бывший «блудный сын» кричит не «слава мне», даже не «слава Англии», но «не нам, не нам, но имени Твоему». И поет «Te Deum» и Давидовы псалмы (там тоже как раз про Иерусалим, если что).
Кстати, тут вот понятно, что без «Генриха V» тетралогия не была бы законченной, ее главная проблема не получила бы разрешения: от свержения порочного короля к королю-святому, вынесшему и соблазны, и горести, и неоднократные насмешки и поношения - ради блага страны и отрывшегося просвета в тучах - ради Божьей милости. - Да, как «шекспировская пьеса» «Генрих V», безусловно, драматургически слабоват, он надуман, панегирики королю порою все-таки утомляют, а его добродетели подавляют зрителя:). Но меня искренне поражает другое. И.О. Шайтанов всегда рассуждал о Барде как о великом революционере жанровых форм, как о человеке, взорвавшем всю структуру английской драмы. И, читая огромные монологи Хора (так сказать, от автора) с их пробросами и обзорами, не могла отделаться от мысли, что Шекспир - гениальным мысленным взором - уже видит, уже держит в руках летящую кинокамеру и, на самом деле, снимает средствами XVII века бондарчуковскую «Войну и мир» или даже, не побоюсь этого слова, джексоновского «Властелина колец». («Туда, где Дант, Шекспир, Гомер и Овидий читают распечатки наших лучших стихов…» (С). - Он создает эпическую поэзию, он состязается со Спенсером, не меньше. И, думается, он выигрывает.
(для разнообразия - с сэром Лоуренсом Оливье)
Но есть еще одно соображение, которое не дает мне покоя в связи со всей этой историей и все тем же небесным Иерусалимом. Время от времени (см. по соответствующему тэгу) меня мучит, надолго, впрочем, никуда не отступая, тема литературной рецепции образа Христа. Был уже здесь разговор о том, что отчего-то англосаксам (с упоминанием имен Толкина и Льюиса) удается не только типаж Христа как жертвы, прижившийся в нашем литературном создании, но и Христа-царя, «Государя», Воителя, если нужно, Христа - судии, которой умеет страдать вместе с поданными, но и Свое право вести их в бой против всяческой нечисти Он никому не отдаст. - И с этой точки зрения… (Тут я выдыхаю, подыскиваю слова, снова выдыхаю, а все равно страшно:)…). - Был у в Евангелии от Иоанна эпизод, в котором Иисус сходит в лечебницу к «чающим движения воды». То есть Святое и Сакральное - в самую человеческую гущу, к грешникам. Да разве только в этим эпизоде - к прокаженным, бесноватым, к блудницам, мытарям, преступникам… Разделить с ними их тело, стать одним из них, послужить им так, как только может Царь служить своим слугам. Терпеть их насмешки, быть ими преданным, милосердно их простить, смиренно все перенесть… Упаси Боже, я не о прямых параллелях. Грубо говоря, не о «белом венчике из роз». - Но о самом принципе, об образе Царя Царей как модели для «христианского короля». И, проводя Гарри чередою искусов, не Идеального ли Государя имеет Бард в виду?... - Никто в нем, самоотверженном и милосердном, спасающем Фальстафа от Верховного Судьи ценой своей свободы и позора, спасающем отца в битве ценой собственной крови, - решительно никто не хочет видеть в нем царя. Куда ему, разумеется. Очень неслучайно Шекспир, повелитель разветвленных метафор, устами приятеля Фальстафа комментирует смену власти в Англии:«Thy tender lambkin now is King», что Пастернак переводит, можно сказать, «открытым текстом»: «Сэр Джон, стал королем твой кроткий агнец». Ирония - иронией, а суть-то - сутью:).
…Его предадут за французские деньги, он променяет мантию на простой плащ, чтобы прийти подбодрить своих солдат перед решающей битвой за Иерусалим, а те в ответ назовут его «добрым малым», припомнят всю меру и степень его за них ответственности, но вряд ли кто-то поймет… - Безусловно, мотив «переодетого короля» относится к числу общемировых, но Гарри в чужом плаще, обходящий свое войско (совершенно тот же самый Гарри, что прежде не гнушался трактиром миссис Куикли)…
Даже если это не аллюзия, а типология, то все равно - у них с Арагорном явно общие корни: английский фольклор и евангельские сюжеты. (С этой точки зрения очевидно, что карикатурные шекспировские французы в хронике - это те же гоблины армии «злого властелина», а каким же им еще-то быть, гоблинам и демонам?) - Но, главное, получается, что и рыцарская артурова традиция, и евангельская - под пером Барда оживают, очеловечиваются и, одновременно, придают конкретной английской борьбе за власть такие глубинные подтексты, что… Что до ХХ века эхо доходит. (Это если очень-очень кратко:)).
Понимаю, что безмерно превысила все допустимые нормы ЖЖ-ного приличия. Но, как обычно, мое искреннее спасибо всем осилившим. - Пусть это будет …мой чуднОй и неловкий гимн наступающему празднику Рождества. А о Ком еще говорить в Рождество, как ни о Том, без Которого наш мир не был бы нашим:). С наступающим!
…нет у них крыльев, чтобы улететь от бога… (Шекспир «Генрих V»)
С подачи дорогой ЕЮ zlobny_4itatel посмотрела (с длительными перерывами, но посмотрела-таки!) сериал ВВС «Пустая корона» по тетралогии Шекспира «Ричард II», «Генрих IV» (две части), «Генрих V». В принципе, меня и так тянет разговаривать и размышлять об Англии и Шекспире, а уж после такого повода… (Тут я снова вспоминаю, что в моем ЖЖ, скажем, есть тэги Шекспир и Роджер Меннерс, граф Рэтленд, а тэга Платонов нет, и из серии тестов Colta.ru лучше всего, как выяснилось, я знаю Шекспира и БГ:). Это я все к тому, что простите, дорогие читатели, нижеследующий кирпич, но иначе слова и образы нешуточно угрожают разорвать меня изнутри:)).
Кстати, та же Кольта позволила себе заметить, что, дескать, у Шекспира как-то мало про Бога и веру. Как говаривал еще в прошлом веке И.О. Шайтанов, о Шекспире по-русски написано много, но всё нужно писать заново. И, судя по всему, ситуация не изменилась, увы. Потому что Шекспир-то как раз очень даже про Бога. В том смысле, что ядром его пьес, их символическим сюжетом зачастую становятся именно библейские притчи и даже отдельные афоризмы: история Иова и исцеления бесноватого в «Короле Лире» (сам Лир и Эдгар Глостер); образ Иоанна Предтечи и Гамлет (вариация «Гамлет как христианский воин»); «Какою мерою меряете, такою и вам отмерено будет» («Мера за меру»). Это так, навскидку. Сериал же ВВС накрыл меня с головой - именно проявленностью библейско-евангельских аллюзий. (Сразу: сериал прекрасен не только этим, конечно. На высоте подбор актеров и их игра (особенно Том Хиддлстон (сорри:)), работа по адаптации очень театрального текста к киноязыку, декорации-костюмы-атмосфера… Разве что батальные сцены, особенно в «Генрихе IV» несколько… м-м-м… разочаровали. Да, эталоном съемок конного и пешего фехтования на мечах для меня, вероятно, навсегда останется Ежи Гофман с «Потопом», но здесь очень уж напоминало незабываемое «Перестаньте! Перестаньте размахивать саблей!». - Но за фантастического принца Гарри (Хэла), абсолютно положительного и человечного в каждом своем движении, за горячие глаза молодого Болингброка, за сцену безумия Ричарда огрехи фехтования, думается, извинимы).
Разумеется, уже влезла и в классическое «Шекспир. Основные начала драматургии» Пинского и эпатажные «Лекции о Шекспире» У. Одена. Расстроилась. У одного - сплошной абсолютизм (хотя о Фальстафе и Времени гениально, конечно), у второго оба Генриха - лицемеры и приспособленцы. (Да, еще в Инете нашлось нечто про Гарри и Гамлета (где я была все эти годы, а? Это должна была написать я:)) - Нет, милая, а как же ты хотела? Ты правда надеялась прочитать где-то по-русски о том небесном Иерусалиме, которого жаждут шекспировские герои? Об аллюзиях на образ Давида и Саула и всю историю построения идеального государства на земле? О долгом пути испытаний как пути к истинному величию, о том, что «древнее золото редко блестит» и «ты не короны себе искал» (скажите, а про шекспировские традиции в «ВК» все уже, конечно, написано, да? Про них же у Льюиса я и сама все понимаю, хотя, уверена, Коля leptoptilus тут массу всего рассказать может:)). - Понимаете, пока смотрела фильм и перечитывала тетралогию, буквально за голову хваталась: как же это очевидно, как зримо! Он, Великий Бард, рассуждает о природе власти, но рассматривает эту власть не только в политической, но, в первую очередь, в нравственной плоскости (вертикали). (Бахтин как-то проговорился, что у Шекспира все следует понимать в «топографическом» - вертикальном - смысле). Ближайший контекст - претензии Эссекса на престол в качестве реального наследника при узурпаторше-Елизавете (вспоминаем «Гамлета», там тот же сюжет) - Шекспир расширяет до экзистенциального: власть не просто нуждается в достойнейшем (будет или не будет, в конце концов, у них там остров-сад?), она сама по себе - нравственный выбор, ведущий к свету или к падению, она - повод вырастать над собой вверх, к Богу… Ведь несколько сантиметров короны не только возвышают короля, но бременем (употребляю именно это слово совершенно сознательно) ложатся на плечи, давят вниз, тянут в бездну - если по всей своей природе и молекулярной структуре ты власти не достоин.
Как жаль, что - ключевую для образа Болингброка-Генриха IV - линию стремления в Иерусалим (за покаянием, за светом, к Богу, к непреходящему величию и прощению) ВВС все-таки убрали:( (Оден называл его ложью. А жаль. Безусловно, это можно, как всегда у Шекспира, сыграть и так, но если бы все так просто…) Напомню: вроде как совершенно законный, но слабохарактерный и лишенный благодати король Ричард высылает Генриха Болингброка, грабит его поместья, чем вынуждает рыцаря вернуться и в процессе борьбы за наследство даже как-то против воли сместить короля по праву более достойного. - Это уже было описано однажды, во IIой книге Царств Ветхого завета, где помазанник Саул лишается Божьего благословения за недостойное поведение, а новым царем, царем народным, вынужденными вести гражданскую войну, но потом вступившим в Иерусалим победным маршем, становится Давид. Тот самый, который так трепетно и с такой любовью преклоняет колени перед Саулом и так горько скорбит о его смерти…
Ах нет, это не Давид, это шекспировский Болингброк, услышав о, в общем, чаемой смерти (убийстве) Ричарда, совершенно по-давидовски не радуется, а скорбит и рвется в Иерусалим (как будет до смерти рваться. Не в крестовый поход - в град Божий. Он ведь из тех рыцарей, что, как Роланд, перчатку свою протягивают Богу - в знак смиренной своей вассальской покорности). - Как в Библии, так и у Шекспира, Бог - Хозяин времени и державы - меняет дурного короля (как по-Сауловски Ричард сходит с ума и бушует!), потому что весь этот мир - Его. Это Он играет в шахматы, где король - лишь пешка, а ходы в этих шахматах - милосердие, верность долгу, Англии и закону. Знавшие наизусть псалмы Давида, зрители шекспировского театра ведь понимали, о чем он вообще? Разве не выросли они на тех же самых историях и той же самой вере в короля как инструмент Божьего величия? Но Бог - вечен, а короли… В конце концов, вся Библия, в общем, и об этом тоже.
Про Давида (мне ж только дай повод:)) можно рассказывать тысячу раз - и все по-разному. Великий воин и объединитель, он пережил распрю с собственным сыном Авессаломом, маленькую такую гражданскую войну, да не одну.
Причем, вот что любопытно, этот самый сын считал себя более приспособленным для власти, чем отец (то есть попытался «проиграть» заново саулов сюжет). - Открываем первую часть «Генриха IV». Любой комментатор скажет, что Генри Перси Хотспер с отцом Нортумберлендом действуют против Генриха по той же схеме, что прежде она сам против Ричарда. А с учетом того, что сам Генрих называет Хотспера едва ли не сыном… -
Но Хотсперу, как и Авессалому, как и всем прочим заговорщикам, никогда не быть королями. Они - слишком жаждут. Слишком ищут земного: власти, чести, славы, битв. Они идут по сцене, не поднимая голов к небу, не мечтая о Иерусалиме, не понимая ярусного устройства вселенной -не будучи достойными. Хотспер - зеркало, но отражает оно не только пороки принца Хэла, а собственнические и прочие инстинкты всего окружения Болинброка. И за свою недостойность Хотспер будет низвержен дважды: сначала вроде как слабейшим противником, принцем Гарри (вариации боя Давида с Голиафом, где побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто прав, с кем Бог), а потом, уже мертвым, он будет проткнут и высмеян Фальстафом. Поле битвы принадлежит Богу, а в земном измерении: с одной стороны, святым, с другой - шутам. Сколько в тетралогии ни воюют, этот библейский принцип будет сохраняться неукоснительно.
Гарри, принц Хэл, неунывающий весельчак, балагур, выпивоха, позорящий собственный титул… Мне всегда казалось, что в его образе архитепически имеется в виду евангельский блудный сын, прокутивший наследство, пропащий во всех мыслимых ямах, - и прощенный отцом. Тем более, что в хронике, как и в Иисусовой притче, есть - для сравнения - другой сын, весь из себя образец, как Джон Ланкастерский. И уже эта гипотеза многое объясняла в этом характере. Но теперь я понимаю, что - много серьезнее:). Хотя сама по себе притча о Блудном сыне - о Блудном Гарри - сформировала, ни много ни мало, весь английский роман (Пинский пишет, что хроника «Генрих IV» близка роману. И я даже могу сказать - какому. Любимый мой «Том Джонс» - это, конечно, вариация на шекспировскую тему, а уж все, что написано островитянами позже, без оглядки на Шекспира и «Тома Джонса» не существует:)).
Пусть критика сколько угодно распинается на тему «Гарри Английского» как персонажа скучного или уж точно - деградирующего (в театрально-зрелищном плане). Так блестяще, как обыграл Шекспир тему «короля - первого из поданных», вряд ли кто другой отважился хотя бы задумать. Гарри - классический возрожденческий everyman, в котором - по законам поэтики универсализма - представлен путь человеческой души вообще: от буйств юности, сочетающихся с нежной любовью и преданностью отцу, от желания «во всем дойти до самой сути» (в познании человеческой натуры - как минимум), до вершин самоотречения, когда король, оставаясь королем, то есть отвечая пред Богом за все доверенные ему души, сознает всю ограниченность собственной власти и покорно склоняет главу и колена перед властью Высшей (как прежде, еще будучи принцем, пред Верховным судьей, осмелившимся отправить не в меру разошедшегося королевского отпрыска охолынуть в темнице). Весь кульминационный IV акт «Генриха V» (лучший в пьесе, имхо) - он не про битву при Азенкуре, он - про это вот.
В этом отношении Фальстаф - не только «искуситель», сбивающий принца с пути истинного. Он - его двойник. Больше: оборотная сторона медали, воплощение Тела с его пороками и запросами, сама низменная человеческая природа, которая колобродит в Гарри, как в любом из нас, и то и дело стремится взять верх и подмять под себя. «О, если б этот толстый сгусток мяса…» - Это, кстати, не о Фальстафе, это принц Га… Гамлет в переводе М. Лозинского - сам о себе, о собственном теле, мешающем вознестись его гордому духу. Гарри, вышучивая Фальстафа, разоблачая его проделки, оплакивая его гибель, - воюет с самим собой, исследует самого себя. И, в их общем с Фальстафом лице, человеческую Плоть как таковую. Чтобы стать подлинным «народным» королем, он спускается в адское пекло - в трактир «Кабанья голова», учась, как ни странно, состраданию, милосердию, ну и заодно - чувству юмора, ибо куда ж королю-то без чувства юмора?
- Сгорев дотла в сцене прощания с отцом, доказав свою чистоту и приняв корону как тяжкое бремя, он освобождается, наконец, и от Фальстафовой зависимости - Гарри преодолевает Плоть, силу ее тяготения. «Мне долго снился человек такой - // Раздувшийся от пьянства, старый, грубый, // Но я проснулся, и тот сон мне мерзок» (Генрих IV, часть вторая). - Так от страшного сна просыпается набоковский Цинциннат, победивший в себе мсье Пьера. (Завораживающая, кстати, Великого Барда тема сна (Гамлет, Просперо…))
Пройдя путь испытаний простого смертного, так сказать, первый круг путешествия («хожения»), Гарри наследует и отцовские поиски Небесного града. Неслучайно Генрих IV у Шекспира все-таки умирает в Иерусалиме, хотя и оказывающимся всего лишь монастырской залой с таким названием. Прекрасно осведомленный о всех отцовских проступках, Гарри Английский будет вынужден отныне доказывать всему свету, памяти отца, небесному престолу, что он-то как раз - достоин своей короны. Ну да, «образ идеального монарха». Только сам-то Гарри пока еще для себя не решил, идеален ли он. Прощены ли королю отцовские грехи, с ним ли «Бог и Святой Георг»? - Это так по-библейски, на самом деле: верить, что в битве бок о бок с верным сражается Бог и «тьмы крылатых легионов». И, создавая образ «царственной святости», Бард снова обращается ко все тем же известным символам: ветхозаветным царям-воителям, шедшим на врага с молитвою на устах, с чистой совестью и готовым первыми пасть в бою наравне с любым солдатом. Это все опять о Давиде: как иначе, если несколько сцен «Генриха V» построены на упоминании Давида как покровителя Уэльса, откуда сам Гарри родом? (ВВС, кстати, все это на фиг выкинули, решив, видимо, что хватит островной экзотики. А у Барда-то лишних слов - нет:)). - И с этой точки зрения Азенкур, при котором англичане и правда одержали блистательную победу над превосходящими в численности и тяжелом вооружении французскими рыцарями, это - тот настоящий небесный Иерусалим, которой, спускаясь с небес, наглядно подтверждает всей Европе, всей Англии и, вероятно, все-таки наконец и самому Гарри - его нравственное право быть королем. Потому после битвы бывший «блудный сын» кричит не «слава мне», даже не «слава Англии», но «не нам, не нам, но имени Твоему». И поет «Te Deum» и Давидовы псалмы (там тоже как раз про Иерусалим, если что).
Кстати, тут вот понятно, что без «Генриха V» тетралогия не была бы законченной, ее главная проблема не получила бы разрешения: от свержения порочного короля к королю-святому, вынесшему и соблазны, и горести, и неоднократные насмешки и поношения - ради блага страны и отрывшегося просвета в тучах - ради Божьей милости. - Да, как «шекспировская пьеса» «Генрих V», безусловно, драматургически слабоват, он надуман, панегирики королю порою все-таки утомляют, а его добродетели подавляют зрителя:). Но меня искренне поражает другое. И.О. Шайтанов всегда рассуждал о Барде как о великом революционере жанровых форм, как о человеке, взорвавшем всю структуру английской драмы. И, читая огромные монологи Хора (так сказать, от автора) с их пробросами и обзорами, не могла отделаться от мысли, что Шекспир - гениальным мысленным взором - уже видит, уже держит в руках летящую кинокамеру и, на самом деле, снимает средствами XVII века бондарчуковскую «Войну и мир» или даже, не побоюсь этого слова, джексоновского «Властелина колец». («Туда, где Дант, Шекспир, Гомер и Овидий читают распечатки наших лучших стихов…» (С). - Он создает эпическую поэзию, он состязается со Спенсером, не меньше. И, думается, он выигрывает.
(для разнообразия - с сэром Лоуренсом Оливье)
Но есть еще одно соображение, которое не дает мне покоя в связи со всей этой историей и все тем же небесным Иерусалимом. Время от времени (см. по соответствующему тэгу) меня мучит, надолго, впрочем, никуда не отступая, тема литературной рецепции образа Христа. Был уже здесь разговор о том, что отчего-то англосаксам (с упоминанием имен Толкина и Льюиса) удается не только типаж Христа как жертвы, прижившийся в нашем литературном создании, но и Христа-царя, «Государя», Воителя, если нужно, Христа - судии, которой умеет страдать вместе с поданными, но и Свое право вести их в бой против всяческой нечисти Он никому не отдаст. - И с этой точки зрения… (Тут я выдыхаю, подыскиваю слова, снова выдыхаю, а все равно страшно:)…). - Был у в Евангелии от Иоанна эпизод, в котором Иисус сходит в лечебницу к «чающим движения воды». То есть Святое и Сакральное - в самую человеческую гущу, к грешникам. Да разве только в этим эпизоде - к прокаженным, бесноватым, к блудницам, мытарям, преступникам… Разделить с ними их тело, стать одним из них, послужить им так, как только может Царь служить своим слугам. Терпеть их насмешки, быть ими преданным, милосердно их простить, смиренно все перенесть… Упаси Боже, я не о прямых параллелях. Грубо говоря, не о «белом венчике из роз». - Но о самом принципе, об образе Царя Царей как модели для «христианского короля». И, проводя Гарри чередою искусов, не Идеального ли Государя имеет Бард в виду?... - Никто в нем, самоотверженном и милосердном, спасающем Фальстафа от Верховного Судьи ценой своей свободы и позора, спасающем отца в битве ценой собственной крови, - решительно никто не хочет видеть в нем царя. Куда ему, разумеется. Очень неслучайно Шекспир, повелитель разветвленных метафор, устами приятеля Фальстафа комментирует смену власти в Англии:«Thy tender lambkin now is King», что Пастернак переводит, можно сказать, «открытым текстом»: «Сэр Джон, стал королем твой кроткий агнец». Ирония - иронией, а суть-то - сутью:).
…Его предадут за французские деньги, он променяет мантию на простой плащ, чтобы прийти подбодрить своих солдат перед решающей битвой за Иерусалим, а те в ответ назовут его «добрым малым», припомнят всю меру и степень его за них ответственности, но вряд ли кто-то поймет… - Безусловно, мотив «переодетого короля» относится к числу общемировых, но Гарри в чужом плаще, обходящий свое войско (совершенно тот же самый Гарри, что прежде не гнушался трактиром миссис Куикли)…
Даже если это не аллюзия, а типология, то все равно - у них с Арагорном явно общие корни: английский фольклор и евангельские сюжеты. (С этой точки зрения очевидно, что карикатурные шекспировские французы в хронике - это те же гоблины армии «злого властелина», а каким же им еще-то быть, гоблинам и демонам?) - Но, главное, получается, что и рыцарская артурова традиция, и евангельская - под пером Барда оживают, очеловечиваются и, одновременно, придают конкретной английской борьбе за власть такие глубинные подтексты, что… Что до ХХ века эхо доходит. (Это если очень-очень кратко:)).
Понимаю, что безмерно превысила все допустимые нормы ЖЖ-ного приличия. Но, как обычно, мое искреннее спасибо всем осилившим. - Пусть это будет …мой чуднОй и неловкий гимн наступающему празднику Рождества. А о Ком еще говорить в Рождество, как ни о Том, без Которого наш мир не был бы нашим:). С наступающим!